Лекция 5. Проблема переводимости. Эквивалентность и адекватность перевода.
План
1. Постановка проблемы переводимости.
2. Концепции, отрицающие межъязыковую переводимость, и их критика.
3. Понятие эквивалентности перевода.
4. Концепция «уровней эквивалентности» (В.Н. Комиссаров).
5. Формальная и динамическая эквивалентность (Ю. Найда).
6. Соотношение понятий «эквивалентность» и «адекватность» перевода.
7. Концепция «закономерных соответствий» (Я.И. Рецкер).
8. Переводческие соответствия и их классификация.
Под проблемой переводимости обычно понимают вопрос о возможности «полноценного перевода» (Л.К. Латышев, А. Л. Семенов). При этом, правда, возникает новый вопрос – о том, что именно считать критерием полноценности перевода, но его обычно специально именно в таком контексте не ставят, ограничиваясь неким пониманием этого в духе «здравого смысла» – если перевод может успешно заменять собою (во всех необходимых отношениях) оригинал в принимающей культуре, то его и можно считать полноценным. Впрочем, фактически ответом на вопрос о том, что такое полноценность перевода, можно считать учения об адекватности и эквивалентности, к которым мы обратимся позже.
Можно сказать без особого преувеличения, что почти во все времена были достаточно популярны «концепции» (а нередко и просто декларативные суждения), отрицающие межъязыкововую переводимость. При этом решение вопроса о «трудностях перевода» (назовем это так, вслед за В. Н. Крупновым) нередко оказывалось тесно связано с решением другого и более общего вопроса – о взаимодействии языка и мышления. Так, если исследователь считает, что мышление всех людей имеет универсальный, так сказать, общечеловеческий характер, то он будет трактовать переводческие трудности в одном, причем достаточно определенном, плане – «оптимистически», допуская возможность их преодоления благодаря возможности выйти на уровень «универсальных» смыслов; если же он полагает, что в мышлении разноязычных людей имеются фундаментальные различия, то и проблема трудностей перевода будет осмыслена им совершенно по-иному – скорее всего, весьма «пессимистически»: ведь такого рода различия обычно мыслятся как почти непреодолимые барьеры для межъязыковой и межкультурной коммуникации.
В. Н. Крупнов полагает, что «нигилистов», отрицающих возможность полноценного перевода, можно разделить на две группы. К первой относятся нигилисты-«традиционалисты», которые видят уже в самом по себе акте перевода предательство по отношению к оригиналу и «духу языка». («Traduttore - traditore» - формулировка этой позиции, вошедшая в поговорку.) Так, Пауль Гюнтер цитирует слова немецкого переводчика, который очень долго переводил Гомера, а затем, окончательно разочаровавшись в этой работе, обратился к потенциальному реципиенту: «Дорогой читатель, выучи греческий язык, а мой перевод выбрось в огонь». В свое время даже В. фон Гумбольдт, свободный, конечно, от обывательской наивности, но, видимо, демонстрировавший решимость сделать неизбежные выводы из своей общелингвистической концепции, замечал в одном широко цитируемом письме, что перевод представляется ему попыткой решить заведомо невыполнимую задачу. Вторая группа «нигилистов», согласно В. Н. Крупнову, представлена теми, кто пытается подвести под свою точку зрения некую философскую базу. К этой категории теоретиков В. Н. Крупнов относит У. Куайна (W. Quinе) и Б. Уорфа (Benjamin L. Whоrf); впрочем, и В. фон Гумбольдт, наверное, имеет с ними в определенном смысле не меньше общего, чем с «традиционалистами», в связи с которыми его взгляды обсуждает В. Н. Крупнов. Концепции Куайна и Уорфа, в трактовке их российского критика, сводятся, в конечном счете, к попытке доказать, что полноценный перевод невозможен ввиду расхождения, как говорит Крупнов, «выразительных средств» разных языков; У. Куайн же еще и подкрепляет этот вывод идеей о «неопределенности» процесса коммуникации вообще и перевода, в частности (indeterminacy of translation). Здесь, впрочем, надо оговориться, что такое сближение позиций Уорфа и Куайна, какое мы видим у В. Н. Крупнова, не является ни общепринятым, ни бесспорным.
Концепции непереводимости, разумеется, вообще часто подвергались критике: ведь они (в своем крайнем выражении) постулируют теоретическую невозможность того, на практике – хуже или лучше – регулярно осуществляется. Так, Дж. Долан показывает, в частности, что теория У. Куайна во многом строится на непризнании синонимии как таковой, даже той «рабочей» синонимии, которой мы регулярно пользуемся в повседневной речи. И. И. Ревзин и В. Ю. Розенцвейг, критикуя концепцию Б. Уорфа, отмечают, что она «сближается с мыслью о непроницаемости языков», исходящей из того, что мир предположительно по-разному воспринимается носителями разных языков, а эту мысль И. И. Ревзин и В. Ю. Розенцвейг решительно отвергают. В этой связи отмечается также, что сторонники концепции Б. Уорфа недостаточно учитывают «социальную природу» коммуникации. Р. Браун в работе «Слова и вещи» подчеркивает, что «различия в материальной культуре и социальных обычаях … не ведут к различию в психологии человеческого познания»; кроме того, Р. Браун критикует использование «буквального» перевода как приема доказательства обусловленных языком фундаментальных различий в мышлении. В любом случае, критика «концепций непереводимости» апеллирует, как правило, к существованию неких логических универсалий и к социальной практике как фактору, в конечном счете обеспечивающему соотнесение содержания разноязычных сообщений с единой внеязыковой действительностью.
Более продуктивным, чем обсуждение вопроса о неком «полноценном» переводе, является рассмотрение более «гибкого» понятия эквивалентности перевода, которое, среди прочего, фиксирует то обстоятельство, что тексты оригинала и перевода в известных отношениях отождествляются друг с другом, так что ПТ служит своего рода иноязычной формой существования ИТ. Ясно, что такого рода отождествление в разных случаях может оказаться возможным на не вполне одинаковых основаниях. Обычно исходным пунктом для обсуждения вопроса об эквивалентности перевода является то соображение, что одна из основных задач переводчика - максимально полная передача содержания ИТ, причем, как правило, и фактическая общность содержания ИТ и ПТ также оказывается весьма значительна. Таков и ход рассуждений В. Н. Комиссарова, чья концепция типов / уровней эквивалентности является весьма влиятельной. Она претерпела в его собственном творчестве на протяжении десятилетий ряд модификаций. Мы рассмотрим ее в версии его руководства по теории перевода, изданного в 1990 году.
Прежде всего, В. Н. Комиссаров различает «потенциально достижимую эквивалентность», т. е. максимально возможную общность содержания ИТ и ПТ, допускаемую различиями ИЯ и ПЯ, и «переводческую эквивалентность» – реальную смысловую (содержательную) близость ИТ и ПТ, достигаемую при переводе. Первая и является пределом последней, но в каждом отдельном акте перевода смысловая близость ПТ к ИТ достигает разной степени и ее добиваются разными способами.
Различия в системах и способах функционирования ИЯ и ПЯ могут в разной степени ограничивать возможность «полного» сохранения в переводе содержания ИТ (часто это вообще невозможно, если такую полноту понимать достаточно строго). Именно поэтому переводческая эквивалентность неизбежно устанавливается при сохранении / утрате разных элементов смысла, содержащихся в ИТ. В зависимости от того, какая именно часть содержания ИТ передается в переводе с целью обеспечить его эквивалентность, различаются разные уровни (типы) эквивалентности. При этом на любом уровне (при любом типе) эквивалентности перевод способен обеспечивать достаточно эффективную для целей конкретного переводческого акта межъязыковую коммуникацию.
Любой текст всегда выполняет какую-то коммуникативную функцию: устанавливает контакт между коммуникантами, сообщает факты, выражает эмоции, побуждает рецепиента к какой-то реакции или какому-то действию и т.д. Подобная цель и определяет как общий характер сообщения, так и его языковое оформление. При этом текст может выполнять (последовательно или одновременно) несколько таких функций, но он не может вообще не иметь никакой функциональной задачи (В. Н. Комиссаров называет ее «целью коммуникации»), не утрачивая своей коммуникативности, т.е. не переставая быть элементом акта речевой коммуникации. «Цель коммуникации» представляет собой, т. о., некий «производный» смысл, выводимый из всего высказывания, взятого как смысловое целое. Поэтому отдельные языковые единицы и участвуют в создании такого рода смыслов не непосредственно, а лишь опосредованно, образуя смысловое целое с другими языковыми единицами. Рецепиент делает при этом выводы из всего содержания текста, стремясь понять не только то, что говорит ему Источник, но и для чего он это говорит, т.е. «что он хочет этим сказать».
