Питание, жилище и одежда, как аспект повседневной жизни в послевоенное десятилетие

Но давайте вернемся непосредственно к аспектам повседневности и попытаемся раскрыть основные закономерности повседневной жизни. Первым важным вопросом является повседневное питание: какими способами, возможно, было достать продукты, как достать кусок хлеба, как отразился голод и отмена карточной системы в 1947 году?

В первые послевоенные годы – 1946 – 1947 гг. – кардинально обостряется проблема со снабжением населения продуктами питания: в первую очередь с хлебом, зерновыми культурами – пшеницей, рожью. Затянувшийся продовольственный кризис и голод был связан не с климатическими катаклизмами в южных регионах страны: засухой и не урожайностью на Украине, Молдавии и других южных окраинах, и напротив в других регионах страны – Сибири, Казахстане и в северной части СССР, где обещался высокий урожай, также произошли климатические катаклизмы - проливные дожди.

В первую очередь это связано из–за политических соображений нашего государства: во–первых, Советский Союз обязывался поставлять зерно странам, которые пострадали в годы немецкой оккупации, а по окончанию войны вошедшие в социалистический лагерь, в первую очередь была Польша, куда регулярно шли поставки ржаного хлеба; во–вторых, сельскохозяйственная техника в ходе войны также забиралась на военные нужны, и сокращение парка машин приводило к тому, что приходилось урожай собирать руками колхозников: в – третьих, как отмечает Е. Ю. Зубкова в своей работе, в ходе 4-ой мирной пятилетки государство увеличивало хлебозаготовки в стране, забирая зерно сверх нормы у крестьян, решили идти по пути 1920 – х годов, проводя разверстку в колхозах.

Голод 1946 – 1947 гг. очень негативно сказался на демографической ситуации в сельской местности: главным образом это сказалось на детской смертности, многие дети, сразу же рожденные после окончания войны, умирали от голода, не достигая двухлетнего возраста.

Как отмечает М. Н. Федченко, государство применяло и другие меры ужесточения к сельскому и городскому населению, а именно: переставали выдавать карточки на хлеб и другие продукты, но, как правило, это приводило к тому, что стали появляться коммерческие магазины, где можно было приобрести продукты питания по завышенной цене, так как в обычных магазинах цены были установлены строго государством, но продукты можно было получить только по предъявлению карточек, талонов на питание. Но сложившаяся ситуация позволяла «наживаться на горе людей» - хлебные нормы для городского населения также активно урезались. Государство также проводило определенного вида экономические спекуляции, шло на то, чтобы увеличить доход государство. И это выражалось в следующем: было решено поднять пайковые цены, которые были весьма низкими по сравнению с коммерческими магазинами, до уровня цен коммерческих. Эта политика также способствовала продовольственному кризису в СССР. И вот что вспоминает в одном из своих писем житель Курганской области:

«Ты знаешь, что у нас здесь делается? Паек всем отказали, дают хлеб только партактиву, а я вот работаю, а мне хлеба нет. И знаешь, Мария, хлеба нигде не купишь, шныряют мильтошки, да и где вывернешься, уже один пуд стоит 400 рублей. Знаешь, весь народ ревет, а особенно дети, знаешь, у нас в конторе только слезы. Ты только подумай: мужей побили, а детей решили заморить с голоду».

Можно привести и другую цитату из воспоминания Е. Жаровой из города Курган, свидетельствующей о том, что пайковые цены были государством весьма завышены:

«Наступает здесь жизнь трудная, так как сначала хлеб один килограмм стоил рубль, а теперь 3 рубля 20 копеек, и раньше хлеба получали по 500 грамм, а сейчас уже по 250 грамм и на базаре цены на хлеб очень поднялись».

Но, тем не менее, голод никого не пощадил: за 2 послевоенных года стало увеличиваться количество желудочно – кишечных заболеваний не только среди детского возраста, но и взрослого и это были: дифтерия и диспепсия, дистрофия и т.д. Но статистические данные В.Ф. Зимы по уровню заболеваемости показали, что высокий процент приходился на послевоенные годы, нежели во время войны.

Напоследок остается сказать, завершая рассматривать данный аспект повседневности, что уровень питания был значительно низким, по сравнению с довоенным и военным периодом, сама структура питания также была своеобразной, как отмечает М.Н. Федченко в своем исследовании, не соответствовала стандартным нормам. Это также отражается и в воспоминании М. И. Евдокимовой:

«Кончилась война, а в наши семьи еще больше пришла нищета. Люди обессилели от работы, голода, холода. Не было сил вести борьбу со вшами, клопами, тараканами. Утюги грелись древесными углями, а дров-то и в помине не было. После зимы ходили в поле, собирали оставшуюся гнилую картошку, свеклу, лебеду, клевер, толкли картофельную ботву. Все это ели. Молоко, мясо, яйца, шерсть сдавали государству».

