Благодатное паломничество, восстание кета и маусхолдское сообщество

К концу XV в. многие состоятельные землевладельцы пришли к выводу, что, учитывая постоянно растущий спрос на английскую шерсть, им более выгодно массовое производство ее для рыночной продажи. Но для этого было необходимо сначала объединить разбросанные земельные наделы, превратив их в крупные аграрные хозяйства, на которых бы за гроши трудились безземельные работники. А так называемые "общие" земли можно было бы отгородить под овечьи пастбища, где один пастух с собакой без особых усилий следил бы за всей отарой.

Итак, длительный процесс отделения английских крестьян от земли начался: землевладельцы один за другим приступали к практическому огораживанию "общей" земли, слиянию единоличных наделов, выселению мелких фермеров, отказывались возобновлять арендные договоры. Там, где выселение на законных основаниях было по тем или иным причинам невозможным, помещики выживали арендаторов либо изощренными и разорительными штрафами, либо непомерно высокой арендной платой. В ряде случаев ради объединения земель уничтожались отдельные фермы и даже целые деревни; общинная земля обносилась изгородью и превращалась в оленьи заповедники или охотничьи парки для знати.

Справедливости ради следует отметить, что народ отнесся к процессу постепенной экспроприации земли отнюдь не пассивно: трудовое крестьянство отвечало на это ломкой изгородей, актами индивидуального и коллективного неповиновения и даже открытыми бунтами.

Теоретически государство не поощряло практику огораживаний, поскольку она подрывала основу стабильности страны. Правительство даже приняло ряд законов, предусматривавших за это серьезные наказания. Но ведь огораживанием занимались богатые и знатные люди — что им закон! Вот когда простой люд, действуя, кстати, фактически во исполнение королевских законов, принимал свои меры - ломал столбы и ограждения, уничтожал ненавистные заборы и возвращал собственную землю, - эти действия считались "нарушением мира" и карались без всякого снисхождения.

Там, где когда-то было вдоволь смеха.

Пастух уныло бродит до рассвета.

Вот это времена!

Там, где когда-то весело встречали Рождество,

Найдешь помет овечий, и больше ничего.

Вот это времена!

(Неизвестный поэт)

Против огораживаний выступали не только крестьяне, но и немало видных людей той эпохи. Одним из них был ученый Роберт Кроули, обратившийся к знати и землевладельцам со страстным призывом помнить о своей ответственности перед простым народом и не забывать о том, что "вы — господа и управители не от природы, а по Божию предопределению и назначению". Однако остановить процесс обезземеливания крестьян были уже не в состоянии ни призывы к совести, ни королевские указы, ни даже активный протест трудового народа.

В 1509 г . на английский престол взошел король Генрих VIII*. Не сумев добиться согласия Ватикана на развод со своей первой женой, он объявил о непризнании власти папы и лично возглавил вновь созданную национальную реформированную церковь, которая впоследствии превратилась в протестантскую церковь Англии. Но на этом король не остановился — обширные владения и несметные богатства монастырей не давали ему покоя, и в 1536 г . он вплотную приступил к подрыву их могущества путем конфискации собственности и земель в пользу государства, короны и своего ближайшего окружения. Кстати, именно тогда была заложена основа материального процветания многих современных аристократических семей.

* Генрих VIII Тюдор — король Англии, правивший с 1509 по 1547 г . Его правление было отмечено дальнейшим усилением королевской власти и соответственно падением роли парламента. При Генрихе VIII и по его инициативе в стране была начата церковная Реформация, позволившая секуляризировать (т.е. обратить в пользу государства) огромные монастырские владения. Прим. ред.

К тому времени монастырская жизнь уже давно перестала соответствовать первоначальным идеалам ее основателей. Но хотя крупные аббатства и монастыри, действительно, во многом превратились, как гласили обвинения короля, в "рассадники неприкрытого греха... в пример порочного и богопротивного образа жизни", они по-прежнему продолжали выполнять и ряд полезных общественных функций: предоставляли приют путникам, раздавали милостыню, в критических ситуациях оказывали помощь беднейшим слоям населения и давали им работу в своих владениях*. Таким образом, закрытие монастырей нанесло тяжелый удар по множеству обездоленных, увечных и беззащитных, нередко вынуждая их вставать на путь бродяжничества, попрошайничества и даже воровства.

