Разграничение сведений и мнений в свете практики Европейского Суда по правам человека

Мы уже отмечали, что Пленум ВС РФ в своем постановлении № 3 указал, что российским судам при рассмотрении и разрешении дел о защите чести, достоинства и деловой репутации надлежит руководствоваться не только нормами российского законодательства, но и учитывать правовую позицию ЕСПЧ, выраженную в толковании и применении Конвенции и протоколов к ней.

При рассмотрении дел о диффамации, ЕСПЧ пытается последовательно провести границу между констатацией факта и оценочными суждениями.

Например, в решении от 2 мая 2000 г. ЕСПЧ в очередной раз подтвердил право журналистов на выражение мнения. Норвежская газета «Бергенс Тиденде» опубликовала серию материалов о неудачно проведенных пластических операциях в клинике некого доктора Р. Верховный суд Норвегии признал газету виновной в диффамации, поскольку многие из утверждений, приведенных в статьях, как полагал суд, являются недоказуемыми. Главный редактор и журналист были подвергнуты большому штрафу (около 900 000 долларов США). Однако ЕСПЧ признал, что в отношении журналистов в данном случае имело место нарушение ст. 10 Конвенции, провозглашающей, что каждый человек имеет право на свободу выражения своего мнения, поскольку «ни один из судов не может диктовать, какие методы описания событий должны использовать журналисты»[188].

Попробуем проанализировать уже упомянутое дело по иску ГУ «Специальный следственный изолятор № 1 ГУИН МЮ России» к Р. о защите деловой репутации[189] в свете практики ЕСПЧ.

В соответствии с ч. 1 ст. 10 Конвенции каждый человек имеет право свободно выражать свое мнение, свободно получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ.

Ознакомившись в этом аспекте с судебной практикой ЕСПЧ, можно выделить следующие принципы, которыми руководствуется Суд при рассмотрении диффамационных споров.

1. Свобода выражения мнения является высшей ценностью.

ЕСПЧ по делу Лингенс против Австрии (1986 г.), признавая нарушение ст.10 Конвенции, указал:

«Свобода выражения мнения представляет собой одну из несущих опор демократического общества, основополагающее условие его прогресса в самореализации каждого его члена. Свобода слова охватывает не только «информацию» или «идеи», которые встречаются благоприятно или рассматриваются как безобидные либо нейтральные, но также и такие, которые оскорбляют, шокируют или внушают беспокойство (государству или части населения). Кроме того, журналистская свобода включает также возможность прибегнуть к некоторой степени преувеличения или даже провокации[190]. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет «демократического общества»[191]. Эти принципы, как указывал ЕСПЧ, приобретают особое значение в том, что касается СМИ, так как на них возложена миссия по распространению информации и идей, мнений по политическим вопросам, а также по другим проблемам, представляющих общественный интерес. Если на СМИ лежит задача распространять такую информацию и идеи, то общественность, со своей стороны, имеет право получать их. Если бы дело обстояло иначе, то пресса была бы не в состоянии играть свою жизненно необходимую роль «сторожевого пса общества»[192].

Таким образом, есть высказывания, которые не могут быть предметом судебного опровержения, поскольку они являются оценочными суждениями, то есть выражением мнения того, кто их распространяет. Принуждение к отказу от них – это вторжение в область «мысли и слова», «мнений и убеждений», охраняемых ст. 29 Конституции РФ и международными актами.

Весь ход диалога сотрудника следственного изолятора Б. и адвоката Р. свидетельствует о том, что он представляет собой не что иное, как выражение мнений каждого участника, что подтверждается часто встречающимися в речи лексическими и лексико-синтаксическими показателями выражения мнения. Так, в указанной беседе содержатся, в частности, следующие фразы, демонстрирующие исключительно личное мнение говорящего:

- «А почему Вы не доверяете мнению Минюста?»

- «… Ваше мнение понятно. … как на Ваш взгляд складываются в Москве отношения органов юстиции с адвокатурой?» и т.д.

В целом любому беспристрастному и не лишенному здравого смысла зрителю было понятно, что каждая сторона излагает свою позицию, свое мнение. Именно так воспринимались слова Р. и самим ведущими телепрограммы, которые обращаясь к Р. говорили: « … Ваше мнение понятно». Также надо учитывать, что во всех предъявленных к Р. исках указано:

«25 декабря 2003 г. в рамках программы «Страна и мир»… проводилась теледискуссия между начальником Главного управления Минюста России по г.Москве … и адвокатом…»

Толковые словари рассматривают дискуссию как «свободное публичное обсуждение какого-либо спорного вопроса», дискутировать значит «исследовать, обсуждать»[193].Следовательно, по сути сами истцы признают, что высказывания Р. носили оценочный характер.

