Коллекционный характер современной культуры
Посмотрим на рассматриваемую проблему с психологической стороны, привлекая типы интереса. Современная культура в основном состоит из овеществленного труда, из продуктов человеческой жизнедеятельности, из предметов, которые в прошлом были в процессе преобразования и стали продуктами и товарами. С другой стороны, люди, которые в нашем обществе достигают высоких мест и постов, должны посвятить обучению половину жизни или должны учиться все время. Такое допустимо по внутреннему побуждению человека только в том случае, если у него преобладает коллекционный интерес. Такое положение дел предполагает, что современная культура носит в целом коллекционный характер. При этом следует уточнить, что есть коллекция в этом контексте. Коллекция может либо продолжаться бесконечно, либо насыщаться, либо превращаться.
Бесконечное продолжение – это аномалия, но присутствует у «подлинных» людей карьеры. Второй случай – коллекция насыщается. Для этого ей нужен каталог. Каталог является пределом коллекции. Предположим, что человек собирает марки, ему попадает в руки каталог, в котором показаны все марки, выпущенные за конкретный год. По мере приближения объема коллекции к предельному, мотивирующая сила коллекции резко снижается. Когда же марки за конкретный год в каталоге все, то интерес к коллекции остывает. Коллекция превращается в нечто иное. Она замирает и превращается в памятник усилиям коллекционера, становится его гордостью и не несет мотива к действию. Эта гордость-отмирание начинается еще до того, как коллекция достигает предела каталога. Подобная, почти полная коллекция, с одной стороны, делает коллекционера гордым и сильным, с другой – уже не может вместить в себя его активность, которая при отмирании, как это ни парадоксально, увеличивается, но в ином направлении. Учитель может использовать ситуацию для запуска новой коллекции.
Отметим, что первый случай коллекции реализуется при отсутствии изоляции коллекции, причем ее открытость часто провоцируется самим коллекционером, который не может оставаться один, это вырожденная коллекция, переходящая в опеку, приобретение модного и престижного. Но все-таки ситуация имеет динамику коллекции, так как коллекционер готов развернуть активность из-за абстрактного предмета вожделения. Второй тип отличается замыканием коллекции в самой себе. Третий случай характеризуется полной изоляцией коллекции и коллекционера даже от самого себя.
Третий случай достигается при изоляции коллекционера от других и при преобладании его активности над возможностями пополнять коллекцию. Коллекция превращается. Коллекционер начинает не собирать марки, а «рисовать», этот вариант развития внутренней мотивации коллекционера рискован для целостности действия. Нарисованная марка выполняет роль заменителя коллекции только в том случае, если она не показывается другому человеку, другой будет оценивать качество и сам факт подделки, и этим другим может быть сам коллекционер. Такая изоляция от другого и саморефлексия – условие перерождения коллекции. Перерождение происходит трудно в первый раз, затем оно происходит проще и быстрее. Подмена предмета коллекции приводит к подмене деятельности по сбору действием по производству аналогичного предмета. Предмет собирания и предмет, произведенный как имитация, – разные предметы.
Три случая вырождения коллекции могут быть дополнены. Для построения более полной модели попытаемся обратиться к модели деятельности, используя ее как систему путей преобразования коллекционирования. Так, в третьем способе центральным в превращении деятельности является превращение предмета. По аналогии во втором случае речь идет о превращении цели. Во втором случае происходит «насыщение» цели. Подобное свойство цели присутствует только в случае коллекционера, цель которого в множестве предметов, зафиксированных в каталоге. Цели в других типах деятельности не обладают таким свойством «насыщения». Что касается первого случая, то тут мы видим превращенность силы действия, собственная деятельность становится самоцелью, т. е. превращается мотивация. Хотя надо отметить, что первый случай «вырождения» коллекции выглядит не как прекращение коллекции, а наоборот, так что его трудно отнести к превращению.
Встает вопрос, может ли в рамках коллекционирования происходить превращение деятельности от других элементов деятельности, а именно от условий, от предмета, от продукта, от результата.
Разведение игры и коллекции в современном обществе. Характеризуя игру и коллекцию в современном обществе, отметим:
во-первых, в игру должны играть все. Хотя реально большинство наблюдают, болеют, судят, готовят, но не играют;
во-вторых, «игроки» в спорте – профессионалы, они скорее интересуются старым;
в-третьих, коллекция обладает не меньшей энергией направленного действия, но ее тоже превращают. Истинный коллекционер переходит от собирания готового к созданию своего. Коллекционер современный собирает вещи по каталогу, в котором указаны все предметы, такая коллекция имеет формальный, ограниченный характер.
Соединение коллекции и игры как саморазвивающихся форм деятельности перекрывают сознание человека. Сознательному человеку западной культуры, живущему в обществе целереализации, такое соединение опасно, так как оно порождает энергию за пределами сознания.
Следовательно, та коллекция и игра, которая допускается в рамках планируемого и осознанного действия, есть деятельность частичная. Интересы к старому и новому есть интересы, реформирующие культурными механизмами человеческую мотивацию так, чтобы мотив выродился в стимул и превратился в управляемый сознанием поступок. Сознание в массовой культуре – отчужденная форма мотивации, оно располагается преимущественно в плоскости стимуляции.
Встает вопрос, чем отличается структура коллекционирования, развитая в массовой культуре, от структуры коллекционирования вообще.
Возьмем пространство культуры. Во-первых, можно попытаться оценить культуру с позиции коллекции, игры (Й. Хёйзинга все типы действия подводит под игру) и других интересов. Во-вторых, можно оценить параметры культурных событий с позиции их соответствия коллекционированию и, сравнивая с другими действиями, оценить преобладание коллекционирования над другими интересами. В‑третьих, можно продолжать построение гипотезы о коллекционировании или, иными словами, предположить, что современная культура действительно коллекционна, а другие нет. Третий путь менее достоверен, однако он позволяет продолжить конструирование гипотезы и, как это ни парадоксально, быстрее приводит к критериям коллекционности культуры.
Итак, если культура западного образца коллекционна, то она состоит в собирании потребителем вокруг себя предметов как коллекций, причем коллекций символического типа, когда собирание предметов оборачивается собиранием миров, которые представлены в символах этих предметов, в частности в рекламе. Для обывателя реклама – самый доступный шаблон символизации.
Культура Запада в развитии становится все более коллекционной, т. е. по мере движения культуры от промышленной к постиндустриальной мотив коллекционирования становится центральным и отражается в саморефлексии постмодернизма как одного из самых характерных для современной массовой культуры течений мысли. Постмодернизм провозглашает синтез всех течений, эпох, поглощение культур и их отрицаний. Эта всеядность и есть собирание коллекции, причем такой, в которой культура уже не есть культ, а есть «марка» культа. Коллекционирование типажей культуры состоит в собирании не проявлений и продуктов культуры, а их символов, их знаков. В этом плане марки очень характерный фетиш коллекционного отношения к жизни. Через марки филателист обращается с миром, но не непосредственно, а через характерные «микроиконки», т. е. он не общается со всем многообразием мира, а только с представленной в предмете коллекционирования выборкой.
Противовесом гипотезы становится представление, что в традиционной культуре коллекция не имеет того значения, какое она имеет в современной культуре. Тогда возникает возможность и искушение построить модель традиционной культуры в терминах самой гипотезы.
Ритуал, как универсальный прототип коллекции, является и прототипом всех видов интереса. Деление интересов на две группы (стимулирующие и мотивирующие) говорит о стадиях их выделения из ритуала. Интересы к старому и новому выделяются позже, а игровой и коллекционный интересы как мотивирующие – раньше. Далее, в ритуале игра и коллекция присутствуют в равных количествах, и лишь по мере отчуждения культуры от ритуала происходит добавления интересов к новому и старому. Так что структура ритуала должна определять соотношение игры и коллекции. Интересы к новому и старому находятся не в пространстве ритуала, где человек слит с миром, а в иного типа пространстве, для которого характерно отчуждение человека от предметности культуры. Предположим, наконец, что ритуал есть нерасчлененное единство игры и коллекции как типов деятельности и это единство отражается в схемах сказки.
