В которой майкл слушал молча

Он сидел рядом со мной на кровати, иногда потирал переносицу и брови, но в основном изучал свои руки, а иногда поднимал глаза и смотрел на окна дома напротив. Он не перебил ни разу, даже когда я негодовала по поводу международного вертепа, сотворенного американкой во французском замке, или не особенно лестно отзывалась о завещании его бабушки.

— В три часа двенадцать минут я выволокла чемодан с эскалатора на второй этаж, помадой написала свое имя, почему-то не обнаружив в сумке ручки, подождала с полчаса, а потом решила позвонить брату. Это же он втянул меня в эту историю! Под табло с расписанием ручка чемодана оборвалась. Я бросила его там — вряд ли кто-то позарится на эту рухлядь.

— Затем из телефонной будки ты увидела, как какой-то незнакомец все-таки интересуется твоей рухлядью, — крякнув, заговорил Майкл, — называет тебя по имени, и ты с удовольствием приняла его за жениха от этой самой, как ее? — Он демонстративно зевнул и потянулся.

Повторю, мы сидели рядом на кровати — мебели, предназначенной вовсе не для рассказывания историй, — но я прекрасно понимала, что после признания о «женихе» из брачной конторы я уже никогда больше не смогу рассчитывать не только на симпатию Майкла, но и на то, что он сохранит мою исповедь в тайне: мужчины любят сплетничать о промахах женщин.

— Мадам Марамбель, — сказала я.

— Да-да, Марамбель. — Майкл встал, подошел к окну и произнес, не оборачиваясь ко мне: — Увлекательная история. Тут и брат, и беременная жена, и персонаж из телепередачи. Слушай, детка, — он резко повернулся, — а не попытать ли тебе счастья в Голливуде? Только не как актрисе, с этим у тебя, — он поморщился, — совсем никак, но сценарист ты супер! Могу замолвить словечко хоть в «Коламбии Пикчерз», хоть в «Уорнер Бразерс».

— Это все правда!

Он скрестил руки на груди, смерил меня взглядом.

— А… Правда… — Хмыкнул и покивал.

— Правда! Клянусь, чистая правда!

Он обвел комнату глазами.

— У тебя тут нет Библии? Выглядело бы убедительнее.

Я заставила себя промолчать.

— Значит, так, красотка. Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому. — Он хмыкнул, поведя бровью, и направился к выходу из комнаты.

— Не нужно угрожать мне, мистер Уоллер!

Он резко обернулся.

— А что нужно?

Я растерялась. Ни в выражении его лица, ни в голосе не было никакой ненависти или злобы.

— Хочешь, чтобы я тебя трахнул?

— Это глупо, — не сразу пробормотала я.

— Ну?

Я отрицательно замотала головой.

— Будешь жалеть. Я хороший любовник.

Он вышел из комнаты. Я услышала его шаги по коридору, потом — звук замка и глухой стук захлопнувшейся двери.

Догнать?

Это после стольких-то оскорблений?!

Стоп, стоп. При чем здесь оскорбления? Мы ведь пришли ко мне не ради амуров, а за документами! В «Павильон де ля Рен» нас ждут финка, Брунар, Брунсберри!

Я резво соскочила с кровати, как вдруг обнаружила, что не только диоровский костюм безнадежно испорчен — пуговицы жакета выдраны с корнем, — но и мой бюстгальтер разорван на груди… Боже! Я отчетливо вспомнила перекошенное от злобы лицо Уоллера, его руки, с ненавистью вцепившиеся в меня, и то, как эта злоба стремительно превращалась в желание… Ну почему я струсила в тот момент? Чего испугалась? Надо было уступить ему. И не только ему, себе-то тоже. Все было бы иначе!

Звонок в дверь. Я не поверила своим ушам — вернулся!

Глава 10,

В которой еще один звонок

Настойчивая трель!

Что я медлю? Надо же открывать скорей! Но на мне порванная одежда. Ну и что? Он же сам и порвал! Я помчалась в коридор. Ох, а если это мой брат и Софи? — мелькнула мысль, но мои руки уже успели повернуть замок и распахивали дверь.

Серовато-синеватые изумительного легкого оттенка лацканы пиджака из шероховатой на вид дорогой шерсти. Между ними — тонкая льняная рубашка светлее тоном.

