Глава 5 ментальный лексикон с позиций разных подходов

Вопросы для ознакомления

/. Что может пониматься под ментальным лексиконом при разных подходах к этой проблеме?

2. Какова динамика решения вопроса о соотношении между грамматикой и лексиконом?

3. На каких вопросах акцентируется внимание исследователей лексикона в последние годы?

4. На каких основаниях должна строиться психолингвистическая теория лексикона как достояния индивида?

5. Каковы основные принципы организации лексикона с позиций разных подходов?

6. В чем состоит специфика единиц ядра лексикона человека?

5.1. Различные подходы к трактовке лексикона

Динамика подходов к трактовке лексикона индивида в значительной мере соотносится с общими тенденциями развития ПЛ и других наук о человеке. Отношение к этой проблеме развивалось по пути от попыток прямого перенесения в ПЛ тех или иных лингвистических или психологических представлений и теорий через накопление результатов наблюдений и экспериментов к осознанию необходимости разработки подлинно ПЛ теории лексикона как достояния индивида; вполне естественно при этом наличие "остаточных явлений" в виде сохранения тех или иных устаревших определений и утверждений в некоторых современных работах. Подробное рассмотрение истории этого вопроса содержится в [Залевская 1990а], поэтому представляется достаточным назвать здесь только отдельные особенности более ранних подходов к лексикону и акцентировать внимание на публикациях последнего десятилетия.

В ПЛ работах 50-60 гг. на развитие представлений о лексиконе основное влияние оказывали, с одной стороны, популярные в то время лингвистические концепции, а с другой — формировавшееся под воздействием идей Ч. Осгуда и Дж. Диза стремление обнаружить внутреннюю (категориальную) структуру лексикона и выявить особенности ее становления у детей. Публикуются результаты экспериментальных исследований с акцентированием внимания на коннотативном значении слова и на лежащей за словом единой вербально-когнитивной структуре [Pollio 1966]; на том, что слова являются средством организации опыта, чтобы сделать его доступным для осмысления, а набор

ассоциируемых со словом признаков репрезентирует большую часть его значения [Anglin 1970]; на множественности оснований для организации единиц лексикона и на необходимости учета специфики организации субъективного лексикона при разработке семантической теории [Fillenbaum & Rapoport 1971]. Исследования такого рода в значительной мере подготовили то, что позже стало квалифицироваться как когнитивный подход к проблеме ментального лексикона. Как бы то ни было, главы или хотя бы параграфы о ментальном лексиконе появляются в руководствах по ПЛ уже в середине 70-х гг. (см., например, [Glucksberg & Danks 1975; Clark & Glark, 1977]).

По мере развития идей трансформационной порождающей грамматики Н. Хомского лексикон стал рассматриваться частью исследователей как компонент порождающей модели языка, выполняющий подсобную роль по отношению к грамматике. В качестве примера можно назвать подготовленное в русле этого подхода (под руководством Морриса Халле) диссертационное исследование Рошели Либер [Lieber 1981], где ставилась цель разработать с позиций порождающей грамматики теорию словообразования, способную дать единое объяснение разнообразным случаям словообразования и словоизменения через описание формальных механизмов соответствующих процессов. При этом за основу было взято определение слова как значимой единицы, которую можно выделить в синтаксической цепочке, при трактовке лексикона как перечня всех не поддающихся дальнейшему членению конечных элементов, к которым применяются морфолексические правила.

Следует отметить, что первоначально в теории Н.Хомского такой компонент вообще не выделялся. Включение лексикона в общую структуру базового компонента порождающей грамматики имело место в книге [Chomsky 1965]. Можно также согласиться с мнением А. Вежбицкой относительно того, что хотя в последних версиях хомскианской лингвистики не запрещается упоминать о значении, это не меняет её фундаментальной антисемантической ориентации [Wierzbicka 1996: 7]. А. Вежбицкая приводит также ссылку на публикацию [Matthews 1993: 245], где после обсуждения вопроса о месте значения в работах Н. Хомского делается вывод, что тот все равно остается прежде всего приверженцем синтаксиса, или "грамматики" в прежнем смысле, из чего следует ожидать, что, как всегда, дело ограничится программными заявлениями и попутными замечаниями. Аналогично этому в [Tomasello 1996: 275] указывается, что более трех десятилетий порождающая грамматика была основным препятствием для исследования психологических аспектов языковой компетенции человека, поскольку сторонники этого направления утверждали, а многие психологи верили, что единственным заслуживающим внимания аспектом языка является синтаксис, а синтаксическая структура якобы полностью сводима к алгоритмам и независима от значения, коммуникативных намерений и других психических процессов; однако с возникновением когнитивной лингвистики и входящей в нее функциональной лингвистики положение изменилось — новая научная парадигма акцентирует внимание на описании и исследовании языковой компетенции человека с позиций фундаментальных психических и социальных процессов.

Определение лексикона как словаря значимых элементов языка, входящего в базовый компонент грамматики [Slobin 1971], или как компонента грамматики, включающего всю фонологическую, морфологическую, семантическую и синтаксическую информацию, т.е. все, что

говорящие знают об отдельных словах и морфемах [Emmorey & From-kin 1988], оказалось очень устойчивым и фигурирует во многих публикациях даже в условиях отхода от идей Н. Хомского.

Весьма симптоматичным для изменения трактовки роли лексикона и его соотношения с грамматикой представляется появление работы Ч. Осгуда [Osgood 1980], которую он назвал "Абстрактной грамматикой употребления языка" (Abstract Performance Grammar)¹, хотя лексикону в ней уделяется особое внимание. Подчеркнув неправомерность отождествления лингвистических научных построений ("грамматик компетенции") с "глубинной ментальной грамматикой", Ч. Осгуд оперирует понятием глубинной когнитивной системы, которая трактуется как высокоструктурированная система переработки семантической информации, семантическая по своей природе и вовлекающая синтаксис лишь при переходах между этой структурированной семантической системой и поверхностными формами продуцируемых и получаемых предложений. При этом подчеркивается, что наиболее "естественные" когнитивные структуры складываются в до-языковом познании, поэтому легче перерабатываются предложения, соответствующие таким структурам; глубинная когнитивная система является общей для переработки языковой и неязыковой (перцептивной) информации при взаимодействии обоих каналов не только у детей, но и у взрослых; познание и (как следствие) коммуникация направляются не столько логическими (денотативными), сколько психологическими (аффективными) основополагающими движущими силами; понимание и продуцирование предложений в обычной коммуникации всегда зависят от контекста и испытывают вероятностное воздействие языковых и неязыковых факторов, а для экстрагирования того, что является универсальным в коммуникативном поведении людей, необходимо использовать межъязыковые и межкультурные сопоставления.

Лексикон рассматривается Ч. Осгудом как один из важнейших механизмов когнитивной переработки информации, связанный с уровнем репрезентации и отвечающий за перекодирование в двух направлениях: от воспринимаемых единиц — перцептов (перцептивных и языковых знаков) к значениям и от интенций к программе деятельности (языковой или иной). Уточняется, что лексикон — это скорее процесс, чем память хранения. То, что хранится в лексиконе, это очень большой набор связей между знаками (перцептами) и кодами семантических признаков. Понятие признаков является важнейшим и для других связанных с лексиконом механизмов: оператора (процесса кратковременной памяти), буфера (механизма временного удержания информации) и памяти (механизма долговременного хранения семантической информации). Семантические признаки трактуются Ч. Осгудом как медиационные

¹ Возможно, более точно в этом случае говорить об абстрактной грамматике речепроизводства (см.: [Баранов, Добровольский 1996: 438]).

(т.е. опосредствующие) компоненты, биполярные по своей природе и в общем случае имеющие переменную величину интенсивности между нулем (нейтральность, отсутствие некоторого признака в кодовой цепочке) и максимальным показателем на том или ином полюсе. При этом подчеркивается происхождение семантических признаков из опыта, их формирование в качестве наиболее обобщенного вида знания о мире и обязательность эмоционально-оценочного отношения к носителям признаков (последнее выражается через биполярность признаков).