Но улучшение питания в среднестатистической семье стало происходить только к началу 1950- х гг., рацион стал более стабильным, приближенным к норме. Но основной пищей до сих пор среди городской и преимущественно сельской местности оставались хлеб и картофель, а уровень их потребления стал значительно выше. Такие изменения позволили придти к отмене карточной системы в 1947 году. Данный факт подтверждает Постановление Совета Министров СССР и ЦК партии № 4004, изданное 14 декабря 1947 года. Но такие изменения не могли не иметь положительные стороны, о которых рассказывает в своем воспоминании В. А. Торгашев:

«Ассортимент продовольственных товаров, которые продавались по карточкам, был крайне беден. Например, в булочных было лишь 2 сорта хлеба ржаной и пшеничный, которые продавались на развес в соответствии с нормой, указанной в отрезном талоне. Выбор других продовольственных товаров также был невелик.(…) После отмены карточной системы все это изобилие оказалось в обычных гастрономах по вполне приемлемым ценам. Например, цена на пирожные, которые ранее продавались только в коммерческих магазинах, снизилась с 30 до 3 рублей».

Но также стоит отметить, что правительство в последующие послевоенные годы, преодолев продовольственный кризис и голод, стало активно проводить политика по снижению цен на отдельные продукты, все это не могло отразиться на настроениях многих людей, но естественно положительно.

Если проводить исследования в области социологии, то можно смело утверждать, что потребительская корзина была, весьма, одинаковой, если сравнивать все группы советского населения, как правило, она не превышала 200 – 225 рублей на каждого члена семьи, но это средний показатель. Но самым важным фактом является то, что некоторые категории населения могли иметь подсобное хозяйство, приусадебные участки, где можно было выращивать картофель, зерно, а от уплаты налогов государство освобождало. И произведенные самостоятельно продукты питания также дополняли потребительскую корзину семьи.

Раскрывая аспект повседневного питания в первое послевоенное десятилетие, нельзя не отметить ситуацию, связанную с повседневным жильем, которое вызывает по сей день много вопросов: как и где найти жилье, какие особенности повседневного жилища существовали в послевоенный период, каким образом советское государство оказывало помощь в восстановлении домов? Отвечая на данные вопросы, попробуем обратиться к работам Е. Ю. Зубковой, М. Н. Федченко, И. Б. Орлова и Н. В. Хомяковой. На основе статистических данных, данных из архива и воспоминаний людей данные исследователи делают акценты на том, какие типы жилья существовали в советском пространстве, какие потери понес жилищный фонд во время войны в той или иной области – районе страны, характеристиках внешнего и внутреннего устройства жилья, которые зависели от природно-климатических условий и т.д.

Е. Ю. Зубкова в своей работе приводит подробные статистические материалы об основных потерях жилищного фонда как в сельской, так и городской местности. Но такие потери приводили к тому, что людям было практически негде жить, сооружая из подручных материалов времен кров:

«Например, в сельских районах Смо­ленской области до войны было 288 555 домов, из них разрушенными ока­зались 130 000, в Псковской области из 107 092 домов разрушено было 76 090, в Орловской — из 240 000 домов пришло в негодность 100 590. В сентябре 1945 г., перед наступлением холодов многие крестьянские семьи, потерявшие свои дома, вынуждены были жить в землянках: в Смоленской области таких семей насчитывалось 14 930, в Псковской области — 18 594, в Орловской — 14 000».

В городской местности обстоятельства с жильем складывалось не лучше: данные 1946 года также свидетельствуют о том, что очень сильно пострадал жилищный фонд в прифронтовой зоне и в зоне оккупации: Брянская, Орловская, курганская, Новгородская области – территория Европейской части страны.

Обращая внимание на жалобы и обращения людей по поводу жилищного вопроса, как на особый вид источников, отметим об актуальности этого вопроса, который существовал до конца 50 – х годов прошлого века. Причина в том, что по возвращению людей из эвакуации их дома были либо разрушены во время войны, либо заняты другими людьми, не имеющих на то законные основания. Это в свою очередь вызывало череду конфликтов и в дальнейшем угрозу «бездомности», оставшись без крова над головой: приходилось выживать в подвалах, землянках, полуземлянках и бараках малой комфортабельности.

Данные акценты вопроса о жилище из работы Е. Ю. Зубковой можно подтвердить воспоминаниями многих людей, возвращенных из эвакуации и войны. Обратимся к письму Алексея Тарасова – В. М. Молотову, который раскрывает полную картину послевоенного быта:

«(...) В декабре 1945 г. я возвратился домой по демобилизации из рядов Красной Армии (...) Семью застал в ужасном положении. Жена и трое моих детей проживали в умывальнике (8-метровой комнате с кафельным полом, с сырыми стенами и потолком). (…) Жена с детьми была эвакуирова­на из Москвы, четыре года скиталась с детьми среди чужих людей. Все, что у нее было, проела с детьми. Вернулась в Москву, как нищая. А здесь, в Москве из Квар­тиры вынесли и продали всю нашу мебель, все оставшиеся вещи. Теперь я сплю на стульях, подстилая свою шинель».

Эта выдержка из письма свидетельствует о том, что в послевоенный период не было возможности соблюдать санитарные нормы, и об этом факте свидетельствует М. Н. Федченко в своей работе. Делая ретроспективный анализ, скажем о том, что М. Н. Федченко полностью солидарен с И. Б. Орловым по поводу того, что и на протяжении послевоенных лет основным типом жилья остается «коммуналка», которая предоставлялась рабочим семьям.

Но в отличие от первого исследователя И. Б. Орлов дает более подробно характеристику внутреннего устройства коммунальных квартир, наделяя ее как символ советской повседневности, начиная от начала революции 1917 вплоть до периода «хрущевской оттепели»:

«Архитектура многолюдных коммуналок создавалась так, чтобы, по словам М. Фуко, возникала возможность «внутреннего упорядоченного и детального контроля» жильцов и “сделать видимыми находящихся внутри”. (…) Если ранее появление перегородок в комнатах и квартирах объяснялось нежеланием вступать в контакт с посторонними людьми, то в Советской России совместное проживание было признано новой моделью человеческих взаимоотношений, связанной с переориентацией быта от семейного к общественному».

В свою очередь М. Н. Федченко акцентирует свое внимание на характеристике внешнего и внутреннего устройства жилища в сельской местности на территории Украины и Урала, сравнивая их в связи с природно–климатическими условиями данных регионов, в первом случае климат является более мягким и благоприятным, а во втором – суровый, с холодными зимами.

На территории Украины дома представляли следующую картину, но, как правило, такое жилье было очень ветхим и нуждалось в скором ремонте, сравнивая его с гоголевскими временами:

«Стены многих изб были построены из очень тонких жердей, а часто просто из плетня и обмазывались глиной. Внутри и снаружи их белили мелом. В зимнее время стены плотно обкладывались сухими сосновыми иголками. (…) В кухне стояли самодельные стол и скамья, висели самодельные полки и шкафчики для посуды. (…) Печь занимала не менее одной трети площади всей избы».

Свои особенности имел жилищный фонд на Урале, и М. Н. Федченко также приводит более подробную характеристику местного жилья, но в основном акцентирует внимание на том, что уральцы кухонную утварь и мебель держали самодельную:

«Большинство домов здесь были деревянными, рубленными из толстых бревен, между которыми для утепления помещались пакля или мох. (…) Все уральские дома имели деревянный пол, под которым помещался погребок для овощей - голбец».

Замечания автора показывают, что на территории Урала повседневное жилище является очень ветхим, построенное несколькими веками ранее. Но имеются также много факторов, препятствующих обновлению жилого фонда. И Н.В. Хомякова и М. Н. Федченко называют следующие факторы: во – первых, не было рабочих рук, которые могли бы восстановить фонд, но позже правительство проводит ряд мер по устранению этих проблем: проведение демобилизации фронтовиков, которые были направлены на восстановление городов, поселений, использование бесплатной рабочей силы – военнопленных и советских заключенных; во – вторых, плохая инфраструктура и сообщение между населенными пунктами, в –третьих, не правильное перераспределение бюджета местных органов для закупки строительных материалов, т.е. финансирование по остаточному принципу, и наконец, Урал являлся самым перенаселенным регионом страны, в ходе эвакуации наблюдался демографический «бум», поддерживаемый искусственной прибылью населения.

Наконец, авторы исследований – в первую очередь Н.В. Хомякова – отмечают: по окончанию восстановления жилищно-коммунального фонда в Советском Союзе начинаются процессы электрификации страны, и электричество становится необходимым атрибутом повседневной жизни не только в городе, но и в сельской местности. Таким образом, советское правительство издает постановление «О развитии сельской электрификации», суть которого заключалась в том, что силами колхозных работников производилось строительство электростанций. Такой план по электрификации был принят в ходе первой послевоенной пятилетки, который был слегка превышен.

Продолжая изучение аспектов повседневной жизни в послевоенный период, стоит также акцентировать свое внимание на вопросе о повседневной одежде советской семьи: каким образом можно приобрести одежду и во что можно одеться советскому человеку? Отвечая на данные вопросы, обратимся к М. Н. Федченко и Е. Ю. Зубковой: в своих работах они отмечают, что многие люди были бедно одеты и только зажиточные семьи могли себе позволить хорошую обувь и одежду, приобретенную в магазинах, как правило, это были полупальто – москвички и сапоги из хромового материала.

Но, тем не менее, в советское время был огромный дефицит гражданской одежды, которую было совсем не возможно приобрести обычному человеку, так как во время войны многие заводы и предприятия по производству одежды и обуви переводились на военный лад, выпуская военное обмундирование: гимнастерки, «фуфайки» и телогрейки – все для войны, все для фронта, поэтому приобретение такой одежды для многих горожан и сельчан являлось серьезной экономической проблемой. Как вспоминают многие фронтовики, они были готовы потратить все свои сбережения, компенсации, полученные за участие в военных действиях, чтобы приобрести для своей семьи хотя бы поддержанную шинель или телогрейку, рванные ватники или башмаки, отсутствие этого приводило к серьезным проблемам.

Давайте снова обратимся к выдержке из письма Алексея Тарасова В.М. Молотову, используемое ранее, где он также обращает свое внимание на повседневную одежду, на ее отсутствие:

«Ни у жены, ни у детей не было ни одежды, ни обуви. То, что я получил в качестве денежной компенсации — 3500 руб. - я немедленно израсходовал, чтобы купить какую-нибудь обувь и одежонку детям и жене.(...) Но что я мог по коммерческой цене приобрести на 3500 рублей?! У жены до сих пор нет паль­то, старшая дочка ходит в рваной юбчонке (но в школе она пока сидит в пальто, т.е. не раздеваясь)».

Рассматривая ситуацию одной семьи, касаемо дефицита одежду, стоит отметить, что примерно также жили и многие другие люди. Но разрешение такого вопроса требовало много времени и терпения: письма и жалобы вышестоящим органам власти – наркомам – является чуть ли не важным историческим источником в этом вопросе, но, как правило, наркомы по делам торговли могли содействовать фронтовикам, выписывая орден на покупку того или иного текстильного изделия.

Еще одной особенностью рассмотрения данного вопроса является, по мнению М. Н. Федченко, отсутствие в продаже детской одежды, которую приходилось самостоятельно шить из покупной мануфактуры или обращаться за помощью в специализированные ателье, где по заказу могли сшить детскую одежду. Перешитая детская одежда – школьная форма – из взрослой одежды была огромным для семей дефицитом, так как сшить такую форму не предстояло возможности из – за отсутствия на то денежных средств не только в сельской местности, которые были чрезвычайно бедными, но и в городской.

Например, М. Н. Федченко приводит в своем исследовании собственное воспоминание о послевоенном детстве, которое важно тем, что была дифференциация среди сельской местности: кто – то мог себе позволить хорошую одежду и обувь, а кто –то мог довольствоваться самодельной, домотканой одеждой. Социальные верхи общества могли себе позволить и дорогую одежду, сшитую на городской манер, что, именно, сильно бросалось в эти годы в глаза простых людей.

«Однажды на уроке физкультуры в нашем третьем классе (1954 год) я заметил, что лишь один мальчик – сын заведующего колхозной свинофермой, был в кожаных сапогах, а остальные – в резиновых. Даже участники школьной художественной самодеятельности выступали тогда на сцене сельского клуба в родительских резиновых сапогах».

Также многие исследователи делают акцент на производстве нижнего нательного белья, которое также имело весомое значение: в сельской местности выращивали коноплю, мак, которые использовали как домашнее полотно. В одном из воспоминаний содержатся следующие слова о производстве домотканого сукна:

«Мы помогали своим матерям отбеливать холсты, замачивая их в корыте, а затем, расстилая на траве, где они из серых становились от лучей солнца белыми. Из домотканого холста шили не только нательное и постельное белье. Книги и тетради младшие школьники носили в холщовых сумках, перекинутых через плечо».

Важно то, что правительство не хотело реагировать на жалобы и запросы, касаемо улучшения их бытового положения, что стало причиной ряда возражений со стороны населения по всем регионам страны: тревожные мнения и возгласы возникали в Кемеровской области, башкирской АССР и даже в Москве. Они имели следующие оттенки:

«Учителя Ивановской неполной средней школы Чебулинского района за послед­нее время так обносились, что им стыдно в такой одежде появляться в школу. (…) Учитель Востоковской семилетки т. Ерофеев, проработавший учителем 35 лет, в школу ходит в лаптях и оборванном пальто. (…)На заводе № 720 (Москва) в цехе № 15 за истекший год молодые рабочие никаких промтоваров не получили, а среди них есть и такие, у которых нет ни обуви, ни нательного белья».