О значении концепции тоталитаризма в осмыслении советской истории 1930-х гг

// Вестник КемГУ. История. 2008. № 1. С. 19-28.

Серьезное влияние на ход дискуссии о тридца­тых годах оказали работы, написанные в русле концепции тоталитаризма, существовавшей более полувека в западной историографии. Наибольший вклад в ее создание внесли сначала германские ис­следователи Ф. Нойман, 3. Нойман, X. Арендт. К. Брахер, К. Фридрих и др. С 30-х гг. XX в. цен­тром изучения тоталитаризма становятся США. После разгрома фашизма вновь активизируется ра­бота историков Германии.

С начала 1990-х гг. публикуются работы за­падных теоретиков по проблеме тоталитаризма на русском языке, что послужило активизации внима­ния отечественных исследователей к данной про­блеме.

В западной историографии бытует мнение, что советский коммунизм и немецкий национал- социализм - это наиболее зрелые формы тоталита­ризма. Среди существенных признаков последнего называются: единая массовая партия, возглавляе­мая харизматическим лидером, единственная идеология, монополия на средства массовой ин­формации, репрессивный аппарат, активное вме­шательство государства в экономику и другие. По подсчетам Т. А. Хорхординой, число признаков по К. Фридриху и 3. Бжезинскому - 6; по Л. Шапиро - 5; по М. Кертису - 13.

Эдгар Морен, французский исследователь, в 1995 г. издал в России книгу «О природе СССР. Тоталитарный комплекс и новая империя». В ней он пришел к выводу, что Советский Союз - это не социалистическое государство, а тоталитарное. Вся полнота власти в нем сосредоточена у Пар­тии/Государства. Преобразования с 1917 по 1953 г. «...вывернули наизнанку целую страну», уничто­жили 70 млн. жизней.

В сущностном отношении тоталитаризм пони­мается как режим, движение, государство, система (социально-экономическая, политическая) и даже общество. В 1996 г. в России вышла работа М. Реймана (Свободный университет, Германия) «Заметки по проблеме сталинизма в историогра­фии». Историк пришел к выводу, что в западной литературе существует «...несомненная и непреодаленная» зависимость подхода к содержанию сталинизма от идейно-политических факторов и колебаний политической конъюнктуры.

Р. У. Девис (Бирменгемский университет, Ве­ликобритания) отмечал, что в 1987 г. лишь один- единственный участник Гарвардской конференции не считал большевистскую революцию бедствием. Почти все американские историки сходились в том, что СССР - это тоталитарное государство, что сталинизм неизбежное следствие победы больше­виков в 1917 г., а Сталин естественный продолжа­тель дела Ленина.

В начале 1990-х гг. был опубликован ряд ра­бот наших соотечественников, проживавших на Западе и высказавшихся в разные периоды о ста­линизме как тоталитарном режиме. Большой резо­нанс вызвали публикации книг Н. А. Бердяева, Г. П. Федотова, И. А. Ильина. И. А. Ильин в ра­боте «Наши задачи» (1956 г.) определил тоталита­ризм как «политический строй, беспредельно рас­ширивший свое вмешательство в жизнь граждан».

Вышла серия трудов А. Авторханова, утвер­ждавшего, что тоталитарное государство - это го­сударство партократии, а советская политическая система - это тоталитарная партократия. В 1991 г. была опубликована книга М. С. Восленского «Номенклатура. Господствующий класс Советско­го Союза», где автор развивает мысль о форме то­талитаризма - восточной деспотии нашего време­ни, присущей реальному социализму. «Теории нового класса» или «правящей бюрокра­тии» посвятил свою работу М. Джилас (вышла в России в 1992 г.).

В первой половине 90-х гг. XX века в среде отечественных исследователей шел процесс выра­ботки своего отношения к концепции тоталита­ризма и применимости последней к освещению истории советского периода. Первыми обнаружи­ли свой интерес философы, социологи, политоло­ги.

Л. Гозман, А. Эткинд рассмотрели такой ас­пект тоталитаризма, как тоталитарное сознание в работе «Культ власти». Исследователи увидели сущностную сторону сталинизма в культе власти. Помимо этого были обозначены черты тоталитар­ного сознания: вера в простой справедливый и не­изменный мир, чудеса. Парадокс состоял в том, считали ученые, что режим, как будто бы игнори­рующий чувства и мнения своих подданных, на самом деле более всего опирается не на танки и идеологию, а на любовь и согласие народа.

В институте философии АН СССР в 1989 г. состоялась научно-теоретическая конференция «Тоталитаризм как исторический феномен». Сре­ди наиболее актуальных проблем участники кон­ференции обозначили:

необходимость дальнейшей разработки по­нятия «тоталитаризм»;

анализ истоков тоталитаризма;

определение путей формирования тоталита­ризма и др.

Искания философов не были чужды историкам. Среди последних в русле концепции тоталитариз­ма высказали суждения Б. С. Орлов, А. М. Салмин, Л. С. Васильев. Представители исторической науки России приняли участие в ме­ждународных, российских и региональных конфе­ренциях по проблеме тоталитаризма в Мюнхене (1991 г.), Берлине, Москве, Брянске (1992 г.), в Волгограде (1993 и 1995 гг.), в Челябинске (1992, 1996 г.), Екатеринбурге (1993), Перьми (1994), Томске (2000, 2001), Великом Новгороде (2001), в Кемерово (2000, 2001, 2005, 2006 гг.). В июне 1992 г. в новосибирском Академгородке состоялся международный научный семинар по проблемам сталинизма.

Среди ученых были и остаются те, кто безого­ворочно принимают (М. Н. Зуев, Ю. Н. Афанасьев, Т. А. Хорхордина, И. В. Павлова и др.) и те, кто столь же безоговорочно отрицают концепцию то­талитаризма (А. Мерцалов, Л. Мерцалова).

Ряд исследователей используют термин «тота­литаризм» в контексте «тоталитарный режим», при этом не отождествляя все многообразие происхо­дившего в истории СССР и России только с этим явлением, а обращая внимание на противоречивые исторические тенденции, пронизывавшие тогдаш­нее общество.

Данный плюрализм объяснялся высокой степе­нью политизированности взглядов обществоведов в первые годы перестройки, некоторой скоропали­тельностью в принятии зарубежных наработок без их критического анализа, а также низким уровнем политологической культуры.

В 1989 г. в СССР вышел словарь «50/50» под общей редакцией Ю. Афанасьева. В подзаголовке указывалось: «Опыт словаря нового мышления». В предисловии Ю. А. Афанасьев отмечал, что в со­ветскую гуманистику пришла идея, согласно кото­рой (и вопреки практикующимся у нас доктринам), могут быть не только разные трактовки, разные суждения о каком-то определенном предмете, но и что разные типы мышления могут совершенно по- разному воспринимать один и тот же предмет.

В словаре была помещена статья С. Серебряно­го о тоталитаризме. В ней отмечался двойственный подход к употреблению этого понятия: эмоцио­нально-оценочный, пропагандистский и собствен­но научный. Ссылаясь на мнение поли­тологов, С. Серебряный не исключал, что со вре­менем термин «тоталитаризм» может выйти из на­учного употребления по причине пропагандистско­го «привкуса» и принадлежности политических систем, объясняемых этим понятием, к разным корневым основам. Однако, как показала практика, интерес отечественных исследователей в области истории, социологии и политологии к проблеме тоталитаризма, наоборот, усилился.

На рубеже 1980-1990-х гг. встречается упот­ребление термина «тоталитаризм» для характери­стики режима или политической системы 30-х гг. Однако ему не присваивалось ключевое значение. К примеру, А. Здравомыслов признавал полез­ность концепции тоталитаризма для анализа соб­ственно политических процессов, но предлагал не ограничиваться только этим подходом.

А. Н. Сахаров и А. С. Сенявский высказали точку зрения о «красном» или «революционном» тоталитаризме. По мысли первого, при анали­зе советского тоталитаризма нельзя делить обще­ство на отдельные части: Сталин и администра­тивно-командная система одно, а народ - другое. По его мнению, это противопоставление носит ис­кусственный характер. Не только Сталин и партия манипулировали народом, но и общество руково­дило партией того периода. «Происходила, если можно так сказать, взаимная манипуляция» - ут­верждал историк.

А. Н. Сахаров связал систему, которая начала складываться с первых дней революции, но осо­бенно ярко себя проявила с середины 20-х гг., не с административно-командной системой, а с рево­люционным тоталитаризмом, диктатурой револю­ционного волеизъявления народа. На этой почве вырос сталинизм. В свою очередь, из беспощадной революции низов и гражданской войны вышел террор, а затем и понятие «враг народа», модель ГУЛАГа.

В русле концепции революционно-тоталитар­ного эксперимента А. Н. Сахаров продолжал оце­нивать формирование авторитарной системы вла­сти в СССР в 1930-е гг. и в работе «Россия: Народ. Правители. Цивилизация». Он пришел к выводу, что в СССР существовал тоталитарный строй с личной диктатурой Сталина. Вождь нес ответственность за варварскую коллективизацию и надрывную индустриализацию, беспримерные в мировой практике репрессии.

А. С. Сенявский пришел к выводу: «Реальной исторической альтернативой «советскому тотали­таризму» была крестьянская Россия, обреченная на гибель в столкновении с индустриальной Евро­пой». Солидарен с этой точкой зрения С. Кара-Мурза. Е. Г. Плимак и В. С. Антонов высказали убеждение, что в 1930-е гг. советское общество «...окончательно скатилось к тоталитаризму с единоличным вождем». В пользу существования тоталитарного госу­дарства склонялся Н. А. Ивницкий.

Ю. И. Игрицкий выделял в качестве основных такие признаки тоталитаризма, как строго иерар­хическая система управления во главе с вождем, единая идеология в сочетании с репрессивным ап­паратом, наличие харизматического лидера, де­монстрирующего своими поступками правиль­ность избранной цели и способа продвижения к ней.

А. В. Бакунин считал, что нельзя все сводить к идеологии, политике и репрессиям, а нужно обра­щать внимание на такие значимые составляющие тоталитаризма, как монополизация собственности, милитаризация экономики и социальной жизни.

Убеждение в том, что тоталитаризм - феномен массового сознания, поддержал В. И. Михайленко. По логике рассуждений последнего, сила тотали­тарного режима заключается в опоре на массы, в использовании тоталитарных архиатипов массово­го сознания в достижении консенсуса между ре­жимом и массами.

На этом же акцентировал внимание Ю. А. Афа­насьев: «.сталинский режим - это тот же самый народ, который сам себя уничтожал и который стал как бы соучастником преступлений этого режима. Провести грань и сказать, вот - жертвы, а вот па­лачи, нельзя. Каждый из нас и палач, и жертва».

Свою точку зрения на предмет истоков тотали­таризма высказал В. В. Журавлев. Он их усматри­вал не столько в психологии военного коммунизма, сколько в упрочении начал нэпа. Сильная личность в этот период, считал ученый, становилась гаран­том преодоления противоречий в глазах как кон­сервативных и реакционных сил, так и части ради­кально настроенных слоев общества, не говоря уже о промежуточных слоях, привыкших в грубой уравнительности видеть синоним социальной справедливости.

На сегодня можно говорить о большом количе­стве статей и первых монографических исследова­ниях, а также кандидатских и докторских диссер­тациях по проблеме тоталитаризма.

Фундаментальностью отличается труд коллек­тива авторов под руководством Я. С. Драбкина и Н. П. Комоловой «Тоталитаризм в Европе ХХ ве­ка», опубликованный в 1996 г. В работе дан всеох­ватывающий и многоплановый анализ различных форм тоталитаризма ХХ века, истории становле­ния, развития и крушения этих режимов. На регио­нальном уровне также значительное число иссле­дователей поддержали концепцию тоталитаризма.

В современной западной историографии цен­тральное место в концепции тоталитаризма зани­мает сравнительная характеристика фашизма и сталинизма. В 1991 г. У. Лакер (США) выпустил книгу «Россия и Германия. Наставники Гитлера». В издательстве Кембриджского университета вы­шел сборник «Сталинизм и нацизм: сравнение дик­татур» под редакцией Я. Кершоу и М. Левина. В 2002 г. Ф. Кокен (Франция) опубликовал статью «Размышления об отождествлении стали­низма с гитлеризмом».

В работах зарубежных авторов выявились двоякого рода тенденции. Одни стремились к ото­ждествлению сталинизма и фашизма, другие, от­мечая сходства режимов, одновременно показыва­ли и их принципиальное отличие. В частности, Ф. Кокен отметил: сближение сталинизма с гитле­ризмом представляется пропагандистской форму­лой, навеянной временем «холодной войны». Ученый убежден, что сталинизм является наследником старорежимной России, сельской, иерархической и авторитарной, в которой идеоло­гическая власть и власть политическая шли рука об руку, и его итоги не могут оцениваться как ис­ключительно отрицательные.

Многие отечественные исследователи под­держали сравнительный подход в характеристике сталинизма и фашизма. Но одни видели при многих сходных чертах (общая мессианская моно­идеология, единственная партия и харизматиче­ский вождь, массовые репрессии, монополия на информацию, преследование инакомыслящих, централизованная, управляемая государством эко­номика) совпадение содержания (типа) при разных формах [35, с. 13]. Другие же настаивали на раз­личии типов, а не только форм.

Ю. Г. Сумбатян характеризует тоталитаризм как определенную социальную систему, общест­венный организм с присущим ему насильствен­ным политическим, экономическим и идеологиче­ским господством бюрократического партийно-государственного аппарата во главе с вождем над обществом и личностью, подчинением всей обще­ственной системы господствующей идеологии и культуре. Исследователь убежден, что тота­литаризм является целостной социальной систе­мой и искать в его рамках отдельные системы не­правильно. Различаются не две системы, а две ос­новные формы тоталитаризма - праворадикальная (фашистская) и леворадикальная (коммунистиче­ская).

По мнению Ю. Г. Сумбатяна, в сталинский период происходит утверждение государственного социализма, который, по сути, предполагает соци­альную отчужденность человека, его отстранение от средств производства, власти и установление монополии бюрократического партийно-государ­ственного аппарата, спаянного с охранно-репрессивной системой.

В свою очередь, А. П. Бутенко утверждал: «каждому типу тоталитаризма присуща своя особая органическая взаимосвязь и связь основ­ных черт». Именно этим определяется своя особая логика развития, возникновения и ги­бели тоталитаризма данного типа, но и прямая не­совместимость разнотипных тоталитаризмов, воз­можность их столкновения и борьбы не на жизнь, а на смерть. Каждый режим решает сходными по­литическими методами и средствами свои собст­венные политические задачи, стремится к своим политическим целям, определяемым характером общественного строя.

А. Мерцалов и Л. Мерцалова в работе «Стали­низм и война» констатировали наличие ряда об­щих черт сталинизма и фашизма (гитлеризма), но при этом не согласились с тезисом о совпадении систем, во главе которых стояли Сталин и Гитлер. Отличия настолько существенны, считают ученые, что о тоталитаризме может идти речь лишь как о ложном идеологическом построении.

Мерцаловы убеждены, что нет необходимости применять термин «тоталитарный» в смысле «ав­торитарный» и выделять из этого ряда режимы, связанные с именами Сталина, Гитлера, Муссоли­ни и им подобных вождей.

Уязвимость концепции тоталитаризма истори­ки видят в алогизмах. Если сталинизм и фашизм произрастают из одного корня, почему между ни­ми происходит самый острый конфликт XX в.? Почему выбор старых элит в 1933 г. выпал на фа­шистов, если между нацистами и коммунистами не было никакой разницы?

Соглашаясь с оценкой Мерцаловых тоталита­ризма как доктрины, не способной полностью объ­яснить ситуацию в СССР в 1930-е годы, следует отметить уязвимые места их критических замеча­ний. Действительно, самый острый конфликт XX века разразился между Германией и Советским Союзом. Но вопрос могли ли к этому прийти ста­линизм и фашизм, «произрастающие из одного корня» больше звучит риторически, он не означает однозначно отрицательного ответа. Достаточно вспомнить историю Первой мировой войны, где конфликтующие стороны «произрастали» из таких общих корней, как принадлежность к одной систе­ме, одному континенту. Это были страны, входив­шие в число лидеров экономического развития. Значительная часть их жителей исповедовали одну религию. Однако все это вместе взятое не стало фактором исключения Первой мировой войны, са­мого сурового испытания первой трети XX века. В более полном объеме объясняет причины столкно­вения фашизма и сталинизма методология цивилизационного подхода.

Что касается замечания Мерцаловых об отсут­ствии необходимости применять термин «тотали­тарный» в смысле «авторитарный» и сходстве трактовки этих понятий во многих работах. Отчас­ти это так, но в то же время, в ряде случаев, авторы этих доктрин говорят об отличиях тоталитаризма от авторитаризма на предмет невмешательства по­следнего в экономику и необязательности приме­нения силы в отношении народа. Также отмечает­ся, что авторитаризм может служить мостиком как к тоталитаризму, так и к демократии.

Появившейся тенденции к отождествлению сталинизма и фашизма противопоставляет свою позицию С. Кара-Мурза. Он дает сравнительную характеристику этим явлениям в первой части сво­ей книги «Советская цивилизация». Исследователь доказывает, что сталинизм и фашизм - это совер­шенно разные явления, лежащие на двух разных цивилизационных путях развития. Сущность фа­шизма он видит не в вывертах и зверствах нацизма, а в самой уверенности, что человечество не едино, а подразделяется на сорта, на высшие и низшие ра­сы.

Фашизм - это болезнь всей западной цивили­зации, которая не излечена и грозит проявиться в новых формах. По мнению С. Кара-Мурзы, исто­рию 30-х гг. нельзя понять, не учтя, что Вторая мировая война изначально готовилась в Германии как война на уничтожение славян. Отсюда он де­лает вывод, что сталинизм - это особое специфи­ческое состояние военного быта. Советский тота­литаризм был слишком жесток и ужасен, так как лишних денег для смягчения шока не было, но с точки зрения судьбы России (СССР), он был луч­шим (в конце 20-х гг.) выбором. Именно поэтому он принимается народом.

Многие сторонники концепции модернизации и социальной истории справедливо обращают внимание на ряд существенных отличий стали­низма и фашизма: разные идеологии; средства, применяемые Гитлером и Стали­ным, могли казаться похожими, но сами их цели были диаметрально противоположными; режимы пришли в разных условиях к вла­сти; нацистское насилие было направлено про­тив других народов, в то время как сталинские ре­прессии осуществлялись главным образом против собственного.

А. К. Соколов полагает: «Сами представления о власти в советский период совершенно не сов­падают с упрощенными схемами «тоталитарного общества». Рамки тоталитаризма слишком узки для социальной истории, считает исследователь. Эта теория не позволяет объяснить истоки и причины социальной поддержки, оказы­ваемой власти в различных общественных слоях, созидательную энергию, охватившую общество, возрастание его сложности и многомерности неза­висимо от действий власти.

Заслуживает поддержки и отрицание А. К. Со­коловым тезиса, вытекающего из концепции тота­литаризма, что в 1930-е годы власть полностью подавила общество, сделав людей послушными винтиками своих властных притязаний. Присущие любой власти тоталитарные тенденции не могут полностью реализоваться никогда и ни при каких условиях. «Поэтому - утверждает историк - тео­рия тоталитаризма, систематически примененная, показывает ее неприемлемость в приложении к советской истории».

Исследователи обратились к выяснению места тоталитаризма в сопоставлении с другими поли­тическими режимами. По мнению А. П. Бутенко, авторитаризм характеризуется тремя существен­ными чертами: концентрацией власти в руках од­ного лица или одной ветви власти (чаще исполни­тельной), существенным сужением роли предста­вительной власти и ее институтов, сведением к минимуму роли оппозиции и автономии различ­ных политических систем, резким свертыванием демократических, политических процедур.

На широкую социальную опору тоталитаризма обращают внимание А. С. Сахаров, С. Кара-Мур­за, В. С. Толстиков, Б. Р. Лопухов, Р. Скидельски, В. И. Михайленко.

В литературе существует противопоставление тоталитаризма и демократии как антиподов. Дан­ная позиция характерна для Ю. Г. Сумбатяна, И. В. Павловой. В свою очередь, В. И. Михай­ленко и В. П. Булдаков в этом видят политические пристрастия авторов. В частности, В. И. Михайленко пишет: «Концепция «тоталита­ризм - антипод любой демократии» объясняется тем, что исследователи при изучении тоталитар­ных феноменов прибегают к однобокому изучению источников - к трудам антитоталитаристских авто­ров, оставляя «за скобками» труды оппонентов ли­беральной демократии - традиционалистские или тоталитаристские источники и историографию».

Нельзя не согласиться с выводом ученого, что дифференциация историографии по политическим направлениям утратила свое значение. В. И. Ми- хайленко пришел к выводу, что китайской стены между тоталитарной и нетоталитарной формами организации обществ практически не существует. По его версии, научно более корректно установить антитезы: либеральный - тоталитарный; либераль­ная демократия - тоталитарная демократия, либе­ральный режим - тоталитарный режим. Во всех случаях речь идет о сопоставлении идеальных мо­делей. О Советском Союзе как нормальном то­талитарном обществе писал В. Э. Шляпинтох.

В свою очередь, хотелось бы дополнить этот вывод уточнением, что в реальной исторической практике такого рода идеальные конструкции про­сто не существуют. Посему как идеальная либе­ральная модель зачастую разбивается о рифы на­циональных интересов, так и идеальная тоталитар­ная модель не может объяснить феномен творче­ской активности масс, общий рост образования и культуры на протяжении 1930-х гг.

В коллективной работе «Тоталитаризм в Евро­пе ХХ века. Из истории идеологий, движений, ре­жимов и их преодоления» можно увидеть схожую мысль: «Даже в самых демократических структурах рассеяны «тоталитарные» семена. Не случайно Ол- дас Хаксли выводил свой «дивный новый мир» из современной ему капиталистической либеральной демократии».

В центре дискуссии стоял вопрос и о критери­ях наличия или отсутствия тоталитаризма, напря­мую связанный с хронологией этого явления. Сис­тематизировав ответы на этот вопрос, можно вы­делить три основных подхода. В первом случае ис­следователи в качестве критерия рассматривают наличие 5 - 6 основных признаков (иногда их до­полняют уточняющими обстоятельствами). Во втором - речь идет об общем состоянии прав и свобод граждан в обществе.

Более убедительно в этом отношении мнение А. П. Бутенко, который утверждает: «...Объектив­ный критерий наличия или разрушения тоталита­ризма комплексный, он включает в себя, во-первых, анализ условий, констатацию наличия ор­ганической целостности, взаимосвязанной систе­мы основных черт или элементов тоталитаризма; во-вторых, как результат этого - характер поло­жения индивида в обществе, степень подчиненно­сти его граждан сильным мира сего». Именно третья точка зрения позволяет избежать распространенной ошибки расширительной трак­товки хронологии тоталитаризма. С учетом вышеобозначенных критериев можно вести разговор о периоде рубежа 1920-1930-х гг. и до середины (первой половины) пятидесятых.

В. П. Островский и А. И. Уткин становление то­талитарного режима связывают с 1934 г., А. А. Да­нилов и Л. Г. Косулина с концом 1920-х гг. А. В. Бакунин считает, что «в России с первых ме­сяцев Октябрьского переворота закладывалось не свободное демократическое государство, а типич­ный тоталитарный режим со всеми присущими ему признаками». В этом же ключе вы­сказались В. П. Наместников-Счастливый, И. В. Павлова, Ю. И. Стецовский. С. И. Лунев вы­делил три этапа тоталитаризма в 70-летней исто­рии СССР.

Заметив, что в литературе несколько туманно очерчены границы тоталитаризма, С. Кара-Мурза убежден: «тоталитаризм - это то состояние со­ветского строя, при котором СССР провел коллек­тивизацию и индустриализацию, подготовку к войне, и саму Отечественную войну, и послевоен­ное восстановление». Он очерчивает время советского тоталитаризма 1930 - 1940-и го­дами. Ю. И. Игрицкий также считает, что совет­ское государство не на всех стадиях было тотали­тарным.

Ученые по-разному трактуют время перехода от тоталитарной советской системы к авторитар­ной. Одни полагают, что это произошло в 1960-е гг. (время «оттепели»), другие называют 1970-е гг.

А. Искендеров говорит о более чем 70-летнем существовании тоталитарного режима.

П. Быков и С. А. Сидоров настаивают: после смерти И. В. Сталина «началась другая эра, другой тоталитаризм». По Ю. Н. Давыдову, «тоталитарные структуры» постсталинского пе­риода «порядком подгнили».

С вышесказанным можно согласиться отчасти. Это не означает, что до конца 1920-х или после 1953-1956 гг. не было каких-либо признаков тота­литаризма, но целостность их одновременного существования была нарушена. Например, после 1953-1956 гг. происходит некоторая демократиза­ция общественной жизни, системы управления на­родным хозяйством, но сохраняются прежние формы собственности. Данные обстоятельства свидетельствуют о состоянии переходности в жиз­ни общества. Это вполне закономерно, так как це­лостность всех признаков была утрачена и, наобо­рот, некоторые признаки авторитаризма и демо­кратии вполне себя проявили.

Широкие научные контакты с российскими ис­следователями установили ученые Рур- университета в г. Бохуме. При их поддержке про­ведены были крупные исследования и конферен­ции. В 2001 г. в Москве состоялась Международ­ная конференция «Преодоление прошлого и новые ориентиры переосмысления: опыт России и Герма­нии на рубеже веков».

Большой вклад в разработку концепции тота­литаризма внесли авторы серии, выходящей под эгидой Западносибирского центра германских ис­следований (ЗСЦГИ). Эта организация была созда­на в 1999 г. и объединяла преподавателей, научных сотрудников, аспирантов и студентов вузов Бар­наула, Кемерово, Новосибирска и Томска. Ответ­ственными редакторами серии являлись председа­тель центра, профессор Ю. В. Галактионов и про­фессор Рур-университета г. Бохума Бернд Бонвеч.

К 2003 г. вышло три выпуска материалов: «Германия и Россия в ХХ веке: две тоталитарные диктатуры, два пути к демократии» (Кемерово, 2001); Библиографический указатель (Кемерово, 2001); «Тоталитарный менталитет: проблемы изу­чения, пути преодоления» (Кемерово, 2003). Пер­вый и третий выпуски были опубликованы по ито­гам международных конференций в 2000 и 2001 гг. В первой приняли участие более 60 ведущих рос­сийских и немецких историков, во второй - более 70.

Доклады были посвящены методологии иссле­дования феномена тоталитаризма, сравнительной характеристике тоталитарных режимов, тоталитар­ному менталитету и путям его преодоления. Среди участников конференций были ученые из Москвы, Перми, Новосибирска, Томска, Барнаула, Кемеро­во, Бохума. На конференции 2001 г. прозвучали доклады историков, философов, политологов, культурологов, филологов и юристов. По мнению В. И. Михайленко, З. Г. Соловьева, Л. М. Борботько, В. В. Войтова, Э. М. Мирского и других участников форума, на современном этапе концепция тоталитаризма не исчерпана в научном смысле, наоборот, произошло усложнение видения исторического феномена.

Научные конференции, посвященные пробле­мам тоталитаризма, состоялись в Великом Новго­роде, Перми, Томске и других городах.

Дискуссия о концептуальных истоках оценки 1930-х гг. отечественной истории отразилась и на содержании учебной литературы. В 1999 г. Госу­дарственный комитет Российской Федерации по высшему образованию рекомендовал в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению и специ­альности «История» коллективную работу «История России ХХ век» под редакцией член-корреспондента РАН А. Н. Сахарова, доктора исторических наук В. П. Дмитренко, академика РАН А. П. Новосельце­ва. Автором пятой главы третьей книги, посвящен­ной 1930-м годам, являлся М. М. Горинов. Пытаясь определить общую доминанту, направление разви­тия советского общества, он пришел к выводу, что в этот период происходила болезненная, мучительная трансформация «старого большевизма» в нечто иное. И далее: «...по всем линиям происходит естественный, здоровый процесс реставрации, вос­становления, возрождения тканей русского (россий­ского) имперского социума. Технологическая мо­дернизация все больше осуществляется на основе не разрушения, а сохранения и развития базовых структур традиционного общества-артели (совет­ский аналог - колхоз, бригада), патерналистской государственности».

Таким образом, М. М. Горинов избежал ис­пользования терминов «сталинизм» или «тотали­таризм», кратко обозначив принципиальный вы­вод о преемственности в развитии государствен­ности ХХ века относительно предыдущего этапа. Более того, имперская линия развития названа «естественной и здоровой». Тему, начатую М. М. Гориновым, продолжил А. С. Сенявский. Отметив высокий темп урбани­зации в 1930-е гг., он считал, что общественная нестабильность, связанная с этим процессом, должна была быть компенсирована жесткой госу­дарственной системой. Ценности существования, выживания социального (в данном случае государ­ственного) организма, как правило, считает автор, оказываются более значимыми, нежели интересы и ценности тех или иных социальных групп. Здесь лежит ключ к возникновению общественно- политических моделей, которые очень условно можно назвать как «правый и левый тоталитаризм», или к отчетливой тенденции тоталитаризации (хотя бы и временной, ситуационной) большинства стран, осуществлявших урбанизационный переход.

А. С. Сенявский не отрицает, что сторонники концепции тоталитаризма «схватили» некоторые сущностные моменты советского режима, но в то же время он видит в этой позиции и односторон­ний негативизм, проявляющийся в обозначении «антиценности» индивидуалистического западно­го сознания. В результате появляется пристраст­ная оценка «всех режимов, подводимых под эту категорию, а тоталитаризм стал синонимом «ми­рового зла», выйдя далеко за рамки науки. Ученый считает, что «красный тоталитаризм» не был только насилием над обществом. Он не изменил основного направления развития ни российского общества в целом в рамках техногенной цивили­зации, ни урбанизационного процесса: он придал им особую форму и задал форсированный темп. В результате был сделан экономический рывок, но не решены вопросы человеческого существования.

В русле интересующей проблемы следует выде­лить условность принятия термина «тоталитаризм». Причем академическое издание делает акцент на объяснительной стороне вопроса в рамках концеп­ции модернизации стран второго эшелона. Это на­правление получило в литературе условное назва­ние «модернизаторско-ревизионистское». Его сто­ронники (В. П. Дмитренко, М. М. Горинов, А. С. Синявский и др.) исходят из представления, что Октябрь - пролетарская революция, Сталин - «аберрация» (отклонение от нормы) ленинской нормы, советский режим при всей его социалисти­ческой риторике и мрачном сталинистском про­шлом фасаде - основа для «развития»: индустриа­лизации, урбанизации и массового образования. Часть «ревизионистов» пришла к заключению о де­мократических корнях сталинского пятилетнего плана, а сложившийся советский строй представлял собой взаимодействие «групп интересов».

Второе, достаточно широко представленное в учебной литературе направление можно называть «тоталитарным». Его представители выстраи­вают свои рассуждения в следующем ключе: Ок­тябрьская революция 1917 г. - заговор и перево­рот, осуществленный монолитной большевистской партией; сталинизм - органичный результат лени­низма, советская система тоталитарная, держав­шаяся на терроре и лжи, с точки зрения морали идентична фашизму. Полностью принимает термин «тоталитаризм» М. Н. Зуев. В его учебнике для вузов 1998 г. обо­значен раздел «Советская государственность в пе­риод сталинизма». 1945-1955 годы названы «апо­геем сталинизма». Автор предлага­ет использовать определение «авторитарно- тоталитарная система власти» и «тоталитарная мо­дель общества», которые, по его мнению, устано­вились на рубеже 1920-х - 1930-х гг. Вышеназван­ные термины практически не расшифровываются. Вызывает вопросы определение «авторитарно- тоталитарная» система. У родоначальников и зна­токов теории тоталитаризма такие сочетания от­сутствуют. З. Бжезинский, Х. Арендт, Ф. Нойман разделяют понятия «авторитарные», «тоталитар­ные» и «демократические» режимы. Данный тер­мин скорее запутывает, а не объясняет явление.

Практически отсутствует разграничение поня­тий «авторитарный» и «тоталитарный» режим в учебнике «Наше отечество. Опыт политической истории». Иной взгляд на предмет рассматриваемой темы характерен для авторов учебника истфака МГУ «История России с древнейших времен до наших дней». А. С. Орлов, В. А. Георгиев, Н. Г. Георгие- ва, Т. А. Сивохина, заметив, что многие отечест­венные и зарубежные историки считают возмож­ным говорить о том, что в 1930-е гг. в СССР сфор­мировалось тоталитарное общество, сами исполь­зуют понятия «культ личности Сталина», «режим личной власти Сталина», «командно-администра­тивная система». Период 1930-х гг. подается как сложный и противоречивый, с присущей ему сис­темой государственного социализма (жесткого планирования, распределения и контроля во всех сферах хозяйственной деятельности).

Таким образом, краткий обзор учебной лите­ратуры свидетельствует как о плюрализме в оцен­ке 1930-х гг., так и о неустоявшихся определениях этого периода. Причем некоторые дефиниции («авторитарно-тоталитарная система», «тотали­тарное общество») заведомо неприемлемы для большинства исследователей, несут в себе повто­ры и противоречия, способны скорее запутать, чем прояснить вопрос. Взвешенной, аргументирован­ной, а самое главное, объясняющей, выглядит концепция модернизации учебника «История Рос­сии. ХХ век» издательства РАН.

Таким образом, применительно к концепции тоталитаризма можно констатировать переосмыс­ление содержания, освобождение от политической конъюнктуры, усложнение видения исторического феномена. Многие историки отказались от пропа­гандистского варианта модели тоталитаризма, придав самому термину конкретный истории

Кузнецов И. С. Эволюция сталинской мобилизационной модели: