Омонимия. типы омонимии

От полисемии слова следует отличать омонимию слов, т. е. тождество

звучания двух или нескольких разных слов. Эти разные, но одинаково звучащие

слова назы­вают омонимами.

Типовым примером омонимов могут служить в русском языке слова бор

'хвойный лес', бор 'стальное сверло, употребляемое в зубо­врачебном

деле' и бор 'химический элемент'. Рассматривая в преды­дущем разделе

полисемию, мы видели, что между значениями много­значного слова существуют

более иди менее ясные смысловые связи, которые и позволяют говорить об этих

значениях как о значениях одного слова, говорить об одном слове

и его семантических ва­риантах. Совсем другое дело—омонимия. Между хвойным

лесом, инструментом зубного врача и химическим элементом нет абсолют­но ничего

общего. Никакая, даже самая тонкая «ниточка смысла» не протягивается от одного

значения к другому, не объединяет их. Три разных «бора» не связаны ничем, кроме

звукового тождества. Поэтому мы не можем признать их тремя вариантами одного

слова, а должны говорить о трех совершенно разных словах,

случайно совпадающих по звучанию.

Встречаются в языке и омонимы несколько другого типа. Глагол течь и имя

существительное течь, бесспорно, связаны по значению (и по

происхождению: по-видимому, существительное произведено от глагола). Во всяком

случае, звуковое тождество не является здесь совершенно случайным, оно в

какой-то мере отражает смысловую связь. Но можно ли признать одним и тем же

словом (вариантами одного слова) глагол и существительное? Думается, что

нельзя. Следовательно, мы и здесь должны говорить о разных словах — правда,

связанных помимо звукового тождества смысловой связью (и общностью

происхождения), но все-таки разных.

§ 116. Омонимия—явление многогранное, и классифицировать омонимы приходится

под несколькими разными углами зрения.

А. В соответствии с мотивам и, по которым данные слова признаются

омонимами, выделяются прежде всего те два типа, о которых уже шла речь

в. предшествующем пара. графе.

1.Бор1, бор2 и бор3 признаны омонимами ввиду отсутствия какой бы то ни

было связи между их лексическими значениями. Такую омонимию естественно назвать

«чисто лексической». Ср. еще примеры:

топить1 'поддерживать огонь' (в печи), 'обогревать' (комнату), 'нагревая,

расплавлять' ¹ и топить2 'заставлять тонуть'; кормовой1

'служащий кормом' и кормовой2, 'находящийся на корме корабля, лодки';

англ. тatch1 'спичка' и match2 'состязание, матч'; фр.

Loиer1 'отдавать (или брать) внаем, напрокат' и louer 2 'хвалить'.

2. Течь1 и течь2 признаны омонимами, так как это разные части речи.

Такую омонимию назовем «грамматической омонимией слов». Ср. еще примеры:

зло1 (сущ.) и зло2 (наречие); англ. Love1 'любить' и Love2

'любовь'.

3. Есть также смешанный тип — «лексико-грамматическая» омо­нимия. В этом случае

омонимы и по лексическому значению никак не связаны, и к тому же принадлежат к

разным частям речи. Например, простой1 'не составной' и простой2

'вынужденное бездействие'; англ. light 1 'свет' и light 2

'легкий'.

Б. По степени полноты омонимии выделяются:

1. Полная омонимия — омонимы совпадают по звучанию во всех своих формах. Так,

ключ1(от замка, гаечный и т. п.) и ключ2 'родник' омонимичны во всех

падежах ед. и мн. ч. (ср. также кормовой1и кормовой2 или

match1 и match2).

2. Частичная омонимия — омонимы тождественны по звучанию только в некоторых из

своих форм, а в другой части форм не совпадают. Так, глагол жать1 — жму

омонимичен глаголу жать2— жну только в инфинитиве, в прошедшем и будущем

времени, в сослагательном на­клонении, в причастии прошедшего времени; но эти

глаголы не омо­нимичны в другой группе форм — в настоящем времени,

повелитель­ном наклонении и в причастии настоящего времени. Омонимы 6op1

(лес) и бор2 (зубной) состоят в отношениях частичной омонимии, так как

во всех формах мн. ч. имеют разное ударение (боры, боров...— но

боры, боров...), а в одной из форм ед. ч. и разное окончание (в бору

— в боре). У омонимов течь1 и течь2 (или знать1

и знать2) инфинитив глагола омонимичен им. (и вин.) п. ед. ч.

существительного, все »е остальные формы расходятся.

В. По характеру их отображения на письме омонимы

подразделяются на омографические и неомографические.

1. Омографические омонимы, или омонимы-омографы ' тождест­венны не только по

звучанию, но и по написанию. Все приведенные выше примеры относятся к этой

группе.

2. Неомографические омонимы, или «омонимы, различающиеся написанием», звучат

одинаково, но пишутся по-разному. Таковы полные омонимы кампания

('совокупность мероприятий' и т. д., на­пример избирательная, посевная) и

компания ('общество'— друзей или акционерное), частичные омонимы рок

и рог, валы и волы. В рус­ском языке омонимов, различающихся

написанием, сравнительно не­много, но в некоторых других языках они

представлены в изобилии. Ср. англ. night /nait/ 'ночь' и knight

/nait/ 'рыцарь', see /si:/ 'видеть' и sea /si:/ 'море'; нем.

Lied /li:t/ 'песня' и Lid /li:t/ 'веко', Leib /laep/ 'тело'

и Laib /laep/ 'каравай'; фр. ои /и/ 'или' и ой /и/

'где'. Во фран­цузском языке можно встретить до 5—6 омонимов, дифференцируемых

написанием.

Рассмотренные классификации омонимов, как мы видели, пересекаются. Возможна,

кроме того, классификация омонимов по их происхождению. Во

многих случаях омонимы являются изначально разными словами, которые либо

совпали по звучанию в процессе исторического развития (например, англ. see

и sea или болг. чеспг 'честь' и чест 'частый'), либо

пришли из разных языков (рядом 'с исконно русским и общеславянским бор

'лес' появилось бор2, заимствованное из немецкого, и бор3,

восходящее к арабскому источнику) либо, наконец, вновь образуемое слово совпало

в момент своего возникновения с уже существовавшим (кормовой1 и

кормовой2). В других случаях омонимы являются так или иначе связанными по

происхождению, например производными от одного корня (течь1 и

течь2) или даже прямо — один от другого (наречие утром — от тв. п.

существи­тельного). Сюда же относятся омонимы, возникающие в результате распада

полисемии, когда связь между значениями много­значного слова ослабевает

настолько, что перестает ощущаться чле­нами языкового коллектива. Например,

прилагательное худой на на­ших глазах распадается на два (или даже

три?) омонима: худой1 'то­щий', худой2 'плохой' и, может быть,

худой3 (разг.) 'дырявый'.

Последний пример показывает, что, несмотря на важность прин­ципиального

разграничения омонимии и полисемии, между этими явле­ниями (как и повсюду в

языке) имеются пограничные, переходные слу­чаи. «Распад» полисемии можно

образно сравнить с делением клетки: из одного слова «рождается» два слова-

омонима.

Мотивировка слова.

Составной частью внутреннего содержания многих слов яв­ляется так называемая

мотивировка — заключенное в слове и осозна­ваемое говорящими «обоснование»

звукового облика этого слова, т. е. его экспонента,— указание на мотив,

обусловивший вы­ражение данного значения именно данным сочетанием звуков,

как бы ответ на вопрос «Почему это так названо?». Например, в русском языке

известная птица называется кукушкой потому, что кричит (приблизительно)

«ку-ку!», а столяр называется столяром потому, что (в числе прочей

мебели) делает столы. О таких словах мы скажем, что они «мотивированы в

современном языке», или имеют в нем «(живую) мотивировку». В противоположность

этому орел, слесарь и множество других слов русского языка (земля,

вода, хлеб, белый, нести, очень, два, ты и т. д.) принадлежат к

немоти­вированным, т. е. не имеют живой (= ясной для носителей языка)

мотивировки: факты современного языка не дают никакого основания для ответа на

вопрос, почему птица орел называется орлом, сле­сарь —

слесарем и т. д.

Каждый предмет, каждое явление действительности имеет множе­ство признаков.

Кукушка не только кричит «ку-ку!», но имеет опреде­ленную окраску перьев, форму

головы, клюва, определенные повадки. Но включить в название птицы указание на

все эти признаки невоз­можно, да и не к чему. Достаточно указать какой-то один

признак, и слово, построенное на его основе, закрепившись за предметом, будет

вызывать в сознании представление о предмете «в его тотальности», в целом. В

данном случае мотивирующим признаком, т. е. объективной основой

наименования, послужил характерный крик, издаваемый птицей.