Многие из высказанных Ч. Осгудом положений удивительно созвучны тому, что стало популярным в последние годы, но увязывается с другими именами и подается как достижения когнитивной лингвистики или когнитивной психологии². По-видимому, его концепция осталась незамеченной из-за сделанного им самим в "Заключении" книги уточнения, что в трактовке кодирующих и декодирующих функций лексикона предлагается современный вариант бихевиоризма. Вспомним, что после появления работ Н. Хомского и его учеников стало популярным (и даже обязательным) "открещиваться" от бихевиоризма (в этом судьба работы, которую Ч. Осгуд определяет как свой magnum opus, сходна с тем, что произошло с книгой [Deese 1965]). Это общая тенденция, которую можно, наверное, проследить во всех странах: вместо того, чтобы внимательно разобраться в том, что вносится нового, легче и удобнее в лучшем случае "не заметить" появление свежего взгляда. Печальнее, когда на ту или иную работу навешивается "ярлык", благодаря которому ее либо избегают рассматривать, либо огульно ругают, зачастую в одних и тех же стереотипных выражениях (последнее может свидетельствовать о том, что ругаемое попросту не было прочитано). Это замечание обращено к новому поколению психолингвистов, которому настоятельно рекомендуется избегать конъюнктурного конформизма и с самого начала формировать у себя солидную профессиональную грамотность, чтобы можно было самостоятельно судить о прочитанных и обдуманных, работах, с учетом современного для некоторого автора научного "контекста" и общей динамики развития науки (нередко со "взаимопереводом" разновременных терминов, соотносимых со специфическими "системами координат").

Предположение, что многие синтаксические генерализации проистекают из значения слов, т.е. синтаксис проецируется из лексикона, стали всё более настойчиво высказываться в 80-е гг. На это указывают [Kittay & Lehrer 1992: 1], ссылаясь на работы [Bresnan 1982; Carter 1988; Levin 1985].

Необходимость пересмотра трактовки соотношения между грамматикой и лексиконом оказалась осознанной исследователями в разных областях науки. Как указывается во введении к книге "Relational models of the lexicon" [Evens 1988: 1-2], лингвисты обнаружили, что полноценный анализ и синтаксиса, и семантики требует наличия некоторой модели лексикона; антропологи не могут описывать ту или иную культуру без рассмотрения словаря, используемого носителями этой куль-

² Например, тот факт, что Ч. Осгуд фактически говорит о сетевой модели лексикона, вообще не упоминается в обзорах по проблеме лексикона или в связи с ней; то же касается несомненного приоритета Ч. Осгуда в акцентировании внимания на обязательности эмоционально-оценочного отношения в составе значения или того, что в выделенных Ч. Осгудом через факторный анализ трех основных параметров значения фактически "свернуты" результаты шкалирования слов по множеству признаков (ср. с "параметрами/признаками" у Л. Барсалоу).

туры; исследующие становление и использование языка психологи пришли к выводу, что организация лексикона составляет важнейшую часть рассматриваемого объекта; в то же время для разработки компьютерных систем, способных взаимодействовать с людьми, оказались необходимыми обширные лексиконы. Короче говоря, лингвистам, которые долгое время занимались синтаксисом и трактовали лексикон как попросту "удобное место" для хранения исключений из синтаксических правил³, пришлось в конце концов признать ведущую роль лексикона и подчиненную роль синтаксиса: "language resides in the lexicon and ... the function of syntax is to provide a place to record lexical regularities" [Op. cit.: 1]. Это обусловило разработку новых теоретических подходов к языку ("лексических грамматик", в том числе лексической функциональной грамматики), акцентирующих внимание на лексиконе, на характере отношений (связей) между его единицами, на репрезентации знаний в семантических сетях.

Пути таких подходов оказались разными, но в качестве двух генеральных направлений исследований лексикона представляется возможным выделить, с одной стороны, более формализованное и теоретизи-рованное направление, нацеленное на постулирование глубинных когнитивных структур с опорой на компьютерную метафору (даже если это не эксплицировано), а с другой — направление, ориентированное на выявление специфичных для человека когнитивных структур (преимущественно через обращение к носителям языка) и механизмов функционирования таких структур (с переходом от компьютерной метафоры к учету особенностей устройства мозга человека, включенности индивида в социальное и коммуникативное взаимодействие).

Некоторые особенности первого из названных направлений прослеживаются в книге [Evens 1988], объединяющей авторов разной профессиональной ориентации (в том числе лингвистов, психологов, культурологов, разработчиков компьютерных баз данных, специалистов по машинному переводу). В фокусе внимания исследователей находятся отношения между единицами, которые подразделяются на отношения между словами (лексические отношения) и отношения между концептами (концептуальные или семантические отношения); поскольку слова и концепты трактуются как изначально переплетающиеся друг с другом, нередко используется термин "лексические семантические отношения". Разработка широкого круга вопросов, связанных с этим подходом к лексикону, ведется с разными целями: чтобы заполнить "провал" или проложить "мостик" между лексикографией и теоретической лингвистикой (в главе, написанной И.А. Мельчуком и А.К. Жолковским), построить обширную базу данных, объединяющую словарь и тезаурус (на материале итальянского языка в главе, подготовленной Николеттой Каль-цолари), представить с помощью графов семантические отношения в лексиконе (Дж. Сова), построить лексико-семантические сети для моделирования культуры, для машинного перевода и т.д. Несмотря на то, что в ряде работ декларируется стремление построить систему переработки естественного языка, книга в целом остается в русле весьма формализованного подхода, ориентированного прежде всего на машинное моделирование

