СУЩНОСТЬ ТОТАЛИТАРИЗМА, ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ И ПУТИ ИХ ПРЕОДОЛЕНИЯ. (Сводный реферат)

98.01.008. Тоталитаризм в Европе XX века. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления / Руководители авт. коллектива Драбкин Я.С., Комолова Н.П.; РАН. Ин-т всеобщ, истории. Центр, герм. ист. исслед. и "Мюльхайм. инициатива". - М.: Памятники ист. мысли, 1996. - 539 с. - (Сер.: Россия - Германия - Европа: Исслед., публикации: Вып. 2).

Реферируемая монография подготовлена коллективом авторов Института всеобщей истории РАН на основе трехлетней работы постоянно действующего здесь семинара "Тоталитаризм и демократия".

Как профессиональные историки, авторы избрали для монографии структуру, позволяющую сочетать хронологический

принцип с проблемным: за анализом исторических корней тоталитаризма следует освещение процессов возникновения в России - СССР, Италии и Германии идеологий, движений и режимов, оправдывающих такую характеристику, а также близких к ним авторитарных режимов - франкизма в Испании, салазаризма в Португалии, режима "черных полковников" в Греции.

Абсолютистских, диктаторских режимов на протяжении истории человечества было великое множество. Но лишь в XX в. появилась особая их разновидность - тоталитаризм. В середине 50-х годов К.Фридрих и З.Бжезинский описали шесть системных признаков ("синдром тоталитаризма") общей модели тоталитаризма: господство одной партии с харизматическим лидером, унитарная идеология, монополия на средства массовой информации, полный контроль над вооруженными силами, террористический полицейский контроль, централизованный контроль над экономикой. "Едва ли не самой важной особенностью тоталитарных режимов, особенно в их "максималистских" формах, было создание и поддержание развитой, устойчивой "взаимосвязи" между "верхом" и "низом", между харизматическим " вождем" — "фюрером" и манипулируемыми, но преисполненными энтузиазма и самоотверженности массами сторонников, составляющих движение, пронизанное унитарной идеологией. Именно в такой "сцепке" заключена сила тоталитарного режима (с. 501). В этом же и неизбежная слабость тоталитарной системы, залог ее крушения: невозможно бесконечно долго сохранять достаточно высокий накал экзальтированного энтузиазма и слепой веры.

Предпосылки тоталитаризма сложились в Европе к исходу первой мировой войны. Тоталитарные режимы фашистского типа вырастали из этатистских, националистических, а также индустриалистских ("догоняющей модернизации") тенденций. Именно эти режимы, в частности, создали небывалые дотоле возможности политического господства над бытием и мышлением человека. Модернизаторские функции фашистских режимов включали в себя и действия по укреплению "государства - нации" за счет нивелировки различий между регионами и формирования социальной анонимности как массовой базы развитой индустриальной системы.

При анализе предпосылок тоталитаризма возникает методическая трудность, что обусловлено наличием двух его "очагов", западноевропейского (Италия, Германия) и российского (СССР). Если "даты рождения" фашизма и национал-социализма несомненны: 1922 г. - приход к власти Муссолини, 1933 - приход к власти Гитлера, то для России еще предстоит решить вопрос, связан ли тоталитаризм с большевизмом как таковым (тогда важны даты 1903 и 1917 гг.) или со сталинизмом (тогда "день рождения" следует искать между 1924-1929 годами).

Размышляя об идеологических и политических парадигмах, одни авторы (В.В.Дамье) приходят к выводу, что в марксизме изначально сосуществовали антиавторитарные (самоуправленческие) и авторитарные (государственнические) элементы, переход от авторитарного революционного режима Ленина - Троцкого ("якобинского" типа) к сталинскому тоталитаризму был обусловлен победой нового социального слоя — бюрократической номенклатуры, овладевшей "командными высотами" в обществе и государстве. Другие авторы (А.В.Шубин) считают, что различия между Лениным и Сталиным некардинальны, а взаимосвязь сталинизма и ленинизма заложена в самой марксистской идеологии. Успеху тоталитаризма в значительной мере способствовал социальный проект марксизма. В.В.Дамье и Я.С.Драбкин полагают, что сталинизм сочетал в себе самые разнородные элементы: черты раннекапиталистического первоначального накопления, тоталитарность индустриалистского "общества-фабрики" и традиции восточного, "азиатского" деспотизма.