В этом случае схема ритуала дает схему деятельности, в которой мотивация не отчуждена.
Ритуал имеет такой вид: игра внутри ритуала окружена массой разнообразных коллекций, и все вместе они составляют единое целое. В современной культуре игра и коллекция разорваны. Игра также окружена коллекциями, правда вырожденными, но при этом игра и коллекции друг от друга отделены интересом к старому (судьей) и интересом к новому (болельщиками), сама игра имеет предсказуемый по форме результат.
Гипотеза о ритуальной формации. Итак, в ритуале происходит соединение коллекции и игры. Пример с инициацией: игра – состязание со сверстниками, а коллекция – из победивших старики отбирают тех, кого в племени недостает. Соединение коллекции и игры в ритуале – психическая составляющая иного типа мотивации, которая сильнее сознательного поступка.
Вторая сторона социобиологическая. Человек подбирался под определенный тип условий существования, эволюция такого рода длилась не менее 40 тыс. лет. Потом возникает цивилизация – ее возраст от 5 до 7 тыс. лет. Набор качеств для ритуала и для цивилизации не совпадает. Ритуальная формация отвечает естественному подбору и условиям жизни. Что касается цивилизации, то срок ее жизни – 300-600 лет (по Л. Гумилеву), всего несколько поколений.
Возникает новая культура в рамках старой, ее носителями являются маргиналы. Затем следует реализация, когда прежняя культура самоуничтожается и на смену ей приходит новая. Новая культура постепенно вырабатывает собственные критерии личности, свои способы отбора. Через несколько поколений возникает культура, которая реализуется в системе воспитания и отборе личности. Цивилизация достигает цели, она реализуется как культура, как государство, как тип личности, но тут оказывается, что она в идеале нежизнеспособна. Расцвет одновременно становится кризисом. Цивилизация, по сути, погибает тогда, когда она подготавливает для себя людей по своему образу и подобию.
В это время круг личностей, допускаемых в культуру, сужается. Если возникающая культура обращена ко всем, она открыта по структуре, то победившая об этом заботится меньше, удержать труднее, чем захватить. Культура, созданная маргиналами, отбрасывает маргиналов. Их мало, но они очень активны, это люди будущего.
Идея, лишенная автора-маргинала, перестраивается под культуру. Однако те же идеи становятся источником мощного внесистемного развития. Чем дальше, тем больше культура превращается в цивилизацию. Большинство покоряется норме и единообразному воспроизводству образца, а меньшинство создает периферийное многообразие, своеобразное подсознание культуры.
Подсознание культуры некоторое время питает культуру, это период максимального богатства, которое Константин Леонтьев называл «цветущей сложностью». Затем начинает преобладать тенденция упрощения, усреднения, часто воспринимающаяся как освобождение масс, повышение общего уровня образованности и культуры. Затем культура перестает развиваться, развитие наполняет периферию. Какая-то из периферий становится зародышем нового, которое сменит культуру господствующую. Последовательность развития культур от ритуальной формации до наших дней все более отдаляет человека от исходного состояния.
Ритуал в контексте взаимосвязи игры и коллекции можно рассматривать как соединение обрядов инициации и смерти. Происходит увязка перехода дитя в парня, а старика в смерть.
Роль дитя-парня тут такова: он попадает в центр игры-состязания. Об этом говорит Й. Хейзинга, т. е. об агоне как главном качестве игры. Замкнутость игры в заключена в ограниченности ее ритуалом, а точнее, стариками-коллекционерами, наблюдающими за испытуемыми в игре-агоне.
