Будущее науки. Этос науки

Хотя идея науки восходит еще ко временам Древней Греции, организация научных работ в основном начинается в XVII веке созданием академий или научных обществ, находившихся на содержании богатых меценатов и развивавшихся вне университетской системы, с целью поощрения научных исследований. Институционализация научных работ, однако, развивается только с учреждением национальных академий, как во Франции в конце XVIII столетия, и развитием наук в университетских центрах начавшемся в Германии в XIX веке, а также с созданием научных лабораторий при университетах, которые стали центрами научных сообществ в конкретных областях знаний. (Вопрос о начальных стадиях организации науки кратко, но ясно изложен в работе: Hall A. R. The Scientific Revolution, 1500–1800. L., 1954. Chap. 7; об институционализации науки в последние два столетия см.:Ben-David J. The Scientist's Role in Society. Englewood Cliffs (N.J.), 1971. Й. Бен-Дэвид следующим образом описывает новую роль университетов: «Начиная с середины XIX века, лаборатории ряда немецких университетовстали научными центрами, а в некоторых случаях виртуальным средоточением первоклассных научных умов того времени, ведущих исследования в тех или иных областях. Либих в Гессене и И. Мюллер в Берлине, вероятно, первыми приходят на ум среди ученых такого уровня, которые работали совместно с огромным количеством талантливых учеников и последователей в своей узкой области в течение долгого времени, всецело отдаваясь своему делудо тех пор, пока не добивались ведущих позиций в мировой науке. К концу века лаборатории некоторых профессоров стали настолько известными, что самые способные выпускники университетов со всего мира приезжали сюда нанекоторое время. Перечень студентов, работавших в этих лабораториях, зачастую включал практически всех видных ученых следующего поколения…»

Эти незапланированные и непредсказуемые процессы были более решительным шагом в деле организации науки, чем предшествовавшая ему реформа начала XIX века. Исследовательская работа становится регулярной сферойдеятельности, и ученые в целом ряде областей начинают создавать более тесные сети общения между собой, чем раньше. Их ядрами стали университетские лаборатории, готовившие многих талантливых студентов испособствовавшие установлению между ними личных взаимоотношений, эффективных форм тесных связей, что положило начало сознательно сконцентрированным и скоординированным исследованиям в отдельных областях науки"(Ben-David The Scientist's Role in Society. P. 124–125).

Несмотря на то, что университеты действовали в рамках государственной системы — в Германии и Франции университеты и академии были государственными организациями, а их профессоpa были государственными служащими, — истинная автономность науки, как самоуправляющегося сообщества, распространялась на выбор направлений исследования, дискуссии относительно значимости того или иного знания, признание научных заслуг и присуждение званий и степеней. Эта автономия является центром этоса — и организации — научной деятельности.

И тем не менее, хотя моральная сила науки заключена в этосе саморегулирующегося научного сообщества, рост научного сословия в годы после окончания второй мировой войны, когда и зародилось постиндустриальное общество, изменил науку в такой степени, что возник коренной разрыв между сутью и традиционными методами организации науки и реальностью ее структуры и роли как Большой науки. Именно это разделение ставит вопрос: не может ли парадокс возникновения капитализма (см. примечание 10) быть повторен во взаимодействии науки и государства и не могут ли традиционные этос и имидж науки иметь иное значение в постиндустриальном обществе?

Научное сообщество — уникальное явление человеческой цивилизации. (В своем изложении традиционного имиджа — и внутренней логики — науки я основывался главным образом на работах: Polanyi M. The Logic of Liberty. Part 1, L., 1951; Weber M. Science as a Vocation// From Max Weber. N.Y., 1946; и Merton R.K. Social Theory and Social Structure. Glencoe (111.), 1957. Chap. 15 и 16.

Это представление является идеальным типом и, как таковое, иногда противоречит действительности. Скептическая точка зренияпо этому вопросу содержится в работе: Rothman R.A. A Dissenting View on the Scientific Ethos // British Journal of Sociology. Vol. XXIII. No. 1. March, 1972.) У него нет идеологии, так как у него нет набора постулируемых догм, но у него есть нравственные устои, которые предопределяют неписаные нормы поведения. Это не политическое движение, в которое можно вступить по желанию и стать полноправным членом только на выборной основе, но движение, для принадлежности к которому необходимы талант и убеждения. Это не церковь, где элемент веры базируется на догме и уходит в таинство, однако вера, страсть и таинство присутствуют, хотя они направлены на поиск объективных знаний, предназначение которых состоит в том, чтобы проверять и ниспровергать старые верования. Как почти каждое человеческое учреждение, оно имеет свою иерархию и систему привилегий, но этот порядок уникальным образом базируется исключительно на результатах и их одобрении научными авторитетами, а не на наследовании, возрастном цензе, грубой силе или изощренных манипуляциях. В общем, оно представляет собой разновидность социального контракта, но в форме, которую не предвидели Т. Гоббс или Ж.-Ж. Руссо, так как, хотя и существует добровольное подчинение сообществу и возникающее на этой основе моральное единение, суверенитет не возникает насильственным путем; а совесть остается индивидуальным дедом каждого. По своему образу научное сообщество ближе всего к идеальному древнегреческому полису — республике свободных мужчин и женщин, объединенных общей целью поиска истины.

Наука, как и религия, определяет ступени на жизненном пути. «Человек становится членом гражданского общества самим фактом своего рождения и оказывается полноправным гражданином, достигая определенного возраста. Но иначе обстоит дело в научной Республике, где необходимо тщательно искать своего места, которое даруется только избранным». Именно так Б. де Жувенель описывал начало этого процесса. Человек живет в рамках великой традиции, сформированной из ошибок и успехов прошлого. Первой значительной ступенью становится университет. В школе ученик может заучивать доктрины, научные истины, «мертвые азы» науки. Университет же стремится к тому, чтобы студент осознал всю относительность знания и его вечно изменяющийся характер.

Быть ученым — значит быть учеником. Как и в искусстве, здесь иногда встречаются оригиналы или самоучки, но человек достигает научной квалификации благодаря руководству учителя. «В великих школах науки, — пишет М. Полани, — прививаются наиболее важные навыки научного поиска. Повседневная деятельность учителя раскрывает их способному студенту и передает ему также некоторые интуитивные знания, которыми он руководствуется в своей работе… Вот почему нередко великие ученые следуют за своими великими учителями в качестве учеников. Работа Э. Резерфорда несет на себе четкий отпечаток школы Дж. Дж. Томсона. Между тем не менее четырех Нобелевских лауреатов в свою очередь являются непосредственными учениками Э. Резерфорда…»

Если существует наставничество, то есть и последователи. Достаточно познакомиться с книгой В. Гейзенберга «Физика и за ее пределами», чтобы понять, что в 1920-х годах специалистам-ядерщикам передалось все мироощущение авангардистского движения. Молодые физики устремились в Гёттинген, Берлин, Копенгаген и Кембридж учиться у великих ученых и участвовать в захватывающей перестройке вселенной. Они ощущали свою принадлежность к особой системе и поддерживали близкие личные взаимоотношения. Впечатляет атмосфера сотрудничества и в то же время соперничества, в которой ученые, работавшие на передовых рубежах физики, такие, как Н. Бор, П. Дирак, Э. Шрёдингер, В. Гейзенберг, В. Паули находили друг друга, чтобы обменяться идеями и поговорить о физических проблемах; где такие корифеи, как Н. Бор, чувствовали возможности молодых и приглашали их к сотрудничеству либо вели с ними продолжительные беседы, позволявшие проверить и прояснить их взгляды. (В этом отношении наука подобна многим интеллектуальным или художественным сообществам, где живописцы или писатели творчески общаются друг с другом, а чувство общего интереса активизирует их работу. Примером может служить сообщество живописцев-абстракционистов 1950-х годов, когда такие художники, как Хофман, Поллок, де Кунинг, Стилл и Мазервелл, довели техникy нанесения краски — то есть эффект текстуры какизмеритель живописи — до формальных пределов самой живописи и таким образом по существу исчерпали эту парадигму. Тем не менее, несмотря на то что они общались друг с другом (хотя Стилл и был отшельником), они необразовали сотрудничающей группы для решения художественных проблем или придания завершенности некоей стадии интеллектуальной традиции. Наука же — это проверка скоординированных знаний в рамках устойчивой парадигмы. Сколь бы ни были индивидуализированы исследования, их результаты призваны дать исчерпывающее изложение, если не доходчивые ответы, в определенной области.)

Ключевым моментом науки является определение предмета исследования. Последнее есть попытка решить вопрос, который не «задан», но сам по себе составляет проблему. Начало исследования основывается на предположении, что доныне неизвестные, но реальные силы являются связующим звеном совершенно различных феноменов, и научный метод сужает проблему до нескольких альтернатив, дающих возможность проведения опытной проверки. Теория — это не механический алгоритм, который лишь перебирает все возможные перестановки или комбинации, а представляет собой гипотезу, которую необходимо проверить. Если ученому не удалось провести этот эксперимент с особой тщательностью, то он, может быть, и приблизится к истине, но не сделает научного открытия в полном смысле этого слова.

Чтобы открытие было признано, оно должно подвергнуться жесткой критической оценке. Имеются «арбитры» первой ступени, чье благоприятное мнение способствует публикации результатов исследований в научных журналах. Существуют и высшие авторитеты, чьи слова приносят уважение и признание. В научном сообществе, как и в других институтах, есть старейшины, которые зачастую входят в состав академий или других организованных структур и являются его неофициальными управителями. «Следуя их совету, — как отмечает М. Полани, — могут затормозить или ускорить исследования на новых направлениях… Присуждая премии и иные поощрения, они могут наделить перспективного первопроходца авторитетом и независимостью… В течение десяти лет или около того путем подбора соответствующих кандидатов на профессорские должности, которые ранее были вакантными, может быть образована новая научная школа. Эта проблема может быть решена даже более эффективно созданием новых профессорских должностей».

Наряду с этим процессом развивается и этос науки, основанный на нормах свободного исследования. Он воспринимается как обязательный не потому, что по техническим или процедурным соображениям эффективно способствует прогрессу научной работы, хотя это и так, но потому, что считается правильным с моральной точки зрения. Этот этос, систематизированный Р. Мертоном, состоит из четырех элементов: универсализма, коммунального характера, бескорыстия и всепроникающего скептицизма.

Источник : Библиотека Российского гуманитарного Интернет-Университета

Вопросы по теме:

1. Каковы основные положения теории постиндустриального общества Д. Белла?

2. Перечислите деятелей, упомянутых Беллом, с краткой характеристикой их взглядов.

3. По каким основаниям (параметрам) различаются доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общества?

4. Каким образом осуществляется переход от индустриального общества к постиндустриальному?

5. Что такое пятеричный сектор рынка труда? Какие отрасли в него включаются?

6. Что такое ситусные группы? Чем они отличаются от статусных групп?

7. Что общего у концепций постиндустриального и информационного общества? В чем различия между ними?

8. Новые формы гражданской активности – кто и как выражает интересы?

9. Когнитариат, меритократия, нетократия – кому принадлежит власть в новом обществе?

10. Проблемы и противоречия информационной цивилизации.