2. «Необходимость» любого ограничения свободы выражения мнений должна быть полностью обоснована.

В ч. 2 ст. 10 Конвенции указано, что свобода выражения мнения предполагает ограничения, которые, вместе с тем, должны быть четко обозначены и их необходимость должна быть убедительно доказана.

В каждом конкретном случае ЕСПЧ должен установить, являлось ли ограничение свободы выражения мнения «необходимым в демократическом обществе». Нужно установить, действительно ли «вмешательство» (в свободу выражения своего мнения) было вызвано «острой общественной потребностью», соразмерно ли ограничение законно поставленной цели, и достаточно ли обоснованы национальными властями причины этого ограничения[194].

ЕСПЧ также указывает, что ст. 10 Конвенции не гарантирует абсолютной свободы выражения мнения, даже в отношении освещения прессой вопросов, представляющих серьезный общественный интерес. Согласно требованиям, изложенным в п. 2 настоящей статьи, пользование данной свободой сопряжено с «обязательствами и ответственностью». Эти «обязательства и ответственность» приобретают значимость, когда возникает вопрос о нападках на репутацию отдельных граждан и нарушение «прав других лиц». Кроме того, благодаря этим «обязательствам и ответственности», являющимися неотъемлемой частью свободы выражения мнения, гарантии, которые предоставлены журналистам ст. 10 Конвенции в освещении вопросов общественного интереса, подчиняются условию, что журналисты действуют без злого умысла и стремятся предоставить точную и правдивую информацию в соответствии с журналисткой этикой[195].

Таким образом, если журналисты действуют с умыслом, нарушают профессиональную этику, они теряют гарантии, предусмотренные ст. 10 Конвенции (в частности, гарантию свободы выражения мнения, особенно в отношении вопросов, представляющих общественный интерес).

По нашему мнению, очевидно, что ограничение свободы выражения мнения в вышеизложенном деле было не обоснованным. Суды же данный аспект не исследовали, не оценили и не учли при вынесении решения.

3. Право на критику должностных лиц.

Подобное право является одним из важнейших прав, защищаемых ст. 10 Конвенции. Оно совершенно необходимо для нормального функционирования демократической системы.

ЕСПЧ не раз указывал, что государственный служащий, будучи наделенным властными полномочиями, должен ожидать более жесткой критики в свой адрес, чем другие люди. В отличие от частного лица, представитель власти должен проявлять большую степень терпимости к пристальному вниманию журналистов и всего общества, к каждому его слову и действию. Противовесом защиты репутации любого лица выступает интерес общества к открытой дискуссии по актуальным вопросам. Привлечение лица к ответственности за выражение своего мнения может воспрепятствовать открытой дискуссии по общественно значимым вопросам[196].

Таким образом, привлечение внимания общественности к определенным проблемам, событиям, их оценке должно иметь приоритет перед возможностью возникновения по этому поводу чьих-либо субъективных переживаний. В противном случае мы придем к тому, что никто не сможет открыто выражать свое мнение.

Применительно к вышеизложенному делу по иску ССИ № 1 к адвокату Р. можно отметить следующее. Критические высказывания ответчика, являющегося по своему статусу адвокатом, несомненно, были соразмерными тому беспокойству и возмущению адвокатского сообщества, которые были вызваны досмотром адвокатского досье. Ответчик был вправе знакомить общественность со своими взглядами без какой-либо предварительной цензуры. Высказывания Р. не могут служить основанием для применения к нему соответствующих санкций только потому, что эти критические замечания не совпадают с позицией истцов. Наличие у заявителей собственной позиции не означает, что любое другое мнение должно рассматриваться как ложное и порочащее.

Далее попробуем сформулировать некоторые общие правила, которыми руководствуется ЕСПЧ при оценке различных высказываний:

1) Высказывание необходимо оценивать, учитывая обстановку (в широком смысле), на фоне которой оно высказывалось.

ЕСПЧ, рассматривая дела о защите права человека на свободу выражать свое мнение, неоднократно указывал на необходимость учитывать фон, на котором появились те или иные высказывания. При этом суд всегда исходил из того, что чем острей общее противостояние (полемика) сторон, тем резче может быть соответствующая реакция[197]. На примере вышеизложенного дела данное положение выглядит следующим образом.