Есть немало примеров использования разных мотивирующих при­знаков при

обозначении одних и тех же предметов и явлений действи­тельности. Так, портной

в одних случаях обозначен как 'режущий' ('кроящий'), например вофр.

tailleur (от tailler 'резать, кроить'), в нем. Schneider (от

schneiden 'резать'), в других — как 'шьющий', например в болг. шивач,

сербскохорв. шйвач, шавац. Растение одуванчик в некоторых русских

говорах называется пухлянкой, в других — летучкой, в третьих —

молочником (сок его стеблей по цвету напоминает молоко). Иногда название

строится на сочетании двух мотивирующих призна­ков. Таковы, например,

английское название цветка колокольчика —.blие-bell букв. 'синий

колокол' (признаки цвета и формы) и немецкое название подснежника —

Schneeglockchen букв. 'снежный колоколь­чик'.

Мотивировка, опирающаяся на реальный мотивирующий при­знак, может быть названа

реальной (ср. приведенные примеры). В иных случаях встречается

фантастическая мотивировка, отражающая мифи­ческие представления,

поэтические вымыслы и легенды. Так, в ряде языков названия дней недели связаны

с именами богов языческой мифо­логии. Ср. англ. Sunday (и нем.

Sonntag) 'воскресенье', букв. 'ден^ (бога) солнца', нем. Donnerstag

'четверг', букв. 'день (бога) грома' Наконец, есть примеры чисто формальной

мотивировки: ясно, от какого слова образовано данное слово, но непонятно,

почему. Ср. такие на звания, производные от имен собственных, как антоновка

(яблоко), анютины глазки.

Разными могут быть и способы языкового вы­ражения мотивирующего признака

. «Звуковая материя» языка создает возможность «изобразительной

мотивирован­ности», позволяя в той или иной мере имитировать характерное

звуча­ние предмета. Так возникают звукоподражательные слова вроде приведенного

выше кукушка или пинг-понг, мяукать, мычать, каркать, кудахтать,

бренчать, хихикать и т. д.

Значительно чаще, чем «изобразительная», встречается «описатель­ная

мотивированность», т. е. «описание» мотивирующего признака с по­мощью обычного

(незвукоподражательного) слова. Это можно наблю­дать 1) при употреблении слова

в переносном значении, 2) в производ­ных и сложных словах. Переносное значение

мотивировано сосуще­ствующим с ним прямым (переносное «второй степени» —

переносный «первой степени» и т. д.), как в словах окно, зеленый и др.

Производные и сложные слова мотивированы связью с теми, от которых они

образованы. Это видно в приведенных выше столяр, оду­ванчик, диалектных

пухлянка, летучка, молочник, в сложных существи­тельных рыболов,

пылесос, Белгород, в производных глаголах учитель' ствовать, белить,

в сложных числительных восемьдесят, пятьсот и т. д.

«Описательная мотивированность» относительна, ограничена: в конечном счете она

всегда опирается на немотивированное слово. Так, столяр или

столовая мотивированы, но стол — нет. И так во всех слу­чаях: все

незвукоподражательные слова, непроизводные с точки зрения современного языка,

употребленные в своих прямых значениях, яв­ляются немотивированными.

Мотивировку слова, даже в тех случаях, когда она совершен­но ясна и «прозрачна»,

следует строго отличать от концептуального значения. Мотивировка есть как бы

способ изображения данного зна­чения в слове, более или менее наглядный «образ»

этого значения, можно сказать — сохраняющийся в слове отпечаток того движения

мысли, которое имело место в момент возникновения слова. В мотиви­ровке

раскрывается подход мысли человека к данному явлению, каким он был при самом

создании слова, и потому мотивировку иногда назы­вают «внутренней формой

слова», рассматривая ее как звено, через которое содержание (=

значение) слова связывается с его внешней формой — морфологической структурой и

звучанием.

Отличие мотивировки от значения ясно видно в тех случаях, когда одно и то же

значение мотивировано в разных языках или в словах-синонимах одного языка

по-разному, как в ряде приведенных выше примеров. Вместе с тем нередко слова с

разными значениями имеют оди­наковую или очень сходную мотивировку. Например,

белок, беляк (заяц), бельё, бельмо, белка, белуга мотивированы одним

и тем же при­знаком белого цвета; русск. ценный и сербскохорв.

ценан мотивирова­ны связью с ценой (сербскохорв. цена), но

значения у этих прилага­тельных почти противоположные—русское значит 'имеющий

боль­шую цену', а сербскохорватское—'дешевый, доступный по цене'.

Мотивировка слова бывает связана с его эмоциональными коннотациями. Это

проявляется в сознательном отталкивании от слов с «неприятной» мотивировкой.