* Автор явно преувеличивает благотворительную деятельность церкви, в данном случае — католической. Факты, о которых он пишет, имели место, но были связаны вовсе не с желанием духовенства помочь "обездоленным, увечным и беззащитным", а со стремлением создать о себе такую молву, которую автор работы преподносит как нечто само собой разумеющееся. Это, впрочем, не исключает искреннего стремления отдельных представителей духовенства действовать именно таким образом. Прим. ред.

Гонения на католическое духовенство и связанные с этим изменения в религиозной жизни не могли не вызвать недовольства населения вообще и в особенности — в ряде отдаленных, менее развитых областей страны, где феодализм еще не утратил своей силы. В 1536г. на севере Англии зародилось так называемое благодатное паломничество, а 13 лет спустя в графствах Девон и Корнуолл — восстание Кета: возникнув как религиозные движения, оба они затем вылились в вооруженные протесты народа против социальной и экономической несправедливости существующего государственного устройства.

Благодатное паломничество началось в октябре 1536 г . после серии народных волнений, вызванных слухами о том, что за роспуском монастырей последует принудительное закрытие всех приходских церквей с полной конфискацией принадлежащих им одежд, утвари и других ценностей.

Паломники, среди которых было немало дворян, отвергали новую церковь Англии в целом и требовали не только прекращения несправедливых религиозных преследований, но также осуществления определенных парламентских реформ, включая принятие законов, касающихся восстановления упраздненных католических праздников, запрета на практику огораживаний, ограничения баснословно высоких размеров арендной платы.

Требования паломников королю передал влиятельный дворянин граф Шресбери, прибывший в столицу под охраной большого отряда своих воинов. Однако Генрих VIII, игнорируя претензии народа, заклеймил паломников как вероломных бунтовщиков и предателей и повелел им немедленно разойтись по домам, что они и сделали — таковы были власть и престиж короля!

Еще во время марша паломников на Лондон к ним присоединился некто Роберте Аске — йоркширский стряпчий, снискавший известность защитой прав трудового люда, — которого они буквально заставили стать во главе своего движения. Подчинившись ультиматуму короля, он вернулся в Йоркшир только для того... чтобы встретить там восставшее по тем же причинам население графства и снова быть поставленным во главе, по сути, того же движения. Вместе с присоединившейся к ним группой сочувствующих делу дворян под началом лорда Дарси повстанцы заняли Йорк; теперь их насчитывалось уже свыше 30 тысяч. Аске во всех своих заявлениях старательно подчеркивал, что цель протеста — не противостоять законному королю, а убедить его избавиться от "злонамеренных советников" (Томаса Кромвеля и архиепископа Крэнмера), прекратить религиозные преследования, положить конец практике огораживаний и иным несправедливым делам. Никаких долгосрочных целей руководители движения не имели.

Таким образом, повстанцы явно не стремились к вооруженной борьбе, хотя по характеру предъявленных ими претензий они вряд ли могли рассчитывать на их мирное разрешение в условиях автократии Генриха VIII; не устраивала такая перспектива и короля, поскольку она могла вылиться в гражданскую войну, в которой его армия под командованием герцога Норфолка, насчитывая почти в четыре раза меньше солдат, чем у паломников, не имела серьезных шансов на успех. Исходя из реальной ситуации, Норфолк предложил Аске начать мирные переговоры и согласился еще раз передать королю требования народа. Ответ Генриха, как и в предыдущий раз, был предельно краток и категоричен: по его высочайшему мнению, прошение паломников являло собой перечень абсолютно не обоснованных претензий, предъявляемых наглыми, зарвавшимися людьми. Впрочем, милостливо снисходил он, если в руки правосудия будут выданы главные зачинщики смуты, всем остальным он обещает свое королевское прощение.