Выступление Р. в целом и оспариваемые выражения, в частности, следует рассматривать на фоне разгоревшегося политического спора. Подобные высказывания вписываются в политическую дискуссию, которая велась в СМИ, о наметившейся в России в последнее время тенденции со стороны правоохранительных органов оказывать противозаконное давление на адвокатуру. В словах Р. не было ничего необычного для жесткой полемики, происходившей на общем фоне политической дискуссии.

2) Высказывания необходимо оценивать в контексте всего выступления.

ЕСПЧ неоднократно указывал, что выражаемые ответчиками взгляды и используемые ими язык и литературные средства нельзя оценивать абстрактно, их следует оценивать в свете всех данных, относящихся к существу дела. В деле «Лингенс против Австрии» ЕСПЧ постановил, что «суд должен учитывать обстоятельства дела в целом, включая статьи, вменяемые в вину заявителю, и контекст, в котором они были написаны».

Кроме этого, по нашему мнению, суд должен учитывать цель и жанр выступления.

Высказывания Р. были адресованы широкой телеаудитории, обычным гражданам, не разбирающимся в тонкостях юридической терминологии, поэтому речь его должна была быть понятной для всех. Этим и объясняется ее именно разговорный, бытовой характер. С учетом данного обстоятельства, ее не следует оценивать с сугубо узкопрофессиональных юридических представлений и канонов. Кроме того, нужно иметь в виду, что выступление Р. происходило в телевизионном эфире, в новостной передаче, время которой было жестко ограничено. Он был лишен возможности подробно изложить обоснование своей позиции. Р. выполнил свой долг по отношению к обществу как правозащитник и привлек внимание общественности к обсуждаемому вопросу – вопросу о правомерности действий, связанных с нарушением адвокатской тайны, который касался или мог коснуться каждого гражданина.

3) Сравнительное высказывание носит оценочный характер.

ЕСПЧ в деле «Обершлик против Австрии» (1991 г.) указал, что «в основу мнения было положено сопоставление (сравнение)». А несколько позднее в деле «Швабе против Австрии» (1992 г.) прямо указал, что «сравнение представляет собой оценочное суждение». Соответственно оценочное суждение не может носить порочащего характера, а также проверяться на соответствие его действительности.

В словах Р. содержится сравнение (оценочное суждение): «личный досмотр или обыск адвоката, что одно и то же…»[198], то есть Р. этой фразой указывал на то, что в данном выступлении и в этом контексте он названные термины отождествляет. Он имеет на это право в рамках выражения своего мнения. С нашей точки зрения, данная фраза как раз свидетельствует о том, что ответчик понимал, о чем идет речь. В противном случае Р. мог просто заменить термин «досмотр» на термин «обыск» без каких бы то ни было оговорок.

Таким образом, высказывания Р. носят оценочный характер. Суд же подошел к вопросу формально и не учел данного обстоятельства, ссылаясь на некую «категорическую форму», даже не раскрыв этого понятия.

4) Конкретные оценочные высказывания, исходя из практики ЕСПЧ, не являются порочащими.

Практика ЕСПЧ показывает, что даже такие, казалось бы, обидные слова, как «низкопробный», «аморальный» и «недостойный» не могут порочить лицо, поскольку представляют собой оценочные суждения, сделанные в осуществление права на свободу слова[199].

В решении по делу «Обершлик против Австрии» ЕСПЧ пришел к выводу, что даже слово «идиот» не может порочить лицо, поскольку составляет мнение, справедливость которого не поддается доказыванию.

Рассматривая вопрос о допустимости следующих выражений, высказанных писателем через СМИ в адрес полиции по поводу ее жестокости: «звери в униформе», «жертвы полицейского скотства», «их поведение настолько соответствовало тому образу нашей полиции, защищающей саму себя, который постепенно формируется в глазах общества: запугивание, фальсификация, незаконные действия…» и др., ЕСПЧ пришел к выводу, что, употребляя указанные высказывания, заявитель всего лишь выразил свои взгляды. Суд также указал:

«Это правда, что обе статьи написаны в очень крепких выражениях. Однако, уделяя должное внимание их цели и воздействию, для которых они писались, Суд придерживается мнения, что используемый в статьях язык не может быть расценен как чрезмерный»[200].

Кроме того, ЕСПЧ не раз указывал, что ст. 10 Конвенции защищает не только содержание идей и информации, но также и форму высказываний[201].

Так, в высказывании Р. слово «шарить» не может порочить чью-либо честь, достоинство или деловую репутацию, так как в русском языке, согласно различным словарям, оно означает следующее:

- «шарить» - это искать ощупью[202];

- «шарить» - 1. Искать ощупью или перебирая, перекладывая что-н. 2.перен. То же, что искать (в 1 знач.). Шарить глазами (высматривать что-н. по сторонам)[203];

- «шарить» - 1. Искать ощупью или перебирая, перекладывая что-л. Шарить среди бумаг, шарить по карманам. 2. Разг. Искать, разыскивать[204].

Очевидно, что выражения «искать», «разыскивать», «высматривать что-нибудь по сторонам» не могут кого-либо опорочить[205].

Проанализировав судебную практику ЕСПЧ, можно сделать, по нашему мнению, следующий неутешительный вывод. Большинство российских судей не проявляют должного внимания к делам о защите чести, достоинства и деловой репутации и ограничиваются поверхностным исследованием доказательств, посредственным анализом и оценкой всех материалов дела. Итогом подобного рассмотрения дела порой является весьма поверхностные, незаконные и необоснованные судебные решения. В целом, можно сказать, что уровень рассмотрения (в широком смысле слова) диффамационных споров в России значительно ниже, чем в Европейском Суде.

Судьи ЕСПЧ, безусловно, придают большее значение этой категории дел, а также правам, гарантированным ст. 10 Конвенции. Вне сомнения, столь подробный анализ высказываний заявителей в соответствующем контексте, исследование и оценка всех представленных материалов в совокупности, а также логичные, обоснованные выводы судей ЕСПЧ говорят об их более высокой квалификации по сравнению с рядовыми российскими судьями.

Даже вышеизложенные критерии, используемые ЕСПЧ, носят совсем иной характер, нежели чем в российском законодательстве и правоприменительной практике, несмотря на то, что ст. 10 Конвенции имеет прямое действие на территории РФ[206]. С одной стороны, эти критерии, могут показаться довольно абстрактными. С другой стороны, исходя из анализа практики ЕСПЧ, эти критерии являются реальными гарантиями защиты прав и свобод личности.

Помимо данного обстоятельства, необходимо, очевидно, констатировать более низкий уровень развития демократического государства и гражданского общества в нашей стране по сравнению с европейскими странами. Утверждение данного факта, конечно, не является открытием. Однако интерес представляет насколько ярко это обстоятельство проявляется, в частности, при рассмотрении дел о защите чести, достоинства и деловой репутации в российских судах. Российским судьям довольно сложно правильно трактовать критерии нарушения свободы выражения мнения, закрепленные в ст. 10 Конвенции, которые для судей ЕСПЧ являются не просто понятными, но в ряде случаев совершенно очевидными.

В связи с изложенным думается, что на данном этапе развития нашего государства и общества российским судьям необходимо привлекать в качестве экспертов специалистов-лингвистов и использовать их знания при разрешении этой категории дел. При рассмотрении и разрешении таких дел, с нашей точки зрения, правоприменитель переоценивает свои возможности, не обращаясь к лингвистам по спорным вопросам. Результатом этого может явиться и в ряде случаев является вынесение незаконных и необоснованных решений.

Кроме того, в настоящее время судьи, как правило, владеют знаниями только из определенных отраслей права и не в состоянии в необходимой степени ориентироваться во всех тонкостях современного обширнейшего законодательства, которое к тому же постоянно изменяется и развивается. В то же время знание нюансов современного права, включая международно-правовые акты, во многих случаях необходимо для полного, объективного и всестороннего установления истины по делу.

Впервые юридические знания были отнесены к специальным при рассмотрении дел в Конституционном Суде РФ[207], где во многих случаях в качестве экспертов вызываются высококвалифицированные юристы, и на их разрешение ставятся вопросы чисто правового характера, касающиеся трактовки и использования отдельных норм материального и процессуального права[208].

В п. 2 ст. 1191 ГК РФ указано следующее: «В целях установления содержания норм иностранного права суд может обратиться в установленном порядке за содействием и разъяснением в Министерство юстиции Российской Федерации и иные компетентные органы или организации в Российской Федерации и за границей либо привлечь экспертов».

