Насильственные выдачи из Франции

Записано со слов одного из казаков, побывавшего в двух лагерях, которому в числе немногих удалось избежать выдачи.

<…> Ко времени окончания Второй мировой войны, во Франции, в Пиренейских горах, в департаменте Арьеж, около железнодорожной станции Берне д'Арьеж, находился большой лагерь военнопленных.

Первоначально в нем были заключены пленные немцы и мадьяры, а также много немок. Потом туда же французы стали направлять чинов РОА, захваченных ими казаков, которым удалось избежать насильственной выдачи в Лиенце и из-под Клагенфурта, где были выданы части Казачьего корпуса генерала фон Паннвица и которые оказались во французской зоне оккупации Германии.

В лагере этом было сосредоточено до двух батальонов чинов РОА и около двухсот казаков, главным образом, кубанцев. Все они были размешены в трех бараках. Кормили их французы ужасающе: выдавали в сутки на десять человек по одному килограмму хлеба и литру горячей воды. Как потом выяснилось, довольствие для этих военнопленных выдавалось полностью из американских складов, но через французов, ведавших лагерями военнопленных. Это злоупотребление французов было совершенно случайно обнаружено американцами и продовольствие военнопленных было значительно улучшено, но, к сожалению, слишком поздно, перед самой выдачей их советам.

… В связи с описываемым случаем хищения продовольствия, отпускаемого американским командованием для военнопленных, представителями французского командования, небезынтересно вспомнить подобное же явление, имевшее место в годы Первой мировой войны, когда сербская армия под давлением австро-венгров должна была отойти на побережье Адриатического моря, а затем по требованию Русского Императора перевезена англо-французами на остров Корфу.

Там довольствие сербов приняли на себя французы и англичане, причем продукты отпускались из складов французского и английского командования попеременно, помесячно, а для удобства самое продовольствие сербской армии взяли на себя французы, которым англичане и передавали продукты, когда подходила их очередь. И здесь совершенно случайно выяснилось, что представителями французского командования на Корфу делалось примерно то же, что и в Пиренейском лагере. Сербов кормили скудно, большинство английских продуктов до них не доходило.

А выяснилось это случайно: старший врач миссии Русского Красного Креста при сербской армии в Первую мировую войну доктор Сычев рассказал мне о своем разговоре по этому вопросу с Сербским Воеводой (то есть фельдмаршалом) Степою Степановичем.

Последний как-то был приглашен обедать к представителю английского командования на острове Корфу. За обедом подали ветчину. Воевода, очень любивший этот продукт, не удержался и сказал, что за все время пребывания на Корфу он ест ее впервые. Англичанин был крайне удивлен этими его словами, так как ветчина входила в паек английского солдата, а французам для сербов отпускается англичанами полный паек, полагающийся их солдатам. После этого случая питание сербов было французами улучшено, но все же и дальше они не получали полностью положенное им довольствие. Как видно из случая в Пиренейском лагере, французы остались верными себе и спустя 30 лет — во время Второй мировой войны.

… В августе 1945 года в лагерь Пиренейский прибыла советская комиссия из двух капитанов. Все военнопленные, в том числе и казаки, были выведены из бараков и построены в три шеренги, причем казаки были выделены в первую. Советские офицеры сели за стол, кругом стояли французские часовые, а за проволокой было видно много советских солдат.

Надо сказать, что, когда казаки были построены в шеренгу, то их продвинули несколько вперед, и стол с комиссией оказался между ними и второй шеренгой. Когда казачью шеренгу повернули кругом, то в непосредственной близости, за их спинами, оказались бараки, занятые немцами, что дало возможность некоторым из них скрыться в эти бараки. Немцы охотно принимали и скрывали казаков, но все же потом большая часть их была выловлена французами. Но 20–30 казакам удалось остаться среди немцев.

После переписи казаков выделили в особый барак, в котором раньше находилось 165 заключенных. Теперь же барак был заполнен до предела. Оттуда удалось перейти, как иностранным подданным, к немцам пяти человекам и к полякам — трем.

После выделения казаков в отдельный барак, вокруг него были поставлены французские часовые — негры с Мадагаскара. Выход из барака, даже в уборную, был воспрещен, а внутри него были поставлены «параши».

Бараки казаков и чинов РОА ежедневно посещал советский лейтенант-туркестанец, читал лекции и уговаривал ехать «на родину», но успеха не имел — ни один человек не уехал.

Так продолжалось примерно несколько недель. Затем чинов РОА вывели за проволоку и под конвоем советских солдат погнали для погрузки на станцию.