Однако на этот раз ультиматум трона не вызвал немедленного послушания. Паломники не тронулись с места, а подготовили свой проект возможного мирного соглашения, который Аске лично вручил Норфолку. Тот, приняв его с подобающей учтивостью, сказал, что не уполномочен гарантировать согласие короля, но под свою ответственность может обещать всеобщую амнистию и созыв парламента для рассмотрения указанных требований. Такой поворот дела, очевидно, вполне устраивал Аске, который явно тяготился бременем своего вынужденного лидерства и был бы только рад от него поскорее избавиться. Он выразил полное удовлетворение достигнутой договоренностью, еще раз подчеркнул свою лояльность трону и королю, вернулся к ожидавшим его соратникам и, объявив о результатах переговоров, призвал всех разойтись по домам. В целом паломники отнеслись к этому известию не без удовольствия, хотя среди них оказалось немало и таких, которые, мало веря в королевские посулы, не сложили оружия и не разошлись. Ожидал ли двор такой реакции или нет, осталось неизвестным, но вскоре Аске был приглашен в столицу для аудиенции с самим королем — необычайная честь и знак высочайшего благоволения, — чтобы лично объяснить монарху причины народного недовольства. Вопреки опасениям Аске Генрих встретил его весьма радушно и в ходе переговоров, проходивших в духе дружеской беседы, повторил обещание созвать парламент для рассмотрения и урегулирования всех спорных вопросов. Окрыленный Аске отправился в многодневный обратный путь — многодневный, чего и хотел Генрих: ведь в течение этого времени герцог Норфолк лихорадочно усиливал свою армию и разрабатывал детальный план раскола между лидерами и рядовыми членами движения.

А раскол действительно назревал. Время шло, однако никаких признаков обещанного созыва парламента не было и в помине. Убедившись в своих наихудших опасениях и окончательно потеряв надежду на мирный исход дела, паломники против воли Аске и других лидеров приняли решение добиваться своего силой оружия: в январе 1536 г . они атаковали или осадили крупные города Халл, Скарборо и Карлайл. Именно этого, очевидно, и ожидал Генрих. Он немедленно отменил обещанную амнистию и приступил к методическому разгрому разрозненных повстанческих отрядов. Затем были схвачены руководители восстания. Им пришлось на самих себе узнать истинную цену монаршего милосердия — Аске казнили в Йорке, а лорду Дарси отрубили голову в Лондоне. Расправа короля с бунтовщиками была короткой и беспощадной: по его личному повелению 70 крестьян из северо-западных областей были повешены у себя на фермах или в деревнях, нескольких монахов повесили на монастырских колокольнях, а одну женщину подвергли обычной казни для преступниц — сожжению на костре. Всего за участие в движении было казнено около 200 человек.

Камера пыток в Англии времен Тюдоров

Правление Тюдоров пришлось на исключительно сложный период английской истории. Открытие Америки в корне изменило всю структуру торговых отношений. Стремительно набирала силу новая аристократия, получавшая привилегии не по праву рождения, а благодаря всевластию денег. Крупные землевладельцы разрывали традиционные взаимоотношения с арендаторами, стремясь к извлечению максимальных прибылей путем безжалостной эксплуатации земли и трудового люда.

Свободный, не привязанный к своему земельному наделу крестьянин работал теперь прежде всего для рынка, а уже потом — для удовлетворения собственных потребностей. Но эта свобода, за которую он пролил немало крови, принесла ему не столько облегчение, сколько еще большую зависимость от работодателя. В Англии начался процесс, которому предстояло превратить ее в страну безземельных лиц наемного труда.

Наступила эпоха всевластия денег. Став богаче родовой знати, новое купечество активно стремилось изменить все, что мешало распространению его влияния и на сельские районы страны. Рушились старые устои и традиции, а новые, идущие им на смену, еще не окрепли и не прижились. Закрытие монастырей и непрекращающаяся практика огораживаний привели к беспрецедентному росту бродяжничества и нищенства.

Около десятой части всего населения страны, лишившись крова, было вынуждено скитаться по дорогам различных графств в бесплодных поисках работы или добывать себе пропитание попрошайничеством и воровством. Против них принимались суровые законы, предусматривавшие жестокие наказания — порку, клеймение, отрубание рук и даже повешение, — но все это не приносило практически никакого эффекта. "Здоровые попрошайки", как на официальном судебном языке именовались трудоспособные безработные, просто не имели иных средств к существованию.

Углубляющаяся поляризация английского общества, на одном полюсе которого концентрировались богатство и власть, а на другом — бесправие и нищета, не могла не вызывать роста массового недовольства населения. В 1540 г . некоего Джона Уолкера из графства Норфолк повесили за публично высказанное сожаление о том, что для восстания против гнета богачей народу его графства не хватает только вождя. Пророчество этих слов подтвердилось через девять лет в движении, названном "восстанием Кета".

