Эпоха б. ельцина. превращение второе

Сосредоточив в результате политических схваток и побед 1989-1991 гг. в своих ру­ках всю полноту власти в России, радикалы во главе с Б. Ельциным приступили к реа­лизации своих планов. С конца 1991 - начала 1992 гг. были запущены три главные ре­формы: либерализация внутренней и внешней торговли, свободное ценообразование, массовая приватизация. В своей основе они были воплощены в течение одного, «гайда­ровского», года, а в последующий период, вплоть до ухода Ельцина в отставку в 1999 г., развивались с некоторыми, только изредка важными, корректировками, не менявши­ми сути дела. Среди политических реформ наиболее важное значение имели ликвида­ция советов и принятие новой Конституции России в конце 1993 г. «Ельцинский» пе­риод 1991-1999 гг. обладает очевидным внутренним единством, которое невозможно представить без политического лидерства первого лица государства.

Отношение к радикальным экономическим реформам и их последствиям как сре­ди политиков, так и среди исследователей неоднозначно, но подавляющее большин­ство выставляет негативные оценки. При этом подобные оценки выставляются пред­ставителями и национал-коммунистического, и либерально-демократического лагеря (в последнем случае с такими оценками, помимо интеллигенции, часто выступают по­литики, не попавшие в «партию власти»), хотя мотивы их негативных оценок сущест­венно различаются. Любопытно, что негативные оценки правлению Ельцина и ради­кальным реформам выставляет большинство американских русистов[14], по крайней мере те, чьи работы мне удалось прочесть. С позитивными оценками выступают по преимуществу сами авторы реформ, а на современном этапе - представители партии Союз правых сил (СПС).

В своем собственном анализе и оценках радикальных реформ я руководствуюсь названными в начале статьи теоретическими принципами, при этом особенно значим для меня принцип историзма, требующий оценивать те или иные события, изменения, нововведения, исходя из реальных возможностей данного общества и реальных аль­тернатив, а не из того, что должно было быть сделано в соответствии с определенным идеалом. В радикальных реформах ельцинского периода, по моему заключению, при­сутствуют как положительные, так и отрицательные стороны. С научной точки зре­ния важно выявить их все и установить максимально точное их соотношение.

Первым позитивным следствием радикальных реформ 1992 г. стало создание полно­кровного рынка и реанимация российской экономической жизни. Российская эконо­мика, находившаяся в 1991 г. в состоянии коллапса, абсолютно вышедшая из подчине­ния централизованного планирования и распределения, свидетельствовавшая о своем состоянии пустыми полками магазинов и реально обозначившая для российских масс угрозу голода, преодолела товарный дефицит в течение одного года. В последующие годы наполнение товарами стремительно расширявшейся сети магазинов привело к товарному изобилию, российская розничная торговля по ассортименту товаров практически перестала отличаться от западной, и уже не покупатели «охотились» за продуктами питания, одеждой, мебелью, электротоварами, а торговые фирмы бо­ролись за покупателей, привлекая их к себе разнообразными средствами. Рынок, кон­куренция, свободное ценообразование перевернули советскую схему спроса-предло­жения с головы на ноги.

Вторым позитивным следствием явилось преодоление экономической автаркии, все более активное вхождение в мировое экономическое сообщество. Введение внут­ренней конвертируемости рубля сделало российский рынок привлекательным для ми­ровой экономики, зарубежные товары потекли в Россию, в мгновение ока заполнив товарные лакуны, созданные советской экономикой. Российские товаропроизводите­ли, со своей стороны, резко повысили активность на мировом рынке. Правда, ими ста­ли почти исключительно производители и поставщики нефти, газа, металлов, леса, которые только и были конкурентоспособны в глобальной экономике. Но их успехи стали важным фактором утверждения рыночных отношений в российской экономике в целом. К концу 1990-х гг. Россия практически восстановила прежние объемы экс­порта нефти и значительно превзошла объемы экспорта газа. В 2000 г. экспорт нефти и нефтепродуктов принес 33.1 млрд долл., или 228 долл. на одного россиянина (в 1985 г. на одного жителя СССР приходилось 46 долл., почти в 5 раз меньше). В целом от экс­порта минерального сырья в 2000 г. было получено 55.5 млрд долл. и еще 22.3 млрд долл. от продажи металлов, драгоценных камней и изделий из них[15]. Возвращаясь на­зад, эти доходы способствовали развитию рыночных механизмов уже во внутренней экономике.

К позитивным изменениям можно отнести возникновение слоя бизнесменов, склады­вание нового среднего класса, включающего представителей разнообразных профес­сий с характерным предпринимательским менталитетом. Среди структурных соци­альных изменений очень заметным оказалось резкое расширение сферы услуг, в ко­торую вовлеклось не менее трети занятого населения.

Среди отрицательных следствий радикальных реформ на первое место, как правило, ставят крах неконкурентоспособных промышленных отраслей, как следствие, резкое падение промышленного производства, деиндустриализацию, вхождение России в ми­ровую экономику в качестве ее топливно-сырьевого сектора. Спад производства так­же произошел в большинстве отраслей легкой и пищевой промышленности и в сель­ском хозяйстве. Разные экономические источники называют разные цифры спада, но наиболее авторитетные указывают, что с 1991 по 1999 гг. сокращение ВВП составило не менее 45%, а спад промышленного производства - около 55%[16]. Цифры драматиче­ские и даже трагические. Но, на мой взгляд, они требуют определенного осмысления и комментария, ибо, например, с точки зрения здравого смысла, трудно объяснить, по­чему при такому экономическом спаде в постсоветской России на смену тотальному товарному дефициту пришло полное товарное насыщение, а в чем-то и перенасыще­ние, и почему безработица не приобрела катастрофических размеров (ее максималь­ная цифра составляла в ельцинский период 12%, т.е. в 4 раза меньше спада производ­ства). Конечно, могут быть приняты во внимание следующие объяснения: на постсо­ветский рынок свободно ввозятся иностранные товары; огромная масса россиян в силу низкой покупательной способности не может купить большинства предлагаемых товаров. Но эти объяснения не отвечают на вопрос, почему экономика советской Рос­сии, при том, что ВВП и промышленное производство в ней были в 2 раза выше, чем в постсоветской России, характеризовалась тотальным товарным дефицитом, и поче­му острый товарный голод испытывали практически все слои населения.

Ответ, который сегодня предлагают далеко не все отечественные экономисты и другие аналитики, заключается в том, что показатели советской экономики были не так радужны, как это явствует из официальной статистики, а впечатляющий совет­ский ВВП и промышленное производство даже в малой степени не могли удовлетво­рить потребности советских людей. Экономист В. Кудров, специально исследовавший этот вопрос, отмечает, что советские статистические данные, которые сегодня берут­ся за основу при сравнении советской и постсоветской экономик, никогда не вызыва­ли доверия у зарубежных специалистов. Например, согласно расчетам ЦРУ Соеди­ненных Штатов от 1990 г., ВНП СССР по отношению к американскому был как ми­нимум вдвое ниже того уровня, который определялся в официальных советских данных[17]. Если следовать альтернативным расчетам, спад постсоветской экономики будет выглядеть явно меньшим. Но, может быть, еще большее значение для осмысле­ния поставленного вопроса имеет сравнение характера советской и постсоветской экономик. Советская экономика носила ярко выраженный антипотребительский ха­рактер. Показателен расчет экономиста В. Мельянцева: если Россия в 1913 г. по ин­дикатору подушевого потребления отставала от стран Запада примерно в 3.5 раза, то для СССР в 1990 г. это отставание составляло уже 6 раз[18]. Львиную долю в советском ВВП составляло военное производство. Еще большую часть составлял так называе­мый омертвленный капитал (незавершенное строительство, неиспользуемое оборудование и т.д.)[19]. Именно эти статьи и сократились в первую очередь в постсоветской рыночной экономике, сориентированной на максимально быструю реализацию то­варной продукции и извлечение прибыли. Т.е. спад производства товарной продукции, Находящей спрос у населения, им реально приобретаемой, а не складируемой за нена­добностью, как это было в советский период, в российской экономике явно меньше, а возможно, и вообще отсутствует (к сожалению, мне не пришлось найти расчетов отечественных экономистов по этому вопросу). А высвобождаемое в результате упадка нерентабельных отраслей трудовое население в значительной мере переместилось в созданные рыночной экономикой сферы торговли и услуг.

К негативным сторонам радикальных экономических реформ относится возник­новение резких социальных контрастов, отсутствовавших в советский период, разде­ление общества на богатое и сверхбогатое меньшинство и малоимущее и бедное боль­шинство, складывание капитализма номенклатурно-олигархического типа. Важным механизмом подобной трансформации российского общества явилась массовая прива­тизация.

Формально схема, разработанная Госкомимуществом России во главе с А. Чубай­сом и одобренная законодательной властью, соответствовала принципам «народной приватизации». Все взрослые россияне получили по одному приватизационному вауче­ру, и их большинство должно было превратиться в средний класс - собственников предприятий и акционеров. В действительности же народного капитализма не было создано. Подавляющее большинство россиян, не зная, как самим распорядиться вауче­рами, передали их в чековые инвестиционные фонды (ЧИФы), которые обязывались вкладывать их с выгодой в приватизируемые предприятия. Однако большинство из 2000 ЧИФов, аккумулировавших львиную долю ваучеров, в течение одного - двух лет бесследно исчезли, немало обогатив их руководство (по запоздалой оценке Чубайса, «неквалифицированное, а то и просто полууголовное»[20]). Большая часть рядовых акционеров на предприятиях также достаточно быстро распростилась с государствен­ными «дарениями»: акции в результате манипуляций, махинаций и нажима перекоче­вали в руки руководства и его окружения. Большинство россиян (около 60%) остались в итоге и без ваучеров, и без акций, а большинство из тех, кто сохранил акции, как за­свидетельствовали социологические опросы, являлись работниками нерентабельных предприятий и не получали дивидендов[21].

Владельцами госсобственности стали «красные директора», государственные чи­новники, в первую очередь высшего звена, отечественные и зарубежные финансовые корпорации и просто ловкие финансовые спекулянты, криминально-теневые структу­ры. Они сумели не только экспроприировать ваучеры и акции у рядовых граждан, но и обеспечить доступ к самым прибыльным отраслям. Тенденция первого, «ваучер­ного» этапа приватизации, была закреплена на втором, «рыночном», начатом в 1994 г. и означавшем открытую продажу предприятий по рыночной стоимости. И на этом этапе решающую роль сыграли сделки между государственными чиновниками и наибо­лее ловкими финансистами.

Очень быстро главной формой реализации госсобственности стали залоговые аук­ционы: государство, остро нуждавшееся в «живых деньгах», передавало пакет акций по заниженной стоимости в залог, как правило, крупному коммерческому банку, но в случае невозврата государством долга, что стало правилом, банк становился полно­правным собственником акций, принимая во владение и высокодоходное предприя­тие. Именно таким следствием сопровождался уже первый залоговый аукцион, состо­явшийся в 1995 г.: ОНЭКСИМ банк за 170 млн долл. приобрел контрольный пакет ак­ций Норильского никелевого комбината, мирового флагмана в производстве никеля, хрома, кобальта, платины (по официальным данным, в 2001 г. чистая прибыль «Но­рильского никеля» составила около 1 млрд долл., а капитализация корпорации превы­сила 10 млрд долл.). Показательно, что на аукционе была отвергнута заявка банка «Российский кредит», предложившего государству сумму, вдвое большую, чем ОНЭКСИМ банк. В том же 1995 г. на залоговом аукционе М. Ходорковский и его группа «Менатеп» приобрели контрольный пакет акций (78%) государственной компа­нии ЮКОС за 350 млн долл., а уже в 1997 г. рыночная капитализация корпорации до­стигла 9 млрд долл. В декабре 1995 г. на залоговом аукционе по продаже государст­венного пакета (51%) акций национальной компании «Сибнефть» он был приобретен «Нефтяной финансовой компанией», контролируемой Б. Березовским и Р. Абрамови­чем, совместно с «Столичным банком сбережений» за 100.3 млн долл. В 2000 г. чистая прибыль компании «Сибнефть» составила 674.8 млн долл., а состояние Р. Абрамовича, ее главного владельца, в 2003 г. приблизилось к 6 млрд долл.[22]

В 1996 г., после того, как Б. Ельцин был избран Президентом вторично, на высшие государственные посты были назначены «младореформаторы» (это определение, ис­пользовавшееся одними серьезно, другими - с иронией, вошло в обиход в том же году) А. Чубайс и Б. Немцов, твердо пообещавшие покончить с нечестными сделками при продаже госсобственности. Но уже первый аукцион, организованный по схеме «мла-дореформаторов», ознаменовался крупным скандалом. После того как в июле 1997 г. обладателем 25% акций АО «Связьинвест» стал ОНЭКСИМ банк, его главные кон­куренты Б. Березовский и В. Гусинский организовали в подконтрольных им СМИ се­рию разоблачений. Главный «разгребатель грязи» журналист А. Минкин обнаружил, что один из «младореформаторов», председатель Госкомимущества и вице-премьер правительства А. Кох получил от одной швейцарской фирмы в качестве аванса за «никому не нужную» (сарказм Минкина) книгу о приватизации 100 тыс. долл., а его со­авторы, также высокопоставленные чиновники, А. Чубайс, М. Бойко, П. Мостовой и А. Казаков - по 90 тыс. долл.[23]. Другие журналисты, подключившиеся к расследова­нию «дела писателей», как его стали язвительно именовать, обнаружили, что аванс был выплачен группой, близкой к ОНЭКСИМу, накануне аукциона по «Связьинвес­ту»[24]. После этого Ельцин был вынужден отправить всех «писателей», за исключени­ем Чубайса, в отставку, что, однако, не изменило укоренившейся практики привати­зации и не повлекло пересмотра результатов имевших место аукционов.

Возможны ли были распределение госсобственности и социальная структуризация новой России «по справедливости», как это обосновывалось радикальными лидерами в период борьбы за власть? В идеале, теоретически, да, но идеальная модель предпо­лагает ряд жестких условий: рациональная, обладающая прочными морально-нравст­венными устоями бюрократия; сильное и беспристрастное государство, уравновеши­вающее и обслуживающее по закону граждан; развитое гражданское общество, кон­тролирующее деятельность государства и бюрократии; наличие у граждан примерно равных «стартовых» возможностей и предпринимательских способностей. Поскольку ни одного из этих условий в российском обществе не существовало, не могло быть ни демократической приватизации, ни демократического капитализма. Одними из тех, кто в наибольшей степени выиграл от российской приватизации, оказались радикаль­ные политики, вошедшие во власть. Сразу после августа 1991 г. стали множиться факты, свидетельствовавшие, что люди, которые активно боролись со старым режимом под лозунгами уничтожения всех и всяческих привилегий, критиковавшие разрыв между словом и делом у советско-коммунистической номенклатуры, укрепившись у власти, повели себя как типичные термидорианцы, стали с поразительным цинизмом распо­ряжаться государственной собственностью, приватизируя ее для себя, своих родствен­ников, в своих интересах. Огромную часть новой бизнесэлиты (61% по данным Инсти­тута социологии РАН[25]) составила бывшая советская номенклатура, «застолбившая» выгодные стратегические позиции в экономике еще во времена Горбачева. Е. Гайдар, осмысливая после отставки характер приватизации, должен был признать, что ее главным компонентом стал «обмен номенклатурной власти на собственность». Правда, реформатор усмотрел в этом «единственный путь мирного реформирования общест­ва, мирной эволюции государства»[26].

Присвоение государственной собственности нуворишами явилось основополагаю­щей причиной последовавшего углубления экономического неравенства. «Опущен­ные» на социальное дно общественные слои беднели и абсолютно и относительно: в ельцинский период (1991-1999) реальная заработная плата занятых в экономике снизилась в 2.5 раза, реальная пенсия - в 3.3 раза, а разрыв в доходах 10% самых бога­тых и 10% самых бедных россиян увеличился с 4.5 до 15.5 раз[27].

В политической сфере первым самым заметным и остро конфликтным событием ельцинского периода стало длительное противоборство исполнительной и законода­тельной власти, завершившееся их вооруженной схваткой в конце сентября - начале октября 1993 г. В российском обществе были высказаны самые различные, в том чис­ле взаимоисключающие, оценки этих драматических событий. В моих собственных оценках я опираюсь на концепцию термидора (смена революционно-романтического периода консервативным постреволюционным, сопровождающим большинство рево­люций) и рассматриваю действия президентской стороны в качестве важнейшей фазы консолидации власти в руках новых элит. Но это была отнюдь не контрреволюция и тем более не реставрация: российский термидор, как и было ему положено, способст­вовал торжеству отечественного варианта буржуазного общества, обладавшего ради­кальными отличиями от прекраснодушных идеалов революции 1989-1991 гг., но не отменявшего ее глубинной социальной сути.

Победа президентской стороны закрепила те социально-экономические и полити­ческие тенденции, которые укоренились в 1992-1993 гг. Последовавшие ликвидация советов и принятие 12 декабря 1993 г. новой российской Конституции означали леги­тимацию нового общественного строя. Конституция, подготовленная сторонниками Президента, была достаточно противоречива, она включала как моменты преемст­венности по отношению к принципам революции 1989-1991 гг., так и отход от них. Ее постулаты, провозглашавшие свободы слова, печати, политических партий, при­оритет прав личности, разделение властей и ряд других, соответствовали критериям современной либеральной демократии. Вместе с тем, определенный Конституцией объем президентских полномочий, особенно в российских условиях и с учетом россий­ской политической культуры, заключал реальную возможность произрастания и уко­ренения режима личной власти и авторитаризма. Согласно Конституции, Президент становился одновременно и главой государства, и главой правительства. Он сосредо­точил в своих руках всю полноту исполнительной власти и, кроме того, наделялся су­щественными законодательными полномочиями. Так, Президент получил право от­лагательного вето в отношении решений Федерального Собрания, а для преодоления президентского вето в каждой из палат при повторном голосовании необходимо было собрать не менее двух третей голосов. Вероятность отмены президентского вето при таком условии в большинстве случаев равнялась нулю. Российский Президент полу­чил также право роспуска Государственной Думы в случае троекратного отклонения ею кандидатуры премьер-министра, предложенной президентом. В целом российская Конституция создавала государственную модель, в которой Президент пользовался самыми большими прерогативами в сравнении с главами государств других прези­дентских республик.

После принятия Конституции и до ухода Ельцина в отставку состоялись президент­ские выборы (1996 г.) и трижды (1993, 1995, 1999 гг.) выборы Федерального Собра­ния, проходившие на многопартийной основе и внешне соответствовавшие стандар­там либеральной демократии. Однако демократическое качество выборов стало ос­лабевать, по заключению отечественных политологов, которое представляется аргументированным, уже с 1996 г.[28] В ходе президентских выборов того года были практически отменены основополагающие принципы демократических выборов и среди них такие, как равенство всех претендентов в доступе к средствам массовой ин­формации и другим рычагам воздействия на избирателей, «прозрачность» и легаль­ность финансовой поддержки кандидатов, отстранение от участия в избирательной кампании государственного аппарата. С 1996 г. утверждается активное использование власть предержащими в своих интересах «административного ресурса» и практиче­ская монополизация в своих интересах электронных СМИ.

В 1994—1996 гг. произошло оформление ельцинского политического режима, актив­ным творцом которого был сам российский Президент. Среди всех ветвей власти как на федеральном, так и на региональном уровнях доминировала исполнительная власть. Главы исполнительной власти - Президент на федеральном уровне, губерна­торы на региональном, мэры на местном - формировали властную вертикаль на основе патронально-клиентельных взаимоотношений. Доступ в новую политическую элиту оказывался все более закрытым. На федеральном уровне особое значение приобрел такой внеконституционный механизм, как Администрация Президента, которая воз­высилась и над правительством, и над Федеральным Собранием. После выборов 1996 г., которые Ельцин выиграл при самой активной поддержке верхушки финансовой эли­ты («семибанковщина»), все более зримо проявилась еще одна черта режима - зави­симость правительства и государства от крупного капитала, усиливавшиеся попытки последнего «приватизировать» политическую власть. В 1996-1997 гг. журналисты и политологи заговорили о появлении в стране олигархов и олигархии, т.е. людей, при­сваивающих вслед за властью экономической и власть политическую. В 1997-1998 гг. достоянием общественности стало существование в России «семьи», в которую наряду с ближайшими родственниками российского Президента входили самые влиятельные олигархи и которая, с точки зрения властных возможностей, стала российским инсти­тутом № 1.

Олигархи на льготных условиях, фактически за бесценок приобрели влиятельней­шие электронные СМИ, учредили массу газет и журналов. Наиболее влиятельными медиамагнатами стали Б. Березовский и В. Гусинский, приобретшие два из четырех наиболее популярных телеканалов (ОРТ и НТВ). Российская власть таким образом становилась все более не только авторитарной, но и олигархической.

Новый режим, преодолевая подчас острые коллизии (самая острая случилась в пе­риод первой чеченской войны 1994—1996 гг.), сохранял все же определенную устойчи­вость вплоть до середины 1998 г., когда страна оказалась ввергнутой в глубочайший финансово-экономический кризис. Главным виновником кризиса явилась сама испол­нительная власть. Созданная ею финансовая пирамида государственных краткосроч­ных обязательств (ГКО) позволяла в течение определенного времени привлекать под высокий процент огромные займы и затыкать бюджетные дыры, но в итоге она сыг­рала по отношению к бюджету роль бумеранга, разрушив его непосильными про­центными выплатами. Государственная финансовая пирамида обогатила коммер­ческие банки и финансовых спекулянтов, главных держателей ГКО, получавших бла­годаря высокому проценту и искусственно поддерживаемому твердому рублю баснословные ежемесячные прибыли. Крах финансовой пирамиды в августе 1998 г. нанес непоправимый ущерб некоторым из них, но далеко не всем (олигархи и члены «семьи» ущерба не понесли), а главной жертвой финансово-экономического коллапса стало российское население и экономика в целом. Следствием явился острейший по­литический кризис, министерская чехарда, продолжавшаяся до осени 1999 г. Кризис доверия к государству и Президенту стал важнейшей причиной добровольного ухода Б. Ельцина в отставку в конце 1999 г. и выдвижения им в качестве своего преемника В. Путина, имевшего незапятнанную репутацию и призванного, по замыслу президент­ской стороны, спасти и реанимировать режим.

Путин справился с задачей, и его избрание Президентом в марте 2000 г. обеспечило преемственность российской власти. Дальнейшие события развивались, однако, не по сценарию олигархов и «семьи», о чем пойдет речь в третьей части статьи. Здесь же я попытаюсь ответить на очень важный вопрос: почему оппозиции, несмотря на все гру­бейшие ошибки Б. Ельцина, пороки его режима, не удалось отстранить Президента и его сторонников от власти конституционными средствами?

Ответ может быть только многосторонним, но его важнейшим компонентом явля­ется характер российской оппозиции. Самой влиятельной ее частью был левый спектр во главе с коммунистической партией (КПРФ). Наиболее удачным для нее стал период 1993-1995 гг.: на выборах в Государственную Думу в 1993 г. партия получила 45, а на выборах 1995 г. - уже 220 мандатов (1-е место) и вместе с союзниками доби­лась контроля над высшим законодательным органом. Но с 1996 г., после поражения лидера КПРФ Г. Зюганова от Б. Ельцина на президентских выборах началось падение ее влияния и в 1999 г. на выборах в Государственную Думу КПРФ вместе с союзника­ми получила только 130 мест. Как представляется, главной причиной неудач комму­нистов были не «удушающие» действия президентской стороны, а традиционализм и фундаментализм российских коммунистов, преобладание в их программе и идеологии реставрационных мотивов и идей. При всей неприязни россиян к Б. Ельцину они на выборах 1996 г. все же признали в нем «меньшее зло» в сравнении с лидером комму­нистов и, скрепя сердце, отдали ему предпочтение. Социальная база коммунистов -люди пенсионного и предпенсионного возраста - оставалась неизменной, а численно, в силу демографических причин, уменьшалась.

На либерально-демократическом фланге с оппозицией к ельцинскому режиму вы­ступали такие партии, как «Демократический выбор России» и «Яблоко». Но «Демо­кратический выбор России» во главе с Е. Гайдаром в глазах россиян был сам связан с олигархическим капиталом, партия не нашла сколько-нибудь широкой поддержки, на выборах 1995 г. потерпела сокрушительную неудачу, а четыре года спустя вместе с другими праволиберальными группками влилась в Союз правых сил (СПС). Лидеры новой партии (наряду с Гайдаром А. Чубайс и Б. Немцов) также идентифицировались россиянами с олигархическим капиталом, и по этой причине она не могла добиться прочного успеха. Реальным либерально-демократическим оппонентом ельцинскому режиму выступала одна только партия «Яблоко» во главе с Г. Явлинским. Она входи­ла в число ведущих российских партий и неизменно добивалась хороших результатов на национальных выборах ельцинского периода. Но ее социальная база оставалась уз­кой, руководство партии не смогло добиться успеха на региональных выборах, партия не имела ни одного губернатора или даже мэра и не смогла доказать практической способности политического управления. В целом она не сумела пустить сколько-нибудь прочных корней на российской почве, и ее оппозиция к режиму свелась к парламент­ской риторике.

Таковы историческая канва, логика и результаты ельцинского периода, выразив­шиеся, предельно кратко, в утверждении вместо обещанного либерально-демократи­ческого авторитарно-олигархического общества, пусть и обставленного демократи­ческими институтами и нормами. Это лапидарное обобщение может быть дополнено несколькими основными развернутыми выводами.

1. Мой анализ ельцинского периода носит по преимуществу критический характер, но, в отличие от многих критиков, я признаю наличие в этом периоде и позитивных результатов. Я также считаю, что принципиально иной результат модернизации на том этапе вряд ли был возможен. Российская общественность, проявившая столько энергии и страсти в сокрушении коммунистического строя, обнаружила неспособ­ность противостоять неприемлемым для нее явлениям нового общества - авторита­ризму и олигархии. Фактом является то, что в 1989-1991 гг. она была даже неспособна предвидеть эти опасности. Термидор, авторитаризм, олигархия застали ее врасплох. Новая Россия не смогла ответить на эти явления адекватным развитием гражданского общества, оформлением и поддержанием массового демократического движения, разносторонними институтами и механизмами защиты интересов большинства.

2. Крах либерально-демократических установок 1989-1991 гг. поверг в состояние депрессии многих их искренних сторонников, оказал деморализующее воздействие на многочисленных участников радикально-демократического движения. Трудно ска­зать, какой процент радикалов верил в эти установки искренно, а какой руководствовался классическим мотивом революционеров - любые обещания хороши для дости­жения цели. Но как бы то ни было, крах радикальной идеологии уже вскоре после на­чала практических реформ нанес сокрушительный удар по идеалам либерализма и демократии в России: многие россияне возложили вину за утверждение олигархичес­кого капитализма не только на «переродившихся» радикалов, но и на сами идеалы ли­берализма и демократию. Разочарование в этих ценностях сопровождалось возрожде­нием в массовой ментальности традиционалистских ценностей, что стало серьезным препятствием для дальнейшей модернизации и демократизации России.

3. Выставляя историческую оценку Б. Ельцину, главному действующему лицу дан­ного периода, я исхожу из осмысления его реального вклада в процесс модернизации, которая выходит на первый план отечественной истории всякий раз, когда отставание России от передовых стран (ими всегда были страны Запада) приобретало угрожаю­щие размеры. В осознании потребностей модернизации, а также в реализации неко­торых ее основополагающих принципов и механизмов Ельцину принадлежит одно из ведущих мест среди российских политиков. Но невозможно не признать и того, что его практическая деятельность заключала в себе многообразные и глубокие противо­речия, а издержки и цена модернизации оказались неприемлемы для большинства. Президентское правление Ельцина немало поспособствовало оформлению в эконо­мике олигархических кланов, сосредоточению антиконституционных политических привилегий в руках «семьи», включавшей представителей тех же олигархических кла­нов. Пренебрежение законностью и моралью, характерное для политического стиля Ельцина, имело прямое отношение к финансовым авантюрам и махинациям прави­тельства, которые в серьезной степени разрушали и подтачивали результаты модер­низации. В годы его президентства вместо обещанного народного демократического капитализма был создан капитализм чиновничье-олигархический. На его вершине одно из центральных мест принадлежало самому Ельцину.