В ситуации до неолитической революции именно в ритуале инициации происходит демографическая регуляция. Иными словами, детей не убивали, мужики уже сами опора общины, а парни должны быть отобраны. Максимальное снижение численности общины по возрастам должно было проходить в момент инициации. После неолитической революции пресс дефицита пищи снизился и начался демографический взрыв. Однако структура ритуала сохранилась.
Парень находится в центре внимания, как игрок на арене, и судьба его зависит от исхода состязания, результат которого не предрешен, более того, он зависит от стариков, которые наблюдают это состязание.
Соединение игры-агона и наблюдения-коллекции происходит при наблюдении стариков за состязанием. Что означает это наблюдение? А то, что старики подбирают себе тех, кто их заменит. Прием в парни эквивалентен не только смерти дитя, из которого парень получается в обряде инициации, но и согласию старика на собственную смерть. Теперь жизнь старика переходит к новому качеству, он должен подготовить из выбранного парня себе замену. А община в целом в результате ритуала должна «не лишиться» того, что имеет, т. е. коллекция старика не должна быть утрачена.
Вспомним, что коллекционер имеет одну особенность: он с большим трудом отдает то, что приобрел, он меняется двойными марками, но неохотно расстается с теми, дубля которых у него нет. Так и община в лице стариков соглашается только на тех парней, которые возьмут их опыт и не уменьшат коллекцию знаний и навыков, хранимую общинниками. Старики тут заботятся о роде, общине, а не об индивидуальном благополучии, и коллекция играет роль коллекции рода, а не индивида. Это важно, ибо в западном обществе коллекция иного рода – она принадлежит индивиду. Можно сказать, что современный коллекционный интерес обратен ритуальной коллекции. Вспомним, что в коллекции «интерес к интересу убивает интерес», в общине интерес к интересу интереса не убивает, он необходим. Каждый член общины уважает ритуал как систему наращивания знаний, навыков и магического могущества собственного рода.
Итак, старики в ритуале играют роль наблюдателей, которые ищут не самого сильного в агоне, а такого, который сменит их самих. Выбор может зависеть не от силы парня, а от его способности усваивать то, что уходит из общины с приближающейся смертью конкретного старика. Так что конечное решение о выборе принадлежит не парням, не тому, победят они противников или нет, а старикам, которые смотрят на иное – на соответствие предполагаемой лакуне в психической и магической силе рода. Так и игра сама по себе имеет неопределенные для парня правила, которые меняются каждый раз в зависимости от того, кто уходит.
Правила знает старик, он и является судьей. Хотя на самом деле это не старик, а коллекция старика, в которой раскрывается его сущность как индивида. Это отличается от того, как протекает игра вне ритуала. Игра вне ритуала идет по неизменным правилам и зависит от игрока, который может победить, мобилизоваться. В ритуале игрок, чтобы сохраниться в общине, должен не столько победить, сколько угадать, настроиться. Игра состоит не в достижениях результата и показателя в рамках известных правил, а в угадывании правил и способности жить по ним. Старик может и не формализовать правила, а ритуал становится рефлексией на конкретных телах испытуемых того, что они теряют и чем ценен уходящий. Ритуал имеет символическое перенесенное с тела старика на тело парня строение.
Ритуал должен проиграть будущее парня и его возможности через представление показываемых им действий и в символической связи этих действий с жизненной ситуацией уходящего. Ясно, что некоторые парни предназначены для иной жизненной задачи, поэтому и ритуал проходит не один раз, некоторые типы парней нужно «резервировать» для момента ухода иного типа старика.
Ритуал, являясь синтезом игры и коллекции, – тип поведения, который не может быть предсказан, правила которого определяются в нем самом, в форме и в ходе его развертывания. Но важным является двойственность и синкретизм ролей парня и старика, а также перенос качеств уходящего старика на претендующего парня. Ритуальный перенос – это проблема отдельного исследования, однако он полагается как прототип и правил игры-состязания, и замкнутости коллекций вокруг нее. Он объясняет причину замены, переноса и уединения действия врамки конкретных правил. Двойственность перехода (дитя – парень и старик – смерть) объясняет структуру и динамику ритуала. Такова модель ритуала как синтеза и прототипа игры и коллекции.