Так были изгнаны из употребления прислуга и жалованье,

заменившись соответственно домашней работницей и заработной платой.

В процессе функционирования слова мотивировка имеет тенденцию забываться,

утрачиваться. В результате мотивированное слово постепенно переходит в разряд

немотивированных. Конкретные причины утраты мотивировки разнообразны.

В одних случаях выходит из употребления то слово, от которого произведено данное

слово, либо утрачивается прямое значение. Так в русском языке перестали

употреблять слово коло 'круг, колесо' (оно было вытеснено расширенными,

суффиксальными формами того же слова, давшими современное колесо), в

результате немотивированны. ми стали кольцо (первоначально

уменьшительное образование от коло т. е. 'кружок, колесико', ср.

сельцо, словцо, письмецо и т. п.) и предлог около (собственно

'вокруг'). В украинском языке глагол лаяти сохра­нил только значение

'ругать', которое возникло как переносное, а те­перь является немотивированным.

В других случаях предмет, обозначенный словом, изменяясь в про­цессе

исторического развития, теряет признак, по которому был назван. Так,

современные города не огораживают стенами, и хотя глагол го­родить

существует и по сей день в русском языке, связь между этим глаголом и

существительным город уже перестала осознаваться боль­шинством

носителей языка. Равным образом теперь стреляют, не используя стрел, а

современный мешок не имеет ничего общего с мехом, хотя по происхождению

это уменьшительное образование от мех (ср. смешок, грешок и

др.), в слове чернила связь с черный еще достаточно очевидна,

но мы о ней никогда не вспоминаем, так как признак черного цвета перестал быть

характерным для чернил. Показательно, что в со­четаниях типа красные

чернила нормально не ощущается катахреза — употребление,

противоречащее буквальному значению слова.

Существуют и другие конкретные причины, способствующие утрате мотивировки в тех

или иных случаях. Однако важно подчеркнуть, что кроме всех конкретных, частных

причин есть и общая предпосылка, делающая возможной утрату мотивировки слова.

Это — избыточность, даже ненужность мотивировки с того момента, когда слово

становится привычным. Мотивировка необходима в момент рождения слова (или в

момент рождения перенос­ного значения): без мотивировки слово (или переносное

значение), собственно, не может и возникнуть. Но раз возникнув, новое слово

(или новое значение слова) начинает «жить своей жизнью»: повторяясь вновь и

вновь в речевых актах, оно становится более или менее обще­известным в данном

коллективе, запоминается, к нему привыкают, на нем, на его структуре перестают

останавливаться мыслью. Мотивиров­ка как бы «уходит в тень», почему и

становятся возможными красные чернила, розовое бельё и т. д. Мы

вспоминаем о мотивировке лишь в каких-то специальных, редких случаях. В

подобном «замороженном состоянии» она может сохраняться долго, но достаточно

небольшого изменения в значении производящего слова, и она забывается совсем

Показательно, что самые простые и самые важные слова языка принадлежат к

немотивированным.

Естественно, что мотивировка утрачивается при заимствовании слов из другого

языка (кроме случаев, когда заимствуется и слово, мотивирующее данное). Так, на

почве древнегреческого языка слово atomos 'мельчайшая частица вещества'

было мотивировано (отрицатель­ный префикс а- + корень глагола temnO

'режу', т. е. 'неразрезаемое, неделимое'); в русском и других языках,

заимствовавших слово атом, оно с самого начала не имеет мотивировки.

Русск. студент восходит прямо к лат. studens (род. п.

studentis) — причастию действительного залога от глагола studeo

'стараюсь, усердно занимаюсь, изучаю', а вос­ходящее к тому же латинскому

глаголу русск. штудировать было заимствовано через немецкое посредство.

Иное дело в немецком, где Student и studieren связаны и по

звучанию, или, например, в английском с его student и study

'изучать, исследовать' и 'изучение, исследование'. Однако слово

ре­волюционер, хотя и является в русском языке заимствованным, вполне четко

мотивировано связью с тоже заимствованным, но прочно вошед­шим в язык словом

революция.

Выяснением забытых, утраченных мотивировок и, таким об­разом, исследованием

происхождения соответствующих слов занима­ется специальная отрасль

лексикологии, а именно: этимология. Этимологией называют также и каждую

гипотезу о происхождении и первоначальной мотивировке того или иного слова (в

этом смысле термин этимология употребляют и во множественном числе).

Наконец, этимология — это само происхождение слова и его (первоначальная)

мотивировка (ср.: «Этимология такого-то слова не может считаться выясненной»).