³ Согласно тому, что было воспринято исследователями из работы [Chomsky & Halle 1968], лексикон нужен для хранения той информации, которую невозможно вычислить на основе синтаксических или фонологических правил.

отношений между единицами лексикона при отсутствии единого понимания специфики такой единицы.

Второе из названных выше генеральных направлений исследований всё более явно прослеживается в ПЛ и когнитивной психологии. Проблема ментального лексикона человека широко освещается в отдельных специально выполненных монографиях (например, [Aitchison 1987; Dunbar 1991]), главах учебников по когнитивной психологии или ПЛ [Carroll 1994; Garman 1990], в публикациях докладов на конференциях или тематических симпозиумах. Так, обсуждение новых подходов к проблемам организации лексики имело место на конференции в г. Таксон, штат Аризона (см. [Lehrer & Kittay 1992]). В материалах Дуйс-бургского симпозиума "Современные подходы к лексикону" [Dirven & Vanparys 1995] нашли отражение мнения ученых из Австралии, Бельгии, Великобритании, Германии, Греции, Италии, Новой Зеландии, Польши, США по вопросам структуры лексикона и ментальных репрезентаций, результатам описания лексикона, подходов к лексикону с позиций машинного моделирования, соотношения между лексикографией и лексиконом, педагогических подходов к лексикону. Программа первой международной конференции по проблеме ментального лексикона, проходившей в г. Эдмонтон (Канада) в сентябре 1998 г., характеризуется большим разнообразием обсуждавшихся вопросов с участием представителей разных областей науки из многих стран. В Internet имеется также информация о том, что организована международная исследовательская группа для межъязыкового изучения структуры ментального лексикона, объединяющая представителей разных наук; ставится задача проведения научных изысканий, связанных с ментальными репрезентациями и доступом к ним; предполагается привлечение разнообразных теоретических подходов и экспериментальных процедур на базе различных языков и категорий испытуемых.

При широком использовании термина "лексикон" в публикациях последних лет тем не менее фактически отсутствует единое толкование содержания соответствующего понятия. Употребляющие его авторы далеко не всегда конкретизируют свою трактовку лексикона. В случаях, когда это делается, чаще всего под лексиконом понимают индивидуальный словарный запас [Баранов, Добровольский 1996: 343], репрезентации слов в долговременной памяти человека [Carroll 1994: 102] или хранилище слов в памяти человека, память слов и т.п. без расшифровки того, что именно представляет собой слово в языковом/речевом механизме индивида. Нередко за использованием этого изначально психолингвистического термина скрывается традиционное толкование слова как единицы лексико-семантической системы языка, т.е. имеет место то, что Л.В. Щерба называл недопустимой подменой понятий (см. главу 2). Иначе говоря, ментальный лексикон (явно или по умолчанию) приравнивается к известной индивиду части общенационального словарного запаса, хранимой в памяти в таком же (или

близком к этому) виде, в каком слова описываются в печатных словарях и лексикологических исследованиях.

Имеет также место явно связанная с исследованиями в области искусственного интеллекта тенденция приравнивать ментальный лексикон к семантической памяти.