Я начала медленно поднимать голову, но галстука я не обнаружила, вместо него — какие-то кожаные коричневые энергичные тесемки, сцепленные у воротника серебряной черненой пряжкой с конской мордой дивной работы, а затем морда… Ой, простите, хочу сказать лицо обладателя этого торжества текстиля и ювелирного искусства, увенчанное где-то на уровне притолоки — а двери в нашем старинном доме очень высокие, — так вот, на уровне притолоки белая ковбойская шляпа с тем же самым едва заметным серовато-синим оттенком, что и костюм, но именно белая! Украшенная тоже серебряной пряжкой с той же лошадью, но уже летящей в галопе.

Я сделала шаг назад, чтобы получше рассмотреть гостя, он — тоже, видимо догадавшись, что мне хочется по достоинству оценить его убранство. Из-под брюк — а такие брюки я видела на мужчинах только в кино, даже у моего пижона брата нет таких влитых и одновременно струящихся брюк, — светло-серые кожаные туфли, явно существующие на свете в единственном экземпляре. Да, я забыла упомянуть кожаный, в тон с заменителем галстука и одновременно с туфлями, чудесный ремень, опять же украшенный лошадиносеребряным гербом, но теперь с двумя миниатюрными коньками, которые мчались, элегантно развевая гривами и хвостами… Три серебряных пряжки на одном мужчине да еще шляпа, но, клянусь, господа, никогда в жизни я не видела никого — даже в кино! — кто был бы одет с таким безупречным изыском! Мой брат точно бы умер от эстетической зависти.

— Супер? — поинтересовался чудо-гость, понятно, басом.

— Супер, — безропотно согласилась я, стараясь не смотреть ему в лицо, которое было единственной деталью, выпадавшей из всего этого от-кутюрного великолепия.

Даже если сказать, что морды коней на всех пряжках гораздо привлекательнее и красивее, все равно что не сказать ничего. Массивный подбородок, челюсти питекантропа, демонстрирующие в улыбке лошадиные зубы, огромный мясистый нос, выпуклые надбровные дуги и, совсем неожиданно — когда я все-таки осмелилась вновь запрокинуть голову, — круглые коричневые глазки домашнего щенка, отчего вся лошадиная загорелая обветренная рожа приобретала выражение добродушное, как у сенбернара или даже Лабрадора.

— Нравится? — уточнил гость. — Это моя Джинни расстаралась. Сеструха моя. Она у меня в Нью-Йорке дизайнер. Дизайнер — это когда по мебели там, по тканям, а когда костюм — это… Ой, батюшки, как же это называется?

— Кутюрье.

— Ага, кутюрей! Это у нее дружок — кутюрей. Морни. Не, ты не подумай, он ей не бойфренд! Нет! Они все, которые кутюрьи, голубенькие, так полагается. А дизайнеры — нет, дизайнеры натуралы. У Джинни бойфренд — дизайнер. По обуви дизайнер. Во. — Гость продемонстрировал туфли. — Видала? А это? — Очередь дошла до серебра. — Это антиквариат! Сам Вашингтон моему дедову прадеду вручил! За отличие в мясной промышленности! Мы, Никсы, у нас на Редривере первые мясные короли! Всегда были и всегда будем! По нефти, конечно, Уоллеры, а мы — по мясу. Мы, Никсы, по мясу, а Уоллеры…

— Уоллеры?

— Слушай, так ты и есть Элен Пленжийс? — неожиданно спросил гость, на английский манер произнося мое имя, да еще с ударением на первый слог.

— Пленьи, — машинально поправила я, начиная догадываться о причине появления представителя клана мясных королей, но то, что он знаком с Уоллерами, плохо укладывалось в моей голове… Стоп! Да в Америке, наверное, тысячи Уоллеров. И сплошь нефтяные короли?..

— Пле-нь-и, — старательно выговорил мясной король и продемонстрировал все свои зубы. — Пле-нь-и! Правильно?

— Да. Элен Пленьи.

— Ха! А я Никс. Эразмус Никс. Зови меня Никс. Сестра зовет Рости и Оникс, только я этого не люблю. Никс, о'кей?

— О'кей, Никс…

— Слышь, Лени, а чего это мы на лестнице стоим? У тебя платье порвано. Простудишься.

Я машинально прижала руки к груди и попятилась. Как неудобно! Я совсем забыла про пострадавший костюм.