В п. 8 Постановления Пленума ВАС РФ от 20 декабря 2006 г. № 66 «О некоторых вопросах практики применения арбитражными судами законодательства об экспертизе» содержится похожее положение: «в целях установления содержания норм иностранного права суд может обратиться в установленном порядке за содействием и разъяснением в компетентные органы или организации либо привлечь экспертов. …При привлечении лица, обладающего специальными знаниями в области иностранного права, в качестве эксперта суд руководствуется соответствующими положениями Закона об экспертной деятельности, а также нормами АПК РФ, регулирующими вопросы назначения и проведения экспертизы[209].

Сведущих в отдельных отраслях права лиц давно привлекают для дачи консультаций по гражданским делам. Правда, эти консультации, данные в письменном виде, не всегда приобщаются к материалам дела, поскольку даются фактически в непроцессуальной форме.

В настоящее время ситуация практически не меняется и по своей инициативе судьи к правоведам не обращаются. Как следует из ст. 188 ГПК РФ, специалист обязан давать консультации и пояснения в устной или письменной форме. Он дает именно консультацию или пояснение, выражает свое мнение на основе специальных знаний, но не проводит специального исследования. Все вышеизложенное, по нашему мнению, следует трактовать в пользу включения правовых познаний в сферу специальных знаний. Данная точка зрения в настоящее время только получает определенное распространение[210]. Вместе с тем, есть и ее активные противники[211].

Из всего вышеизложенного, по нашему мнению, вытекает единственно логичный вывод. Для эффективной реализации ст. 10 Конвенции в российской правовой действительности судьям необходимо привлекать высоко квалифицированных правоведов для толкования и применения вышеуказанных положений в качестве специалистов, а в наиболее сложных случаях в качестве экспертов.

До недавних пор в российском диффамационном законодательстве статус истца и ответчика или характер защищаемого интереса в диффамационном споре не фигурировал в качестве юридически значимого обстоятельства.

В отличие от российских подходов ЕСПЧ, а также суды Великобритании и США учитывают статус сторон диффамационного спора, особенно при освобождении от ответственности за диффамации по мотивам имеющейся привилегии.

Согласно нормам прецедентного права ЕСПЧ, по которым интерпретируется и применяется ст. 10 Конвенции, статус истца также играет роль при определении степени допустимости критических высказываний[212].

Ни один чиновник или правительственный служащий в США по имеющимся судебным прецедентам не вправе предъявлять иск по обвинению в клевете на основании высказываний, представляющих собой, по сути дела, критические замечания в отношении действий того или иного правительственного органа. Таким образом, в США «правительство как институт может подвергаться неограниченной критике со стороны граждан»[213].

Верховный Суд США в своем основополагающем решении 1964 г. по делу «Нью-Йорк Таймс против Салливана» дал конституционную оценку закону о клевете, признав, что слишком широкое толкование понятия «клеветнические действия» может препятствовать осуществлению права на свободу выражения мнений. Суд отметил в решении, что общественный деятель не может добиться компенсации морального вреда, понесенного вследствие клеветы по поводу его служебной деятельности, пока не докажет, что клеветнические заявления были не только ложными, но сделанными с «подлинно злым умыслом»[214].

Таким образом, приведенные прецеденты свидетельствуют о том, что высшим судебным органом США был сформулирован принцип, по которому судебные постановления, касающиеся диффамации, не должны ограничивать свободу слова при обсуждении общественно значимых вопросов. Общественные деятели, как и должностные лица, по американским подходам имеют широкий доступ к СМИ, чтобы публично противодействовать ложным измышлениям в отношении них. СМИ в отношении таких лиц обладают привилегией. Однако такая диффамация не должна касаться личной жизни государственных и общественных деятелей.

В п. 3 раздела «С» Декларации о средствах массовой информации и правах человека, принятой Консультативной Ассамблеей Совета Европы 23 января 1970 г., обращается внимание на то, что «особая проблема возникает в связи с необходимостью уважать личную жизнь общественных деятелей. Тезис «там, где начинается общественная жизнь, личная жизнь заканчивается» не является адекватным для охвата этой ситуации. Личная жизнь общественных деятелей должна защищаться, за исключением случаев, когда она может оказать воздействие на общественно значимые события. То обстоятельство, что какое-либо лицо фигурирует в новостях, не лишает его права на уважение его личной жизни»[215].

