Греко-римская философия 7 страница

IX. У Аристотеля встречаем первое указание на различие права гражданского и публичного. Это различие построено на содержании охраняемого субъекта. Право может быть рассматриваемо с двух точек зрения и подлежать соответственно двум определениям*(228). Право, предписывая что - либо делать или чего-либо не делать, имеет в виду того, кто терпит от правонарушения: это будет или целое или же отдельный член целого. Так, оскорбление или прелюбодеяние относятся к гражданскому праву, тогда как уклонение от военной повинности составляет нарушение публичного права. Если распределение норм во время Аристотеля не соответствует нашему современному распределению, то принцип остается все тот же. То же в сущности, начало различия публичного и гражданского права лежит в основе противоположения распределительной и уравнительной справедливости.

X. При изучении общего строя и особенностей различных государств первый вопрос, встающий перед исследователем: что такое государство?*(229).

Очевидно, что это одна из форм общения и притом высшая. Можно было ожидать, что Аристотель займется определением этой формы общения в отличие от других; но Аристотель, признавая сложность понятия о государстве, обращается к определению понятия о гражданине, как элементе государства. Вследствие такого оборота Аристотель попадает в circulus vitiosus, потому что понятие о гражданине предполагает понятие о государстве.

Но Аристотель думает избегнуть трудности, давая своеобразный взгляд на то, что такое гражданин. Отличительный признак понятия о гражданине - это право выполнять функции судебные и административные*(230). Трудность еще более возрастает. Если граждане только те, кто призван к административным и судебным функциям, то что же представляет собой остальная часть населения, что представляет собой все население в монархии, где функции сливаются в лице одного государя? Эти вопросы не избегли внимания Аристотеля. В благоустроенном государстве представители труда не пользуются правами гражданства. Это потому, что граждане должны быть свободны от всяких забот, кроме государственных: кто должен зарабатывать кусок хлеба, тому некогда думать о благе государства. Поэтому наравне с иностранцами, с детьми, трудящиеся живут в государстве, не будучи гражданами*(231). На второй вопрос Аристотель дает такой ответ: данное им понятие о гражданине применимо только к демократии*(232). Но тогда монархия, лишенная граждан, не есть государство, так как государство определяется образующими его элементами, т. е. гражданами. Еще более странно, когда Аристотель различает государства смотря по тому, все ли граждане принимают участие в государственном управлении или не все*(233).

Таким образом, попытка определить понятие о государстве понятием о гражданине не удалась Аристотелю.

Причина государственного общения лежит в природе человека*(234). Это существо по природе общительное. Под этим выражением Аристотель понимает, что человек инстинктивно желает государственного общения, хотя бы он и не сознавал всего значения взаимной помощи. В государство людей загоняет самый инстинкт жизни*(235).

Как высшая форма человеческого общежития, государство является продуктом исторического развития. Исходным пунктом этого развития служит семья, которая ни в каком случае не может быть признана государством, потому что различие здесь не только количественное, но и качественное*(236). Союз семей составляет общину, а союз общин образует государство. Таким образом каждая низшая форма содержит in potentia высшую. Процесс развития форм общения твердо установлен Аристотелем и в соответствии с его основным философским воззрением. Дальнейшей формой, которая поглощает отдельные государства - города, была бы нация*(237), но Аристотель отказывается видеть государственную форму за пределами тех небольших политических союзов, какими являлись государства греков.

XI. У Аристотеля мы не встречаем вполне ясного представления о государственной власти. Философ признает с одной стороны, что государственная власть и государственное устройство одно и то же*(238); с другой выдает деление функций власти за деление органов власти законодательных и судебных*(239).

Рассматривая различные виды государственного устройства, Аристотель выставляет классификацию форм правления, получившую от него такую известность, хотя основания ее были известны греческой философии и ранее. Аристотель принимает несколько признаков классификации. Формы правления разделяются прежде всего на правильные и неправильные, смотря по тому, имеют ли в виду правящие общее благо или личный их интерес*(240). По этому основания монархия противополагается тирании, аристократия - олигархии. Другой признак выражается в числе лиц, составляющих правительство - один, меньшинство или большинство. По этому началу различаются монархия, аристократия, политейя, как правильные, тирания, олигархия, демократия как неправильные формы правления, как извращение первых*(241). Сам Аристотель решающее значение придает характеру правления, а не числу лиц, распоряжающихся властью. Тем более, что Аристотель, сверх цели управления и организации власти, присоединяет еще признак социально-экономический. Различие между демократией и олигархией Аристотель готов видеть не столько в характере управления, которое и тут и там одно и то же, не в числе правящих лиц, а в богатстве и бедности. Демократия там, где правящее большинство бедно, хотя и свободно, олигархия там, где правящее меньшинство богато*(242). Если бы государство состояло из 1.300 человек, из которых 1000 было бы богатых, то сосредоточение власти в руках этого большинства не сделало бы правление демократическим.

Впрочем, Аристотель отрицает резкие грани между указанными им формами правления, во всяком случае, различие между ними гораздо меньше, чем это кажется с первого взгляда*(243).

Это не мешает Аристотелю давать характеристики различных государственных порядков, причем более всего удалось ему обрисовать демократию и олигархию. Демократию он готов сблизить с тиранией. Когда власть переходит к народу и воля его становится выше велений закона, начинается господство худшей тирании. Появляются льстецы, демагоги, которые умеют найти слабые струны толпы и приобретают такое доверие, что успевают вырывать распоряжения, отменяющие тот или иной закон. Олигархия характеризуется тем, что сосредоточенная в руках немногих государственная власть способствует все большему сосредоточению богатств в руках правящего класса, который постепенно превращается в сословие, наследственно пользующееся исключительным правом управления*(244).

Аристотель уделяет целую книгу вопросу о причинах революций, потрясающих каждую из форм государственного устройства. Эти причины, вызывающие революционное движение, всегда бывают очень глубоки, обусловливаются основательными мотивами, хотя бы повод и казался пустяшным*(245). И здесь главным образом причина оказывается экономического свойства: это нарушение принципа золотой середины, резкое противоположение богатых и бедных*(246).

XII. Семья составляет не только исходный пункт развития общественных форм до государства, но и ячейку государства, потому что государство состоит из семей*(247).

Семья - это государство в миниатюре. Глава семьи является тем именно пастырем, о котором говорит Гомер, называющий так Агамемнона. В семье нельзя не усмотреть зачатков всех форм правления: отношение главы дома к детям и рабам - элемент монархический, отношение мужа к жене - элемент аристократический, отношение детей между собой - элемент демократический*(248).

Аристократический характер отношения мужа к жене основывается на том, что мужчина существо более совершенное, чем женщина*(249), а все более совершенное призвано повелевать над всем менее совершенным - таков закон природы*(250). Поэтому женщина обязана повиноваться своему мужу. Назначение женщины, вопреки мнению Платона, совсем иное, чем мужчины: дело мужчины приобретать для дома, дело женщины сохранять в доме*(251).

Отцовская власть основывается на рождении и любви. Она имеет чисто царский характер. Перед отцом у детей нет воли. Отец гражданин in actu, имеет любовное попечение о детях, как гражданах in potentia. Поэтому власть отца монархична, но не тиранична, как напр., в Персии, где дети на положении рабов, где имеется в виду не благо детей, а интерес отца, как хозяина*(252). Впрочем, Аристотель право отца на детей называет правом собственности, отношение отца к детям считает делом домашним; в отношении детей отец не может быть несправедлив, как не может он быть несправедлив в отношении к самому себе*(253).

Наконец, отношение главы дома к рабам построено на личном интересе хозяина, и поэтому имеет характер тиранический. Аристотель подробно останавливается на рабстве, ввиду, очевидно, все более возбуждаемых сомнений в справедливости этого института*(254). Она дает полное оправдание рабству, и его аргументы долго служили авторитетным оружием, особенно в те времена, когда доказательство взвешивается не по силе его убедительности, а по силе его авторитетности.

Великий греческий мыслитель выдвигает главным образом два соображения в пользу рабства: его необходимость и его естественность. Рабство необходимо, потому что граждане должны иметь доступ для занятия общественными делами, философией, искусствами. Связанный материальными заботами не имеет свободного духа. А пока необходимые человеку вещи не будут изготовляться сами, без участия человеческих рук - "пока прядильный челнок не побежит сам" - нельзя обойтись без помощи рабов. Рабство естественно, потому что сама природа предназначила одних людей повелевать, других повиноваться. Люди с рабской душой и не могут быть ничем иным, как только рабами. Сама природа, утверждает Аристотель, наделила рабов иной организацией, чем свободных: у первых нескладная сила, у вторых - прямой стан и гибкость. Здесь философ подходит к вопросу, не нарушается ли это естественное соотношение военным успехом, не делается ли благодаря войне свободный по природе рабом по установлению? Вопрос этот, видимо, ставился современниками Аристотеля и, следует признать, последний не нашел на него утвердительного ответа.

XIII. Вопросам уголовного права Аристотель уделяет мало внимания, и это дало повод некоторым видеть здесь доказательство неполноты дошедшей до нас "Политики", так как невероятно, чтобы такой мыслитель не остановился подробнее на преступлении и наказании.

Аристотель отвергает верность учения пифагорейцев, отстаивавших идею возмездия. Во многих случаях оно явно непримиримо. Напр., должностное лицо наносит кому-либо удар - нельзя же допустить, чтобы и его били; или, наоборот, кто-нибудь побьет занимающего государственную должность - разве можно ограничиться только ударом? Притом необходимо принимать в соображение различие непроизвольных и сознательных преступлений*(255).

В основание наказания Аристотель кладет начало целесообразности. Наказание имеет устрашительное значение, потому что люди, не повинующиеся голосу совести, подчиняются угрозе; оно имеет исправительное значение, потому что высшая цель государства - это добродетель и высшая его задача направлять на этот путь сбившихся. Наконец, в отношении безнадежных людей, вредных для общества, цель состоит в обезвреживании*(256).

Применение наказания предполагает свободную волю, без которой нет преступления*(257). Там, где действие обусловливается случаем, не может быть речи о наказании*(258). Человек наказуем, однако, за намеренное приведение себя в состояние невменяемости, напр. за опьянение, но не за проступок, совершенный в опьянении*(259).

XIV Позитивность Аристотеля не помешала ему, как и Платону, начертать картину идеального государства. Только картина эта представляется неполной, потому ли, что философ не успел докончить "Политики", потому ли, что это произведение не дошло до нас полностью, потому ли, что у философа вовсе не сложился цельный идеал. Только немногие склонны думать, что очерк, даваемый Аристотелем в двух главах, охватывает вполне идеал государства. Неправильность последнего мнения обнаруживается из слов самого Аристотеля, который не раз обещает сказать то, чего мы не находим у него. Вернее всего, что эта часть "Политики" осталась незаконченной.

Когда имеешь в виду начертить план совершенного государства, необходимо определить, прежде всего, цель государства. Цель государства - доставить счастие граждан. Счастие состоит в добродетели. То государство будет идеальным, в котором каждый гражданин, каков бы он ни был, может, благодаря законам, проявлять добродетель и обеспечивать себе счастливое существование*(260). Совершенным правительством будет то, которое дает обществу наиболее полное счастье*(261). Аристотель положительно отрицает, чтобы целью государства могла быть война, как это полагали некоторые из его современников, и чтобы государственное устройство должно было приноравливаться к этой единственной цели, как это было в Спарте. Военная организация есть только средство, обеспечивающее иные, высшие цели государственного существования*(262).

Обращаясь к вопросу, при каких условиях достижим поставленный идеал, Аристотель встречается, прежде всего, с распространенным в его время мнением, что государства должны быть большие. Этого взгляда философ не разделяет. Возможно ли, правильно организовать большое общежитие? Возможно ли, говорить с такой массой граждан? Возможно ли, командовать таким огромным количеством людей? В нецелесообразности больших государств Аристотеля убеждает как наблюдение, так и разум. Однако государство не должно быть слишком малым, потому что оно не будет в состоянии удовлетворить своим потребностям. Необходимо держаться середины между крайностями: государство не должно быть меньше того размера, при котором обеспечиваются его потребности, оно не должно быть больше того размера, за пределами которого утрачивается возможность правительственного надзора*(263). Это не мешает, впрочем, Аристотелю признавать значение крупного государства: если бы греки образовали одно государство, они победили бы весь мир*(264).

Вопреки Платону, Аристотель желал бы, чтобы государство было расположено у моря. Он сознает тот нравственный вред, который происходит от постоянного соприкосновения с иностранцами, воспитанными в духе совершенных иных законов*(265). Но экономические и стратегические соображения заставляют его пренебречь этой опасностью*(266).

Состав населения должен соответствовать целям государства. Народы, живущие в холодном климате, даже в Европе, вообще полны отваги, но они не высоко стоят в умственном и промышленном отношении. Конечно, они свободны, но не способны к политическому сплочению и потому никогда не могли одержать верх над врагами. В Азии, наоборот, народы более одарены разумом и вкусом, но зато лишены мужества, а потому находятся всегда под игом рабства. Только греки, находясь по местоположению в середине между варварами и азиатами, соединяют в себе те и другие качества: они мужественны и развиты*(267). Поэтому только греки составляют материал, подходящий для образования населения в идеальном государстве.

Относительно наилучшей формы правления взгляды Аристотеля отличаются такой неопределенностью, что одни видят в нем монархиста, другие - демократа, третьи обнаруживают в нем несомненные аристократические тенденции. Правы первые, когда приводят мнение Аристотеля, что лучшая власть - это царская*(268). Когда Аристотель говорит, что в аристократическом правлении все граждане - люди вполне нравственные, что только здесь хороший человек и хороший гражданин одно и то же*(269), можно думать что его симпатии склоняются на сторону аристократии. Когда Аристотель в определении государства берет исходным пунктом понятие о гражданине и утверждает, что только в демократии имеются граждане в настоящем значении слова*(270), - можно думать, что единственным правлением, обеспечивающим общее счастье, является, с точки зрения Аристотеля, демократия.

По-видимому, в настоящем вопросе Аристотель стоит на иной точке зрения. Лучшая форма правления не может быть указана вообще, для всякого времени и места: наилучшее государственное устройство то, которое соответствует условиям времени и места. Но такая относительность и историчность политического идеала не вполне согласуется с указанной выше абсолютностью его.

Со стороны социальной Аристотель, следуя началу золотой середины, желал бы, чтобы преобладающее значение имел средний класс. Только при этом условии государство будет спокойной внутри. Политическое преобладание богатых вызывает постоянное недовольство в массах, преобладание бедных ведет к несправедливому управлению. Средний класс имеет сдерживающее значение. Из среднего класса вышли лучшие законодатели, к которым Аристотель причисляет Солона, Ликурга (!) и других*(271).

Поземельное устройство Аристотель предполагает не на коллективных началах, как Платон, а на индивидуалистических. Государственная территория делится на две части: одна составляет государственное достояние, другая - частное. Из государственных земель должны удовлетворяться потребности религиозного культа и общественных обедов, за которые Аристотель сильно стоит. Частная же поземельная собственность должна состоять из двух участков: внутреннего и пограничного. Это делается для того, чтобы заинтересовать каждого в отражении неприятельских нападений*(272).

XVII. Как ячейка государства и источник пополнения населения - семья не может не обратить на себя внимания политика. Аристотель смотрит на брак всецело с точки зрения потомства.

В интересах последнего, брак должен подвергаться государственной регуляции со стороны возраста вступающих в брак. Брак не может быть допущен для лиц мужского пола ранее 37 лет, женского - 18 лет. До достижения этого предела брак недопустим, во-первых, потому, что ранние браки, как это наблюдается на животных и на людях там, где разрешаются ранние браки, дают слабое потомство, во-вторых, потому, что слишком молодые женщины не выдерживают родов, в-третьих, потому, что между родителями и детьми должен бить довольно значительный промежуток лет, обеспечивающий уважение молодежи к возрасту и солидности родителей.

Брак не должен быть разрешен и в позднем возрасте, потому, во-первых, что дети, производимые в преклонных годах, обнаруживают большей частью физическую и духовную дряблость, а во-вторых, потому, что между родителями и детьми не должно быть слишком большой разницы в годах. За пределами 50-летнего возраста необходимо отказаться от производства детей*(273).

Регуляция потомства происходит еще и с другой стороны: не стоит воспитывать детей, которые по своему физическому сложению не обеспечивают здорового населения. Законом следует запретить вскармливать уродливых детей. Число детей должно быть удерживаемо в пределах определенного населения посредством вытравления плода, если уже нравы противятся простому оставлению на произвол судьбы*(274).

XVIII. Вопрос о воспитании, как и следовало ожидать, привлек к себе внимание Аристотеля, не менее чем Платона. Человек делается добродетельным под влиянием трех факторов: природы, привычки и разума*(275). Действие первого фактора определяется выбором населения из греков, единственно одаренных от природы качествами, наиболее пригодными для государственного быта. Действие двух других факторов обусловливается воспитанием и образованием. Отсюда обнаруживается вся важность для законодателя вопроса о подготовке молодого поколения*(276).

Первый вопрос, который возникает здесь, это вопрос о том, должно ли воспитание быть общественным или домашним? Все симпатии Аристотеля на стороне первого: "Так как государство, как целое, имеет в виду одну лишь цель, то воспитание должно быть непременно одинаковым для всех: а отсюда следует, что воспитание должно быть общественным делом, а не частным, хотя последняя система повсюду восторжествовала и ныне каждый учит своих детей, чему и как ему вздумается"*(277). Для Аристотеля "совершенно очевидно, что воспитание должно быть государственным и направляемо по закону"*(278).

Что же касается круга знаний, подлежащих изучению, то Аристотель признает его спорность и сомнительность, "Одно только бесспорно: это то, что образование должно охватывать лишь те полезные знания, которые, безусловно, необходимы. Так как все занятия разделяются на свободные и рабские, то юношество будет изучать полезное лишь настолько, чтобы не сделаться ремесленником. Ремеслом называются все те занятия искусством, знания, которые совершенно бесполезны для подготовления тела, души и ума свободного человека к осуществлению добродетели*(279). Сам Аристотель говорит только о физическом воспитании и о музыке.

Воспитание должно быть разделено на два периода. До 7 лет дети остаются дома у родителей, от 7 до совершеннолетия - первый воспитательный период, когда воспитание должно быть направлено на тело и на образование привычек, и второй - период совершеннолетия, до 21 года, когда воспитание имеет своей целью образовать разум человека*(280).

Соответственно полученному воспитанию и цели государства, граждане в идеальном государстве Аристотеля освобождены и отстранены от трудовой деятельности. Граждане, которые должны иметь в виду только добродетель, не будут касаться ремесел, торговли, низшего труда, отвращающего от добродетели. Не по ним и земледельческий труд. Чтобы быть добродетельным, необходимо свободное время: занятие граждан - дела военные, государственные, судебные*(281). Весь труд по обеспечению материальными благами должен быть возложен всецело на рабов*(282).

_ 11. Философия в Риме

Литература: Влияние греческой философии на римское правоведение выдвигалось еще в XVI веке Куяцием и нашло энергичного защитника в лице Лейбница. Напротив Д. Вико отвергал решительно это влияние. Hildebrand, Geschichte und System der Rechts und Staatsphilosophie, т. I, 1860, стр. 523-537; Voigt, Die Lehre vom Jus naturale, aequum et bonum und jus gentum der Romer, 1856, т. I, стр. 229-266; Carle, La vita del diritto, 1890, стр. 134-167; Moriani, La filosofia del diritto nel pensiero dei giuresconsulti romani; 1876; Марта, Философы и поэты - моралисты в Римской империи, рус. перев. 1879. О стоицизме специально: Veygoldt, Die Philosophie der Stoa nach ihrem Wesen und ihren Schicksalen, 1883; Ogereau, Essai sur le systeme philosophique des Stoiciens, 1885; Diehl, Zur Ethik des Stoikers Zeno, 1877; Kuster, Grundzuge der stoischen Tugendlehre, 1864; Laferriere, De l'influence du stoicisme sur la doctrine des jurisconsultes romains; L. Stein, Psychologie der Stoa.

I. Можно было думать, что в Риме философия права станет на более твердую почву, чем в Греции, и даст еще более пышный цвет.

Для этого в Риме было много благоприятных данных. Римская история представляет собой сплошную картину борьбы имущих классов с неимущими. Сначала борятся патриции с плебеями, потом, после некоторого затишья, - оптиматы с пролетариями. Эта борьба невольно должна была выдвигать социальные вопросы и возбуждать мысль к разрешению на самых широких основаниях. Эти вопросы, особенно на почве аграрной, ставятся на практике целым рядом энергичных общественных деятелей, глубоко образованных, как Гракхи.

Второе благоприятное для философии права условие состояло в том, что наукой, которая привлекла к себе в Риме особенное внимание, было правоведение. Ни до, ни после ни в одной стране не проявлялся такой интерес к правоведению, как в Риме. В то время как мысль Греков была обращена к природе, мысль римлян всецело сосредоточивалась на обществе и притом исключительно своем. В то время, как греки проявили творческий гений в литературе, искусстве, философии, гений римлян нашел себе выражение в политическом и правовом устроении своего общежития. Для римлян казалось смешным изучать астрономические законы, не зная твердо законов своего отечества. Поэтому мысль и интерес римлян сосредотачивались на правовом порядке и внешней политики. Нигде юристы и полководцы не пользовались таким уважением, как в Риме. Как в Греции в школе учили стихи Гомера, так в Риме школьное заучивание наизусть обратилось на законы XII Таблиц.

Ввиду этого можно было ожидать, что правоведение, ставшее чуть не государственной наукой Рима, даст блестящие труды по философии права.

II. А между тем философия права не подвинулась ни на шаг в Риме по сравнению с тем, что уже дала Греция. Если для широких общественных планов, для социальных перестроений у римской мысли не хватало того творческого размаха, каким обладали греки, зато можно было думать, что успехи правоведения находились в тесной связи с разработкой теоретических вопросов. И, однако, это не подтверждается: римские юристы почти ничего не внесли в теорию права.

Если философия не сделала в Риме никаких успехов, несмотря на видимые благоприятные для нее условия, то объяснение этому следует искать в характере римского народа и в особенностях римского правоведения.

Практичность, составляющая отличительную черту мысли и действий римлянина, представляется, в сущности, довольно узкой. При отсутствии глубокой мысли, широкой точки зрения, римляне обнаруживали понимание лишь ближайших моментов: они хорошо знали, как им следовало поступать в данную минуту. Практические успехи римлян обусловливались не столько практическим складом их ума, сколько необыкновенной твердостью характера, железной волей, об которую разбивались все усилия их врагов. Как в области внешней, так и в сфере внутренней политики римляне задавались лишь мыслью, что нужно предпринять, чтобы сделать возможным сожительство. Их политика заключалась не в преобразованиях, а в последовательных уступках настоятельным требованиям дня.

Таково было и их правовое творчество. Их не интересовали логическое соотношение положений, стройность всего действующего права, они не обсуждали отдаленных экономических и нравственных последствий той или иной правовой нормы - их занимала лишь необходимость найти разрешение данному случаю, выдвинутому жизненной волной. Такому направлению соответствовало творчество права не путем законодательным, а посредством магистратского эдикта, которым временно испытывалась нормировка общественной жизни.

Римляне, поражающие цельностью своего характера, не создали себе цельного философского миросозерцания. Этому препятствовал в Риме военный и земледельческий тип общества так же, как и в Спарте. Поэтому пришлось воспользоваться результатами чужой, греческой, мысли.

III. Со второго века до Р. Хр. происходит усиленное перенесение греческой культуры на римскую почву. Сильные, но грубые победители поддались культуре ослабевших, но просвещенных греков. Подчинив греков своей государственной власти, римляне сами подчинились их духовному могуществу. Религия, домашняя обстановка, воспитание, одежда, обращение стали с этого времени принимать греческий характер. Эмилий Павел, победитель Персея, берет себе, в виде военного трофея, библиотеку македонских царей, а Сулла привозит в Рим сочинения Аристотеля, как лучший памятник своих малоазиатских походов.

Если греческий язык не вытеснил в жизни римский, то все же знание его, как средства овладеть культурой, стало необходимым для каждого образованного римлянина. На греческом языке римляне стали писать, произносить речи. Из высшего круга употребление греческого языка перешло в средние классы. Изучение его облегчалось массой рабов, вывезенных из Греции и сделанных, ввиду их образованности, воспитателями римских детей.

Искусство, литература, наука, не дававшие до сих пор никаких плодов в Риме, стали целиком переноситься из Греции, придавая греческий оттенок римской мысли.

Узкий национализма сменяется космополитизмом греков, проявившимся у них в последнее время до римского покорения.

Само слово римлянин начинает быстро менять свой характер под влиянием торгового оборота, созданного на римской почве иностранцами, нахлынувшими отовсюду к победителям с предложением услуг и товаров. С одной стороны, национальная гордость, с другой - неприспособленность норм к требованиям оборота, не позволяли распространить действие старого права на пришлых торговцев. Пришлось создавать особое торговое право с сильным иностранным оттенком. А с принятием чужой культуры это право стало оказывать сильнейшее влияние на старое, национальное.

Воспринимая иностранную культуру, сами римляне внесли в нее весьма мало. Римская литература, в начале чисто подражательная, и впоследствии не могла сравниться с греческой ни по силе, ни по обширности. В области искусства римляне никогда не достигли высоты греческого образца. Римские театры были не более как подражанием греческих. Изучая греческих мыслителей, римляне сами не дали ни одного видного мыслителя, не создали ни одного философского направления. И в области философии права римские юристы, проникнутые духом греческой мысли, не проявили ни малейшего творчества.

IV. На римлян и римских юристов в частности оказало наибольшее влияние то философское учение, которое известно под именем стоицизма.

Философское направление, известное под этим именем, возникает в конце IV столетия до Р. Хр. и имеет своим основателем Зенона с острова Крита (342-270). Еще более точно формулировано это учение Хризиппом из Сицилии (280-204). В половине второго столетия до Р. Хр. в стоицизме происходит некоторый перелом под влиянием Панэция из Родоса (180-110), который был современником и неразлучным другом Сципиона Африканского*(283). Благодаря имено Панэцию и утвердился стоицизм в Риме.