Этот последний из наиболее значительных массовых протестов периода английского средневековья продлился около двух месяцев, в течение которых повстанцам удалось создать свое собственное маленькое "сообщество" и занять третий по величине город страны — Норидж.

В то время английским престолом владел очередной мальчик-король Эдуард VI. Фактическую власть в стране осуществлял его регент герцог Сомерсет — человек довольно терпимый и, что самое главное, придерживавшийся умеренных политических взглядов. Например, он пытался положить конец практике огораживаний, в меру своих возможностей ограничивал "монополию" торговых князей и придворных фаворитов и даже, невзирая на протесты знати и землевладельцев, объявил всеобщую амнистию за "незаконный" снос изгородей.

Все эти полумеры, естественно, не решали, да и не могли решить главных проблем. Поэтому крестьяне во многих местах брали инициативу в собственные руки: они объединяли свои усилия, создавали фонды взаимопомощи и проводили забастовки арендаторов. В 1549г. проявления активного протеста против произвола землевладельцев охватили уже семь графств и приобрели характер классовой войны*.

* В действительности, речь может идти лишь о зачатках классовой войны, так как масштабы таких конфликтов, программа их участников "снизу" (в тех случаях, когда она была) и, как правило, непоследовательность в ходе восстания никак не могут поставить их в один ряд с подлинными классовыми войнами, каковой, в частности, стала Английская буржуазная революция XVII в. Прим. ред.

Открытое восстание началось в июле 1549 г . неподалеку от Уаймондхэмского аббатства (графство Норфолк) во время ежегодного благотворительного базара в честь св. Фомы Бекета. Собралось множество празднично одетого люда: они ели и пили, торговали и покупали, с интересом смотрели выступления бродячих комедиантов, весело смеялись и шутили. Казалось, ничто не предвещает грозы. Но вот тут и там, незаметно для постороннего взора, в толпе явно по заранее продуманному плану стали образовываться кучки совсем не празднично настроенных людей. Послышались страстные речи и призывы. Внезапно от толпы отделилась большая группа людей и, увлекая за собой остальных, отправилась по Нориджской дороге сносить ограждения, недавно поставленные вокруг части общинных земель неким Джоном Флауэр-дью — небогатым землевладельцем, снискавшим общую неприязнь местного населения своей жадностью и деспотическим характером. С бессильной яростью взирая на происходящее, Флауэрдью поинтересовался, почему это они ломают именно его ограду, а, например, не его соседа, зажиточного дубильщика Кета, который на днях также "отхватил" себе кусок общинной земли. Местные жители любили и уважали Роберта Кета (в отличие от Флауэрдью) , но, осознав правоту этих слов, они отправились к нему и заявили, что, поскольку народ возвращает себе свои законные владения, его изгородь также подлежит сносу. Неожиданно для всех Кет выразил свое полное согласие, сказав: "Да, все, что я огородил, должно снова стать общим, и я собственными руками подам тому пример". Более того, он выступил со страстной речью, яростно обрушившись на власть богатства и сильных мира сего: "...Немало страданий выпало на долю народа в последние годы, многое пришлось ему выстрадать и претерпеть... Я считаю, что зло, причиненное надменными лордами общественному благополучию и нашей земле, должно быть исправлено"* . Затем он повел ликующую толпу к своей изгороди и самолично принялся ее крушить.

* Neville Alexander . Norfolk 's Iwries . 1607.

На следующее утро, 9 июля, под сохранившимся до наших времен могучим дубом, впоследствии названным "дубом Кета" или "дубом реформации", собрались жители окрестных деревень, которые единодушно избрали Кета руководителем нового движения. Тогда же он торжественно поклялся: "Я не сложу с себя доверенную мне обществом обязанность до тех пор, пока вы не получите все, положенное вам по праву".

Из немногих дошедших до нас сведений о Кете известно, что он находился уже в зрелом возрасте, происходил из уважаемой семьи кожевников, регулярно посещал церковь и являлся членом гильдии св. Фомы. Судя по всему, он был личностью волевой, способной и не страдал от отсутствия красноречия — именно эти качества, очевидно, и выдвинули его в вожди народного восстания.

