Судебная лингвистическая экспертиза как отрасль юридической лингвистики

Юридическая лингвистика – отрасль прикладной лингвистики, предметом изучения которой является область пересечения языка и права, юридическая лингвистика как отрасль организуется тремя видами отношений между языком и правом. Впервые эти три вида отношений были выделены Н.Д. Голевым в его работе «Юридический аспект языка в лингвистическом освещении» [Голев, 1999].

Н.Д. Голев выделяет следующие типы отношений: язык выступает как объект правового регулирования, язык выступает как средство, при помощи которого осуществляется регулирование, и язык является предметом исследования, когда, например, в судебном заседании исследуется спорный текст. Последнее отношение как раз и организует лингвистическую экспертологию – один из разделов юридической лингвистики. Безусловно, названное деление может быть принято, но, по нашему мнению, требуется уточнение: в отрасли, которую мы назвали «лингвистическая экспертология», речевое произведение, скорее, выступает в качестве «следа», отражающего юридически значимую информацию. В этом аспекте лингвистическая экспертиза не противопоставлена другим видам экспертиз, предметами которых являются определенные типы следов – материальных объектов, способных отражать различного рода информацию [Белкин, 1997; Зинин, 2002, Сорокотягина, 2006, Россинская, 2008, Галяшина, 2003 и т.п.].

В [Галяшина, 2003] лингвистическая экспертиза включена в другую дисциплину, которая называется «судебное речеведение». В названной работе осуществлена попытка выделения новой отрасли лингвистического знания на основе противопоставления теоретического и прикладного аспектов лингвистической науки. Безусловно, круг проблем, который имеет отношение, например, к лингвистической и автороведческой экспертизам, носит прикладной характер, но обстоятельство, что факты, выявленные в прикладных исследованиях, не входят в ядро теоретической лингвистики, скорее, говорит о качестве лингвистических теорий, нежели о том, что они (факты) являются «только прикладными».

При очевидной неоднородности прикладной и теоретической отраслей знания эти отрасли необходимо связаны между собой. Так, по нашему мнению, теоретическая наука не может игнорировать ни одного интересного факта, выявленного в результате прикладных исследований, а тем более факта, который не имеет объяснения в рамках принятой лингвистической теории либо противоречит такой теории. Остается только сожалеть, что такие факты, как порождение речи в патологических состояниях (включая, например, состояние алкогольного опьянения), мера эффективности автороведческих методик, по‑видимому, не представляют никакого интереса для теоретической лингвистики, но, как кажется, нет никакой необходимости в таком положении дел. Если в сферу интересов лингвистической теории будут регулярно включаться такие факты, то она, вероятно, в конце концов, может стать областью специальных познаний, которая способна являться инструментом для прикладных решений. Поэтому мы считаем, что концепция судебного речеведения не может быть принята: лингвистическая теория не достигла еще того уровня, чтобы в ней складывались такие же отношения между прикладным и теоретическим знанием, которые свойственны, например, физике. Лингвистическая теория, как правило, построенная на эссенциалистских основаниях и субъективной теории истины, почти всегда оказывается неприменимой к описанию реального положения дел, что отнюдь не свидетельствует в ее (теории) пользу. Ситуация «осложняется» тем, что такое положение всегда может быть объяснено через ad hoc принцип: оно, например, может считаться свидетельством в пользу того факта, что теория всегда относительно независима от практики. Таким образом, в теоретической и прикладной лингвистике складывается парадоксальная ситуация, которую, намеренно огрубляя, можно определить как такую, что теоретическая лингвистика занимается своими проблемами, а прикладная – своими. Хорошая теория, по нашему мнению, должна быть способна описать и объяснить все факты, которые возникают в прикладных областях, и весьма интересен вопрос о том, какое количество фактов, которые не рассматриваются классической лингвистической теорией, но известны из прикладных исследований, может быть объяснено при помощи этой классической теории, а какое – нет.

Возвращаясь к обсуждению концепции судебного речеведения, отметим, что данная концепция может быть принята только в том смысле, что в каком‑то отношении не является важным, как называть отрасль знания, и в данном случае мы имеем конкуренцию номинативных моделей, а не проблему фактического характера. Так, со словесной точки зрения конкурируют две номинативные модели, первая из них связана с номинацией, организованной по типу «судебная психиатрия», «судебная медицина», вторая – по типу «юридическая психология». По нашему мнению, номинация «юридическая лингвистика» (сокращенно – «юрислингвистика») все‑таки более приемлема. Юридическая лингвистика – отрасль лингвистики, предметом исследования которой является область пересечения языка и права, и судебная лингвистическая экспертиза является одной из подотраслей этой дисциплины, в этом плане современные исследования в области языка и права более похожи на исследования по юридической психологии, нежели по судебной медицине. Так, в сферу интересов юридической психологии входят не только проблемы психологической экспертизы, но и проблемы, не выходящие непосредственным образом в экспертную практику, например, в ней могут описываться такие предметы, как психология жертвы, психология преступника, психология допроса, психология осмотра места преступления и многое другое. Таким же образом в сферу интересов юридической лингвистики входят: проблема юридического языка [Голев, 2002; Голев, 2004], прикладные разработки в области судебного красноречия [Катышев, 2001; Катышев, 2007, Катышев, Князькова, 2006], область, получившая название «юридическая лингвоконфликтогия» [Муравьева, 2002; Гридина, Третьякова, 2002; Третьякова, 2002; Третьякова, 2003; Сафронов, 2004], поэтому лингвистическая экспертиза является лишь составной частью выделившейся отрасли лингвистического знания. Вопрос о том, называть ли эту составную часть судебным речеведением, лингвистической экспертологией или судебной лингвистической экспертизой, не имеет принципиального значения. Именно два последних термина (точнее сказать, словесных обозначения) используются как синонимичные в работе по отношению к разделу юридической лингвистики, который и посвящен экспертной проблематике.