Никс шагнул в квартиру и, закрывая дверь за собой, показал пальцем в сторону лестницы.

— Он, что ли, тебе все изорвал?

— К-кто?

— Майки Уоллер. Я поднимаюсь, а он вниз идет. Я прямо обалдел! Ну дела, думаю. Я еще в самолете его приметил. Мы в одном самолете летели. Бизнес-класс. Я-то понятно, а он? Неужели до того экономный? У них же, у Уоллеров, свои самолеты есть, чего бы Майки тащиться бизнес-классом?

— Бизнес-классом?

— Ха! — Никс лукаво прищурился, сдвинул на затылок шляпу и поднял палец вверх. — Я сразу угадал! Тайные у Майки в Париже делишки! А уж как сейчас на лестнице встретил — он ведь от нашего Грейдвью баллотируется в сенат штата, плакаты с его физиономией по всем углам, — ну, думаю, голова Никс, угадал! Твой клиент, что ли?

— Да. Но не в том смысле, как, мне кажется, ты понял.

— А чего тут понимать? Эта Марамбей…

— Марамбель! — Конечно же Никс и есть мой «жених» от дипломированной свахи, окончательно убедилась я.

— Ну Марамбель. Марамба, в общем. Так вот, эта Марамба — жуткая баба, я тебе скажу!

— Никс, дело вовсе не в мадам Марамбель! Уоллер действительно мой клиент, но…

— Я и говорю, жуткая баба! Творит что хочет! Но ты тоже ей на Уоллера пожалуйся. Что это за дела? Первый раз видит женщину и рвет на ней тряпки? Ну не понравилась ты ему, так одежду-то рвать зачем? Или, может, ты ему не дала?

— Что?

— Вот и я говорю: правильно ты, Лени, сделала. Думает, раз он Уоллер, так любая готова с ним? Злой от тебя шел, как бык, которого только что поклеймили! Я еще сперва подумал: от тебя — не от тебя? А уж как твое рванье увидал, думаю, голова Никс, вот она Уоллерова тайна! Ну Марамба, ну баба, во какие проворачивает делишки! А рекламирует: женщины для серьезных отношений! Подруги жизни!

— Да нет же, Никс! Я юрист! Я занимаюсь наследством Уоллера!

— Юрист? Правда, что ли?

— Правда, правда, и ничего кроме правды!

— И он приставал к тебе?

Я неуверенно пожала плечами. Не знаю почему, но у меня было такое чувство, словно я обзавелась еще одним братом. Кстати, мой-то родной где? И где Софи?

— С ума сойти! Приставать к юристу! — Никс крякнул, снял шляпу, обнаружив короткие волнистые каштаново-рыжеватые волосы, почесал в затылке, осмотрел свой головной убор, водрузил его на место. — Слышь, Лени, а у тебя выпить есть?

— Есть. Иди вон туда, в гостиную. Я принесу.

— Некогда, Лени, в гостиную. Давай глотнем по-быстрому и поедем.

— Куда?

— Ты, Лени, надела бы чего, а то мне прямо смотреть на тебя неловко. Я ведь жениться с тобой теперь не могу. — Никс стал окончательно похож на сенбернара. Только грустного, который раскопал из-под снега человека, а тот уже умер. — Я тебе все объясню, только давай выпьем сперва. Тебе вон уже и так досталось от Уоллера, а тут еще я жениться расхотел.

— Никс! — Мне вдруг сделалось легко-легко: точно — новый брат, только младший, и я погладила его по руке. — Ты ужасно славный парень, Никс. Иди в кухню, что найдешь в холодильнике — все твое. — Я показала ему, где кухня. — А мне действительно надо переодеться.

— Только давай, Лени, быстро!

Еще бы не быстро, подумала я, мне ведь нужно срочно отделываться от тебя, славный ты парень и почти брат Никс, мне давно пора бежать в «Павильон де ля Рен» и вводить мистера Уоллера с его финкой в наследство. Сомнительная она, несомнительная, мне-то какое дело? Уоллеров, которые нефтяные короли и владеют самолетами, от одной картины не убудет.

Глава 11,

В которой я вошла в кухню

Никс, занимая все пространство, хотя и без пиджака, аккуратно повешенного на спинку стула, но в шляпе и прихлебывая шардонне прямо из бутылки, жарил яичницу!