Эквивалентность переводов первого типа как раз и заключается в сохранении только той части содержания ИТ, которая составляет цель коммуникации. В.Н.Комиссаров дает следующие примеры: (1) Maybe there is some chemistry between us that doesn't mix. – Бывает, что люди не сходятся характерами; (2) That's а pretty thing to say. – Постыдился бы! (3) Those evening bells, those evening bells, how many a tale their music tells. – Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он. В примере (1) цель коммуникации - передача переносного значения, причем коммуникативный эффект достигается за счет использования метафоры, которую переводчик находит неприемлемой для ПЯ (русского) и заменяет в переводе другим, менее образным выражением (но, строго говоря, тоже метафорическим), обеспечивающим необходимый коммуникативный эффект. В примере (2) цель коммуникации - выражение эмоций человека, возмущенного высказыванием собеседника. Для достижения этой цели в переводе используется одна из стереотипных фраз ПЯ, выражающих возмущение, хотя создающие ее языковые средства и не соответствуют единицам ИТ. Наконец, в примере (3) функцией оригинала, которую переводчик более всего стремится сохранить, является эстетическое воздействие на реципиента, основанное на звукописи, поэтическом размере и рифме. Именно ради воспроизведения этих характеристик переводимого высказывания исходное «сообщение» фактически заменяется другим, обладающим необходимыми, по мнению переводчика, поэтическими качествами.
Для отношений между ИТ и ПТ при первом типе эквивалентности характерно: (1) несопоставимость их лексики и синтаксической организации; (2) невозможность связать лексику и синтаксис ИТ и ПТ отношениями перефразирования или трансформации; (3) отсутствие реальных (прямых) логических связей между сообщениями в ИТ и ПТ, которые бы позволяли утверждать, что в обоих текстах «сообщается об одном и том же»; а также (4) наименьшая, по сравнению с другими типами переводческой эквивалентности, общность содержания ИТ и ПТ. Переводы на этом уровне эквивалентности уместны как тогда, когда (1) более детальное воспроизведение содержания ИТ просто невозможно, так и тогда, когда такое воспроизведение (2) может привести реципиента ПТ к ложным выводам либо (3) может вызвать у него существенно иные ассоциации, чем у реципиента ИТ. Всё это, разумеется, факторы, способные помешать достижению цели коммуникации.
При втором типе эквивалентности общая часть содержания ИТ и ПТ не только обеспечивает достижение одинаковой цели коммуникации, но и позволяет идентифицировать одну и ту же внеязыковую ситуацию.
Под ситуацией здесь понимается описываемая в высказывании совокупность объектов и связей между ними. Любой текст соотнесен с какой-то реальной или воображаемой ситуацией, и свою коммуникативную функцию он может осуществлять не иначе, как посредством ситуативно-ориентированного сообщения. Второй тип эквивалентности, подобно первому, представлен такими переводами, смысловая близость которых к ИТ также не основывана на общности значений их языковых средств. Вот примеры В.Н.Комиссарова: (1) He answered the telephone. – Он снял трубку; (2) You are not fit to be in a boat. – Тебя нельзя пускать в лодку; (3) You see one bear, you have seen them all. – Все медведи похожи друг на друга. В этих примерах большинство слов и синтаксических структур ИТ не имеют непосредственного соответствия в ПТ, но, вместе с тем, нетрудно заметить, что между ИТ и ПТ этой группы имеется большая общность содержания, чем при переводах первого типа эквивалентности: ведь здесь несопоставимые языковые средства ИТ и ПТ фактически указывают на одинаковую «реальность» (так, например, поговорить по телефону определенного образца можно не иначе, как сняв трубку; в обиходе о таких предложениях иногда говорят, что они «разными словами выражают одну и ту же мысль»).
Для отношений между ИТ и ПТ второго типа эквивалентности характерно: (1) несопоставимость их лексического состава и синтаксической организации; (2) невозможность связать лексику и синтаксическую структуру ИТ и ПТ отношениями перефразирования или трансформации; (3) сохранение в ПТ «цели коммуникации», ибо (NB!) сохранение доминантной функции высказывания вообще является совершенно обязательным условием переводческой эквивалентности; (4) сохранение в ПТ указания на ту же самую ситуацию: между ИТ и ПТ возможно установление прямой реальной или логической связи, позволяющей утверждать, что в обоих текстах «сообщается об одном и том же». Весьма широкое распространение в переводческой практике эквивалентности второго типа объясняется тем, что в любом языке нередко существуют т.н. «предпочтительные способы» описания тех или иных ситуаций, которые обычно оказываются неприемлемыми для других языков. Ср.: англ. We locked the door to keep thieves out, по-русски же было бы нелепо описывать эту ситуацию подобным образом (…*чтобы держать воров снаружи), но при этом вполне возможно сказать: чтобы воры не проникли в дом. Необходимость устанавливать эквивалентность на уровне общей идентификации ситуации может быть связана также и с тем, что во многих случаях носители языка постоянно применяют лишь один способ описания той или иной ситуации. Ср. стандартные речевые формулы, предупредительные надписи, пожелания и т.д.: указывать, в какую сторону открывается дверь, по-английски надо надписью Pull или Push, а по-русски – К себе или От себя; о свежеокрашенном предмете по-русски сообщают: Осторожно, окрашено, а по-английски – Wet paint.
Отказ от эквивалентности второго типа в пользу первого обусловливается необходимостью сохранить при переводе цель коммуникации тогда, когда данная ситуация не связана (или необязательно связана) у реципиента ПТ с такими же ассоциациями, с какими она связана у носителя ИЯ. Так, в романе Дж. Брэйна «Место наверху» герой, презрительно описывая внешность небогатого молодого человека, говорит о его лице: the face behind the requests on Forces Favourites (т.е. лицо человека, который посылает на радиостанцию письма с просьбой исполнить что-то в концерте по заявкам для военнослужащих). Это вряд ли будет непременно воспринято реципиентом русского перевода как уничижительная характеристика, поэтому переводчицы (Т. Кудрявцева и Т. Озерская) справедливо предпочли установить эквивалентность (первого типа) с совершенно иной ситуацией: такие лица видишь на плакатах.
Третий тип эквивалентности можно проиллюстрировать следующими примерами: (1) Scrubbing makes me bad-tempered. – От мытья полов у меня настроение портится; (2) London saw а cold winter last year. – В прошлом году зима в Лондоне была холодной; (3) That will not be good for you. – Это может для вас плохо кончиться.
Сопоставление ИТ и ПТ этого типа обнаруживает следующее: (1) отсутствие параллелизма в их лексическом составе и синтаксической структуре; (2) невозможность связать структуры ИТ и ПТ отношениями синтаксической трансформации; (3) сохранение в ПТ цели коммуникации и идентификации той же ситуации, что и в ИТ; (4) сохранение в ПТ общих понятий, с помощью которых описывается ситуация в ИТ, т.е. сохранение той части содержания оригинала, которую можно было бы назвать «способом описания ситуации».
Сопоставительный анализ переводов показывает, что при сохранении общих понятий в описании ситуации возможно, однако, определенное варьирование. Оно наблюдается по следующим параметрам.
(1) Степень детализации описания: указание на разное число деталей, в результате чего «синонимичные» сообщения будут несколько различаться по степени эксплицитности: Он постучал и вошел. – Он постучал и вошел в комнату; Она сидела, откинувшись в кресле. – Она сидела, откинувшись на спинку кресла. Нередко соотношение эксплицитного и имплицитного во многом определяется особенностями функционирования данной языковой системы. Так, часто отмечают большую имплицитность английского языка по сравнению с русским, отсюда – и большая эксплицитность русского ПТ по сравнению с оригиналом. Вот ряд примеров из текста перевода романа Дж. Голсуорси "Конец главы" (Пер. К. Корнеева и П. Мелковой): I saw there was а question asked. – Я видел в газетах, что был запрос; They lay watching. – Они лежали и следили за Ферзем; "Will you come here, my – Miss?" Jean went. – "Прошу вас, пройдите сюда, ми... мисс". Джин вошла вслед за ним.
(2) Способ объединения признаков в сообщении. Тот или иной язык налагает иногда ограничения на возможности сочетания понятий в составе сообщения, и тогда структура сообщения в одном языке оказывается как бы «алогичной» для носителей другого языка, вызывая необходимость перефразирования (трансформаций) при переводе. Так, в англ. He was thin and tentative as he slid his birth certificate from Puerto Rico across the desk соединение постоянного (thin) и временного (tentative) признака на правах однородных членов необычно для русского языка, особенно в связи с придаточным времени (*Он был худым и неуверенным, когда протягивал...)