Через неделю та же участь постигла казаков.

На юге Франции был лагерь военнопленных, недалеко от Марселя, в городе Монпелье. В нем, кроме немцев, было собрано около двухсот человек военнопленных разных народностей СССР, служивших в немецких частях. Среди них, кроме скрывающих свою принадлежность к казачеству, было около 40 казаков, в большинстве донцов. Казаки помещались отдельно.

Однажды, в марте 1946 года, в послеобеденное время, когда большинство казаков отдыхали, к ним в барак пришли два советских офицера: один из них энкавэдист в бурке, другой из строевых. С ними вошли француз-комендант лагеря и сержант, которые вскоре вышли.

Советские офицеры сели за стол. Энкавэдист молчал, а другой советчик говорил много с шутками и прибаутками и призывал возвращаться «на родину». Он составил список, занес в него имя, фамилию, год и место рождения каждого.

— Ну! Теперь поедете домой и будете жить спокойно, — говорил он, закончив составление списка.

Через неделю после этого казаки были вывезены в СССР. Удалось остаться только четвертым, заявившим, что они югославяне. Это было в средине марта.

Надо отметить, что после переписи ежедневно в лагерь приходили по утрам давно проживавшие во Франции русские совпатриоты, мужчина и женщина. Они уговаривали заключенных, особенно казаков, ехать на родину, но никто их призыву не последовал.

Кроме Пиренейского лагеря и лагеря в Монпелье, известны выдачи из лагеря под Тулузой, откуда вывезено до двадцати казаков, и из второго лагеря из-под Марселя — до пятидесяти человек.

Конец 3-го Запасного полка

Рассказ Ивана Петровича Наливайко, кубанского казака станицы Петровской, служившего в 3-м Запасном полку группы Походного атамана Доманова в Италии.

<…> К концу апреля 1945 года 3-й Запасный полк под командою войскового старшины Лобысевича в составе восьми сотен при трех орудиях общей численностью свыше 2500 человек, главным образом кубанцев, находился в городе Джемона, причем одна сотня его стояла в крепости Озопо, одна — вблизи его, у склада огнестрельных припасов, одна — на реке Таглиаменто в селении Пионе, полусотня на электрической станции близ Озопо, одна — в селении Тарченто. Остальные сотни, при трех орудиях, находились в Джемоне. При полку было примерно 30 пулеметов.

Сотнями в Озопо и поблизости командовал есаул Овсянников (ставрополец). (Я знал войскового старшину Лобысевича еще в Новогрудке, когда он командовал 1-м Донским полком, с которым перешел в Италию. Там он был отрешен от командования. Как он, так и командир 2-го Донского полка есаул Русаков, внушали большое сомнение в смысле политическом. Есаул Овсянников пользовался отличной репутацией. — В. Н.)

Сотни, расположенные в Джемоне, занимали школу, находящуюся в северной части ее, под горою, охватывающею ее с севера и северо-запада. Чтобы выйти из города и присоединиться к своим станицам, бывших километрах в двадцати пяти в районе Толмеццо, надо было перейти через мост, а для этого предварительно пересечь город, а потом повернуть на север.

В Джемоне находился и штаб бригады, но 28 апреля, когда начались осложнения, его уже там не было, а остались лишь два офицера, старых эмигранта: сотник Волошин из Франции и сотник Колесников.

Штаб всей группы Походного атамана находился в Толмеццо, станицы с гражданским населением в его районе, а строевые части на побережье Адриатического моря в районе Удине-Триест.

Двадцать восьмого апреля несколько казаков из сотен, стоявших в Джемоне, отправились, как всегда, в город в парикмахерскую. Там они встретили несколько партизан в красных галстуках, которые на них напали, причем одни казак был убит.

По получении об этом известия в штабе полка, в город были посланы вооруженные казаки, но бандиты скрылись. Ночь прошла спокойно. Вокруг города масса бандитов, но плохо вооруженных и боявшихся казаков. Видимо, они хотели только одного — ухода казаков из Джемоны.

Двадцать девятого апреля в расположение сотен в школе пришли два итальянских националиста и с ними какой-то человек, одетый в английскую форму, назвавшийся англичанином, который предложил казакам сдать оружие. Переговоры с ним вел на французском языке сотник Волошин. Он заявил от имени казаков, что оружие они не сдадут, и просил пропустить всех беспрепятственно к их семействам в Каваццо.

После некоторых переговоров англичанин на это согласился. К вечеру пошел сильный дождь.