— Ну вот, теперь ты действительно юрист, — отреагировал он на мой темно-синий костюм с маленьким шелковым отложным воротничком и на заколотые в пучок волосы. — И как вы только помещаетесь в такой кухне, у вас ведь большая семья, комнат-то вон сколько!

— Теперь — не очень, — сказала я, принюхиваясь к аромату яичницы и вспоминая, что ела-то я в последний раз вчера в Жолимоне, если не считать кофе и круассана в том кафе, где остался мой «пежо». — А у вас большая семья?

— Теперь — не очень. — Никс гоготнул. — Слушай, Лени, ты не обижайся, если я наболтал тебе лишнего. Я всегда треплюсь, когда нервничаю, это с коллежа так. Я же самый здоровый, нельзя показывать, что нервничаю, вот я и несу, чтобы посмешнее было. Джинни даже зовет меня «трепло Рости». Но я не трепло, Лени, честное слово! Я просто…

— Ты, Никс, просто голова. Я не ела с самого утра.

— С ума сошла! Где у тебя инструменты?

— Какие, Никс?

— Ну ложки, вилки. Чем мы ее есть будем? — И он плюхнул сковородку прямо на стол! — Суперстол, деревянный! — добавил он, ласково погладив древнюю столешницу. — В Нью-Йорке все балдеют от деревянных вещей. Хлеб давай!

Я показала, где взять хлеб, присела к столу, и мы принялись есть яичницу прямо со сковороды, причем ложками! Видел бы мой брат…

— Ты бы хоть шляпу снял, — сказала я, когда Никс по-свойски протянул мне бутылку, и тоже вопреки всем представлениям об этикете отхлебнула прямо из горлышка.

— Лени, тут так тесно, а моя сеструха с ума сойдет, если я ее испорчу. Она ж из последней коллекции, а показ в ноябре. Знаешь, как они всей командой меня в Париж собирали? У меня нормальный костюм был, хороший, от «Хуго Босс». А они мне: фигня твой Хуго! У него рукава морщат, а ты, говорят, Оникс, должен им всем там в Париже показать, что мы, американцы, умеем. Ну и сработали мне это все — костюм, ботинки с ремнем, и, не поверишь, даже три рубахи! Я сначала отказывался, конечно, но потом, гляжу, ребята завелись по-серьезному, думаю, о'кей, подкинул им деньжат, пускай тачают. Я ведь тоже, когда придумаю что-нибудь, к примеру, новый сорт колбасы или там агрегату какую модернизацию, я ведь тоже сам не свой, пока не доведу дело до конца. Так и они — кто ботинки, кто этих самых лошадок. — Никс пощелкал по ременной пряжке. — Ты уж извини, Лени, я тебе насчет Вашингтона трепанул, сама понимаешь. Их мне сеструхина компаньонка сковала, Сюзи, ювелирша. Такая, я тебе скажу, мулаточка, кровь с молоком! Они с моей Джинни давно вместе — Сюзи всякие штучки-дрючки из серебра клепает для сеструхиных шляп.

— Так твоя сестра занимается шляпами? Прямо как Коко Шанель! — После хорошего глотка вина мне расхотелось идти куда-либо, сидела бы и болтала с этим смешным парнем.

— Знаешь про Шанель? Она кумир моей Джинни!

— Давай выпьем за твою Джинни! — Я как бокалом отсалютовала бутылкой.

— Давай! — обрадовался Никс и полез в холодильник, видимо, за бутылкой для себя. — Тут только пиво, — грустно сообщил он.

— Ты не любишь пиво?

— Люблю. Но сейчас ты будешь знакомить меня с девушкой, а, если я выпью пива, будет пахнуть. Пиво это не вино.

— Эстет, — сказала я, передавая ему бутылку. — С какой такой девушкой я буду тебя знакомить?

Он вздохнул, глотнул вина, поправил шляпу, потупился.

— Понимаешь, моя Джинни всего на полтора года старше меня. А она — модный шляпный дизайнер в Нью-Йорке, ну очень известный, прямо как ваша Коко Шанель! И я тоже всю жизнь хочу чего-нибудь необыкновенного, чтобы не как у всех. Но я же не могу бросить наше мясное дело, взять и, как Джинни, махнуть в Нью-Йорк. Наша «Никс корпорейшн» тоже очень известная марка. Это и консервы, и бекон, и колбаса всякая, даже парное мясо мы поставляем мелкими партиями. Но это фирма, марка, а не я сам!

— Ну и?..

— У тебя правда ничего, кроме пива, больше нет выпить?

— Сейчас, — сказала я и, плохо соображая, зачем делаю это, пошла в комнату брата и принесла коллекционный двадцатилетней выдержки коньяк.

— Лучше бы вина, — отреагировал на мою щедрость Никс. — Как бы тебя не повело после вина от коньяка.

— Не должно. Ты не отвлекайся, — сказала я. — Ты давай про девушку, а то Джинни, шляпы, парное мясо, Коко Шанель!

— Видишь ли, по семейной легенде мы, Никсы, хоть и живем в Оклахоме, а происходим от капитана Оникса, — без всякой логики сообщил Никс, разлив по рюмкам драгоценную жидкость. — Якобы этот самый капитан Оникс был весьма известным пиратом чуть ли не в Колумбовы времена, сеял, так сказать, страх и ужас по морям и океанам и награбил столько, сколько всем последующим Морганам и Флинтам, вместе взятым, даже не снилось.

— Сильно! — развеселилась я и подняла рюмку. — За Оникса?

— За Оникса.

Мы выпили.

— Стало быть, мясное королевство Никсов-Ониксов взросло на пиратских сокровищах?

— Лени, тогда бы это была мясная империя! Наш заводик построен на деньги, которые выручил лет сто пятьдесят тому назад мой прадед, продав, как ему казалось, очень выгодно одному из Уоллеров кусок своей прерии.

— Уоллеру?

— Ага. — Никс лукаво покивал. — Уоллеру, Уоллеру. Тот начал строить сарай для своих овец — он вроде хотел разводить овец на шерсть — и забил фонтан!

— Фонтан?

— Нефть, Лени, нефть. Там у Уоллеров сейчас от нефтяных вышек шагу ступить негде, а на нашей земле — по-прежнему только трава для скота.

— А пиратский клад?

— Какой еще клад, Лени?

И Никс поведал мне захватывающую историю о том, как капитан Оникс превратился в фермера Гарри Никса. Здесь были и красавица француженка, и погоня, и любовь к фермерской вдовушке, и колье из отборных рубинов, и крокодилы, и много чего еще.

— Изумительная история, и ты дивный рассказчик, Никс, — сказала я. — Но, по-моему, в Колумбовы времена на территории Оклахомы вряд ли водились шерифы и фермерские вдовушки, да и крокодилы…

— Лени, — со смехом перебил Никс, — это же легенда! Вымысел чистой воды! Представь: длинный-предлинный вечер, за окнами непогода, телевизор еще не изобрели, газет нет — вот люди и сочиняли всякие истории. Да еще на спор: у кого круче сюжет! Вот тебе и крокодилы, и шерифы с погонями. А рассказывал я гладко потому, что сто раз слышал эту сагу от бабушки.

— Значит, ты решил, так сказать, влить в семейную сагу свежую струю, женившись на француженке?

— Ну. А что в этом плохого? Только она обязательно должна быть блондинкой!

— Вообще-то француженки, как правило, брюнетки или темные шатенки, если уж на то пошло.

— Но ты же блондинка!

— Ты ведь вроде бы передумал жениться на мне?

— Не обижайся, Лени, я бы на тебе женился, честное слово. Если бы не встретил ее.

— Кого ее?

— Ну ту девушку в аэропорту! Она просто куколка, блондинка! Хоть и в очках. Но очки — это ерунда! Сейчас все делают операцию, и очки — в мусорное ведро!

И тут я вдруг очень хорошо представила себе кузину Майкла: как она появляется, эдакая изящная куколка в банном халатике, и поправляет на носу огромные безобразные очки.

— Лени, познакомь меня с ней!

— С кем? Я не знаю, о ком ты.

Никс вздохнул.

— Может, ты и правда не знаешь. И Марамба говорит, что тоже не знает эту девушку. Но она без четверти три стояла под расписанием и поглядывала то на часы, то по сторонам!

— Блондинка в очках?

— Ну да! Я быстро управился с таможней, из багажа-то у меня только чековая книжка в кармане да кейс с бритвой, так что никакой возни. Время — половина третьего. Дай, думаю, не пойду к эскалатору, а встану в сторонке и посмотрю, что за девушка придет туда в три. Вдруг она окажется совсем не такой, как расписывала Марамба?

— И ты бы не подошел, если бы она тебе не понравилась?

— Ты не обижайся, Лени, но после того, как я увидел ту девушку, все остальные перестали существовать! Потому что, понимаешь, это была она! Я увидел ее и прирос к месту! Потом постепенно прихожу в себя, гляжу, а она смотрит на часы — сначала на своей руке, потом поднимает голову — и на часы над табло. Ох, какая у нее шейка, Лени! У меня прямо перехватило дух! А потом она достает из сумочки ручку, блокнот, вырывает листок и начинает писать! И тут уж я больше не сомневаюсь, что это и есть моя девушка, мысленно клянусь запатентовать новый сорт колбасы «Марамба» и до конца жизни выплачивать Марамбе дивиденды, и бегом к моей куколке! Она меня увидала, прямо зарделась вся, скомкала свою бумажку, прижала к груди. Смотрит на меня! Глазищами хлоп-хлоп из-за своих телескопов. Ой, ну такая, такая!.. — Никс приподнял шляпу, вытер ладонью пот со лба. — Я ей говорю, вот и я, Никс, Эразмус Никс, лучше просто Никс, можно Оникс. И уже собираюсь ее обнять, видно ведь, что я ей сразу понравился. Такие крошки любят крепеньких вроде меня. Она что-то лопочет по-французски, а в языках я, Лени… — Никс вздохнул и развел руками. — Ну, не важно, я же тебе про нее рассказываю! Ох, и глазки у нее, и грудочки, и попочка! Куколка, как есть куколка! И тут вдруг подбегает какой-то седой тип и давай орать на меня: дескать, сэр, это моя клиентка, проваливай!

— Все это, конечно, очень интересно, Никс, но я-то чем могу помочь тебе?

— Познакомь меня с ней. Она сейчас у него в доме, если, конечно, не ушла никуда, пока мы тут с тобой выпиваем.

— Езжай сам и знакомься! Я-то тут при чем?

Он снял шляпу, почесал в затылке, вернул шедевр нью-йоркской Шанель на место.

— Понимаешь, Лени, я сначала был уверен, что она и есть моя девушка от Марамбы, но в последнюю минуту этот седой заплатил Марамбе за знакомство больше, и она отдала ее ему. Ну идиот я, ну так решил! А теперь понимаю, что действительно это совсем посторонняя девушка, потому что блондинка от Марамбы — это ты. Ты ведь была в аэропорту в три?

— Если честно, то в три двенадцать. — Я взяла бутылку и налила нам обоим.

— Вот видишь, а я уже оттуда ушел, — проговорил он и задержал на весу мою руку с рюмкой. — Тебе не надо больше, Лени, и ты зря обиделась. Ты тоже классная телочка, просто очень хорошая, и добрая, и своя, но… Но ты не она.

— Грустная история, Никс, только я действительно ровным счетом ничего не знаю об этой девушке. — Кроме некоторых подозрений, которые зашевелились в моей слегка хмельной голове: блондинка в очках, седой господин, три часа… — Как я могу познакомить тебя с ней?

— Да очень просто! Ты меня ей представишь. Она леди, это сразу видно, а когда леди, нужно, чтобы кто-то представил. Может, я бы и не стал просить тебя, раз уж выяснилось, что ты совсем не имеешь к ней никакого отношения, но ты ведь запросто балакаешь на всех языках, а я нет! И куколка тоже, похоже, не знает английского. Она с седым по-вашему общалась…

Тут меня словно током ударило: все правильно! Мое случайное знакомство с «опоздавшим» Майклом вместо Никса, который пришел заранее и застал «куколку» и седого господина, причем седой орал на Никса по-английски, а с «куколкой» общался по-французски, приобретает вполне логичное объяснение: «куколка» — не кто иная, как финка, которая не знает английского, а седой — это Брунар! Ну и шустра эта финка: в одночасье обрела и кузена, и жениха, можно сказать, уведя всех у меня из-под носа. Может, правда стоит их познакомить? — размышляла я, а Никс тем временем увлеченно рассказывал:

