Греко-римская философия 6 страница
Довольно подробно останавливается Платон на перечислении преступных действий и соответствующих им наказаний. В этом отношении Платон мало уклоняется от того, что содержалось в законодательстве Солона.
Говоря о судоустройстве, Платон выставляет принцип различия процесса гражданского и уголовного: "Есть два судилища: одно, когда частный человек обвиняет в обиде частного и требует правосудия; другое, когда кто, ввиду общего интереса, нарушаемого кем - либо из граждан, вступается за общее дело"*(170). Дела первого рода начинаются третейским судом: "Обвиняющие друг друга должны, прежде всего, обратиться к ближним своим, друзьям и лицам, лучше всего знающим спорное дело". И это судилище, назначенное самими спорящими сторонами, есть самое священное. Если, однако, здесь не состоится соглашение, то частное дело переходит на рассмотрение судей, избираемых населением. Наконец, высшей апелляционной инстанцией является суд, избранный из лучших представителей от самого правительства. Что касается дел публичных, то "они необходимо подлежат суду всего народа, потому что все бывают обижены, когда кто наносит обиду государству".
_ 10. Аристотель
Литература: Thuret, Etudes sur Aristote, 1860; Dareste, La science du droit en Grece, 1893; стр. 163-298; Van der Best, Platon et Aristote, essai sur les commencements de la science politique, 1876; Gildebrand, Geschichte und System der Rechts - und Staatshilosophie, т. I, 1860, стр. 250-498, Oncken, Die Staatslehre des Aristotles, 2 в. 1870 и 1875; Siebeck, Aristoteles, 1899 (рус. перев. 1903); Gercke, Aristoteles und Athen; Grote, Aristotle, 2 т. 1872; Wallace, Outlines of the philosophie of Aristotel. 1883.
I. С начала IV века до Р. Хр. в Греции образуются две школы, идущие от Сократа и в то же время диаметрально противоположные по характеру своего учения. Это циническая (Антисфен) и киренайская (Аристипп). Обе они имеют общий исходный пункт в воззрении, что счастье человека, составляющее цель его жизни, состоит в возможно полном удовлетворении потребностей.
С точки зрения циников, чем у человека меньше потребностей, тем легче их удовлетворить, тем достижимее счастье. Практический вывод тот, что человек должен по возможности ограничить круг своих потребностей. Так как потребности создаются общественной и государственной жизнью, то человек должен держаться как можно дальше от других людей. В известном анекдоте о том, как циник Диоген просил Александра Македонского не заслонять ему солнца, выражена аллегорически та мысль циников, что государство, предлагая человеку ряд новых благ, лишь отдаляет человека от природы. Понятно, что отношение циников к вопросам государственной и правовой жизни должно было быть совершенно отрицательным.
Иное решение этического вопроса дает киренайская философия. Если достоверны только наши ощущения, среди которых отличаются приятные и неприятные, то счастье человека будет тем полнее, чем больше количественно и выше качественно испытываемые им наслаждения. А для этого необходимо расширение и утончение потребностей. Благоразумие является руководителем человека в деле развития потребностей и нахождения способов их удовлетворения. Логически следовало бы ожидать, что киренайская школа придаст огромное значение общественной жизни, как среды, в которой развиваются потребности, и государству, как условию разумного направления этих потребностей по пути их удовлетворения. Но совершенно непоследовательно киренаики приходят к практическому выводу циников и предлагают человеку держаться по возможности дальше от государственных интересов.
То и другое воззрение стоят вполне на почве индивидуальной этики. Как для циников, так и для киренаиков общество и государство не составляют условия для нравственного усовершенствования. Может быть, однако, что человек не в состоянии отрешиться от общества, если он по природе существо общительное. Человеку нельзя сделаться чуждым того, что составляет его природу.
Исследование общественной жизни, постановка новых идеалов могли ожидаться теперь, в IV веке до Р. Хр., не со стороны философов, отрицавших, подобно Сократу и его ученикам, пользу научного знания, и не со стороны простых подражателей иноземным порядкам*(171), а со стороны ученых, проникнутых духом положительного знания. Не поверили ближайшие потомки великому учителю, будто геометрия полезна только для измерения полей, и пошли далеко по пути научного исследования. В Греции IV века до Р. Хр. - время высшего развития и выдающихся успехов науки. Математика, как твердая опора против скептицизма, география, расширившая поле зрения узко - национальных эллинов, естествознание, давшее огромный новый материал для мысли, развившаяся на его почве медицина - все это вызвало целый переворот в миросозерцании греков. От размышлений о мире и жизни перешли к изучению их.
В этот исторический момент появляется величайший греческий ученый и мыслитель, Аристотель.
II. В городе Стагире, близ Афона, в семье врача Никомаха, бывшего весьма близким ко двору македонского царя Аминты, родился в 384 году до Р. Хр. Аристотель. Семья эта принадлежала к роду, излюбленной профессией которого была медицина. Благодаря этому обстоятельству, Аристотель с малых лет проникся интересами и методами естественных наук.
Рано осиротев, юноша 17 лет устремился (367 г.) в Афины, этот умственный и художественный центр Греции. Здесь он стал усердным учеником Платона, несмотря на то, что домашняя подготовка нисколько не соответствовала поэтическому тону философии Платона. Но первоначальные научные симпатии, вынесенные из дому; и природный гений не дали Аристотелю превратиться в слепого последователя афинского философа. Оставаясь в Афинах при Платоне до самой смерти последнего (347 г.), Аристотель уклонился от того направления, куда тянул его учитель, пошел путем, преднамеченным семейными традициями и новым научным движением. Нельзя лучше выразить различие направлений ученика и учителя, чем это сделал Рафаэль в своей картине "Афинская школа": с одной стороны, Платон с воспламененным лицом, горящим взглядом, простирает свой указательный палец к небу, с другой - спокойный и холодный Аристотель указывает рукою вниз на землю*(172). При таком разногласии трудно не верить сохранившимся рассказам о возникших между учителем и учеником разногласиях. Уважение, которое сохранял всегда последний к первому, свидетельствует лишь о его беспристрастии, о благодарности за все данное Платоном и о преклонении перед гениальной личностью учителя.
После смерти Платона Аристотель переселился в Малую Азию, к одному из мелких государей, с которым даже вступил в свойство, женившись на его племяннице. Смерть этого государя заставила Аристотеля переселиться в Митилену на Лесбосе.
В это время известность Аристотеля, а также его фамильные связи с македонским двором, побудили Филиппа пригласить его воспитателем к 13 - летнему сыну Александру (343 г.). Что именно дал великий учитель своему не менее великому ученику, трудно сказать. Но особенной нравственной близости между ними не установилось, тем более, что на третий год Александр был отвлечен уже государственными делами. Позднее Александр не раз оказывал материальную поддержку научной деятельности Аристотеля, посылал ему коллекции из Азии.
Освободившись от воспитательной обязанности, Аристотель возвращается в Афины, где создает уже свою школу, перипатетиков*(173), в лицее. Здесь философ преподавал все отрасли знания: логику, психологию, ботанику, зоологию, астрономию, метереологию, землевладение, этику, экономию, государствоведение. В его лице наука приобрела одного из тех немногих, которые совмещали в себе все современное знание, притом освещенное одним философским мировоззрением. Таких энциклопедистов, как Аристотель, история знала немного. Притом это был настоящий основатель школы, организатор научных исследований. Под его руководством учениками был собран огромный материал по естествоведению и обществознанию. Достаточно сказать, что его школа составила описание 158 конституций государств, а также описание законов различных стран*(174).
Смерть Александра и возмущение эллинского духа против иноземной гегемонии заставили воспитателя македонского царя покинуть Афины и свою школы. Он переселился в Халкиду на остров Эвбее, где вскоре (323 г.) и умер от болезни.
III. Сохранилось предание, будто наследники любимого ученика Аристотеля, Теофраста, ввиду поползновений пергамского царя присвоить себе оставшиеся после философа записки, спрятали их в сыром подвале, где они пробыли около столетия. По извлечении их на свет они оказались настолько испорченными, что точное восстановление текста аристотелевских произведений стало уже невозможно.
Допустим, что рассказ этот может относиться только к неизданным сочинениям Аристотеля, к лекциям и заметкам, допустим, что рассказ этот не более как вымысел. Все же приходится признать, что литературное наследие Аристотеля возбуждает не менее сомнений, чем произведения Платона. Сочинения Аристотеля, ныне известные, соединенные в сборник Андроником Радосским в первой половине первого века по Р. Хр., следовательно, спустя три с половиной столетия после смерти автора. Остается спорным, все ли попало в этот сборник и не попало ли чего лишнего.
Многих сочинений Аристотеля, на которые имеются несомненные указания, у нас нет, как напр. знаменитого сборника конституций. И дошедших произведений не все оказываются полными и исправными; так, напр., неоконченной является "Политика" и притом с совершенно перепутанной последовательностью глав*(175). Остается невыясненным также соотношение некоторых сходных по содержанию произведений, напр. соотношение между тремя этиками: "Этика Никомаха", "Этика Эвдема" и "Большая этика". Сомнительна подлинность некоторых сочинений, приписываемых Аристотелю, ввиду того, что в Лицее литературная работа производилась не одним учителем; так, напр., можно сомневаться, сам ли Аристотель составил тот отрывок, который известен ныне под названием "Афинское государство".
Некоторые сочинения Аристотеля создали ему славу стилиста, между тем как дошедшие до нас произведения не оправдывают вовсе этой похвалы. Это находит себе объяснение в том, что Аристотель одни из своих работ предназначал для публики, сам издал их, и потому подверг тщательной обработке. Большинство же дошедших до нас сочинений, в том числе "Политика", должны быть отнесены к разряду записок, составленных в целях преподавания, а потому не подвергшихся литературной обработке.
К философии права, кроме "Политики"*(176), имеет отношение "Этика"*(177) и "Риторика"*(178).
VI. Аристотель отвергает платоновский мир идей, который существует будто бы независимо от постигаемых чувствами предметов. Если идея есть сущность предметов, то мыслимо ли, чтобы она существовала отдельно от того, сущность чего она составляет. Мир идей ничем не доказывается. Не зная отношения между идеями и чувственно воспринимаемыми предметами, мы не разрешает задачу познания мира, мы лишь усложняем ее. По воззрению Аристотеля идеи или родовые понятия существуют не вне вещей, а в них, как форма.
Форма, хотя и мыслится отдельно от материи, но в действительности существует всегда вместе с нею. Материя же без формы и немыслима даже. Материя - это то, из чего может образоваться вещь, форма - это материя, превращенная в вещь.
Отношение между материей и формой, возможностью (potentia) и осуществлением (actus) составляет процесс вечного движения, вечного развития. Материя содержит в себе возможность осуществления формы, форма есть осуществленная материя. Семя содержит в возможности растение, глыба мрамора - будущую статую. Растение и статуя - это осуществленные в действительности семя и мрамор.
Какую бы форму ни имела вещь, она в то же время составляет возможность новой формы. Семя есть растение в возможности, растение - дерево есть семя в осуществлении; в то же время дерево есть в возможности строительный материал, даже строение. В одном существующем содержится in potentia другое, все существующее представляет in actu то, что содержалось уже в прежде существовавшем мире, по такому представлению, является в состоянии постоянного превращения и развития.
Принятие материей формы происходит под влиянием цели. Целесообразность есть главное начало движения и процесса развития.
V. Можно было ожидать, что такой всесторонний ученый даст новое методологическое направление в области обществознания. Действительно, при изучении социальных явлений Аристотель пользуется наблюдением, которое он привык применять при изучении явлений внешнего мира. Он рекомендует даже при наблюдении переходить всегда от простого к сложному*(179). В его расположении был огромный материал, дававший ему возможность подмечать тонкое различие в общественных явлениях.
И, тем не менее, едва ли правильно противопоставлять рационализму Платона позитивизм Аристотеля. Различие между этими двумя мыслителями скорее в степени, чем в существе. Аристотель более связан фактами, чем Платон, Аристотель более склонен изучать существующее, чем долженствующее, у Аристотеля слабее полет фантазии, нежели у Платона. Разделяя науки на теоретические, практические и поэтические, Аристотель, при изучении общественных явлений, постоянно смешивает точки зрения теоретическую и практическую. Мало соответствует признанию его позитивистом и телеологическая точка зрения, которая играет такую видную роль в миросозерцании Аристотеля.
Явления общественной жизни исследуются Аристотелем в "Этике" и "Политике". Каково же их соотношение? Некоторые склонны думать, что "Этика" дает правила индивидуального благополучия, "Политика" - правила общественного поведения. Другие полагают, что центр тяжести заключается в добродетели, составляющей предмет "Этики", тогда как "Политика" имеет в виду лишь средства осуществления добродетели. Аристотель определяет соотношение между "Этикой" и "Политикой" следующим образом. "Все науки, все искусства имеют своей целью благо; высшее из этих благ должно быть предметом высшего знания. Таким знанием является политика. Благо в политике - это справедливость, другими словами общее благо"*(180). Эта высшая, основная наука "определяет, каковы знания, которые необходимы для существования государства, а потому должны быть изучаемы гражданами"*(181). Этика есть часть политики, насколько нравственность составляет одно из явлений общественной, а по мнению греков, - государственной жизни.
Аристотель допускает в своих сочинениях как исследование существующего, так и назначение долженствующего. "Очевидно, одна и та же наука изучает, каково наилучшее государственное устройство, а также и то, какова природа этого устройства"*(182). Долженствующее Аристотель понимает в двояком смысле, абсолютного и относительного, что опять - таки мало согласуется в позитивной точкой зрения. Вопрос о наилучшем государственном устройстве может быть разрешаем или со стороны абсолютно лучшего строя или со стороны относительно лучшего, применительно к образующим его элементам*(183). Точно также превосходство законов определяется двояким образом: закон может быть наилучшим при данных условиях или безусловно*(184).
Крупным достоинством "Этики" и "Политики" Аристотеля является систематическое изложение общественных наук. Он отказался от художественной формы диалогов, принятой в Академии, и принял научную форму, построенную на логической последовательности. Отныне его манера изложения стала образцом.
VI. Этическое учение Аристотеля построено на психологическом основании.
Природа человека заставляет его избегать всего того, что угрожает страданием, и искать всего того, что обещает удовольствие*(185). Удовольствие дает содержание жизни, которую все существа стремятся сохранить. Именно самосохранение заставляет их стремиться к удовольствию*(186).
Качество нашего поведения определяется удовольствием или страданием, которые сопровождают наши действия и следуют за ними*(187). Счастье есть та цель, которая руководит нашими действиями. Добродетель, имеющая в основе это различие удовольствия и страдания, есть направление нашего поведения наилучшим образом к счастью*(188).
Все, что служит средством достижения цели, есть благо. Средство достижения высшей цели, в которую сливаются все прочие цели, - счастие составляет высшее благо*(189). Таким благом нельзя, конечно, признать внешние блага, как богатство, общественное положение, знатность, красота. Но, если они не обеспечивают еще, сами по себе, счастия, - они составляют условие его достижения. Обладание внешними благами не есть еще счастье, но счастье недостижимо без внешних благ. Человек не может быть счастлив, если он безобразен, низкого происхождения или одинок*(190).
Высшее благо заключается в самой добродетели, которая есть ничто иное, как руководимая разумом деятельность*(191). Пассивность никогда не дает счастия. В дополнение к сократовскому положению, что лучше терпеть зло, чем причинять его другим, Аристотель выдвигает положение, что лучше делать добро, чем принимать его от других.
Соответственно делению души на две части, разумную и волевую*(192), Аристотель делит добродетели на головные (дианоэтические) и сердечные (этические). К первой группе относится мудрость, благоразумие, ко второй - мужество, щедрость, великодушие, справедливость и др.*(193). Добродетель первого рода почти всегда является результатом образования, обучения. Добродетель же второго рода является последствием привычного образа действий*(194). Поэтому Аристотель совершенно не разделяет мнения Сократа, будто добродетель всецело сводится к знанию, будто нельзя сознательно делать зло*(195). Взгляд Сократа основан на игнорировании волевой стороны в душе человека. мало еще, чтобы человек знал, что делать, нужно, чтобы он, по сознательном размышлении, захотел действовать так, как подсказывает ему разум*(196). В действительности все зависит от того, к чему человек привык. Человек становится справедливым, совершая акты справедливости, становится умеренным, проявив не раз умеренность. Без ряда действий в духе известной добродетели не сделаешься добродетельным*(197).
Среди добродетелей, имеющих своим источником волю, Аристотель указывает на мужество, самообладание, щедрость, благородство, снисходительность, общительность, веселость, справедливость. Нельзя не заметить, что нравственный облик человека представляется Аристотелю под углом аристократического зрения. Среди перечисляемых им добродетелей не нашлось места самопожертвованию, состраданию, отзывчивости, любви к обиженным и угнетенным. На великого мыслителя наложили свою печать эллинизм и общественная среда, в которой он жил, оправдывая тем его положение, что нравственность складывается не столько под влиянием разума, сколько под действием привычного поведения и образа мыслей.
Истинная добродетель заключается в поведении, равно далеком от противоположных порочных крайностей. Высший принцип нравственного поведения состоит в соблюдении золотой середины. Мужество - это добродетель, составляющая среднюю между безрассудством и трусостью, щедрость - среднюю между расточительностью и скупостью. Очевидно, что определение этой средней возможно лишь при помощи разума так же, как и решение задачи о нахождении центра круга*(198). Таким образом Аристотелю приходится признать выдающуюся роль разума в нравственном поведении, которую он ранее отрицал в пользу привычного образа действий.
VII. Среди добродетелей Аристотель уделяет особенное внимание справедливости.
Справедливость есть воздаяние каждому того, что ему следует. Она также состоит в золотой середине, которой является равенство между причиненной несправедливостью и несправедливостью испытанной, между полученным более, чем следовало, и обладаемым менее, чем следует. Следовательно, это есть равенство отношения*(199).
Уравнение относится или к общей сумме благ, какая имеется в государстве, или к количеству благ, какое принадлежит каждому в отдельности*(200). В первом случае мы имеем справедливость распределительную (justitia distributiva), во втором - справедливость уравнительную (justitia commutativa).
Справедливость первого рода состоит в том, что в государстве каждому должно быть уделено благ по его достоинству . Таков принцип справедливости распределительной. Но понимание достоинства будет в разное время и в разных условиях далеко не одинаковым: в олигархии достоинство определяется по богатству или по рождению, в аристократии - по добродетели*(201). Распределение касается благ, материальных и нематериальных, общественного положения, власти, почета. Так как справедливость есть равенство отношения, то она может быть выражена в пропорции. Для справедливости в распределении Аристотель предлагает геометрическую пропорцию: одно лицо должно иметь благ во столько раз больше, чем другое, во сколько раз первое достойнее второго.
Справедливость в уравнении уже предполагает распределение выполненным, и касается отношений частных лиц между собой. Здесь достоинство не имеет значения. Безразлично, достойный ли человек присвоил себе что - либо из имущества человека темного или наоборот; безразлично, кто совершил прелюбодеяние, достойный или недостойный. Закон обращает внимание только на различие правонарушений; он имеет дело с лицами, как совершенно равными. Закон исследует лишь, кто причинил вред и кто потерпел, кто виновен и кто жертва*(202).
Очевидно, мы здесь в сфере гражданского права. Это признает и сам Аристотель*(203). Причем он делает различие, возникает ли отношение добровольно или же нет. К первым он относит: покупку, продажу, заем, поручительство, наем личный и имущественный, поклажу. Это сфера договоров. Ко вторым Аристотель причисляет: кражу, отравление, переманивание прислуги, лжесвидетельство, грабеж, увечье, оскорбление.
В области договорной справедливость проявляется в форме талиона. В обмене вещами должно принимать во внимание эквивалентность: каждый должен отдать такую же ценность, какую сам получил. Аристотель уже знаком с вопросом, что такое ценность, как и со многими другими экономическими вопросами. Ему известно различие потребительной и меновой ценности*(204). Он понимает, что меновая ценность зависит от общности человеческих потребностей, без которых не существовало бы обмена*(205). Чтобы обмен стал возможен, чтобы обмениваемые вещи были в каком - либо отношении соизмеримы. Таким общим измерителем ценности являются деньги, которым Аристотель приписывает еще и роль сохранителя ценности в тех случаях, когда непосредственный обмен невозможен*(206). С точки зрения талиона, господствующего в договорных отношениях, рост не может быть допущен. И Аристотель так именно относится к росту при займах.
Во второй группе частных отношений, в которых применяется уравнительная справедливость, т. е. в правонарушениях, основной принцип состоит в нахождении средней между потерей и выгодой: каждый должен получить столько, сколько он имел до обстоятельства, вызванного не его волей*(207). Здесь Аристотель находит возможным воспользоваться арифметической пропорцией: имущество имущество потерпевшего ущерб по вине другого должно быть настолько увеличено в ценности, насколько имущество причинившего ущерб стало больше по сравнению с ценностью, какую оно имело до правонарушения. Аристотель упускает из виду, что обогащение на стороне причинившего вред не всегда экономически соответствует обеднению на стороне потерпевшего.
Справедливости Аристотель придает такое большое значение, что сам колеблется, признать ли ее только одним из видов добродетели, или отожествить вполне с добродетелью*(208).
VIII. Воззрения Аристотеля на сущность права его и его отличие от нравственности трудно уловимы, во - первых, ввиду крайней их разбросанности по всем сочинениям, а во - вторых, ввиду недостаточной отчетливости их в миросозерцании философа. Порой кажется, что Аристотель сливает нормы права с правилами общежития вообще, порой же отличает право от морали, обнаруживая их взаимное влияние, иногда Аристотель как будто признает правом только нормы, установленные государством, иногда ссылается на естественное право и им опровергает первые.
Аристотель оценивает вполне значение права. "Необходимо, чтобы закон сопровождал всю жизнь человека, так как большинство людей повинуются скорее необходимости, чем рассудку, и страху перед наказанием более, чем чести. Правильно указывали, что законодатель должен привлекать людей к добродетели убеждением и призывать их к долгу во имя блага, в уверенности, что сердце честных людей, подготовленное добрыми нравами, услышит этот голос, но что, помимо того, что законодатель должен установить меры воздействия и наказания против строптивых и извращенных людей и даже совершенно освобождать государство от нравственно погибших"*(209). Весь строй политического общежития держится на праве*(210). Только закон обладает побудительной силой, равной силе необходимости*(211).
Вопрос о том, что лучше, быть ли под властью совершенного человека или совершенных законов, Аристотель как будто разрешает в пользу законов. основанием к тому служить то, что всякому человеку свойственны страсти; закон же всегда бесстрастен. Это не мешает однако Аристотелю, вопреки началу законности, признавать, что монарх более способен войти в обсуждение каждого отдельного случая, и что его нельзя лишать права исправлять недостатки закона*(212). При обсуждении демократического строя Аристотель уже решительно заявляет, что государственное устройство возможно только при господстве законов, при которых органам власти остается лишь применять правила к отдельным случаям*(213).
Аристотель указывает на отличие нравственных обязанностей от правовых*(214). Но в то же время он выставляет положение: что законно, то и справедливо*(215). Если нарушать законы несправедливо, а соблюдать справедливо, очевидно, что все законное вместе с тем и справедливо; все поступки, согласные с законом, законны, а все законное справедливо*(216). Справедливость может существовать только там, где есть закон*(217). Добродетель тем важна с государственной точки зрения, что она подготовляет повиновение законам*(218).
Законы бывают писаные и неписаные*(219). Неписанное право составляет все же часть правил, установленного государством*(220). То и другое вместе противополагаются неписанному праву, которое установлено не государством, а самой природой. Это те нормы, которые всюду одинаковы и не зависят от воли законодателей. Иные не верят в неизменное право, которое можно было бы допустить, если бы оно действовало так же неизменно, как огонь: ведь не иначе же горит огонь в Персии, чем в Греции*(221). Аристотель не разделяет такого взгляда, но сущность его возражений остается совсем невыясненной.
Несомненно во всяком случае, что Аристотель верит в существование права, не установленного тем или другим государством, а общепризнанного, хотя нигде не записанного*(222). У Аристотеля не раз встречаем ссылку на законы природы. К таким неизменным законам природы относит философ: разделение людей на рожденных повелевать и рожденных повиноваться, господство мужа над женой, рабство, войну между эллинами и варварами.
Это естественное право представляет собою нечто совершенно отличное от государственных законов. Оно вступает в силу, когда молчит право, установленное государством. Тогда оно подсказывает суду решение. Пробелы в законодательстве случаются или против воли законодателей или по их воле. Законодатели могут забыть, упустить из виду то или другое, но могут и признать себя бессильными в развитии всех деталей, применительно к каждому отдельному случаю*(223). И вот естественное право "побуждает извинить человеческие слабости, взирать не на закон, а на законодателя, сообразоваться не с буквою, а с духом постановлений, не с проступком, а с намерением, принимать в соображение всю обстановку, взвесить не то, что такое теперь преступник, но чем был всегда этот человек"*(224).
Аристотель одобряет те законодательства, которые по возможности подробно нормируют отношения людей: чем менее простора усмотрению судей, тем лучше. В подтверждение этого положения приводятся следующие соображения. законы являются следствием долгого и всестороннего обсуждения, тогда как судебные решения постановляются сразу. Легче найти одного или несколько просвещенных судей. Законы определяют отношения с точки зрения общей и в виду будущего, судебные же решения постановляются с точки зрения конкретного случая и применительно к настоящему случаю*(225). Можно думать, что желание видеть общественную жизнь строго нормированной законодателем побудило Аристотеля выставить положение: все, что законом не определено, - запрещено*(226).
В связи с вопросом о сфере судейского усмотрения, нельзя не остановиться на понимании Аристотелем судейской деятельности. Если справедливость есть середина между двумя крайностями, то судья - это живая олицетворенная справедливость. К судье обращаются, чтобы найти точку примирения, среднюю между тяжущимися. Нередко поэтому судьи и носят название посредников, так как их назначение искать законную середину между притязаниями сторон*(227). Такое представление о судье, как олицетворенной справедливости, не помешало Аристотелю, как мы видели, отнестись к судьям с некоторым недоверием.