Тридцатого апреля командир полка войсковой старшина Лобысевич из Джемоны не выступил, выставив причиною дождь и отсутствие перевозочных средств для женщин, которые там находились в числе около тридцати, главным образом, жены офицеров. Как ни старались офицеры и казаки доказать Лобысевичу, что терять время нельзя, он оставался непреклонным. День прошел спокойно.

Тогда еще существовала телефонная связь со штабом Доманова, и там было известно об обстановке в Джемоне. Оттуда сообщали, что навстречу полку Лобысевича и для поддержки его будут высланы казаки с артиллерией.

Одиночные люди, шедшие в Джемону, партизанами пропускались, но из Джемоны они никого не выпускали.

В этот день есаул Овсянников, находившийся в Озопо, подтянул туда сотни от склада, электрической станции и Пиониса и приготовился присоедииться к Лобысевичу при его движении от Джемоны. Но, прождав тщетно до вечера, он вышел из Озопо и пробился в Коваццо.

Первого мая продолжал идти дождь, и в этот день в Джемону несколько раз являлся англичанин с предложением сдать оружие. В пропуске казаков из Джемоны он не отказывал, при этом гарантировал, что никому из казаков ничего плохого не будет сделано.

Второго мая он стал говорить более настойчиво, требуя сдачи оружия. Это объясняется тем, что в то время казаки из района Толмеццо уже двинулись на север, а строевые части из района Удине-Триест уходили в том же направлении, следуя по дороге в виду казаков, находившихся в Джемоне.

Но командир полка войсковой старшина Лобысевич почему-то из Джемоны уходить не желал. Казаки и офицеры его не видели. Все переговоры велись сотником Волошиным. 3 мая положение оставалось прежним. Сотни довольствовались из полкового склада, получая пищу два раза в сутки.

Между тем сотня, стоявшая в Тарченто (южнее Джемоны), под командою донца сотника Сладкова укрепилась во дворе и никого к себе не подпускала, открывая по приближавшимся огонь. Ни в какие переговоры с итальянцами и титовцами командир ее не вступал. Он приказал казакам: «Никого не подпускать». Когда об этом стало известно в Джемоне, то ему приказано было через офицера, посланного с итальянцами, присоединиться к полку.

Третьего или четвертого мая эта сотня в полном порядке, с оружием в руках, прибыла в Джемону. До сего времени на предложение сдать оружие сотник Волошин по желанию казаков отвечал, что оружие может быть сдано только англичанам, когда они прибудут сюда.

Четвертого мая англичанин, который появлялся и раньше, предъявил новое требование о сдаче оружия с подтверждением гарантии безопасности. На этот раз казаки, посоветовавшись, решили сдать оружие, кроме пистолетов, и оно было сдано.

Получилась целая гора винтовок, автоматов и пулеметов. Здесь же и орудия. Итальянцы и титовцы повеселели. До того почти безоружные, они получили теперь массу оружия.

Пятого мая были сданы и пистолеты. Немедленно начались обыски и грабежи. Отобранными часами были наполнены две корзины. Заявления, что некоторые часы были русских фабрик, действий не имели — все они были отобраны. Было отобрано много денег, так как только перед этим офицеры и казаки получили жалованье. Была отобрана серебряная церковная утварь. Некоторых казаков раздевали и снимали обувь.

Никого не били, кроме одного казака, которого бандит ударил по щеке за то, что тот не хотел отдать сапоги; обращались очень грубо.

Шестого мая продолжался грабеж, отбирали еще не отобранные деньги, раздевали и разували. Волошин и другие офицеры советовали казакам не оказывать сопротивления.

Особенно тщательно обыскивали 7 мая, пропуская офицеров и казаков по одному. Были отняты все деньги до последней копейки.

В этот день крупа, сыр и сахар, остававшиеся на складе, были розданы на руки. Каждый получил примерно дневной рацион.

Восьмого мая утром всех построили, произвели последний тщательный обыск и погнали пешим порядком на юг. Для женщин была дана одна повозка. Колонну сопровождали 25 итальянских велосипедистов-националистов. Идти было жарко. Пройдя километра два от Тарченто, остановились для отдыха.

Когда поднимались с привала, появились человек 50–70 титовцев, которые в присутствии итальянского конвоя бросились на казаков и начали их грабить, снимая одежду и обувь. Конвойные все это наблюдали безмолвно. При этом два казака было убито и один ранен.