— …Ты что, Лени, думаешь, я так прямо повернулся и ушел? Ты еще плохо знаешь Никса! Никс все доводит до конца! Мы все, Никсы, такие, уж если за что взялись, то чтобы до конца! Я осторожно крадусь за ними, так, на расстоянии. Седой, конечно, ушлый, оглядывается, сечет: иду я или нет? Понятно, кому охота расставаться с такой куколкой? Но я тоже знаю, как следить за конкурентами. Седой думает, что я отстал, а я тут как тут! Короче, седой с куколкой берут такси и едут. Я тоже беру тачку — и за ними. Едем мы едем, вокруг Париж, интересно, но мне на Париж смотреть некогда, я смотрю на их такси. И таксист ваш толковый попался! По-нашему ни гугу, а тут же просек, что мне интересна куколка. В общем, приезжаем мы в такую местность, где городских домов считай что нет, сплошные особняки. Седой с куколкой выходят, отпускают таксиста, идут в дом. Мой припарковался очень толково и показывает мне знаками, дескать, иди, парень, врежь седому. Но я в сомнении, кто вас, женщин, знает, вдруг куколка возьмет да и выставит меня, мы ведь незнакомы. В общем, сижу я в машине, курю и сомневаюсь. Ну и сигареты через три седой выходит из дому с другой девочкой. Тоже ничего, но явно не моя блондинка, хотя волос мне не видно, девчонка в шляпе, и поля эдак свисают. Садятся они в машину, у них прямо перед входом была машина. И уезжают! Что делать? Я еще с полпачки выкурил, а потом даю таксисту адрес Марамбы. Едем к ней. Так и так, мне нужен адрес моей невесты. Она ни в какую! Я про седого ей ничего не говорил, я же думал, что она сначала заманила блондинку на меня, а потом на него переиграла, скажем, седой заплатил больше, но напирать я на это не стал, может, политика какая замешана? Что я буду лезть? Короче, часа через два я твой адрес у нее все-таки вытребовал. Пригрозил, что судом верну деньги да еще неустой…

— Поехали, — решительно перебила я. — Ты запомнил, где находится этот дом?

— Конечно нет, — хмыкнул повеселевший Никс, отхлебнул коньяку из бутылки, поставил ее на стол, облизнулся, вытер рот ладонью. — Но мой таксист ждет внизу и наверняка уже давно соскучился.

Глава 12,

В которой мы сели в такси

— Слушай, Лени, а это очень плохо, что Уоллер приставал к тебе, — заявил Никс, едва машина тронулась с места. — Что ты собираешься делать?

— Ничего, — растерянно пробормотала я.

— Как это «ничего»? У вас, что, разве нет статьи за сексуальное домогательство? Или ты боишься скандала?

— Извини, Никс, но, по-моему, это не твое дело.

— Как это не мое? Уоллер баллотируется от нашего Грейдвью в сенат штата, а ты говоришь «не мое»! Я ведь хотел голосовать за него: парень молодой, толковый, неженатый, значит, сможет, ни на что не отвлекаясь, заниматься делами, хоть все и говорят, что холостой сенатор — это…

— Холостой? Но ведь в завещании сказано, что в случае смерти Майкла замок достается его старшему… Ой! — Я обеими руками зажала рот, проклиная свою несдержанность — прав был Никс, не надо мне было пить коньяк!

— Так-так-так, Лени. — Глазки Никса засветились лукавством. — Стало быть, старина Майки унаследовал замок? Не переживай! — Никс подмигнул и по-приятельски похлопал меня по колену. — Я никому не выдам твою профессиональную тайну и не только профессиональную… Было дело?

— Ничего не было!

— Но повод-то был? Сама, небось, спровоцировала? Ну не дуйся, Лени, ты ведь аппетитная телочка, сама знаешь. И я ведь не от любопытства, я его за тебя бить хотел! Честно! Я всем этим судам не верю, а вот кулаками поучить землячка — хорошее дело!

Сжатые кулачищи Никса производили просто суперустрашающее впечатление. Я с опаской погладила их.

— Спасибо, Никс. Очень любезно с твоей стороны. Но никто никого не провоцировал нарочно, просто произошло недоразумение. Забудем об этом.

— Ничего себе недоразумение! Я его избиратель и имею право знать о своем кандидате все! Я должен доверять ему, а так что же получается? Сегодня он рвет одежду на юристке, а завтра порвет на моей жене?

— Приехали, господа, — кашлянув, сообщил шофер и остановил машину, судя по всему, где-то в районе Булонского леса — сплошные особняки среди крошечных садиков за оградами.

Глава 13,