В ходе собрания, а длилось оно весь день, небольшие группы одна за другой отправлялись в близлежащие деревни, где они сносили незаконные ограждения. Оттуда они возвращались с новыми сторонниками движения. Собравшиеся обсуждали конкретные планы действий и рассылали гонцов во все концы страны. Затем было принято решение отправить большой отряд в соседний Норидж — один из крупнейших и наиболее важных городов Англии — для "освобождения" земель городской общины.

Поняв, что происходящее выходит далеко за рамки местных "недоразумений", мэр Нориджа Томас Кодд поспешил уведомить об этом находившегося в Уиндзоре короля, а затем попытался сам уговорить взбунтовавшуюся толпу с миром разойтись по домам. Повстанцы наотрез отказались. На следующий день к Нориджу подошли их основные силы во главе с Кетом, и теперь уже с тем же требованием к ним от имени короля обратился главный шериф Норфолка и Суффолка: манеры его были полны презрительного высокомерия, а речь изобиловала оскорбительными выражениями. Однако повстанцы сдержались, позволив ему удалиться целым и невредимым под громкий смех и улюлюканье.

Что делать дальше? На обсуждение этого важнейшего вопроса ушло два дня. В конечном итоге было принято решение стать лагерем в Маусхолд-Хит (предварительно укрепив его) — обширной лесистой пустоши, с которой как на ладони просматривался весь Норидж. В центре ее расположились старинная часовня и новый дворец графа Суррея. Поскольку Томас Кодд закрыл городские ворота, 2600 повстанцам с солидным обозом пришлось совершить длинный обходной марш. Через неделю их было уже свыше 20 тыс. На общем сборе Кет откровенно заявил, что жребий брошен, назад пути нет, а значит, надо быть готовыми к самым крайним мерам. "Беззубые прошенья, — сказал он, — устраивают только запуганных глупцов. Для вас же, кто вырвался из плена, вся надежда заключается в решительной борьбе".

Тем временем в Норидже перепуганные ольдермены вот уже несколько часов подряд обсуждали тот же вопрос: "что делать дальше?" Мнения ольдерменов разошлись: одни требовали немедленно атаковать взбунтовавшуюся чернь, другие призывали к осторожности и благоразумию, аргументируя это тем, что на безоговорочную победу над восставшими надеяться не приходится, поскольку многие горожане и даже члены отрядов милиции сочувственно относятся к движению Кета, а поражение поставило бы под угрозу само существование Нориджа. В результате было принято компромиссное решение — усилить караул на стенах, подготовить город к обороне, но ворота не закрывать и свободному входу и выходу из города не препятствовать. Не являясь ревностным сторонником ни правящей знати, ни восставшего народа, мэр Нориджа заботился единственно о сохранности доверенного его попечению крупного города, рассудительно полагая, что наилучшим образом этого можно добиться, лишь поддерживая добрые отношения с обеими сторонами. Его часто видели вместе с Кетом, их подписи нередко скрепляли те или иные распоряжения.

Повстанцы изо всех сил укрепляли свой лагерь: рыли глубокие рвы, возводили брустверы, расчищали от деревьев наиболее удобные подходы, чтобы лишить противника возможных укрытий. Каждый день в деревни отправлялись отряды фуражиров для сбора провианта и оружия. Поскольку такие отряды имели строжайший приказ "не допускать никакого насилия или несправедливости по отношению к бедным и честным людям", главным объектом их экспедиций обычно становились дома и особняки богатеев, у которых они реквизировали быков, овец, домашнюю птицу, мушкеты, пистолеты и бочонки с порохом. За время стоянки лагерем в котел пошло четыре тысячи голов крупного рогатого скота и около 20 тысяч овец. Ну, а баранину повстанцы поедали с особым удовольствием, считая овец главными виновниками всех своих бед. Наглядным свидетельством того, что фуражиры на самом деле не допускали произвола и насилия, может служить сохранившаяся до наших времен расписка, в шутливой стихотворной форме составленная одним из таких отрядов:

Благодарим вас, мистер Прэтт,

За овечек на обед.

А чтоб вам не быть в накладе

И свое себе воздать.

Шкуры — можете продать

И купить супруге платье.

Просим только не забыть

Нас за все благодарить.

Несмотря на отсутствие насилия в действиях повстанцев, местное дворянство охватил страх: многие из них бежали, а кое-кто поспешил явиться в лагерь с добровольными дарами, надеясь, что это поможет им спасти остальное. Кет арестовал нескольких опасных недоброжелателей, поместив их во дворце и в Нориджском замке, но ни один человек не был убит повстанцами.

Тем временем в лагере постепенно вырабатывался свой собственный, в чем-то неповторимый образ жизни. Под раскидистыми ветвями "дуба реформации" соорудили широкий навес и небольшое возвышение: здесь ежедневно проходило общее моление (в новом виде) и здесь же руководители восстания открыто, в присутствии всех желающих обсуждали дальнейшие планы и принимали текущие решения. Был создан совет сообщества, в который, помимо Роберта Кета и его брата Уильяма, присоединившегося к восстанию вскоре после его начала, вошли мэр Кодд, бывший мэр Олдрич, а также по два представителя жителей графства от каждой из так называемых 33 "сотен" (т.е. округов). Предписания и распоряжения совета исходили как бы из "лагеря короля": по мнению Кета, английский парламент, приняв ряд законов против практики огораживаний, просто не довел дело до конца, а раз так, то, претворяя их в жизнь, "друзья и делегаты короля" — именно так он называл себя и своих сподвижников — фактически представляют интересы короны и государства.

Под "дубом реформации" проводились и заседания повстанческого трибунала, на которых, также в присутствии всех желающих, разбирались случаи нарушения дисциплины, невыполнения приказа и иные серьезные проступки. Слова не лишали никого, даже открытых противников восстания.

Например, когда с длинной проповедью о грехе бунтовщичества выступил преподобный Мэттью Паркер, впоследствии ставший архиепископом Кентерберийским, его осуждения вызвали большое возмущение собравшихся, которые все же дослушали проповедь до конца. Правда, сам Паркер, хотя и спускался с возвышения не под брань и угрозы, а под слова церковного гимна "Те Deum ", при помощи которого удалось несколько охладить разгоревшиеся было страсти, предпочел от греха подальше тут же удалиться с собрания. Во всей Англии "дуб реформации" был единственным местом, где существовала такая свобода слова.

Под этим же дубом был составлен известный "Билль 29 требований и просьб"*. В нем, помимо пунктов о прекращении произвола землевладельческой знати и возвращении народу общинных земель, содержался также ряд требований и просьб: ограничение земельной ренты, введение общих прав на охоту и рыбную ловлю, выборы чиновников для надзора на местах за исполнением законов, запрещающих огораживание, назначение в каждом приходе специального служителя для обучения детей простолюдинов (фактически это предвещало более позднее требование о создании системы образования трудящегося народа). Завершался билль пожеланием, "чтобы все бонды стали свободными, какими, пролив свою бесценную кровь, их сделал Христос".

* Билль — в Англии и США вынесенный на обсуждение законодателей, но еще не утвержденный законопроект. Иногда билль еще в ходе обсуждения привлекает такое внимание и разноголосицу мнений, что он так и остается в истории страны биллем, даже если его принимают официальным путем. "Билль 29 требований и просьб", о котором идет речь, мог, по мнению Роберта Кета и его сторонников, стать законом, если бы его одобрили парламент и король. Прим. ред.

Билль был передан королю, и тот через регента Сомерсета обещал, что в октябре парламент рассмотрит просьбы народа и примет соответствующие меры. Пока же, говорилось в ответе, им надлежит незамедлительно ликвидировать свой незаконный лагерь, разоружиться и мирно разойтись по домам.

Такой ответ ни в коей мере не соответствовал ожиданиям повстанцев, невольно вынуждая их переходить от слов к делу. Ведь не могла же 20-тысячная армия до бесконечности отсиживаться за временным лагерным бруствером! Впрочем, первый шаг был очевиден: прямо перед ними простирался большой, окруженный мощными стенами город, который надо было как можно быстрее занять. Поскольку же кровопролития не желала ни одна из сторон, да и мэр города Томас Кодд производил впечатление благоразумного человека. Кет решил попытаться получить разрешение на занятие Нориджа путем мирных переговоров. Возможно, он, как и большинство его соратников, находился в плену добровольного заблуждения, полагая, что действительно представляет интересы короля и в конечном итоге заслужит его искреннее одобрение.