В отличие от фашистских режимов, выросших из массовых тоталитарных движений, сталинская диктатура была установлена "сверху" и затем приступила к созданию тоталитарных механизмов на основе перетряхивания и реорганизации уже существовавших авторитарных институтов большевизма — партии, огосударствленных профсоюзов, молодежных, женских и т.п. организаций. Если фашизм вводил свое движение в государство, то сталинизм трансформировал партию и другие организации в государственные институты.

К концу 30-х годов в СССР сложилась общественная структура, которая по принципиальным параметрам не отличалась от гитлеровского режима в Германии. Важнейшие особенности этой системы таковы:

"правящая элита, сформировавшись в ослабленном военными катаклизмами обществе, уничтожает механизмы контроля со стороны социума над ней и, разрушая традиционные социальные структуры, резко расширяет свою власть над обществом;

сверхцентрализм, необходимый правящей корпорации для этого господства, приводит к аналогичным процессам внутри нее, где роль общества играет масса, не входящая в узкий центр; борьба за власть время от времени принимает кровавый характер;

все легальные сферы общества подчиняются руководству элиты, а большинство несовместимых с этим подчинением структур уничтожается;

промышленный рост стимулируется применением внеэкономических форм принуждения к труду;

создаются крупные, легче управляемые формы государственного нивелирования, уничтожается или подавляется "враждебная культура", господствует искусство прикладного агитационного характера.

В то же время сталинизм и гитлеризм отождествлять нельзя... С нашей точки зрения, СССР 30-х годов проходил тот же, что и Германия этап в развитии индустриально-этакратического общества (государственно-монополистического индустриализма), но со своими весьма существенными особенностями. Судя по опыту стран Запада, данная стадия была "зигзагом" в развитии, а не обязательной его "фазой" (с. 86).

При всех различиях "правых" (фашизм и национал-социализм) и "левых" (сталинизм) разновидностей тоталитаризма, он вырос как социальное явление на почве глубокого всемирного социально- экономического, политического и культурно-духовного кризиса. Подобные "мобилизационные режимы", как показала

5-3846 действительность, способны "работать" только в экстремальных ситуациях (особенно созданных войной), да и то лишь пока не исчерпаны внутренние ресурсы.

Масштабы и стремительность крушения тоталитарно- авторитарной "коммунистической" системы в Европе свидетельствуют, считает Я.С.Драбкин, что ее монолитный фундамент безнадежно одряхлел и попросту рассыпался. "Удивительно не это, а то, что он смог продержаться более трех десятилетий после смерти харизматического вождя Сталина... Это был максимум не только возможной, но и вообще мыслимой в XX в. консервативной устойчивости" (с. 524).

Итак, тоталитаризм XX в. представляет собой серьезную общественную тенденцию, которую опасно недооценивать. Авторы монографии рекомендуют в дальнейших исследованиях феномена тоталитаризма обратить внимание на оставшиеся вне поля их зрения (или описанные в самом общем виде) факторы и обстоятельства.

Во-первых, в функционировании таких систем активно участвуют не только "верхи", но и "низы". Атомизация членов социума, навязывание индивидам "коллективизма", строгого иерархизма и интеллектуальной пассивности, превращение людей в покорную и некритическую толпу "последователей" харизматического вождя особенно опасны, тем более что происходит это не одномоментно, т.е. не сразу бросается в глаза.

Во-вторых, особого внимания заслуживает роль иррациональных мифов в тоталитарной идеологии и политике. Изучение эволюции обыденного сознания, совершающейся под влиянием многих факторов, немыслимо без анализа соотношения знания и веры.

В-третьих, в современном мире повышается значимость критически независимого мышления, духовности, ответственности; общество все больше нуждается в стимулировании свободы и взаимной открытости, развитии разнообразия, федерализма, автономии и самобытности. Тем более не следует забывать об опасностях грядущего века: гуманитарных войнах, конфликтах цивилизаций, культур и образов жизни.

В-четвертых, недавние крушения тоталитарных режимов на Востоке Европы свидетельствуют о несерьезности представлений, будто для их преодоления достаточно сменить правящую "верхушку". Оказалось, что прежняя система власти достаточно укоренилась в чаяниях, намерениях и интересах общественных групп и слоев. Ломка глубинных структур способна обострить старые и породить новые проблемы и конфронтации - социальные, территориальные, государственные, этно-национальные.

И последнее — в-пятых, преждевременно говорить об "агонии тоталитаризма". История, увы, знает немало примеров реставрации, хотя бы и в видоизмененных формах, тех или иных сторон казалось бы преодоленного и навсегда изжитого "проклятого прошлого". Тем более, когда речь идет об элементах или тенденциях тоталитаризма, подчас неотличимого от авторитаризма, учитывая к тому же, что оба имеют неисчерпаемые способности к мимикрии.

98.01.008 А. \УАЫСК1 А. ТоЕаШапашзт апё ЛеюыМапхайоп: (Ье саже оГ Ро1апё // Кеу1е\у оГ роММсз. - !Чо1ге Оат (-1п&), 1996. - Уо1. 58, N 3. - Р. 505-529.

Анджей Валицкий — известный польский специалист, автор фундаментальных исследований по истории русской мысли XIX - начала XX в. Его монография "В кругу консервативной утопии: структура и видоизменения русского славянофильства" считается одним из лучших зарубежных исследований славянофильства. С начала 80-х годов А.Валицкий живет преимущественно на Западе, в настоящее время преподает в университете Нотр-Дам штата Индиана, США.

В реферируемой статье "Тоталитаризм и детоталитаризация: случай Польши" А.Валицкий исходит из того, что концепция тоталитаризма, пожалуй, как никакая другая, помогла проникнуть в сущность сталинистской системы и объяснить природу сталинского режима. Понятие "тоталитаризм" и сегодня должно быть сохранено в социальной науке как идеал-типическая конструкция, адекватно отражающая воинствующую идеологическую фазу становления и развития коммунизма. Однако эволюция коммунистической системы на ее постидеологической стадии должна рассматриваться как процесс летоталитаризации. В связи с этим он анализирует детоталитаризацию постсталинской Польши не как внезапное и чудесное избавление от польского коммунизма, но как последнее звено в длинной цепи постепенных изменений.

Классическая теория тоталитаризма, окончательно сформировавшаяся в 50-е годы нашего столетия, определяет "тоталитаризм" как тотальное господство, тотальное подавление индивидуальной и групповой свободы, наиболее репрессивную форму государственной автократии, как самый страшный вариант современного рабства. Концепция тоталитаризма по-прежнему незаменимый инструмент для любого специалиста, который пытается классифицировать политические режимы с точки зрения отношения последний к проблеме свободы.

Чаще всего понятие "тоталитаризм" использовалось для того, чтобы охарактеризовать два самых тиранических режима XX столетия — сталинизм и гитлеризм. Х Арендт, однако, в ее известной работе "Происхождение тоталитаризма", появившейся в 195! г., показала, что наиболее близким к модели тоталитаризма следует считать Советский Союз при Сталине, а не Германию при Гитлере. Автор исходила при этом из того, что не количество жертв является главным и достаточным критерием для отнесения того или иного политического режима к тоталитарным. Определяющая особенность тоталитарного режима усматривается в беспрецедентном и неограниченном масштабе контроля со стороны государства над жизнью индивидов — практически абсолютном контроле над частной сферой индивидуального существования; ее беспокоило не только полное подавление независимой политической деятельности, но, прежде всего, абсолютный контроль над мыслью, тотальное подавление всех неполитических индивидуальных свобод, начиная со свободы совести.

Наиболее точное описание особенностей тоталитаризма принадлежит Дж.Оруэллу, для которого тоталитаризм был не столько системой внешнего принуждения, сколько — и это главное — системой внутреннего принуждения, как следствия контроля за мыслями и чувствами индивидов. Контроль этот не был только исключительно негативным, ограничивая свободу мысли, но он был нацелен и на позитивную функцию, ибо людям предлагалось, что и как они должны думать, а в итоге это изменяло их внутреннюю сущность - свободу быть самим собой. Так создавалось "морально- политическое единство общества", так возник уникальный современный феномен - "организованный энтузиазм" масс.

Таким образом, "законность, опирающаяся на идеологию, цели, предписываемые той же идеологией, идеологический контроль за мыслью, определенная степень организованной поддержки со стороны масс - все это неотъемлемые составные части модели тоталитаризма. Без этих важнейших элементов нельзя было бы провести различие между тоталитарными и авторитарными режимами, более того, понятие тоталитаризма становилось бы излишним" (с. 509).

В 1956 г., а фактически сразу после смерти Сталина, начался постепенный демонтаж сталинской системы. И младшее поколение западных советологов теряет интерес к концепции тоталитаризма, появляется так называемая ревизионистская школа американских советологов, для которых тоталитаризм ограничивается только годами сталинского террора, которые, отрицая преемственность сталинизма ленинизму, начинают рассматривать советский социализм как режим, постепенно избавляющийся от характерных и наиболее одиозных особенностей тоталитаризма. Но и сторонники теории тоталитаризма не уходят со сцены. Так, А.Безансон буквально до последней минуты твердо стоял на том, что с советским тоталитаризмом все в полном порядке, что горбачевская перестройка — это не более, чем ловкий прием для деморализации противника, что на самом деле происходит усиление Советской империи и потому Западу следует готовиться к новому коммунистическому наступлению. Догматическая убежденность в "жизненности природы тоталитаризма" накладывалась, как правило, на отчетливо правые политические убеждения.

"Ревизионисты" же от тоталитаризма были, в основном, людьми левых убеждений, и они очень хотели видеть в изменениях, происходящих в советской системе, движение в правильном направлении - к демократическому социализму. Следует отдавать себе отчет в том, что оба этих направления имели в своей основе политическую мотивацию: правым - для проведения их политической линии — был необходим сильный тоталитарный противник, левые же очень хотели верить в то, что несмотря на кровавое и жестокое прошлое, Советский Союз способен создать жизнеспособную альтернативу капиталистической системе. Но ни те, ни другие не хотели (и оказались неспособны) увидеть, что советская система слабеет, теряет контроль над происходящими событиями и фактически подготавливает почву для саморазрушения.

Опять-таки Х.Арендт первой ввела в оборот термин "детоталитаризация". В предисловии к очередному изданию уже упоминавшейся классической ее работы в 1966 г. она отметила, что хрущевская "оттепель" стала началом процесса детоталитаризации.

"Понятие детоталитаризация, — говорит А.Валицкий, — не означает, что изменения, происходящие в тоталитарной системе, можно описывать как прогрессивное развитие к более зрелым формам той же самой системы. Скорее этим понятием описывается процесс дезинтеграции, в ходе которого тоталитарная система утрачивает особенности, которые и определяли ее как тоталитарную, и, тем самым, подготавливает собственное саморазрушение" (с. 513). В 1989 г. Е.Бжезинский развивал подобную идею, описывая "фазы отступления коммунизма": "коммунистический тоталитаризм" вначале заменяется "коммунистическим авторитаризмом", на смену которому приходит "посткоммунистический авторитаризм", в свою очередь, сменяемый "посткоммунистическим плюрализмом".

Не подлежит сомнению, что начиная с 1948 г. Польша прошла достаточно далеко по пути превращения в тоталитарное общество, хотя социалистические преобразования в сфере экономики и социальной структуры так и не были доведены здесь до конца. Коммунистическая партократия в этот период обосновывала легитимность своего жестокого правления тем, что самой историей ей вручен мандат на тотальное преобразование общества. Население же в массе своей вынуждено было смириться с правлением коммунистов, не в последнюю очередь из-за постоянного страха - страха перед угрозой физического террора, усугубляемого парализующим волю моральным запугиванием. Польская "оттепель" 1955-1956 гг. потрясла основы коммунистической идеологии, стала началом конца тоталитарной "идеократии". После 1956 г., считает польская исследовательница (Ханна Свида-Земба), начался качественно иной период в истории Польши - в первую очередь, это отразилось на характере повседневной жизни людей: из серой и монотонной жизнь постепенно становится более яркой и многокрасочной. У людей снова появилась "тихая пристань" — уже ничего не опасаясь, они могли погрузиться в сферу частной жизни.

В целом, "оттепель" в Польше пошла дальше и глубже, чем "оттепель" в Советском Союзе. Дело в том, что Хрущев оказался не готов пересмотреть роль коммунистической идеологии, более того, он намеревался оживить ее, придать ей новый импульс, т.е. заменить жестокий "тоталитаризм сверху" менее репрессивным, популистским "тоталитаризмом снизу". Пришедший же к власти в Польше В.Гомулка объяснял необходимость коммунистического правления национальными интересами: в сложившихся международных условиях только коммунисты могут-де гарантировать политическое существование Польши как независимого государства и безопасность ее новых границ. Фактически новые коммунистические власти заключили с польским народом негласный договор: коммунисты сохраняют монополию на политическую власть, но отказываются от вмешательства в дела общества, сводят до минимума свои идеологические амбиции. Следует признать, что случай Польши был уникальным — она стала единственной страной в советском блоке, которая уже в )956 г. совершила переход от коммунистического тоталитаризма к коммунистическому авторитаризму.