Исходя из всего вышесказанного, в условиях многопартийности, политического и идеологического многообразия, политических предвыборных кампаний в РФ особого внимания, по нашему мнению, заслуживает позиция Пленума ВС РФ, высказанная им в ч. 4 п. 9 постановления № 3, а именно, что «судам следует иметь в виду, что в соответствии со ст.ст. 3 и 4 Декларации о свободе политической дискуссии в СМИ, принятой 12 февраля 2004 г. на 872-м заседании Комитета Министров Совета Европы, политические деятели, стремящиеся заручиться общественным мнением, тем самым соглашаются стать объектом общественной политической дискуссии и критики в СМИ. Государственные должностные лица могут быть подвергнуты критике в СМИ в отношении того, как они исполняют свои обязанности, поскольку это необходимо для обеспечения гласного и ответственного исполнения ими своих полномочий».

Анализируя данное положение, можно сделать вывод, что Пленум ВС РФ сделал попытку ограничить поток исков политических деятелей к СМИ (которые, необходимо отметить, часто судами удовлетворяются), касающихся критики деятельности тех или иных чиновников и внести в судебную практику новые для России, но уже давно устоявшиеся в законодательстве и судебной практике развитых демократических стран, положения. Мы не берем на себя ответственности прогнозировать, каким образом будет складываться практика в РФ. Будут ли судьи «осмеливаться» отказывать VIP-персонам в подобных исках со ссылкой на изложенную позицию Пленума ВС РФ, или это положение останется лишь декларацией?

[1] Словарь русского языка / Под ред. Ожегова С.И. – М.: Русский язык, 1978. С. 163, 811.

[2] Этимология(от греч. «истина» и «понятие, учение») означает: 1) раздел лингвистики, изучающий происхождение слов; 2) любая гипотеза о происхождении того или иного конкретного слова <http://www.krugosvet.ru>

[3] Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: Т. 1. М., 1993. С. 27.

[4] Ярошенко К. Б. Гражданско-правовая защита чести и достоинства граждан. // Труды ВНИИ советского законодательства. - М., 1989. Вып. 43. С. 73.

[5] Власов А.А. Проблемы судебной защиты чести, достоинства и деловой репутации. М.: Изд-во им. Собашниковых, 2000. С. 11, 14.

[6] Власов А.А. Указ. соч. С. 11, 14.

[7] Шелютто М.Л. Гражданско-правовая защита чести, достоинства и деловой репутации: Автореф. дисс. …канд. юрид. наук. М., 1997. С. 7.

[8] Репутация – (франц.– reputation) создавшееся общее мнение о качествах, достоинствах и недостатках кого-либо, чего-либо. См.: Советский энциклопедический словарь // Под ред. А.М. Прохорова. М., 1989. С. 1132.

[9] Черкасова Т.В. Гражданско-правовая защита чести, достоинства и деловой репутации как форма социально-правовой защищенности граждан (по материалам судебной практики Северо-Кавказского региона). Автореф. дисс. …канд. юрид. наук. М., 2001. С. 19.

[10] Комментарий части первой Гражданского кодекса Российской Федерации. Отв. ред. М.И. Брагинский. М.: СПАРК. Хозяйство и право, 1995. С. 193 (автор главы К.Б. Ярошенко).

[11] Малеина М.Н. Нематериальные блага и перспективы их развития. // Закон. 1995. № 10. С. 104.

[12] Ярошенко К.Б. Жизнь и здоровье под охраной закона. – М., 1990. С. 169.

[13] Гражданский процесс: Учебник для студентов. Отв. ред. – В.В. Ярков. М.: Волтерс Клувер, 2006.

C. 211-212 (автор главы И.В. Решетникова).

[14] К сожалению, объем настоящей работы не дает возможность осветить данные взгляды более подробно. См.: Решетникова И.В. Доказательственное право в российском гражданском судопроизводстве. Дисс…докт. юрид. наук. Екатеринбург, 1997. С. 259; Треушников М.К. Судебные доказательства. М.: Городец, 2004. С. 35-36; Актуальные проблемы теории и практики гражданского процесса / Отв. ред.: Н.А. Чечина, Д.М. Чечот Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1979. С.126-127, 129. (Автор главы Л.А. Ванеева); Юдельсон К.С. Проблема доказывания в советском гражданском процессе. М.: Госюриздат, 1951. С. 160; Курылев С.В. Основы теории доказывания в советском правосудии. Минск: Изд-во БГУ, 1969. С. 47-50, 54-62; Гордон В. М. Устав гражданского судопроизводства с комментариями. СПб., 1914. С. 368; Смышляев Л.П. Предмет доказывания и распределение обязанностей по доказыванию в советском гражданском процессе. М.: Изд-во МГУ, 1961 г. С. 12; Иванов О.В. Судебные доказательства в гражданском процессе. Иркутск. 1974. С. 49.

