Этос науки. Новые этические проблемы науки в условиях глобализации. Эволюционная эпистемология
Высокая роль и растущее значение науки в жизни современного общества с одной стороны, а с другой – опасные негативные социальные следствия бездумности, а порой и откровенно преступного использования достижений науки повышают в наши дни требования к нравственным качествам ученых, к этической, если ставить вопрос шире, стороне научной деятельности. Наметим хотя бы пунктирно некоторые из этих этических требований.
Прежде всего ученый должен соблюдать общечеловеческие нормы нравственности, и спрос с него в этом отношении должен быть выше, чем в среднем, и в силу важности его функций, и в силу высокой ответственности за социальные результаты его деятельности.
Второе требование - требование бескорыстного поиска истины без каких бы то ни было уступок коньюнктуре, внешнему давлению и т.д.
Третье - нацеленность на поиск нового знания и его до конца честного, досконального обоснования, не допуская подлога, погони за дешевой сенсацией, а тем более плагиата.
Четвертый устой этики науки - обеспечение свободы научного поиска.
Наконец, последний, пятый по счету, но первостепенный по значимости устой этики науки и этики ученого - высокая социальная ответственность и за результаты своих исследований, и в еще большей степени за их практическое использование.
Глобальные проблемы современности, - экологическая в особенности, да и не только она, - говорят о том, что от людей науки, да и от всех людей вообще требуется ныне по-новому, с повышенной требовательностью подходить к оценке и нашей познавательной, и нашей практической деятельности.
Новые этические проблемы:
Благодаря многим достижениям науки, сделанным в эпоху техногенной цивилизации, стало бытовать мнение о том, что наука может всё: если не сегодня, то завтра или послезавтра она решит любую проблему, с которой сталкивается или может столкнуться в будущем человек. Подобное убеждение выливается в позицию сциентизма. Он господствует до середины ХХ в. Прошло около ста лет с момента зарождения техногенной цивилизации, и мир благодаря науке стал другим. Сегодня мы можем говорить уже об информационной цивилизации, когда информация достигает адресата практически мгновенно. Знания становятся основным товаром, а главное, они, в принципе доступны всем. Здесь мы подходим к самой сущности информационной революции и возникающего вследствие ее информационного общества. Его характерная особенность не в том, что знания стремительно накапливаются сами по себе, а в том, что создается реальная возможность на основе современной техники и разветвленной сети коммуникаций создать каналы свободной циркуляции знаний, открыв доступ к ним для всех (компьютеры, интернет). С одной стороны, это полезно и важно для развития науки (обмен информацией), но с другой стороны, это таит в себе и немало опасностей. Например, нельзя исключить возможность получения сведений, не предназначенных для всех, а то и просто секретных, и самых разных злоупотреблений в связи с этим. История с WikiLeaks подтверждает это предположение. Сегодня всё чаще звучат нападки на науку, набирает силу антисциетизм. Одна из причин: неимоверно трудно стало контролировать научное знание. По мнению сторонников антисциентизма, человек стремительно движется к пропасти, торжеству некоего дьявольского начала; на земле вообще увеличивается количество зла, чему наука самым непосредственным образом способствует.
Ф. Жолио-Кюри: «Наука не может быть виновата. Виноваты только люди, которые плохо используют её достижения». Вопрос: могут ли они по-иному воспользоваться результатами научной деятельности? К. Воннегут, «Утопия 14»: «Над чем бы учёные ни работали, у них всё равно получается оружие». Б. Рассел: «Наука и техника объединили человеческий род, но не на благо, а во зло. Люди научились всемирному взаимному разрушению, но не всемирному сотрудничеству… Всемирное сотрудничество вкупе с нашей современной техникой могло бы уничтожить бедность и войну и принести всему человечеству счастье и благосостояние. Но, хотя это и очевидно, люди все же предпочитают…к другим относиться с жесточайшей враждебностью, наполняющей повседневную жизнь чудовищными видениями катастрофы. Причина этой абсурдной и трагической неспособности следовать всеобщим интересам – не в чем-то внешнем, она коренится… в нашей природе».
Мы живем в мире, где растут масштабы насилия, террор превратился во всеобщую проблему, а жажда власти и стремление к обладанию новейшим оружием перевешивают доводы разума. При этом современные наука и техника достигли такого могущества, что какие-то их аспекты выходят из-под контроля человека. Сегодня предельно остро стоит проблема нравственной ответственности ученых за свои открытия.
Всё изменилось в один момент, и связано это было с изобретением атомной бомбы и бомбардировкой в августе 1945г. Хиросимы и Нагасаки. М. Борн заметил с горечью, что в реальной науке и этике произошли изменения, которые делают невозможным сохранение старого идеала служения знанию ради него самого. Известный математик Н. Винер: «Совершенно ясно, что при нашем состоянии цивилизации распространение информации об оружии означает практическое содействие применению этого оружия. Если я и не принимаю непосредственного участия в бомбардировках или отравлении беззащитного населения, то все же несу полную ответственность наравне с теми, кому раскрываю свои научные идеи». Все ученые поделились на два лагеря: те, кто был согласен с Винером, и те, кто считал, что невозможно предсказать окончательный практический характер исследования. Например, Э. Теллер, «отец» американской водородной бомбы: «Всё, что человек в состоянии сделать, он и должен делать, а всё, что может сделать, необходимо применять. Ученый не отвечает за законы природы. Его дело состоит только в том, чтобы выяснить, каким образом они функционируют. Вопрос о том, нужно ли делать водородную бомбу, применять её или нет, ученого не касается».
В наше время учёный просто не может быть этически нейтральным. Он должен отдавать себе отчет в том, что он не может работать в изоляции. Всё, что он делает, может быть использовано.
Генетика и генная инженерия также вызывают вопросы в своей этической чистоте. Возможно ли использовать эмбрионы человека для исследований, модифицировать человеческие гены? Эти вопросы сейчас активно обсуждаются в научном сообществе.
Эволюцио́нная эпистемоло́гия — теория познания, являющаяся разделом эпистемологии и рассматривающая рост знания как продукт биологической эволюции.
Эволюционная эпистемология основывается на положении, что эволюция человеческого знания, подобно естественной эволюции в животном и растительном мире,— результат постепенного движения по направлению к всё лучшим теориям. Эту эволюцию упрощённо можно представить в виде следующей схемы:
P1 → TT → EE → P2
Проблема (P1) порождает попытки решить её с помощью пробных теорий (tentative theories) (ТТ). Эти теории подвергаются критическому процессу устранения ошибок (error elimination) ЕЕ. Выявленные ошибки порождают новые проблемы P2. Расстояние между старой и новой проблемой часто очень велико: оно указывает на достигнутый прогресс.
Сам термин "эволюционная эпистемология", по-видимому, был впервые введен в 1974 г. Д.Кэмпбеллом в статье, посвященной философии К.Поппера. Фундаментальное допущение эволюционной эпистемологии, которое выступает своего рода общим знаменателем имеющихся здесь школ и направлений, сводится к следующему тезису: люди, подобно другим живым существам, являются продуктом эволюционных процессов и их мыслительные, ментальные способности, их знание и познание направляются механизмами биологической эволюции. В силу этого изучение эволюции оказывается релевантным пониманию феноменов знания и познания. Ещё у Дарвина: «Наша внешность, различные формы нашего поведения, наши мысли и желания, наш язык, самосознание и мораль - все это восходит в конечном итоге к процессам выживания и воспроизводства».
Для современной эпистемологии в целом весьма важно привлекать и ассимилировать все результаты специальнонаучных исследований - биологических, антропологических, психологических и т.п., - касающихся природы познающего субъекта, его генетической структуры, его физиологических способностей, анатомии, психологии и т.д. И именно такой видится эволюционная эпистемология, которая стремится объяснить происхождение и развитие познающего субъекта.
Несмотря на наличие в современной эволюционной эпистемологии довольно значительного числа школ и подходов здесь можно выделить два основных, принципиально различных направления исследований, две основные исследовательские программы. Первая программа представляет собой попытку исследовать когнитивные механизмы животных и людей путем распространения биологической теории эволюции на такие структуры живых систем, которые выступают в качестве субстратов (т.е.носителей) когнитивных процессов - нервную систему, органы чувств и т.д. Вторая программа, со своей стороны, исходит из возможности объяснить культуру - в том числе идеи, гипотезы и научные теории - в терминах биологической эволюции, т.е.используя модели эволюционной биологии. Конечно, различия между этими программами не абсолютны, они между собой тесно взаимосвязаны. На первом уровне эволюционная эпистемология выступает скорее в качестве биологической теории когнитивных процессов (работы К.Лоренца и др.), базирующейся на результатах, полученных этологией, нейробиологией, эволюционной биологией, физиологией и т.д.
Что касается второго уровня, то здесь речь, по-видимому, идет об эволюционной эпистемологии как метатеории, объясняющей развитие идей, научных теорий, рост научно-теоретического знания и т.п. (работы К.Поппера, С.Тулмина, И.Лакатоса и др.). Разумеется, признание самого факта эволюции – это исходный пункт всех направлений эволюционной эпистемологии.
Главный вопрос эпистемологии – «Что такое знание и как оно возникает?» – становится предметом эволюционной теории. Однако ясно, что эволюция человека - это не только биологическая, генетическая эволюция, но и эволюция культурная. Вопрос о взаимосвязи генетической и культурной эволюции представляет большой интерес для эволюционной эпистемологии, коль речь идет о человеческом познании, поскольку возникают определенные сомнения в том, применима ли она вообще к культурной эволюции, а следовательно, и к эволюции человека. Как принято считать, человеческая культура, т.е. культура в узком, прямом смысле, всегда зависит от сознательно направляемых действий, преследующих определенную цель, а не является результатом обучения, предзаданного наследственными механизмами. Поскольку сознание присуще только людям, лишь человек, единственный из всех живых существ, способен к культурному творчеству. Конечно, столь прямолинейные рассуждения чрезмерно упрощают проблему - резкое разграничение "мира природы" и "мира культуры", по-видимому, вряд ли оправдано. Об этом свидетельствуют многочисленные факты, касающиеся развития культуры у высокоразвитых приматов, а также наличия у них зачатков самосознания и знаково-символического мышления (как было установлено, шимпанзе, например, способны овладеть активным запасом порядка 100-200 слов на языке жестов и элементарными правилами синтаксиса).
С точки зрения теоретико-информационного подхода культурная эволюция по многим параметрам оказывается аналогичной эволюции биологической, с учетом, конечно, той разницы, что в ходе биологической эволюции информация передается генетически, а в ходе культурной эволюции - путем обучения (вербального и невербального), подражания и т.д. Сохранение, изменение и обновление информации характерно как для биологической, так и для культурной эволюции. Однако культурная эволюция не зависит полностью от случая - человек способен активно искать новую информацию, сознательно выбирая направление своих поисков, хотя и использует при этом ресурсы бессознательного мышления.
Благодаря своему активному воздействию на информацию естественный отбор оказывается в состоянии играть в культурной эволюции человечества, по сути дела, ту же роль, что и в биологической. Если в распоряжении людей появилась новая информация, которая существенно повышает их шансы на выживание и продолжение рода, то, используя ее, они могут иметь более многочисленное потомство, которому и передадут свое знание. Поэтому неудивительно, что именно давлению естественного отбора человечество обязано своими выдающимися культурными достижениями, и прежде всего теми из них, которые позволили перейти от культуры собирательства и охоты к аграрной культуре, аграрному производству.
Характерно, однако, что распространение информации в ходе культурной эволюции не ограничено репродуктивным процессом, размножением. Ведь в отличие от информации генетической культурная информация может быть передана не только прямым потомкам - путем обучения или подражания ее может получить любой человек. Успешному распространению культурной информации содействуют многие факторы - форма изложения, насколько она легко усваивается и запоминается, способна ли она заинтересовать, привлечь внимание, затронуть эмоционально-мотивационную сферу и т.д., не говоря уже о том, какие адаптационные преимущества дает ее применение.
Конечно, на культурную эволюцию оказывают влияние генетические признаки. Нельзя, например, отрицать, что способность к обучению имеет исключительно важное значение для культурной эволюции, но ведь эта способность генетически обусловлена. Классическая философия и эпистемология исходили из той точки зрения, что все поведение человека, в том числе и его когнитивные действия, целиком и полностью определяется культурой, без всякого участия генетических факторов.
Эволюционная эпистемология в этом вопросе приходит к иному выводу: в ходе биологической эволюции сформировались исходные физиологические и поведенческие характеристики человека, которые дали толчок культурной эволюции, способствовавшей повышению приспособленности людей, причем эта культурная эволюция впоследствии получила генетическое закрепление. Однако мы наследуем не только способность к культурной эволюции, но, что характерно, также и тенденцию или даже потребность в развитии определенных черт культуры, таких как, например, танцы, семейный брак или язык. Во всех известных человеческих сообществах наблюдаются эти признаки, эти черты, хотя их конкретные формы весьма разнообразны.
Новые геннокультурные теории предлагают гораздо более сложный тип взаимодействия между генетической и культурной эволюцией, чем это имело место в классической социобиологии. Прямая связь от генов к культуре здесь допускает наличие посредствующих звеньев - клеточного уровня тканей мозга и уровня когнитивных механизмов индивида, определяющего индивидуальное развитие и поведение.
Причем эта связь сочетается с обратной связью от культуры к генам через давление эволюции, которая связывает биологические феномены с социальными событиями. Эти теории, что характерно, обратили внимание исследователей на исключительную важность изучения когнитивных механизмов, когнитивной системы человека, которая, без сомнения, базируется на генетике. Но в силу этого обстоятельства когнитивные системы, когнитивные механизмы могут меняться, если возникает необходимость в приспособлении, адаптации. А это, в свою очередь, позволяет поставить вопрос о когнитивной эволюции как изменении способов восприятия, структурирования и обработки когнитивной информации. В этой связи следует обратить особое внимание на исключительную важность для эволюционной эпистемологии открытия межполушарной церебральной асимметрии, а также связанных с функциональной активностью левого и правого полушарий двух когнитивных типов мышления - логиковербального (знаково-символического) и пространственно-образного. Речь идет о подсистемах единой мыслительной системы, интегрирующей дополняющие друг друга типы мышления, между которыми непрерывно происходит информационный обмен и "разделение труда". Поскольку вопрос касается мышления человека, то, видимо, имеет смысл говорить только об относительном доминировании того или иного когнитивного типа мышления - это позволяет связать их и сопоставить с реальными этнокультурными и личностно-психологическими прототипами. этнокультурными и личностно-психологическими прототипами. Психофизиологические исследования функциональной межполушарной асимметрии у представителей различных этнических групп, в частности, свидетельствуют о том, что относительное доминирование, преобладание одного из когнитивных типов мышления проявляется как на индивидуальном уровне, обусловливая здесь отдельные личностнопсихологические различия, так и на уровне популяций. В последнем случае речь, конечно, идет о статистическом преобладании индивидов с определенным доминирующим типом мышления, которое, очевидно, является продуктом длительной и широкомасштабной геннокультурной коэволюции. Согласно Уилсону, "экологическое давление", давление окружающей среды способствовало развитию у предков современного человека мощного аппарата логико-вербального мышления, которое оказалось привязанным к левому полушарию. Такая дифференциация функций головного мозга, а соответственно и появившаяся способность к образному и логико-вербальному мышлению значительно увеличили адаптивные возможности человека и поэтому в дальнейшем получили генетическое закрепление благодаря естественному отбору. Но здесь, конечно, не следует забывать, что между генами и культурой имеется по крайней мере два промежуточных уровня: уровень клеточного развития тканей мозга, которое ведет к образованию цепей нервных клеток (синапсогенез) и уровень когнитивного развития, где активность эпигенетических правил способствует формированию ментальных структур и открытому поведению.
Есть также достаточно веские основания полагать, что филогенетически "первичное" мышление людей - это по своим информационным характеристикам мышление преимущественно образное, правополушарное. Для наших далеких предков оно, видимо, было главным способом восприятия мира. Конечно, дифференциация функций мозга открыла новые возможности и для эволюции образного мышления. Поэтому, может быть, более оправдано говорить о коэволюции взаимозависимых и взаимодополнительных (хотя и не переводимых полностью друг в друга) систем лево- и правополушарного мышления. Таким образом, эволюция доминирующих когнитивных типов мышления, видимо, также имеет свою особую историю, тесно связанную с историей культуры, религии, науки и т.д. Конечно теоретико-информационный подход не исчерпывает и не охватывает все характеристики различных культурно-исторических типов мышления - будь то мышление "архаическое", мифологическое, телеологическое и т.д. Однако он позволяет пролить дополнительный свет на их некоторые когнитивные особенности и тем самым дать новый импульс социогуманитарным исследованиям. В рамках такого характерного для эволюционной эпистемологии подхода могут быть успешно исследованы многие традиционные теоретико-познавательные проблемы, такие как дихотомия рационализм-эмпиризм, априорное и апостериорное знание, проблема абсолютной истины, происхождение и предпосылки метафизической и религиозной веры, мифа, возникновение научного знания и т.д., и что самое важное, могут быть найдены здесь новые нетривиальные решения, выходящие за пределы давно сложившихся гносеологических традиций.
В заключении кратко рассмотрим вопрос о том, можно ли привлечь модели, заимствованные из теории биологической эволюции, к исследованию роста научного знания, рассматриваемого как аспект культурной эволюции. Речь, таким образом, пойдет о второй исследовательской программе или втором уровне эволюционной эпистемологии. Как известно, многие философы науки допускали и допускают правомерность аналогии между органической эволюцией и ростом научного знания, - по их мнению, механизмы этого роста подобны естественному отбору. Такой точки зрения, в частности, придерживался С.Тулмин, разработавший эволюционную модель естественной науки. Другие исследователи также пытались использовать эволюционную парадигму в качестве модели объяснения роста научных идей (Кэмпбэлл, Поппер, Ойзер и др.). С их точки зрения, идеи, гипотезы и научные теории, как и живые организмы, должны доказывать свое превосходство, но превосходство в интеллектуальной "борьбе за существование". Конечно, некоторые понятия эволюционной теории, по-видимому, действительно могут способствовать более глубокому пониманию процессов роста научного знания. Если взять, например, мутацию генов, то в качестве ее ближайшей аналогии можно рассматривать случайно возникающие у исследователей идеи или даже ad hoc гипотезы. В развитии научного знания также имеет место своего рода "естественный отбор": явное предпочтение здесь отдается теориям и гипотезам, обладающим большими эвристическими возможностями. В этом смысле можно говорить даже о "выживании" наиболее "приспособленных" теорий. Такого рода параллели, естественно, можно продолжить. Конечно, о полном совпадении закономерностей органической эволюции и механизмов роста знания речь здесь не идет.
Фундаментальное различие касается телеологического фактора, который всегда присутствует в разработке научных теорий и гипотез. Зависящий от сознания и сознательных усилий исследователя, этот фактор полностью отсутствует в органических изменениях.
С точки зрения эволюционной эпистемологии прогресс в науке означает изобретение все более информативных теорий, все более исчерпывающих теорий и объяснительных моделей, позволяющих получить более точные предсказания. Более информативная теория - это теория, обладающая большим, "избыточным" теоретическим содержанием по сравнению с конкурирующей соперницей, получившим к тому же эмпирическое (экспериментальное) подтверждение. (И.Лакатос говорил в этой связи о прогрессивном сдвиге проблем). И, по-видимому, нет и не может быть никаких принципов, ограничивающих рост научного знания, так как эволюция познания, т.е. нашего мозга, когнитивной системы, способов обработки когнитивной информации, а также научных методов и техники, - это открытый процесс. А наука крайне необходима нам для увеличения нашей приспособленности, только она в состоянии помочь решить многие волнующие человечество проблемы.