Так, в книге [Carroll 1994] структура внутреннего лексикона (его организация) рассматривается с точки зрения динамики моделей семантической памяти. Сетевые модели исходят из того, что наша память формирует систему взаимосвязанных элементов. Сеть носит характер иерархии, если некоторые элементы сети находятся выше или ниже других элементов сети, что отвечает принципу когнитивной экономии, поскольку признается, что информация "записывается" для хранения только один раз. Модели семантических признаков репрезентируют слова как наборы семантических признаков с разграничением определительных и характерных признаков. Модели распространяющейся активации признают, что слова репрезентированы в лексиконе через сеть отношений, но эта организация не является строго иерархичной. В противоположность этому, она ближе к сети взаимосвязанных узлов, а расстояние между узлами детерминируется и структурными характеристиками (категориальными отношениями), и функциональными соображениями (типичностью и степенью ассоциативной близости различных концептов). Таким образом эта модель инкорпорирует некоторые аспекты предшествующих моделей: остается идея хранения концептов в их взаимосвязях, но представление о равнозначности таких связей пересмотрено в сторону признания того, что некоторые узлы более доступны, чем другие, и что степень доступности узлов в сети определяется такими факторами, как частотность использования и типичность. Модифицирован и принцип когнитивной экономии: согласно сильной версии, информация записывается в памяти только один раз; слабая версия говорит только то, что информация не хранится во всех местах, где она может быть приложима. Пересмотрен и характер процесса извлечения семантической информации: речь идет о распространяющейся активации, которая начинается с одного узла и распространяется далее параллельно по цепи, при этом скорее активируются узлы, более тесно связанные с исходным, чем отдаленные. Д. Кэрролл делает вывод, что более ранние подходы имели тенденцию фокусироваться на информации о принадлежности к категории, а более поздние модели признают необходимость учета типичности информации, чтобы обеспечить психологически реалистичный подход к лексикону.

С моделями семантической памяти можно подробно ознакомиться по [Солсо 1996: 213-239], где приводится необходимая информация о соответствующих публикациях.

В ПЛ, когнитивной психологии, когнитивной лингвистике, исследованиях в области искусственного интеллекта и машинного моделирования познавательных процессов обострение интереса к слову сделало актуальным обсуждение различных аспектов того, что понимается под ментальным лексиконом, а это потребовало формулирования общего определения понятия "лексикон". Такие определения являются более или менее полными в зависимости от того, для какой цели они предназначаются и какие аспекты ментального лексикона при этом учитываются.

Попытка отобразить наиболее общее толкование ментального лексикона с позиций когнитивного подхода сделана в [Кубрякова и др. 1996: 97-99]: речь идет о системе, отражающей в языковой способности знания о словах, и эквивалентных им единицах и выполняющей сложные функции, связанные как со словами, так и со стоящими за ними структурами репрезентации энциклопедических знаний. Это опреде-

ление может по-разному пониматься в зависимости от того, как решается ряд непосредственно связанных с проблемой лексикона вопросов, к числу которых прежде всего относятся следующие: а) что понимается под "знанием о словах" (см. главу 4); б) какие именно функции выполняет слово как единица лексикона; в) как соотносятся знание о словах и энциклопедическое знание; г) как организован ментальный лексикон; д) каким образом осуществляется доступ к единицам лексикона и т.д. Подобные вопросы находятся в центре внимания многих исследователей, рассматривающих их с разных позиций.

5.2. Дискуссионные вопросы специфики лексикона и его организации

Проблему первостепенной значимости составляет характер единиц, которые хранятся в лексиконе, что предопределяет трактовку лексикона как такового (его компонентов и особенностей их организации). Можно выделить два основных подхода к этой проблеме, один из которых в разных вариациях следует за традиционным разграничением форм и значений слов в составе лексемы, адаптируя его к современному уровню научных представлений о функционировании языка у индивида, а второй оперирует более абстрактным понятием леммы.

Примером первого из названных подходов может служить трактовка лексикона в книге [Garman 1990]. Майкл Гарман исходит из того,^ что для говорящего/пишуще го доступ к хранимым в памяти "словам" означает отображение идей в репрезентациях значений, ассоциирующихся со словоформами, которые далее могут быть использованными в говорении или письме. Для слушающего/читающего задача состоит в том, чтобы проецировать языковые сигналы на следы в ментальном лексиконе, активация которых будет стимулировать ассоциированные с ними репрезентации значений, что послужит началом понимания. При восприятии слышимого сигнала потенциальные "ключи" оказываются основаниями для вычленения сегментов разных размеров, которые могут пересекаться.

М. Гарман трактует лексикон как состоящий из двух компонентов: хранимых значений слов и хранимых форм слов при наличии путей доступа, обеспечивающих связи между этими компонентами и между ними и другими элементами в иерархии переработки. При этом ставится ряд вопросов, из которых наиболее важны следующие:

1) хранятся ли формы слов в настолько абстрагированной форме, что стираются различия между письмом, говорением, чтением и слушанием;

2) являются ли значения слов репрезентированными в ментальном лексиконе через строго семантические единицы или учитываются и более общие когнитивные характеристики.

При обсуждении первого из этих вопросов М. Гарман указывает на очевидность преимуществ единой (модально-нейтральной) формы слова

имеются двойные стрелки между визуальным и слуховым входами и системой содержания.

контекстуальной интеграции при лексическом доступе. На рисунке

принимает компромиссную точку зрения, допускающую наличие в лексиконе репрезентаций значений слов наряду со словоформами и в то же время признающую существование разнообразных связей и отношений между значениями слов и общим знанием. На с. 249 книги М. Гармана приводится схема, отображающая общий контур отношений внутри лексикона и за его пределами. Переводной вариант этой схемы дается здесь на рис. 5.1. В модели М. Гармана наряду со всем, что включено непосредственно в ЛЕКСИКОН, предусмотрен также выход за пределы лексикона в область, которую он называет системой содержания (это "облако" в верхней части рисунка, частично покрывающее прямоугольник, которым ограничен лексикон): таким образом репрезентирована трудная для исследования область, включающая все релевантное для переработки языка с опорой на слово, но не специфицированное посредством отдельных рамок с названиями; сюда относятся грамматическое знание, языковая семантика, знание о мире, идиосинкретичные ассоциации — все связанное с познанием у человека, что несомненно предполагает ПЛ трактовку лексикона, но также и выходит за его пределы. В качестве медиаторов, опосредствующих доступ к системе содержания, выступают не только фонологические и орфографические формы слов, но и другие пути входа и выхода, в том числе предусматривается, что мы можем, например, увидеть картинку цветка (визуальный нелексический вход) и назвать ее (лексико-артикуляторный выход) или услышать название (слуховой лексический вход) и попытаться нарисовать объект (ручной нелексический выход); автор указывает, что такие нелексические пути входа и выхода могут играть определенную роль в

темных отношениях со словоформами, или он включает именно хранимые формы слов, которые напрямую проецируются на общую базу знаний, не являющуюся частью лексикона как такового. Сам М. Гарман

стоит ли лексикон из компонентов значения, которые находятся в сис-

щие о существовании модально-специфичных компонентов лексикона (либо для слухового, либо для зрительного восприятия). Ответ на второй вопрос представляется М. Гарману решающим для трактовки лексикона, поскольку фактически требуется признать, со-

в переработке разных сигналов трактуются автором как свидетельствую-

димостью дополнительного пространства хранения в лексиконе. Различия

системами восприятия и продуцирования речи, а потери связаны с необхо-

слов для каждой единицы, то преимущества состоят в согласованности с

в лексиконе: в таком случае легче идентифицировать любую лексическую единицу. Однако это требует наличия правил, например, для выведения письменной формы слова из фонологически установленной единицы. Если же в лексиконе имеются модально-специфичные формы

ПЕРЕДАЧА СИГНАЛОВ

ПЕРЕРАБОТКА СИГНАЛОВ

ФОРМЫ СЛОВ

ЛЕКСИКОНзначения слов

s о

сп

В отношении компонентов форм слов признается, что ментальная репрезентация звучания слова отделена от его написания, и между ними существуют более или менее сложные взаимоотношения: в долговременной памяти могут иметься раздельные репрезентации для графических форм слов, противопоставляемых фонологическим формам тех же слов. Первыми усваиваются фонологические формы слов, по меньшей мере для той части лексикона, которая усваивается до овладения письмом. Отсюда следует, что начальные шаги в овладении чтением и письмом могут опосредствоваться уже имеющимися фонологическими формами слов, но далее обособляются самостоятельные, хотя и связанные с исходными, письменные формы слов (организованные как структуры букв). Более того, необходимо разграничить понятие "то, как звучит слово" на две составляющих: "то, на что похоже его звучание" (слуховое восприятие) и "как его озвучить" (артикуляторный моторный выход); это же касается "того, как читается слово" (зрительное восприятие) и "как пишется слово" (ручной моторный выход).

Следует отметить, что М. Гарман при разработке модели ментального лексикона пытается дать ответы на многие спорные вопросы, к числу которых относятся, например, соотношение между языковым и неязыковым знанием, характер "входов" в лексикон, соотношение между фонологическими и графическими формами слов и т.д.

Второй из названных выше подходов к трактовке специфики единиц лексикона — основывающийся на понятии леммы — обычно увязывают с книгой Виллема Левелта "Speaking: From intention to articulation", первое издание которой вышло в 1989 г. (далее ссылки приводятся по [Levelt 1993]). В. Левелт полагает, что ментальный лексикон играет центральную роль в продуцировании речи [Op. cit.: 232]; это хранилище информации декларативного типа⁴ о словах некоторого языка, откуда извлекаются лексические единицы, требующиеся для выражения определенного значения, которое отвечает интенциям говорящего. В. Левелт уточняет, что с позиций продуцирования речи значение единицы лексикона представляет собой перечень концептуальных условий, которые должны быть удовлетворены, чтобы некоторая единица была выбрана для соответствующего сообщения [Op. cit.: 182]. Лексическая единица содержит также синтаксическую, морфологическую и фонологическую информацию, однако имеются основания предполагать, что говорящие конструируют "схему" высказывания, не обращаясь к фонологическому аспекту слова. Нефонологическую часть лексической информации, используемую для конструирования такой схемы с учетом синтаксического окружения слова, автор называет леммой [Op. cit.: 6]⁵. Далее выясняется, что такое определение леммы является недостаточным, поскольку оно создает впечатление, что в лемму входит все, кроме фонологического аспекта слова. Рассматривая структуру лексической единицы в ментальном лексиконе, В. Левелт условно изображает ее в виде круга, разделенного на четыре равных

⁴ Однако ПЛ подход предполагает взаимодействие знаний декларативного и процедурного типов (см. 3.2 и трактовку ментальных репрезентаций в 4.1; 4.З.1.).

⁵ В. Левелт [Levelt 1993: 187] указывает, что термин "лемма" и трактовка соответствующего понятия как включающего только значение слова и его синтаксические характеристики были введены в работе [Kempen & Huijbers 1983].

сектора, соответствующих значению, синтаксису, морфологии и фонологии, после чего предлагается еще один рисунок, на котором верхняя и нижняя половины круга представлены раздельно и соединены стрелкой-указателем; верхняя часть поделенного таким образом круга включает значение и синтаксис, а нижняя — морфологию и фонологию; именно верхняя часть такого рисунка отображает лемму [Op. cit.: 182; 188]. Лемма содержит информацию, связанную с концептуальной спецификацией условий для пользования ею (включая прагматические и стилистические условия), и разнообразные морфосинтаксические характеристики (в том числе принадлежность леммы к некоторой синтаксической категории, вытекающие отсюда грамматические функции, отношения между этими функциями и концептуальными переменными или тематическими ролями в концептуальной структуре). Лемма включает также переменные типа "лицо", "число", "аспект" и т.д. [Op. cit.: 233].

Теоретические представления о структуре лексической единицы В. Левелт распространяет на ментальный лексикон в целом, полагая, что можно говорить о "лексиконе лемм" и о "лексиконе морфо-фонологических форм" [Op. cit.: 187]. Каждая лемма указывает на соответствующую ей форму, т.е. отсылает к адресу, по которому эта форма хранится. При этом единицы ментального лексикона не являются "островами": лексикон имеет внутреннюю структуру с разнообразными связями между его единицами и внутри единиц (последние уже были названы выше).

Между единицами лексикона в обсуждаемой модели постулируются отношения двух видов: присущие самим единицам (intrinsic) и ассоциативные. Первые из названных отношений устанавливаются по каждому из четырех увязываемых с лексической единицей списков признаков (т.е. на основании значения, синтаксиса, морфологии, фонологии).

По линии значения В. Левелт рассматривает связи между словом и его суперординатой (например, собака и животное), между координированными членами (собака и кошка), близкими по значению словами и т.д., наборы связанных по значению единиц объединяются в семантические поля.

Отношения, присущие единицам лексикона как таковым, В. Левелт подразделяет на прямые и опосредованные. Он полагает также, что ассоциативные отношения между единицами лексикона не обязательно связаны с их значениями и скорее устанавливаются через частотность встречаемости при пользовании языком [Op. cit.: 183-184].

В работе [Bock & Levelt 1994: 951] дается рисунок, на котором схематично представлена часть лексической сети с уточнением, что стрелки репрезентируют связи внутри сети, а не направление потока информации в процессах продуцирования или понимания речи. Переводной вариант этой схемы приводится ниже на рис.5.2, где разграничиваются концептуальный уровень, уровень лемм и уровень лексем или звуков.

ОВЦА КОЗА