[15] Решетникова И.В. Доказательственное право в российском гражданском судопроизводстве. С. 259.

[16] Оригинальный подход к определению предмета доказывания высказал О.В. Иванов. По его мнению, при определении предмета своего исследования суд руководствуется следующими критериями. Во-первых, участвующие в деле лица, обосновывая свои требования и возражения, ссылаются на определенные фактические обстоятельства, утверждая, что они существовали или существуют. Во-вторых, суд ориентируется на определенную норму, подлежащую применению в конкретном случае, и должен выяснить все обстоятельства, указанные в гипотезе как условия ее действия. О.В. Иванов полагал, что на основе утверждения участвующих в деле лиц и гипотез правовых норм, подлежащих применению при рассмотрении дела, суд строит совокупность версий о существовании определенных фактов, спор о которых и будет предметом деятельности суда. Все эти версии имеют для данного дела юридическое значение. Следовательно, О.В. Иванов под предметом доказывания понимал не совокупность юридических фактов основания иска, а совокупность версий, предположений о существовании определенных фактических обстоятельств. Каждая из них может оказаться истиной, и тогда предположительное суждение суда превратится в достоверное знание об определенном обстоятельстве. В то же время, как указывал автор, определенная версия может оказаться и ложной, не соответствующей действительности (См.: Иванов О.В. Судебные доказательства в гражданском процессе. Иркутск. 1974. С. 49).

[17] Треушников М.К. Судебные доказательства. С. 35-36.

[18] См.: Актуальные проблемы теории и практики гражданского процесса / Отв. ред.: Чечина Н.А., Чечот . С.126-127. Необходимо отметить, что вопрос о понятии, сущности, субъектах доказывания, а также о сущности, субъектах и видах (формах) судебного познания, соотношении понятий «судебное доказывание» и «судебное познание» в процессуальной науке и литературе является дискуссионным. Объем настоящей работы, к сожалению, не позволяет рассмотреть данные вопросы. Подробнее см.: Васьковский Е.В. Учебник гражданского процесса. М., 1917. С. 175-189; Юдельсон К.С. Проблема доказывания в советском гражданском процессе. С. 95-123; Курылев С.В. Основы теории доказывания в советском правосудии. С. 8–37; Клейнман А.Ф. Основные вопросы теории доказательств в советском гражданском процессе. М., 1950. С. 24-28; Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. М., 1958. С. 251-265;Чельцов М.А. Советский уголовный процесс. М., 1962. С. 215-130; Курылев С.В. Установление истины в советском правосудии: Автореф. докт. …юрид. наук. М., 1967. С. 16-17; Ванеева Л.А. Судебное познание в науке гражданского процессуального права: Автореф. дисс. …канд. юрид. наук. Владивосток, 1969. С. 1-12; Иванов О.В. Судебные доказательства в гражданском процессе. Иркутск, 1974. С. 14-16;Козлов А.С. Теоретические вопросы установления истины в гражданском процессе. Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та. 1980. С. 28-84; Афанасьев С.Ф. Проблема истины в гражданском судопроизводстве: Автореф. дисс. …канд. юрид. наук. Саратов, 1998. С.10-14;Треушников М.К. Судебные доказательства. С. 30-51; Решетникова И.В. Доказательственное право в российском гражданском судопроизводстве. С. 17-80; Олегов М.Д. Истина в гражданском процессе. С. 7-8; Михайлов С.М. Оценка доказательств судом второй инстанции в гражданском судопроизводстве: Автореф. дисс. …канд. юрид. наук. М., 2001. С. 10-12; Гражданский процесс. Общая часть. Под ред. Г.Л. Осокиной. – М., Юристъ, 2004, С. 549-563, 578-581; Гражданский процесс: Учебник / Под ред. В.В. Яркова. С. 208-209 и др.