(3) Направление отношений между признаками. Синонимичные сообщения могут быть связаны отношениями конверсивности: Профессор принимает экзамен у студентов – Студенты сдают экзамен профессору. Аналогичные отношения нередко обнаруживаются и между ИТ и ПТ рассматриваемого типа, причем перефразирование иногда не носит вынужденного характера, а избирается по стилистическим соображениям: He drove on. They had their backs to the sunlight now. – Он поехал дальше. Теперь солнце светило им в спину.
(4) Распределение признаков в сообщении. Эквивалентные сообщения могут отличаться друг от друга и распределением признаков по отдельным частям сообщения, например: Remarkable constitution, too, and lets you see it: great yachtsman. (J. Galsworthy) – Он отличный яхтсмен, великолепно сложен и умеет это показать. (Пер. Ю. Корнеева и П. Мелковой) Следует также отметить и возможность перераспределения признаков между соседними сообщениями: I haven't had а joint with you, old man, since we went up to Carmarthen Van in that fog before the war. Remember? (J. Galsworthy) – Помнишь, как мы взбирались в тумане на Кармартен Вэн сразу после войны? Это была наша последняя прогулка с тобой, старина. (Пер. К. Корнеева и П. Мелковой)
Как видно из примеров, перефразирование нередко носит комплексный характер: одновременно меняются и способ объединения признаков, и порядок следования, и распределение признаков и т.п.
В первых трех типах эквивалентности общность содержания ИТ и ПТ заключалась в сохранении основных элементов содержания текста. В содержании любого высказывания выражается (1) какая-то цель коммуникации (2) через описание (=идентификацию) некоторой ситуации, осуществляемое (3) определенным способом (т.е. через отбор тех или иных «признаков» данной ситуации). При первом типе эквивалентности в ПТ сохраняется лишь первая из указанных «частей содержания» ИТ (цель коммуникации), во втором типе – первая и вторая (цель коммуникации и идентификация ситуации), а в третьем – все три части (цель коммуникации, идентификация ситуации и способ ее описания). В любом переводе существует возможность обеспечить передачу одной (т.е., по меньшей мере, цели коммуникации), двух или всех трех упомянутых частей содержания оригинала.
Эквивалентность перевода при передаче семантики языковых единиц (IV и V типы эквивалентности).Для более полного соответствия содержания ИТ и ПТ необходимо, чтобы с возможно большей полнотой «совпали» составляющие их лексические единицы и синтаксические отношения между ними. Если в первых трех типах эквивалентности речь шла о передаче таких элементов смысла, сохранение которых возможно и при значительном несовпадении языковых средств, то четвертый и пятый предполагают поиск эквивалентных соответствий значениям языковых единиц ИТ. Значения единиц разных языков, как правило, полностью не совпадают, и замещающие друг друга элементы ИТ и ПТ поэтому обычно не тождественны по смыслу. Тем не менее, в переводе часто удается воспроизвести весьма значительную часть информации, передаваемой языковыми средствами ИТ.
При четвертом типе эквивалентности, наряду с тремя упомянутыми компонентами содержания (т.е. теми, которые сохраняются при третьем типе) в переводе воспроизводится также и основная часть значений синтаксических структур ИТ. Использование переводчиком аналогичных синтаксических структур обеспечивает инвариантность синтаксических значений ИТ и ПТ. Особенно важно обеспечить подобный параллелизм при переводе текстов государственных или международных актов, где перевод нередко получает юридический статус, равный оригиналу, т.е. оба текста имеют одинаковую силу (оба считаются аутентичными). Стремление к сохранению синтаксической организации текста без труда обнаруживается и при сопоставлении с ИТ множества переводов произведений иного типа, в том числе и художественных. Ср., например, отрывок из романа М. Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» и его русский перевод Н. Чуковского (удачный пример В. Н. Комиссарова, воспроизводимый и рядом других авторов):
One thing troubled me along at first – the immense interest which people took in me. Apparently the whole nation wanted a look at me. It soon transpired that the eclipse had scared the British world almost to death; that while it lasted the whole country, from one end to the other, was in a pitiable state of panic, and the churches, hermitages and monkeries overflowed with praying and weeping poor creatures who thought the end of the world has come. Then had followed the news that the producer of this awful event was a stranger, a mighty magician at Arthur's court; that he could have blown the sun like a candle, and was just going to do it when his mercy was purchased, and he then dissolved his enchantments, and was now recognized and honored as the man who had by his unaided might saved the globe from destruction and its people from extinction.
Одно тревожило меня вначале – то необыкновенное любопытство, с которым относились ко мне все. Казалось, весь народ хотел на меня поглядеть. Вскоре стало известно, что затмение перепугало всю Британию до смерти, что пока оно длилось, вся страна от края и до края была охвачена безграничным ужасом и все церкви, обители и монастыри были переполнены молящимися и плачущими людьми, уверенными, что настал конец света. Затем все узнали, что эту страшную беду наслал иностранец, могущественный волшебник, живущий при дворе короля Артура, что он мог потушить солнце, как свечку, и собирался это сделать, но его упросили рассеять чары, и что теперь его следует почитать как человека, который своим могуществом спас вселенную от разрушения, а народы – от гибели.
Здесь нетрудно заметить весьма значительную общность синтаксической организации ИТ и ПТ: общее количество предложений в отрывках совпадает; соотнесенные предложения ИТ и ПТ однотипны; при этом расположение и порядок следования главных и придаточных предложений одинаков; если в предложении ИТ имеются однородные члены, то и в соотнесенном предложении ПТ они присутствуют; в большинстве случаев каждому члену предложения в ИТ соответствует однотипный член предложения в ПТ и т.д.
Таким образом, отношения между ИТ и ПТ при четвертом типе эквивалентности характеризуются следующими важнейшими особенностями: (1) значительным (хотя всё-таки и неполным) параллелизмом лексического состава; (2) использованием в ПТ синтаксических структур, аналогичных структурам ИТ или же связанных с ними отношениями синтаксического варьирования (см. ниже), что обеспечивает максимально полную передачу в ПТ значения синтаксических структур оригинала; (3) сохранением в ПТ всех трех частей содержания ИТ, характеризующих третий тип эквивалентности.
В четвертом типе эквивалентности отмечаются три основных вида синтаксического варьирования: (1) использование «синонимичных» структур, связанных со структурами оригинала отношениями трансформации; (2) использование аналогичных оригинальным структур, но с изменением порядка слов; (3) использование аналогичных оригинальным структур, но с изменением типа связи между ними. Разумеется, синтаксическое варьирование в рамках эквивалентности данного типа может носить также и комплексный характер, когда при переводе одновременно изменяются и синтаксические структуры, и порядок слов, и тип синтаксического целого, ср.: And so, with sentinel in each dark street, and twinkling watch-fires on each height around, the night has worn away, and over this fair valley of old Thames has broken the morning of the great day that is to dose so big with the fate of ages yet unborn. (J.K. Jerome). – Всю ночь на каждой темной улице стояли часовые, и на каждом холме вокруг города мерцали огни сторожевых костров. Но вот ночь прошла и над прекрасной долиной старой Темзы наступило утро великого дня, чреватого столь большими переменами для еще не рожденных поколений. (Пер. М. Салье).
При пятом типе эквивалентности достигается максимальная степень близости содержания ИТ и ПТ, которая вообще может существовать между текстами на разных языках, например: I saw him at the theatre. – Я видел его в театре; The house was sold for 100 thousand dollars. – Дом был продан за 100 тысяч долларов.
Для отношений между ИТ и ПТ этого типа характерны: (1) высокая степень параллелизма в структурной организации текста; (2) максимально достижимая соотнесенность лексического состава: в переводе можно указать соответствия всем или практически всем знаменательным словам оригинала; (3) сохранение в ПТ всех трех основных частей содержания ИТ. Иначе говоря, к четырем «частям» содержания ИТ, сохраняемым в предыдущем типе эквивалентности, здесь добавляется максимально возможная общность отдельных сем, входящих в значения соотнесенных лексических единиц ИТ и ПТ. Семантика лексической единицы – это сложный комплекс, отражающий и признаки объектов (предметно-логическое значение), и отношение к ним членов языкового коллектива (коннотативное значение), и семантические связи слова с другими лексическими единицами (внутрилингвистическое значение). Бывает так, что любой из этих компонентов может быть по отдельности воспроизведен средствами ПЯ, тогда как одновременная передача их в переводе оказывается невозможной, ибо сохранение в ПТ некоторых элементов семантики исходной единицы иногда может быть достигнуто лишь за счет утраты других ее элементов. В таком случае эквивалентность обеспечивается воспроизведением лишь коммуникативно наиболее важных (доминантных) элементов смысла (сем). Различия в норме и узусе ИЯ и ПЯ приводят к тому, что в переводе нередко отказываются от использования ближайшего по смыслу соответствия слову ИТ, что препятствует полной реализации эквивалентности пятого типа. Ср.: She knew that he had risked his neck to help her. (По-русски рискуют не шеей, а головой.) She slammed the door into his face. (По-русски дверь можно захлопнуть только у кого-нибудь перед носом.)
Эквивалентность отдельных слов предполагает максимально возможную близость их не только денотативного, но и коннотативного значения. (Обычно в теории перевода выделяют эмоциональный, стилистический и ассоциативно-образный компоненты последнего.) Общий характер эмоциональной окраски, как правило, может быть без особых проблем сохранен при переводе. Это облегчается благодаря тому, что такая характеристика распространяется на всё высказывание: делает всё его эмоционально окрашенным или образным. Поэтому в ПТ этот элемент может быть при необходимости воспроизведен нелокально, т.е. в семантике другого слова (NB: это прием компенсации): Sometimes I feel about eight years old, my body squeezed up and everything else tall. – А иногда покажется, что я – восьмилетний мальчишка, сам махонький, а все кругом здоровенное. То же соображение, с необходимыми поправками, справедливо и в отношении стилистического и ассоциативно-образного компонентов коннотативного значения. Ср. пример стилистической компенсации: You will pardon me, I trust, this intrusion upon your space. (J. Galsworthy). – Льщу себя надеждой, что вы простите мою назойливость. (Пер. К. Корнеева и П. Мелковой). При передаче ассоциативно-образного компонента в подобных случаях иногда приходится заменять образ: I have never seen such an avid ostrich for wanting to gobble everything. – Я никогда еще не видал такой жадной акулы – все готов проглотить. Иногда воспроизведение этого компонента значения в образной форме оказывается совсем невозможным, и тогда в переводе образ утрачивается: "Cat". With that simple word Jean closed the scene. - Злючка, – отпарировала Джин, и это простое слово положило конец сцене. (Английское cat употребляется для характеристики сварливой или злобной женщины. Русское же кошка не вызывает подобных ассоциаций, причем в русском языке вообще вряд ли возможно найти «эквивалентный» образ, и в переводе поэтому приходится полностью отказаться от образности.)
Рассмотрев подробно популярную концепцию «уровней эквивалентности» В.Н.Комиссарова, перейдем теперь к некоторым другим влиятельным концепциям в этой области.
На рубеже 1950-60-х гг. Юджин Найда противопоставил формальную эквивалентность динамической эквивалентности. Последнюю оценивают через сравнение не самих текстов оригинала и перевода, а реакций их реципиентов. Если такие реакции совпадают, перевод эквивалентен, если нет – неэквивалентен. При этом речь идет о реакциях не конкретных людей, а неких «усредненных» реципиентов, что, разумеется, порождает очевидные проблемы при оценке такого рода «среднестатистических» реакций.
Наряду с понятием «эквивалентность перевода» исследователи оперируют и понятием «адекватность» (им широко пользовался, например, А.В.Федоров). Существуют разные подходы к разграничению этих понятий (причем иногда предпочтение отдается одному из них, а применение другого считается не вполне корректным). Обычно понятие адекватности предполагает, так сказать, предъявление более широкого спектра требований к ПТ, чем более «гибкое» в этом смысле понятие эквивалентности. (Ср. определение В.Н.Комиссарова: «Адекватный перевод – перевод, обеспечивающий прагматические задачи переводческого акта на максимально возможном … уровне эквивалентности, не допуская нарушения норм и узуса ПЯ, соблюдая жанрово-стилистические требования к текстам данного типа и соответствие конвенциональной норме перевода».) В нестрогом употреблении термина адекватный перевод – это наиболее «правильный» перевод, в котором максимально точно воспроизведено как содержание, так и формальные особенности ИТ.
В 1950 г. Я.И.Рецкер (см. известную статью «О закономерных соответствиях при переводе на родной язык») предложил концепцию «закономерных соответствий». Он выделил три их вида: (1) эквиваленты, т.е. однозначные соответствия, (2) аналоги, т.е. соответствия, полученные в результате выбора одного из возможных синонимов, (3) адекватные замены, т.е. соответствия, подобранные для конкретного случая с учетом некоего смыслового целого. Эта классификация впоследствии уточнялась и самим Рецкером, и другими исследователями. Так, Л.С.Бархударов (см. монографию «Язык и перевод») стал называть «аналоги» (в смысле Рецкера) вариантными соответствиями, а «адекватные замены» – трансформациями.