Видевший все это полковой адъютант сошел с ума, и его вместе с женой и ребенком англичане, случайно здесь проезжавшие, отвезли в Удине, сказав, что поместят в больницу.

Как раз в момент бесчинства титовцев и убийства казаков со стороны Удине появился военный автомобиль, который здесь приостановился, а затем ушел обратно. Сотник Волошин предупредил, что возможна передача всех в Удине партизанам. Он сказал: «Братцы! Можем все погибнуть. Приготовьтесь к этому».

Пройдя от привала километра полтора и не доходя до Удине 18 километров, у селения, лежащего на их пути, казаки увидели человек сорок английских солдат, вооруженных автоматами. Они остановили колонну, посадили итальянских велосипедистов на машину и увезли их в Удине. Затем они окружили казаков и отвели их в пустой двор на окраине селения, накормили и часа через два на поданных машинах отвезли в Удине.

Здесь сгрузили в большом дворе казармы, где уже были казаки и немцы, отобрали ножи и бритвы, опросили каждого и поместили в казарме. В Удине оставались пять-шесть дней. Отлично кормили три раза в день. Ходили слухи, что всех перевезут вглубь Италии.

Числа 14 или 15 мая, всех казаков (1150 человек) погрузили на автомобили и через Венецию повезли в город Форли, отстоящий от Удине в 250–300 километрах. В Венеции была ночевка, а в Форли оставались двое суток.

(Как было сказано, в полку было всего свыше 2500 человек. Но половина их ушла под командою есаула Овсянникова, пробившись 30 апреля из Озопо в Коваццо на присоединение к остальным частям и станицам Казачьего Стана.)

Здесь уже находился полковник Семенов с полком «Варяг» в составе примерно двух тысяч человек. Полк этот состоял из русских добровольцев.

На второй день объявили, что завтра повезут дальше, а на третий день утром разделили всех на три части:

— 300 человек с войсковым старшиной Лобысевичем повезли в направлении на Рим;

— 400 человек с сотниками Волошиным, Колесниковым и всеми старыми эмигрантами, в количестве 40–50 человек, на Анкону;

— остальных — в неизвестном направлении.

В Анконе большой палаточный лагерь, примерно на 50 тысяч человек. Здесь казаков встретил какой-то еврей, хорошо говоривший по-русски, в форме английского офицера, спросил, не измучились ли за дорогу. Ему ответили молчанием.

В этом лагере были солдаты разных национальностей, разделенные на отдельные группы. Сравнительно недалеко от новоприбывших казаков расположился и полк «Варяг», прибывший туда вслед за ними, так что была возможность перекидываться отдельными фразами. Семенов понравился казакам, он был бодрым, общительным и держал себя с достоинством.

Здесь казаки оставались несколько дней.

На третий день пришел уже знакомый им офицер в английской форме, который спрашивал, не измучились ли они за дорогу, и спросил казаков:

— Кто вы?

— Кубанские казаки.

— Какой части?

— Запасного Кубанского полка.

— Где ваш полк?

— Не знаем, а здесь нас 400 человек.

— Вы должны ехать в Россию.

— Мы в Россию не поедем.

После этого разговора он приходил и в последующие дни и говорил, что казаки должны ехать на Родину.

Казаки написали прошение на имя английского командования, в котором сказали, что они дрались с большевиками, намучились в советских тюрьмах и ссылках и на Родину, под власть большевиков, ни в коем случае не поедут.

Это прошение они прочли офицеру, который уговаривал их [ехать] на Родину. Он обозлился и крикнул:

— Я вас брошу к немцам!

— Бросайте, — ответили казаки.

И действительно, он перевел их в немецкую часть лагеря и приказал там построиться. Подошел какой-то английский майор в сопровождении немецкого коменданта, который, в тоже время, явился и переводчиком. Майор спросил:

— Что за люди?

— Кубанские казаки Запасного полка.

— Что вы хотите?

— Не знаем, но в Россию ехать не хотим.

Он приказал их накормить и еще раз спросить, хотят ли они возвращаться на Родину. Ответили: «Нет, не хотим!»

Через два дня утром приказали всем четырем сотням людей построиться и вызвали старых эмигрантов. Вышло человек сорок-пятьдесят. Потом спросили, кто желает ехать домой. После некоторой заминки вышло 170 человек. Остальные заявили, что в Россию не поедут. В числе их был и казак, рассказавший всю эту историю.

Затем старых эмигрантов и тех, кто согласился ехать на Родину, куда-то увели, а 196 человек остались в лагере. На третий день пришел все тот же офицер с сильной стражей, человек в пятьдесят, и спросил:

— Это те, что не желают ехать?