[19] Некоторый интерес представляет возможность включения отрицательных фактов в предмет доказывания. Комментируя Устав гражданского судопроизводства 1864 г., В.М. Гордон писал, что стороны должны доказывать основание своих требований и возражений, но отнюдь не отрицательные факты. Это положение использовалось для распределения бремени доказывания между сторонами. В соответствии с ним сторона должна доказывать лишь положительные факты, обосновывающие ее требования, от доказывания же необходимых отрицательных фактов она освобождается, а соответствующие им по содержанию положительные факты может утверждать и доказывать другая сторона. Эти доказываемые другой стороной положительные факты именуются правопрепятствующими (См.: Гордон В. М. Устав гражданского судопроизводства с комментариями. СПб., 1914. С. 368). Таким образом, выделение правопрепятствующих фактов в особую категорию связано с вопросом о возможности доказывания отрицательных фактов. Следует согласиться с Л.П. Смышляевым, который считал, что отрицательный факт может быть установлен теми же способами, что и положительный. Если лицо доказывает, что оно не присутствовало в определенное время и в определенном месте, то тем самым подтверждается отрицательный факт. Отрицательный факт может быть также установлен путем доказывания исключающего его положительного факта. Так, отсутствие данного лица в определенное время в определенном месте может быть установлено путем доказывания факта нахождения его в это же время в другом месте (Смышляев Л.П. Предмет доказывания и распределение обязанностей по доказыванию в советском гражданском процессе. С. 12). Таким образом, отрицательные факты наряду с положительными могут быть доказываемы, и обязанность доказывания их может быть возложена в соответствии с законом на одну из сторон.вляет включение отрицательных фактов в предмет доказывания.

[20] Курылев С.В. Основы теории доказывания в советском правосудии. С. 49-50.

[21] Курылев С.В. Указ. соч. С. 54-62.

[22] Курылев С.В. Указ. соч. С. 53.

[23] Гражданское процессуальное право: Учебник / Под ред. М.С. Шакарян. – М.: Проспект, 2004. С. 167, 171-172 (Автор главы А.К. Сергун).

[24] Курылев С.В. Указ. соч. С. 53.

[25] Гукасян Р.Е. Рассмотрение судами жилищных дел. Избранные труды по гражданскому процессу. М.: Проспект, 2008. С. 306.

[26] Иногда истцы заявляют требование о признании сведений не соответствующими действительности, когда лицо, их распространившее, известно (см., например: ФАС Северо-Кавказского округа. Дело № Ф08-6300/2005. Правовая система КонскльтантПлюс). Такая ситуация представляется неприемлемой. Требование о признании сведений не соответствующими действительности предъявляется только в случае, если невозможно установить лицо, распространившее сведения. Такие требования рассматриваются в особом производстве (абз.3 п. 2 постановления Пленума ВС РФ № 3). Факты предмета доказывания в этом случае имеют иной состав (не требуется доказывать порочащий характер сведений). Во всех остальных ситуациях должно предъявляться либо требование об опровержении, либо об опубликовании ответа.

[27] Хотелось бы отметить, что в абз. 3 п. 2 постановления № 3 Пленум ВС РФ указал, что в соответствии с п. 6 ст. 152 ГК РФ, когда невозможно установить лицо, распространившее сведения, суд вправе по заявлению заинтересованного лица признать распространенные в отношении него сведения порочащими не соответствующими действительности. Порочащий характер требований должен доказывать истец (или заявитель в делах особого производства). По нашему мнению, в случае предъявления требования о признании сведений не соответствующими действительности заявитель не должен доказывать их порочащий характер. Это не согласуется с позицией закона (п. 6 ст. 152 ГК РФ). Признание сведений не соответствующими действительности не требует одновременного признания их порочащими. Исходя из этого, по нашему мнению, этот факт не должен входить в предмет доказывания при заявлении требования по п. 6 ст. 152 ГК РФ.

[28] Подробнее мы рассматриваем этот вопрос в § 1.5. настоящей главы.

[29] На практике требование о возмещении убытков, а точнее, требование о возмещении ущерба деловой репутации, чаще предъявляют юридические лица. Однако гражданин, безусловно, также вправе предъявлять требование о возмещении убытков при распространении порочащих, не соответствующих действительности сведений, но на практике такие случаи встречаются крайне редко.

[30] Сведения – это известие, сообщение о чем-либо (См.: Современный толковый словарь русского языка / Под ред. Т.Ф. Ефремовой. М.: АСТ. 2006. Т. 3. <http://www.slovorus.ru>)

[31] СЗ РФ. 1995. № 32. Ст. 2990.

[32] СЗ РФ. 31.07.2006. N 31 (1 ч.). Ст. 3448.

[33] Пчелинцев А.В. Свобода совести и злоупотребление свободой массовой информации: защита чести, достоинства и деловой репутации. М.: