Война с моголистаном и новый заговор

Спор с Хорезмом был улажен в сознании Тимура; его авторитет значительно вырос благодаря бракосо­четанию его сына с принцессой из рода Чингисидов — обстоятельство, которое в глубине души понимали и враги. Мог ли он теперь рассчитывать какой-то отре­зок времени спокойно поцарствовать? В 1374 году ему, по крайней мере, не нужно было отправляться в по­ход. Но в северной части улуса Чагатая, на другом берегу Яксарта, могущественный эмир Камар-ад-дин из рода Дуглатов все еще не был покорен. Вдобавок, все попытки Тимура удержать у власти Кебек-Тимура, преданного ему хана, провалились. Но теперь, после по­беды над Хорезмом, Тимур чувствовал в себе достаточ­но силы, чтобы навести, наконец, на Севере порядок по своим представлениям. Нигде не идет речь о каком-нибудь вызове или угрозе со стороны властителей с другого берега Яксарта. Создаетсявпечатление, что Ти­мур сам взял в руки тетрадь и писал. Вероятно, он уже давно планировал этот поход. Выступление было назначено на первый день месяца шабан 776 г., то есть на 5 января 1375 года. Самым благоприятным време­нем года для военного ремесла считалась весна⁴⁴, и Ти­мур, вероятно, намеревался разбить своих врагов на их собственной территории еще до того, как они смо­гут вооружиться к бою. Подобная опрометчивость — не считаться с природными условиями — характерна для Тимура; на этот раз она чуть не погубила его. Вскоре после выступления из Самарканда необычай­но сильный снегопад и жестокие морозы сделали не­возможным дальнейшее продвижение. Не только боль­шое количество приведенного с собой скота вымерло, но и войска понесли большие потери. Ничего не оста­валось, как вернуться в Самарканд и ждать наступле­ния теплого времени года.

Только на два месяца позже, чем было задумано, мож­но было делать новую попытку. Авангард был доверен новобрачному, сыну Тимура Джахангиру; его сопровож­дали Мухаммед, сын Байяна Зюлдуса, и Адилшах, сын Бахрама Джалаира. Бои проходили благоприятно для жителей Мавераннахра. Джахангир одержал победу над Камар ад-дином; когда Тимур со своими основными си­лами начал наступать, удалось захватить большие тро­феи. Тысячи пленных были отведены в Самарканд. Джа­хангир продолжал по приказу отца преследовать врагов и захватил, между прочим, и жену Шамс-ад-дина, вто­рого могущественного на Севере человека⁴⁵ наряду с Камар-ад-дином, а также их дочь Дилшад Аджу. Когда Тимур узнал об этом удачном улове, он поспешил со сво­ими частями вслед и скоро догнал своего сына; «и Фе­никс его стремления бросил свою тень счастья на ту ветвь на родословном дереве эмирата, на Дилшад Аджу». Немного позже, при дальнейшем продвижении, справи­ли свадьбу. Узген была самая восточная точка, которой он достиг в Ферганской долине⁴⁶.

На обратном пути он снова продвигался через Ходжент, резиденцию рода Джалаиров. Как это было при­нято, Адилшаху пришлось устраивать праздник в честь правителя Тимура. Ожидали подачи блюд; Ти­мур наблюдал, как разрезали баранов. Что-то вызва­ло его подозрения. Не теряя драгоценных секунд, он встал, вышел из палатки хозяина и поспешил назад в свой лагерь. Снова он едва ускользнул от покуше­ния, так как вскоре после этого распространился слух, что Адилшах и Мухаммед Зюлдус договорились с эмиром Туркеном из рода Арлатов захватить Тимура в тот момент, когда ему будут подаваться блюда. Четкого доказательства заговора сразу, конечно, не­льзя было найти. Поэтому Тимур, должно быть, сна­чала оставил это дело. Он разбил к западу от Карши свой зимний лагерь. Адилшах боялся мести Тимура так сильно, что еще той зимой прибыл к Карши, уни­жался перед Тимуром и во всем признался. Этим он спас себе жизнь. Мухаммед Зюлдус, наоборот, был схвачен и осужден. По отработанному образцу нашел­ся один представитель его рода, который должен был искупить убийство. И два сына Баязида Джалаира были признаны виновными и казнены⁴⁷. Снова Тимур удачно избежал величайшей опасности и снова были ослаблены могущественные кланы, которые могли подорвать его единовластие над Мавераннахром. Но они не считали еще потерянным свое дело.

Тимур из-за всех этих событий смог еще больше убе­диться в том, что он действительно находится иод особой защитой Бога. Но это не сделало его беззаботным. На­оборот, все отчетливее в нем проявляется теперь черта характера, которая отличала его от многих эмиров его империи и от большинства людей вообще, черта характе­ра, которой был обоснован его успех, но не в последнюю очередь и его гибель. Он не любил оставлять дела нере­шенными и при этом уговаривать себя, что все к лучше­му и можно успокоиться на успехах, которых уже до­стиг, а остальное незначительно и разрешится само со­бой. Самообман о состоянии дел и удобства, обоснован­ные таким самообманом, были совсем ему несвойственны.

Весной 1376 года он снова обратил свое внимание на Юсуфа Суфи в Хорезме.Только при угрозе еще одного похода его можно было заставить сдержать свое обещание. Теперь Тимур хотел испытать, как на самом деле обстоят дела с лояльностью этой динас­тии. Через посланника он призвал их двинуть свои войска⁴⁸. Вероятно, для него здесь речь шла об окон­чательном уничтожении Камар-ад-дина, войскам ко­торого в последние годы он, правда, нанес большие потери, хотя не достиг окончательного покорения.

К его разочарованию сразу стало ясно, что он не мог положиться на хорезмийцев. Этого нельзя было оста­вить без внимания. Он решил сам возглавить военный поход в Хорезм, третий за несколько лет. На борьбу с Камар-ад-дином он отправил своего сына Джахангира с тридцатитысячным войском, к которому также отря­дил Адилшаха с Джалаирами и неким Сарибоджой из того же рода, который командовал отрядом кипчаков. В Самарканде остался только наместник Тимура.

Снова выяснилось, как мало стоят заверения в пре­данности, которые высказывал эмир. Адилшах восполь­зовался благоприятным моментом, уговорил Сарибод-жу изменить Джахангиру; оба поспешили назад и на­чали осаду Самарканда, который остался без своего самого сильного защитника. Конечно, не случайно и в войске Тимура, с которым он двигался к Хорезму, начался бунт. Туркен Арлат, о котором известно, что он был замешан в заговоре Адилшаха, бежал со сво­им подразделением из войска Тимура, но его, конеч­но, быстро догнали, схватили и убили ⁴⁹. Тимур же продолжил свой поход; только на территории Ката он узнал о предательство, из-за которого провалилось дело его сына. Тимур сейчас же повернул назад, Джахангир присоединился к нему и снова возглавил авангард. Под Бухарой он натолкнулся на войско Адилшаха и Сарибоджи, которые, очевидно, искали встречи. Джахангир одержал верх, побежденные убежали к Урус-хану, властителю Белой Орды. Но там они задержа­лись ненадолго: поссорились с наместником, которого Урус-хан поставил над ними, убили его и бежали на восток, где Камар-ад-дин принял их. Тимур в наказа­ние расформировал клан Джалаиров, насколько это было в его власти, и распределил его среди эмиров. В Андижан (Ферганская долина) он передислоцировал войска под командованием своего сына Умар-шейха, так что этот стратегически важный район, из которого войска Севера так часто нападали на Юг, используя нерешительность Джалаиридов, был теперь защищен лучше⁵⁰.

Однако эти меры не удовлетворили Тимура. Он сам двинулся на Север, так как его сын попал в угрожа­ющее положение, как только прибыл туда. Камар-ад-дин оказался в дальнейшем очень опасным врагом; он устроил Тимуру засаду. С двумястами человек Тиму­ру удалось отбить двадцатикратно превосходящие силы противника. То, что он спас себе жизнь, хро­нисту кажется чудом, нет, еще одним доказательст­вом божьего покровительства.

Если обсуждать жизненный путь и дела того ве­личества на основании опыта и знания, то подтвер­ждается, что внешние и внутренние черты этого великого человека, наделенного властью небесами, освещались светом божественной силы, так как, во-первых, в тот день члены тела, естественно, внеш­ность того величества, совершили героический пос­тупок, во-вторых, той ночью, когда окна его созна­ния соответственно божьему слову: «Мы подарили вам сон для отдыха!»⁵¹ были затемнены занавесом сна и святая душа обращена внутрь, его внутрен­ний мир видел благодаря чистоте зеркала его свет­лого сердца образ шейха Бурхан-ад-дин Килиса в бла­гочестивом сне, который является одним из сорока шести видов пророчества; перед ним предстал он во всей учтивости и попросил его о помощи для своего любимого сына Джахаигира, которого он оставил боль­ным в Самарканде: «Вымоли у Бога для меня моего сына!» Шейх ответил: «Покорись Богу» и ни одним словом не упомянул сына. И когда знатный господин проснулся, он знал, что этот случай не закончит­ся так, как он желает, и в глубоком беспокойстве послал он своего писаря... срочно, чтобы он принес точную весть. После этого ему снова снился его сын, и он еще больше опечалился. Он говорил эмирам и своей свите: «Я думаю, что я никогда не увижу сво­его сына! Не скрывайте от меня, что с ним!» Они стали перед ним на колени и поклялись, что они... ничего не знают о состоянии принца ⁵².

Тимур дал еще один бесполезный бой Камар-ад-дину, затем заторопился назад, в Самарканд. Только слишком быстро его недоброе предчувствие подтвер­дилось. Вельможи и высшая власть города потянулись к нему навстречу, как и подобало, — однако с не­покрытыми головами, на плечах черные войлочные накидки, под громкие причитания. Глубокая скорбь, даже отчаяние охватили Тимура; его любимому сыну исполнилось двадцать лет. И ближайшие доверенные Тимура были потрясены. Саиф-ад-дин, его старый боевой товарищ, был внутренне возбужден своенрав­ной, обманчивой сущностью мира настолько, что, он полагал, познал бессмысленность своих прежних де­яний; он попросил у Тимура разрешения отправить­ся паломником в Хиджаз, к святым городам ислама.

Удар судьбы парализовал энергию Тимура. Но борь­бой с упорными противниками в Мавераннахре, а так­же с Камар-ад-дином несмотря ни на что нельзя было совершенно пренебречь. Войска скоро отступили на северо-восток. В остальном из Отрара зорко наблюда­ли, что предпринимают кипчаки Белой Орды. Узнали, что в пограничной области слоняется Адилшах из Джа-лаиров со своей бандой. Маленькая поисковая развед-грулпа, посланная Тимуром, разыскала его и убила ⁵³.

УНИЧТОЖЕНИЕ ХОРЕЗМА

Шаг за шагом Тимур закреплял свою власть над Ма-вераннахром. Кланы Апарди, Кайхосрова из Хотталана и Джалаиры были самыми главными врагами, над которыми он до сих пор одерживал верх благодаря своей осторожности, стойкости и способности все сно­ва и снова очень трезво оценивать свое положение. В самом Мавераннахре только с трудом можно было под­вергнуть его правление опасности. Но все эти успехи имели и свои недостатки, так как любой эмир, кото­рого он свергал, постоянно поддерживал какие-нибудь внешние связи. Также за общепризнанными граница­ми улуса Чагатая некоторые князья чувствовали себя задетыми происходящим между Оксом и Яксартом; они были обязаны — или только пытались — терпеть того или другого противника Тимура на своей территории, а может быть, и более того, так как усиление нового центра тюркско-монгольской власти должно было рань­ше или позже скреститься с их собственными устрем­лениями. Триумфальное шествие против врагов для Ти­мура означало неизбежно увеличение дрязг с соседни­ми правителями. Это могло непременно отразиться на его положении в Мавераннахре.

Так появилась необходимость строгого контроля над Ферганской долиной из-за втягивания Джалаиров в про­иски князей Севера. С туменом Арпади, тысячей рода Карлук и другими объединениями Тимур послал свое­го сына Умар-шейха в долгий путь в Андижан. Во вре­мя контрнаступления Камар-ад-дина некоторые монголь­ские подразделения, только недавно примкнувшие к Умар-шейху, изменили и поставили молодого полковод­ца в такое затруднительное положение, что он должен был просить своего отца о подкреплении. Тимур потом сам, как мы знаем, снопа наступал на Ферганскую до­лину. При этом ему пришлось сурово угрожать явно недовольным жителям Мавераннахра, что он велит каз­нить каждого, кто попытается увиливать⁵⁴. Тимур не мог беспрерывно нести войну, чтобы в любом месте импе­рии и за ее границами быстро накрыть врагов и их со­юзников и уничтожить их. Он также должен был ис­кать и другие пути для безопасности своей власти. Большого выбора не было, он все еще пытался распо­ложить к себе князей за пределами Мавераннахра пос­редством женитьбы. Завязывание супружеских уз было, как нас научил уже Тимур борьбой со своим тестем эмиром Хусейном, довольно сомнительным ме­роприятием для установления или сохранения полезных связей, но кроме войны это, может быть, было един­ственное средство. В случае племянницы Юсуфа Суфи с алчностью Тимура было связано и кое-что другое: она же была одной из Чингисидов, а Тимур вынашивал план поженить ее с одним из своих сыновей, конечно, не только с целью закрепить дружественные отношения с Хорезмом. Ему было важно повысить авторитет своих сыновей, а этим и свой.

О таком виде престижа вряд ли шла речь во вре­мя миссии к Джият-ад-дину, правителю Герата, отец которого из-за честолюбивого желания стать султа­ном был наказан Казаганом войной и унижен⁵⁵. Менее одного поколения назад один Картид позво­лил оскорбить себя ильханскому эмиру низшего ран­га, который вряд ли был способен править⁵⁶. Тимур велел передать правителю Герата, что между ними обоими существует старая дружба, которой нельзя дать разрушиться; Тимур уверял, что у него, наобо­рот, желание вместо вражды установить согласие. Джият ад-дин понял, что подразумевалось. Он поп­росил официального ответа, приемлем ли его брат Пир Мухаммед в качестве свата. Тимур предложил выдать замуж в Герат дочь своей сестры. Жених явился с подобающей свитой в Мавераннахр и имел возможность ближе познакомиться со своим будущим тестем в 1379 году во время его четвертого похода на Хорезм⁵⁷.

Политика Тимура с использованием браков (это можно четко пронаблюдать) отражает широту его по­литических целей, а они удивительно тесно связаны с тем, что могло осуществиться в данных обстоятель­ствах. Так, его любимый сын Джахангир взял в жены не только принцессу из Хорезма, но также дочь эми­ра Хизира из ясавурьян и дочь эмира Кайхосрова⁵⁸. Оба эти брака отчетливо показали нобходимость сде­лать друзьями предводителей мощных мавераннахрс-ких «мирных объединений»; и только когда Тимур поверил, что он укрепил свою власть изнутри, он передал Юсуфу Суфи свое требование и принудил его выдать невесту, припугнув походом.

Правда, у наблюдателя создается впечатление, что многие из этих связей через длительный промежуток времени мало что могут изменить. Разве не стал Кай-хосров в конце концов одним из непреклонных против­ников? Политические женитьбы многозначны. Как в случае с Хорезмом, так и с Картидами именно Тимур выдвинул требование и осуществил его. Ни Юсуф Суфи, ни Джият-ад-дин не сомневались, что перегово­ры велись не на равных. Тимур полагал, что эти браки и многие другие, которым он способствовал на таких основаниях, могли действительно служить цели установ­ления хороших отношений с соответствующими княжес­кими домами — но именно при условиях, которые дик­товал он. Поэтому браки всегда имели в себе что-то от политического порабощения, и мы можем предположить, что это частично имело место и в связях, которые он завязал с равными себе эмирами в Мавераинахре. Ему они должны были принести выгоду; по если ситуация складывалась неудачно, то нужно было ее обойти — во всяком случае его эти связи ни к чему не обязывали.

Заговор Адиллаха привел Тимура к конфликту с Бе­лой Ордой. Казалось, после заговора ему представля­ется возможность решить это дело в свою пользу без войны; он надеялся привести к власти в восточном Кипчаке претендента по своему выбору. Это пока не удавалось. В конце 1376 года он решил, что настало время подчинить себе империю Белой Орды военной силой. Еще во время этих боев, подоплеку и обшир­ные последствия которых нужно обсудить в другой связи ⁵⁹, хорезмийцы воспользовались возможностью напасть па Бухару и разграбить ее. У Тимура сначала не было возможности отправить посланника к Юсуфу Суфи и возмущенно потребовать объяснения, что мог­ло послужить поводом для такого враждебного отно­шения после свершившегося пород нения⁶⁰. Мы и сей­час еще помним, что Тимур сам после смерти находив­шейся с ним в браке сестры эмира Хусейна больше не стал себя удерживать от того, чтобы довести войну до горького конца его шурина; Джахангира уже не было в живых — значит, Юсуф Суфи мог чувствовать себя свободным от какого-либо давления.

Соответственно неприветливо, даже враждебно он обошелся с посланниками Тимура. Ввиду этого «пуль­сирующая артерия гнева у «господина счастливых об­стоятельств» вызвала жажду мести», и в первые меся­цы 1379 года он выступил из зимнего лагеря, напал на территорию Хорезма, где снова захватил огромные тро­феи — «розовощеких девочек, работоспособных плен­ных, выносливых лошадей, верблюдов и овец в несмет­ном количестве» — и блокировал столицу. Юсуф Суфи предложил Тимуру не проливать кровь невинных лю­дей из-за этой ссоры. Пусть поединок один на один решит дело. Тимур подтвердил, что это решение пол­ностью соответствует его натуре. Он привязал меч к поясу, вскочил на коня и поскакал к крепости. И сно­ва хронисты описывают сцену, в которой князья и эми­ры, пристыженные решимостью и мужеством Тимура, пали перед ним на колени и умоляли его отказаться от такого решения⁶⁰. «Разве положено, чтобы господин, ко­торому мы служим, собственной персоной вступал в бой, пока мы, холопы, живы?»⁶¹, — спрашивает его спод­вижник Саиф-ад-дин, который недавно вернулся из своего краткого паломничества⁶². Тимур даже не слу­шает его, оскорбляет грубыми словами, скачет к краю крепостного рва. Там он восклицает: «Я пришея, как ты просил, Юсуф Суфи! Выходи и ты! Посмотрим, кому Бог присудит победу!» Но Юсуф Суфи не осме­ливается; он раскаивается в своем вызове, «и весь мир выразил одобрение отваге, смелости, сердечной мощи Тимура и его совершенному доверию Богу и увидел трусость, малодушие и самохвальство противника»⁶³.

Можно допустить, что Тимур сам умел воевать даже теперь, когда достиг почти пятидесятилетнего возрас­та. Он это доказал в Ферганской долине, когда с ма­леньким отрядом оказался в тылу врага⁶⁴. Конечно, по­дозрительно, что о подобной сцене рассказывают из первой войны против Хорезма. Но в том случае вступление Тимура в бой было обосновано положением на данный момент: хорезмийцы, воодушевленные предательскими обещаниями Кайхосрова, неожиданно напали на осаждающих, которые не были настроены на битву. А теперь все производит впечатление инсце­нировки — когда все оставляют для дальнейшего при­украшивания. Драматическое появление Тимура перед крепостным рвом выполняет важную задачу, конечно, если считать это действительностью. Он должен был на глазах у всех показать Юсуфа Суфи неправым, за­ставить сомневаться в его способностях правителя и героя, но одновременно внушить уверенность в побе­де тем, кто воевал на стороне Тимура. В первую оче­редь именно ради них он скачет до стен крепости. Он показывает, что у них религиозное и моральное пре­восходство и поэтому они могут тоже ждать триумфа. Издевательство и моральная дискредитация врагов от­носились, как будег показано на других примерах, к необходимой подготовке битвы⁶⁵.

И во время всех этих событий господину счастли­вых обстоятельств принесли из Термеза первый плод года, дыню. Следуя своему благородному характеру, он обещал: «Юсуф Суфи сидит напротив меня. Пош­лите ему на золотом подносе часть этого первого пло­да!» Эмиры преданно говорили: «Золотой поднос не нужен! Мы хотим отослать ее в деревянной посу­де». Его величественный разум не хотел это при­знать, и тогда ее отнесли, соответственно прика­зу, на золотом подносе к берегу крепостного рва. И тут кто-то за стеной спросил: «Что лежит на под­носе?». Доставивший дыню ответил: «Дыня, первый плод! Господин счастливых обстоятельств посылает ее Юсуфу Суфи! и опустил там поднос и вернулся. Те достали ее и принесли Юсуфу. Юсуф со своей ничтожно маленькой проницательностью отдал приказ бросить дыню со стены в крепостной ров и подарил под­нос охраннику ворот⁶⁶.

Теперь должна разгореться решающая битва. От­ряд хорезмийцев выбрался из крепости; сын Тимура Умар-шейх переплыл со своими воинами ров. Хорез-мийцев заставили остановиться, их атака была отбита. Воины Мавераннахра запустили катапульту и разру­шили здания в крепости. Более трех месяцев продол­жалась борьба. Между тем, как прежде его брат, Юсуф Суфи заболел и умер. Хронист отмечает, что это еще одно обстоятельство, которое указывает удачу, данную богом Тимуру. Разве он не велел возвестить в тот день, когда вызывал на поединок Юсуфа Суфи перед сте­ной крепости, что тот, кто нарушит слово, заслужива­ет смерти?

«И когда волк исчезновения разрывал рубашку жизни Юсуфа⁶⁷ в клочки, львы дубравы победы и пантеры вершины мужества, герои войска коронован­ного господина счастливых обстоятельств кинулись на город и перевернули все вверх дном⁶⁸. В месяц рад-жаб 782 (х) (начался 14 сентября 1379) крепость сров­няли с землей; раздоры между членами семьи прави­теля после смерти Юсуфа парализовали любое сопро­тивление. По приказу Тимура все лица, которые разбирались в каком-нибудь ремесле или искусстве, были угнаны в Мавераннахр и поселены в Кеше. Там их обязали построить резиденцию, соответствующую власти Тимура, и расширить крепостные сооружения⁶⁹.

ГЕРАТ И ТУС

В 1378 году Саиф-ад-дин вернулся после своего па­ломничества, в которое он отправился, когда Джахан-гир так неожиданно умер. Теперь он мог рассказать Тимуру не только о событиях во время его хаджа в далеких местах деятельности Пророка, но и дать под­робный отчет о политической ситуации в Иране, че­рез который ему пришлось проехать во время своего путешествия. Он наглядно описал политическую разо­бщенность и неразбериху, охватившие страну, — обстоятельства, с которыми как раз пытались спра­виться на юге улуса Чагатая. В Иране, однако, ру­ководили все еще своими полками «диадохи», мелкие князья, разделившиеся на массу наследников, кото­рую оставила империя ильханов, погруженная в анар­хию. Сообщение Саиф-ад-дина утвердило Тимура в мысли обратить в будущем больше внимания на Иран. Благодаря его связям с Картидами в Герате и не в последнюю очередь на основе его личного опыта, который он когда-то смог приобрести в Махане, он мог считать Иран, по крайней мере северо-восток Ирана, не совсем чужим, незнакомым. И вообще, по­размыслив, правитель Мавераннахра решил, что не­льзя пренебрегать этой страной.

Картиды Герата ни в коем случае не были незначи­тельной династией, когда они в 1351 году еще подчи­нялись Казагану. Давайте вспомним! Пятого августа 1349 года Пир Хусейн Карт велел возвысить себя до титула султана, чего не одобрил род Чагатая, считая это заблуждением честолюбия, направленного против традиций. Но речь шла не только о наказании непри­личного тщеславия. Пир Хусейн Карт был тогда в со­юзе с правителем Дели Мухаммедом Туглак-шахом (прав. 1325-1351). В одном письме о причинах его са­мовозвышения он писал: «Неурядицы в стране взяли верх, повсюду зашевелились «диадохи» ильханов; «сфе­ра королевской власти ринулась в водоворот анархии»; ученые и сайды считали, что нужно срочно предложить, чтобы могущественный Султан мужественно взялся за трудное дело и установил покой и мир. Целью письма было обеспечение признания титула султана правителем Дели, который уже много раз проявлял интерес к тре­бованиям стран, граничащих с его империей на севере⁷⁰.

Итак, уже тогда возникла идея уничтожения диадохов! Пользующиеся уважением населения сайды и уче­ные, поддержки которых теперь добивался Тимур, уже тогда способствовали этой мысли! Поражение Пир Хусейна от Казагана в свое время будет, вероятно, препят­ствовать осуществлению идеи, но теперь Тимур взялся сам за эту цель. Конечно, сами Картиды были для него едва ли больше, чем «диадохами», т.е. теми, кого стои­ло обуздать. Отношения с ними и без того еще не были отрегулированы так, чтобы он был ими удовлетворен.

Правда, Джият-ад-дин не понял намека и волей-неволей ходатайствовал о породнении. После войны против Хорезма он не мог больше сомневаться в том, что это слово означало в понимании Тимура. Теперь, когда угнанные хорезмийцы работали над расшире­нием Кеша, Тимур нашел время завершить дело. С большой роскошью была сосватана невеста принцу Ге­рата. После участия в последней войне против Хорез­ма он попросил своего тестя разрешения вернуться на родину. Ему это было позволено, и немного позже за ним последовала его молодая жена. Джият-ад-дин использовал все средства, чтобы как можно роскош­нее устроить прием.

Он велел приготовить все, что нужно для празднич­ного пира. Город и окрестности он украсил прелест­но, как сад Ирама⁷¹. И... от моста до рынка он велел установить триумфальные арки. От каждого ремес­ла было представлено необычное свидетельство его искусства. Пекари построили из хлеба минарет, внутрь которого можно было подняться, и подобное же сделали чесальщики шерсти из хлопка. Ткачи шелка показывали передвижной ткацкий стул, за которым кто-то работал. И так представители каждой профессии сочинили что-нибудь соответствующее. Во­рота и стены завесили византийскими и китайскими парчовыми тканями. Придали форму красивым купо­лам, над верхушками которых не могла пролететь даже птица с быстрыми крыльями и архитектурный стиль которых не могли разгадать мысли и чувства. Сверкание, резьбы на мечах и блеск оружия, прикреп­ленного на боку, слепили глаза подобно солнцу, даже купола сверкали как шкатулка, полная драгоценных камней, и были там знаки зодиака со всеми их звезда­ми; быт такое впечатление, как будто бы светящие­ся тела неба опустились на землю. Певицы, подобные Венере, играли на арфах и пели в манере Венеры, и со звучанием струп они дарили сердцу наслаждение духа, а телу хмельной напиток. Несколько дней про­вели в радостных торжествах, и каждый день доставлял наслаждение эмирам по-новому роскошными пир­шествами и подарками, какие приличествовали пра­вителям, а слуг и дружину одарили в зависимости от ранга почетными одеяниями и наградами⁷².

В источнике, из которого взято это сообщение, также сказано, что посланники должны были пере­дать Джият ад-дину «предупреждающие слова и ис­кренние советы»⁷³. Можно догадаться, что скрывает­ся за этой формулировкой. Тимур поставил перед собой цель: если не уничтожить сначала в Хорасане господство «диадохов», которые превратили весь Иран в необозримую картину ссорящихся друг с другом княжеств, то хотя бы подчинить своему наводящему порядок господству⁷⁴. Может быть, в конце 1379 года, в связи с путешествием молодой принцессы во дво­рец Герата, Тимур огласил более четко, чем в «ис­кренних советах», что он задумал. Он хотел провес­ти день заседаний, на котором должно было обсуж­даться умиротворение Хорасана, и гератского прави­теля Гият ад-дина, с которым он теперь породнился, он позвал по этому поводу в Мавераннахр. С незави­симостью «диадоха» Герата следовало покончить. Но разве невозможно было поднять контрсилы и отра­зить атаку Тимура, которую следовало ожидать? Сначала Джият-ад-дин пытался выиграть время; он велел передать, что готов прийти, пранда, настаивая на том, чтобы доверенное лицо Тимура Саиф-ад-дин сопровождал его. Эта просьба была выполнена немед­ленно; Саиф-ад-дин появился в Герате еще до того, как Джият ад-дин смог осуществить свои тайные пла­ны. Так Саиф-ад-дин стал непрошенным свидетелем мероприятий, которые выдали все, что угодно, толь­ко не теплую симпатию и сердечное доверие по отно­шению к Тимуру. Уже давно занимались здесь тем, чтобы протянуть вокруг города кольцо укреплений, которое включало бы многие поселки и сады. Это со­оружение, вероятно, теперь было закончено; с боль­шим усердием накапливали в крепости запасы. Джи­ят-ад-дин дал знать посланнику Тимура, что он как раз готовится к путешествию и должен прежде всего еще приобрести подобающие подарки. Некоторое вре­мя Саиф-ад-дин позволял задерживать себя, но когда он «прочитал в описании современных обстоятельств Джият ад-дииа, что тот изобразил пером мысли на до­ске своей фантазии», он немедленно отправился назад⁷⁵.

Совещания в Мавераннахре, таким образом, долж­ны были состояться без Джият-ад-дина; но это, оче­видно, в такой степени изменило их содержание, что теперь было ясно — Картиды первыми почувствуют гнев Тимура и его желание покончить с мелкими князьями. В противоположность этому Али Бек из Джаюн-Курбана, этот князь, в темнице которого ког­да-то множество блох набросилось на Тимура и эми­ра Хусейна, посчитал более разумным обойти грозя­щую беду, которая казалась неизбежной, таким об­разом, чтобы она его не погубила. Он отправился к Тимуру, — конечно, это был трудный шаг, — полу­чил прощение и служил ему советником в войне про­тив Картидов. Конечно, Тимур и с ним породнился.

Тимур не хотел лично руководить операциями про­тив Хорасана. Главнокомандующим созванного осенью 1380 года войска и правителем провинции, которую нуж­но было завоевать, был намечен Мираншах, его четыр­надцатилетний сын. Он провел осень и зиму на терри­тории Балха и Шибаргана; весной 1381 года он высту­пил против Бадгиса, который принадлежал роду Кар­тидов. Между тем Али Бек предложил Тимуру поддержку, так что Тимур сам вступил в бой. Он пере­правился через Оке, заручился тем, что до сих пор всегда оправдывало себя, — благословением святого, на этот раз Баба Сюигю, который обитал в Андхое и счи­тался божьим человеком, потому что обычно делал со­вершенно немыслимые вещи, которые считали знаком суфинского экстаза. На этот раз, увидев Тимура, он швырнул в него мясо грудинки убитого животного. Тимур очень обрадовался: «Бог подарит мне Хорасан, который обозначают частью груди поверхности зем­ли!» ⁷⁶. В действительности так и произошло. Империя Картидов, которая при Джият-ад-дине охватывала большую часть Хорасана, включая Нишапур, была взята го­род за городом; и способные оказывать сопротивление, даже считающиеся неприступными крепости большей частью захватывали очень быстро — для хрониста, бро­сающего взгляд на прошлое, абсолютно точный знак для так же быстро совершающегося захвата всего Ирана⁷⁷, который должен был произойти немного позже. Скоро войско Тимура стояло перед Гератом, хотя Али Бек не выполнил своих обещаний. Крепость была взята при­ступом, Джият-ад-дин отошел в город, который еще не сдался. Воины Мавераннахра захватили при этом две тысячи пленных из вражеских войск. Тимур придумал одну хитрость, чтобы взять и город без больших уси­лий. Он приказал сочинить многочисленные послания следующего содержания: каждый житель Герата, кото­рый вернется в свой дом и там будет спокойно ждать окончания боев, будет прощен; кто же окажет сопро­тивление, должен винить себя за свою дальнейшую судь­бу. Вручив такие послания нескольким пленным, их от­пустили на свободу. Боевая отвага воинов Герата сразу же ослабела, и Джият-ад-дину ничего не оставалось, как сдаться.

Когда он опустился на колени перед Тимуром и по­корился, Тимур подарил ему почетную одежду и пояс, унизанный драгоценными камнями. На следующий день из города вышли также сайды, ученые и беки, чтобы поцеловать землю перед завоевателем. После этого им сообщили жесткие требования, которые предъявил за­воеватель. Крепость должна быть снесена; в виде воз­мещения за пощаду с населения потребовали уплаты больших денежных сумм. Самые значительные ученые, ремесленники и художники, всего двести человек, были отобраны и отправлены в Кеш. Ворота городского ук­репления, которые были обиты железом и украшены рельефом и надписями, были сняты с петель и также переправлены в Кеш, где были встроены в оборонитель­ные сооружения, которые начали строить⁷⁸.

Самый важный из «диадохов» Хорасана был теперь покорен. Остались сарбадары, центром которых был Сабзавар. Тимур уже послал туда войско. Он сам направился в Тус, где правил нерешительный Али Бек, отказавший ему в помощи, о которой они договорились. Запад Хорасана представляла территория Мазендерана; она охватывала покрытые лесом бассейны рек Атрека и Горгана, которые выходят на южную часть восточного берега Каспийского моря. Страной правил эмир Вали, о взлете которого еще должно быть кое-что сказано. Тимур подступил к ней со своим войском, и эмир Вали и Али Бек сразу заявили, что они счита­ют его своим верховным правителем. Тимур, конечно, был готов к битвам. На могиле Абу Муслима, челове­ка, который однажды руководил восстанием в Мерве, жертвой которого стал халифат Омейядов в Дамаске, молил он Бога о поддержке в его походе. Али Бек пос­пешил ему навстречу лично, был допущен к «целова­нию ковра» и просил прощения за свои упущения. И правитель сарбадаров Ходжа Али явился и уверял Ти­мура в своей преданности. Тимур, хотя и хвалил по­ведение Ходжи Али, был неприятно поражен его при­знанием, что он является сторонником шиитского учения о Двенадцатом имаме⁷⁹, — воспоминание о пос­тупках Абу ль-Маали и его брата, которые хотели подготовить возвращение исчезнувшего имама, еще, ко­нечно, не изгладилось из памяти. «Кто оставит мою сунну, потеряет мое заступничество!» — сказал Про­рок. Ходжа Али ответил без промедления, что верно­подданные следовали в вере за своим правителем. Ти­мур был доволен этим ответом. Как Али Бек, так и Ходжа Али были одеты в почетные одеяния, приняли пояс и меч и должны были рассматриваться как со­провождающие Тимура. Тимур продвинулся дальше на запад и вступил под Исфаганом в область, в которой эмир Вали был князем. К нему отправился посланник, который еще раз призвал его явиться к Тимуру. Эмир Вали согласился и обещал скоро приехать.

Так как 1381 год близился к концу, Тимур отка­зался от того, чтобы продолжать следить за этими делами. Сабзавар, резиденция Ходжи Али, он подчи­нил одному эмиру, пользующемуся его доверием; он отпустил правителей, которые стали его сопровождающими, в том числе и Картида Джият-ад-дина, кото­рого привел с собой после победы над Гератом. По всей вероятности, он велел доставить в Самарканд его брата Мухаммеда заложником. Он сам отправился в зимний лагерь под Бухарой, оставаясь, таким обра­зом, вблизи Хорасана. Своего сына Мираншаха он ос­тавил наместником. Его квартира находилась под Са-раксом, хотя и вблизи границы, но скорее на хора-санской стороне Окса⁸⁰.

Все было готово к тому, чтобы Тимур смог навес­ти свой порядок в Хорасане следующей весной, так как ему, должно быть, стало ясно, что преданность князей — только притворство. Едва он повернулся спиной, Али Бек и эмир Вали установили связь друг с другом и решили осаждать в Сабзаваре Хаджи Али, который не хотел нарушать клятву. Нужно было бы срочно обоим преподать урок, подобный тому, кото­рый, должно быть, научил Джият-ад-дина. Но Тимур был как бы парализован. Смерть одной из дочерей выбила его из колеи; не обращая внимания на необ­ходимость заниматься повседневными делами прави­теля, он отдался своей боли точно так же, как это было после смерти Джахангира. Только его старшей сестре удалось настойчивыми упреками напомнить ему о его обязанностях⁸¹.

Али Бек твердо рассчитывал на то, что Тимур нападет не на него, а на эмира Вали, так как он еще не покорился и был из них двоих, конечно, более могущественным. Но Тимур неожиданно напал на область Али Бека, взял в качестве трофея все его стада, которые недостаточно хорошо охранялись, и заставил его окопаться в своей крепости Калат. Чрез­вычайно подавленный Али Бек сообщил о своей го­товности сдаться. В действительности, как известно, он хотел заманить Тимура в ловушку. Калат, распо­ложенный на крутых скалах, было трудно брать, правда, недостаточно трудно для горных отрядов из Бадахшана, которые Тимур привел с собой. Али Бек еще раз заверил, что он готов