Но не теряли времени и богатые нориджские купцы: они еще раньше через голову мэра послали в Лондон своего гонца, некоего Саутертона, с целью упросить короля спасти город от разорения. Он был немедленно принят Королевским советом, однако ожидаемой помощи не получил. Идет война с Шотландией, объяснили гонцу, свободных солдат у короля в данный момент нет, а имеющиеся в наличии войска в первую очередь нужны для усиления гарнизона Тауэра — обстановка в самом Лондоне становилась весьма тревожной — и для подавления волнений, вспыхнувших в пяти соседних графствах. К тому же большой отряд итальянских и немецких наемников только что пришлось отправить в графство Девон, где 10 тыс. бунтовщиков осадили город Эксетер. Единственное, что в создавшихся условиях совет мог сделать для Нориджа, — это направить туда высокопоставленного представителя короны Йорка Геральда, который от имени короля пообещает бунтовщикам всеобщую амнистию, если они сложат оружие и мирно разойдутся по домам.

Прибыв в Норидж в полдень 21 июля, Йорк Геральд облачился в свои лучшие придворные доспехи и в сопровождении мэра Кодда и небольшого отряда оруженосцев незамедлительно явился в лагерь Кета. В обращении к повстанцам он ни словом не обмолвился о законных требованиях народа, а только еще раз от имени короны пообещал полную амнистию всем, кто исполнит волю короля, и наоборот — страшные кары всякому, кто намерен таковой не подчиниться.

В ответ на угрозы разгневанный Кет сказал: "Королям подобает миловать злодеев, а не честных, ни в чем не повинных людей. Они не совершили никакого преступления и посему не нуждаются ни в каком прощении. Что же касается лично меня, — добавил он, — то я делаю лишь то, что является долгом каждого честного подданного".

Йорк Геральд, по-видимому, был не из робкого десятка, ибо тут же всенародно объявил Кета изменником и приказал своим оруженосцам его арестовать. Однако здесь был не Смитфилд, покрытый предвечерней мглой, да и Кет в отличие от Уота Тайлера не был один в окружении врагов — повстанцы плотной стеной придвинулись к своему вождю. Ни о каком аресте, конечно, не могло быть и речи, и королевскому посланнику пришлось спешно покинуть лагерь в сопровождении своей свиты и нескольких десятков крестьян, испугавшихся его угроз или просто разуверившихся в успехе задуманного дела. Зато у оставшихся не осталось никаких сомнений в истинном отношении к ним правительства, законы которого они вознамерились претворить в жизнь.

Итак, время слов миновало. Это было ясно всем. КОДА приказал запереть городские ворота, объявить боевую тревогу, разместить все имеющиеся в наличии пушки вдоль восточной стены и открыть огонь по лагерю. Завязалась яростная артиллерийская дуэль, носившая скорее психологический характер, поскольку дистанция между противниками была слишком велика, чтобы какая-либо из сторон сумела причинить другой сколько-нибудь заметный ущерб.

Теперь слово было за Кетом. На рассвете следующего дня он повел своих воинов на штурм города, но под градом стрел и пушечных ядер был вынужден отступить. Вторая, более удачная попытка была предпринята в полдень: многочисленный отряд вброд и вплавь переправился через реку Венсум, подавил сопротивление передовых постов обороны, взломал ворота и с боем ворвался в город. Норидж пал. На рыночную площадь, куда стекались толпы горожан и ликующих повстанцев, вместе с мэром прискакал и Йорк Геральд, все еще остававшийся в городе. Не встречая по отношению к себе никаких враждебных действий, он снова обратился к собравшимся с призывом сложить оружие и тем самым заслужить королевское прощение. Однако в ответ на его обращение в толпе послышались гневные возгласы: "Долой! Надоело! Порази тебя чума за твои пустые посулы!" Геральду ничего не оставалось делать, как быстрее покинуть Норидж. Арестовав Кодда и ряд других знатных горожан. Кет расставил посты для поддержания порядка и вернулся со своим войском в лагерь.

Весь последующий день прошел в публичном разборе дел арестованных горожан, землевладельцев и стряпчих. Самым "суровым" наказанием было краткосрочное заключение под стражу, большинство же просто отпускали на все четыре стороны, особенно если за них ручался кто-либо из собравшихся. Освободили и Томаса Кодда, который сразу же подал в отставку, вместо него мэром Нориджа стал ольдермен Стюард — "хороший и скромный человек, снискавший уважение и бедных, и богатых сограждан".

Получив известие о взятии повстанцами Нориджа и осознав наконец-то крайнюю опасность дальнейшего промедления. Королевский совет в спешном порядке собрал вооруженное войско из 1600 добровольцев, дворян, рыцарей, оруженосцев и их челяди, придал им небольшой отряд остававшихся в Лондоне итальянских наемников и, не тратя времени на подготовку или разработку планов кампании, отправил это войско под командованием лорда Нортхэмптона в Норидж. 31 июля королевское войско атаковало немногочисленные заставы повстанцев, подавило их сопротивление и практически беспрепятственно вступило в город.

И снова Кету пришлось брать приступом город, который он столь легкомысленно отдал врагам. После двух дней ожесточенного штурма повстанцы, потеряв более 400 человек, все-таки выбили из города отряд Нортхэмптона, но на этот раз не повторили прежней ошибки: они погасили пожары и остались в Норидже, вернув в лагерь на Маусхолд-Хит лишь небольшую часть своих сил. В течение целых трех месяцев им предстояло быть безраздельными хозяевами большого города, и в течение этого времени ни один его гражданин не пострадал от насилия со стороны повстанцев и не был казнен из чувства мести.

Казалось бы, все у повстанцев складывалось как нельзя лучше — они завоевали симпатии местного населения, собрали многочисленное войско, создали живущее по своим собственным законам "сообщество", заняли третий по величине город страны. Однако на самом деле в силу ряда причин и допущенных повстанцами серьезных просчетов положение их было далеко не столь блестящим. Вопреки ожиданиям регент короля считал их предателями, коих необходимо сокрушить. Кет не сумел развить свое восстание в общенациональное движение, как это в 1381 г . сделал Уот Тайлер, и даже не пытался объединить усилия с народным восстанием, одновременно проходившим на западе страны. В результате его движение оставалось локальным, лишенным динамизма протестом, обреченным на поражение, как только государственная машина возьмется за него всерьез. Неудачей закончилась попытка повстанцев захватить важный порт Ярмут: посланный туда сильный отряд понес большие потери, но так ничего и не добился. Правительству было предоставлено достаточно времени, чтобы собрать войско из 12 тыс. человек и 1500 ландскнехтов — закованных в броню конных немецких наемников, пользовавшихся репутацией хладнокровных, безжалостных убийц, — и бросить его на подавление бунтовщиков. Во главе этой карательной экспедиции стоял лютый враг простого люда и постоянный соперник регента в борьбе за влияние при дворе граф Уорвик.

Сразу же по прибытии к Нориджу в субботу 25 августа Уорвик снова предложил повстанцам сложить оружие и заслужить этим полное прощение короля. В противном случае, говорилось в его ультиматуме, их всех ждет огонь, меч и смерть. Оскорбительный тон обращения, а также тот факт, что амнистия нико< VI образом не распространялась на Кета, вызвали единодушное возмущение повстанцев: ультиматум был отвергнут, и Уорвик повел свое войско на штурм. Через два дня кровавых сражений, в которых обе стороны понесли тяжелые потери, Уорвику удалось пушками разбить ворота, ландскнехты ворвались в город и вынудили основные силы повстанцев отступить в лагерь на Маусхолд-Хит. В ходе затянувшихся уличных боев всех плененных сторонников Кета вешали на месте без суда.

Весь последующий день повстанцы держали под дубом совет. Положение их казалось поистине безысходным: об очередной попытке взять Норидж приступом не могло быть и речи, неоткуда было ждать и пополнения припасов продовольствия или притока добровольцев, в то время как Уорвик не испытывал недостатка ни в том, ни в другом. Более того, при желании он мог бы оцепить повстанцев блокадным кольцом и, даже не вступая в бой, принудить к сдаче под угрозой голодной смерти. До нас, к сожалению, не дошли конкретные предложения, планы и аргументы, обсуждавшиеся на этом совете, известно только то, что в итоге на нем было принято достаточно странное, если не сказать — безрассудное решение: оставить укрепленный лагерь и дать Уорвику бой на открытом месте, где тот мог максимально использовать все преимущества своей многочисленной и маневренной кавалерии. Возможное объяснение такому решению кроется в том, что к этому времени большинство сподвижников Кета, уже не ожидая ничего иного, кроме гибели в бою или смерти на виселице, желали собственной кровью доказать свою решимость до конца бороться за право народа на землю и иные допускае