Понятие переводческих соответствий получило значительную популярность. Рассмотрим подход к этой теме в современном переводоведении, опираясь преимущественно на ее трактовку В.Н.Комиссаровым.
Стремление к максимальной смысловой и структурной близости ИТ и ПТ приводит к тому, что эквивалентными оказываются не только сами эти тексты, но и отдельные высказывания в них и даже входящие в такие высказывания единицы ИЯ и ПЯ. Использование определенной единицы ПЯ для перевода той или иной единицы ИЯ часто не является случайным. Обе такие единицы обладают относительно стабильным значением, и то, что одна из них может регулярно заменять другую при переводе, свидетельствует о значительной общности их значений, которая и создает в конечном счете предпосылки для установления между ними отношений переводческой эквивалентности (регулярного использования одной в качестве перевода другой). Итак, единица ПЯ, регулярно используемая для перевода определенной единицы ИЯ, называется переводческим соответствием.
При этом единицы одного ИЯ, имеющие в качестве переводческих соответствий определенные единицы другого языка, не всегда будут, в свою очередь, соответствиями этих последних, если данный язык будет использован как ПЯ, т.е. если перевод будет осуществлен «в обратную сторону». Иными словами, переводческие соответствия не полностью обратимы (NB), и поэтому в той или иной частной теории перевода отдельно изучаются отношения языковых единиц при переводе на каждый из двух языков.
Переводческие соответствия коммуникативно равноценны единицам ИЯ, поэтому близость значений некоторых единиц ИЯ и ПЯ сама по себе является не более чем предпосылкой для установления переводческого соответствия, а не достаточным условием этого. Отношения эквивалентности устанавливаются не между изолированными языковыми единицами, а между единицами в составе высказываний: их способность быть коммуникативно равноценными определяется не только их значениями в системе своего языка, но и особенностями их употребления, поэтому переводческие соответствия, как правило, нельзя обнаружить, сопоставляя единицы, занимающие аналогичное место в системах ИЯ и ПЯ, - их необходимо извлекать из коммуникативно равноценных высказываний, взаимно соотносимых при переводе. Это и достигается методом сопоставительного анализа, в ходе применения которого в большом числе ИТ и ПТ обнаруживаются единицы ИЯ и ПЯ, взаимно приравниваемые в процессе перевода. Еще Л.В.Щерба в предисловии к «Русско-французскому словарю» указывал, что для грамотного составления двуязычного словаря, который можно было бы реально применять при переводе, необходимо «расписывать» (на карточки с двуязычными соответствиями) большое число оригиналов и их образцовых переводов.
В практических целях в рамках частных теорий перевода наиболее подробно рассматриваются единицы словарного состава и грамматического строя ИЯ, выбор соответствий для которых связан с большими, чем обычно, трудностями. При сопоставлении, например, англо-русских переводов с их оригиналами обнаруживается весьма значительный межъязыковой параллелизм в употреблении числительных и прилагательных (взятых как части речи), и поэтому способы их передачи обычно детально не описываются. Напротив, подробнейшим образом рассматриваются русские соответствия различным категориям английского глагола и глагольным словосочетаниям; из неличных форм английского глагола самое пристальное внимание нередко уделяется инфинитиву (и особенно перфектному), а при описании способов русской передачи инфинитива наиболее подробно анализируется его употребление в функции определения, что связано с весьма значительными переводческими трудностями. Иначе говоря, происходит выделение наиболее релевантных для перевода явлений в системе ИЯ. Оно производится, исходя из характера их соответствий в ПЯ, поэтому совокупность переводчески релевантных явлений в любом ИЯ будет каждый раз меняться при изменении ПЯ, в отношении которого такие явления устанавливаются, т.е. для каждой пары языков выделяется свой собственный набор переводческих трудностей.
Исходным пунктом здесь, как правило, служат единицы ИЯ, для которых отыскиваются соответствия в ПЯ. В принципе такие соответствия можно обнаружить для единиц любого уровня языковой системы: от фонемы до предложения и даже текста.
1) Соответствия на уровне фонем: speaker – спикер; Churchill – Черчилль и т.д. Каждой фонеме английского слова ставится в соответствие «близкая по звучанию» фонема русского языка. 2) Соответствия на уровне морфем: table-s – стол-ы; back-bencher – задне-скамеечник и т.д. Каждой морфеме английского слова здесь соо