Ему ответили: «Да!» Тогда их и человек двести немецких солдат повели на пристань Анкону, находящуюся километрах в двенадцати от лагеря. В порту — суда под иностранными флагами. Советского не видно. На вопрос, куда их повезут, не в совдепию ли, ответили, что нет, а на юг Италии.

Так и было. Казаков погрузили на один пароход, а немцев на два других и повезли на юг. Через полтора суток прибыли в Торенто. В пути кормили неплохо.

В Торенто выгрузили и подвели к вагонам. К ним подъехал какой-то еврей, снял стражу и приказал, чтобы накормили. На вопрос, куда повезут, ответили, что в лагерь. Здесь же была группа титовских партизан.

Погрузившись в вагоны, задержались до 12 часов ночи. Это было 24 или 25 мая.

В два часа утра перевезены были на станцию Торенто. Там оставались в вагонах до рассвета. С рассветом выгрузка.

Пришли казаки, ранее попавшие в лагерь, и сказали, что лагерь советский. Над лагерем советский флаг. Комендант — советский майор Гончарен-ко. Стражи нет никакой. Лагерь верстах в десяти от станции.

По приходе туда казаки были встречены майором Гончаренко и музыкой.

Гончаренко объявил им, что «родина всем все грехи простила». На эти его слова казаки спросили, как с теми миллионами замученных, которые погибли в концлагерях, тюрьмах и ссылках? В ответ последовали обычные разговоры о всепрощении.

Лагерь Торенто на 12 тысяч человек. В нем исключительно русские. Через несколько дней сюда же прибыл полк «Варяг» и с ним полковник Семенов.

Здесь в первый же день казаков дезинфицировали и переодели в хорошее английское обмундирование. Кормили отлично (баранина, вино). Давали деньги солдатам и казакам ежемесячно по двести лир, а офицерам по шестьсот. Обучали строю. Стражи нет, выход из лагеря свободный.

Ходили слухи, что незадолго до прибытия казаков, один пароход с репатриированными был направлен в Россию, но по пути многие стали бросаться в воду. Тогда англичане вернули его обратно. В этом лагере пробыли примерно месяц.

К середине июня стало известным, что из лагеря всех будут перевозить на Родину, но не морем, а сухим путем — через Италию и Австрию.

О том, что происходило в конце мая и в начале июня в Лиенце, об обманном вывозе офицеров и насилии над казаками стало известно от одиночек и групп казаков, свозимых сюда англичанами.

Сведение о перевозке сухопутьем, через район в котором осталось много казаков после июньской трагедии на Драве, подбодрили казаков и у них появилась надежда по пути уйти и присоединиться к своим.

И действительно, числа 15–17 июня началась погрузка людей в поезда по 1000–1300 человек ежедневно и отправка их через Италию.

С первым эшелоном казаки отправили своих разведчиков на станцию, чтобы узнать в каких условиях производится погрузка и отправка людей. Выяснилось, что стражи нет, что перевозят людей в поездах, составленных из товарных вагонов чистых, снабженных соломой. Это подбодрило казаков. Двадцать третьего июня, напутствуемые майором Гончаренко и провожаемые оркестром музыки, выехали и казаки. С ними погрузилась часть солдат полка «Варяг». Где поезд не мог идти, вследствие разрушения пути, там перегружались в автомобили. С эшелоном следовало только восемь англичан, которые казаков отлично кормили: выдавали сухой паек, а на станциях давали горячую пишу. Получали казаки и вино. Поддерживаемые мыслью о возможности побега, они все были весело настроены.

В Форли выгрузка. Там находился лагерь польских войсковых частей и туда охотно принимали казаков. Поступило к ним до ста человек.

Примерно 25 июня прибыли в Удине. Там накормили и повезли дальше — в Джемону, где все были выгружены из вагонов и на машинах перевезены на станцию Тарвиз, лежащую близ австрийской границы. Здесь вновь погрузили в поезд. Была ночь, но никто не спал. Проехал границу и, не доезжая до станции Виллах, многие казаки стали покидать поезд. Этому никто не препятствовал.

Перед Клагенфуртом с поезда сошел и мой собеседник, со слов которого я записал это повествование о судьбе казаков 3-го Запасного полка. Вместе с двумя донскими казаками после нескольких дней странствования по незнакомой местности он попал в лагерь Пеггец у Лиенца, а оттуда перебрался в расположение Русского Корпуса.

И. П. Наливайко