В неолитической революции ритуал становится саморефлексией претензий и возможностей племени, а не осмыслением опыта и ожидаемых лакун в нем. Возникает избыток парней (и демографический взрыв) и подбор по абстрагированным правилам и условиям, которые отталкиваются от внешней конкуренции племени, а не от внутренней его самодостаточности. Правила и условия становятся формальными и перестают связываться с ситуацией предстоящего умирания. Теперь старик не ставится в предсмертное состояние, в котором все племя помогает ему передать свою силу и магию парню, который его заменит. Теперь возникает автономная традиция, происходящая от супергероя, которому поклоняются и после смерти и навыки и магия которого рассеиваются по всем членам племени. Нет передачи, и есть разбегание традиции. Этот переход совпадает с переходом от тотемизма к героической форме язычества. Такое положение дел приводит к постоянному отпочковыванию от племени родов, которые множатся и конкурируют друг с другом. Мировые религии систематизируют и направляют этот взрыв в канонизированные формы.
В этих условиях приобретение нового знания и силы магии может рассматриваться как новое приобретение, как открытие относительно других людей. Почва для интереса к новому и старому готова; при этом личность учителя становится в двух «вторичных» типах интереса абстрактной и условной. Культура отличается от ритуала тем, что она наполняется интересами к новому и старому, приобретает новый характер – агон; подбор и перенос фиксируются относительно знания, которое существует вне людей, вне конкретного старика. Чем не предпосылка первичного отчуждения и овеществления. Для такого перехода необходима письменность, памятники культуры типа мегалитов пирамид и т. п. Тогда и знания преподаются новым членам общины извне.
Переход от ритуала «игра – коллекция» к культуре «новое – старое» – это переход к отчуждению и овеществлению знания навыков и магии людей в традиции. Традиция становится иной, она отделяется от конкретных стариков и магов. Отношение к знанию и магии приобретает характер поклонения внешним предметам, а не носителям сил. Перерождение ритуала идет в переходе от «кто» к «что», в культуре коллекционируется не «кто», а «что». Она коллекционирует все, а не подстраивается к уходящему человеку, коллекционирование культуры становится аккумуляцией бесконечного типа, а не восстановлением целостности рода. Все это перерождение ритуала, во-первых, овеществляет способности людей, во-вторых, снимает границы рода и дает реализацию индивидуальности как автономного носителя абстрактного содержания ритуала и магии.
Таким образом, мы производим реконструкцию ритуала и его эволюцию посредством экстраполяции тенденций современности. Подобная эволюция имеет индивидуальную и социальную составляющие, которые в перспективе истории аналогичны. Можно обратиться к схеме расщепления ритуала, отражающую обе составляющие.
Получается, что интересы стимульного типа как бы опосредуют отношения игры и коллекции как типов мотивов и становятся средствами реализации личности, с одной стороны, и посредниками двух типов энергии деятельности – с другой. При этом превращению подвергается и ритуал, и его составляющие: игра и коллекция. И игра, и коллекция как таковые собственно рождаются как отдельные виды деятельности. Более того, игра и коллекция так различаются по психическим характеристикам, что становятся несовместимыми в пространстве единого действия, они совместимы только через культуру, путем встраивания игры и коллекции в систему стимулирующих типов интересов. Соединение в одном лице игры и коллекции отсутствовало и в ритуале, но там парень и старик были «сцеплены» в синтезе. Соединение такого типа в культуре становится еще более проблематичным. Если и суцществуют эпизоды такого синтеза в индивидуальности, то они быстро выплескиваются в новое и старое. Коллектив же представляет собой систему, где «родовая целокупность» человека возможна.
Человек, который побывал в подобном состоянии единения игры и коллекции, буквально проходит посвящение в суть своего человеческого естества, он как бы становится полноценным в исходном смысле. Такое ощущение стремятся, в конечном счете, создать и Пророк, и Учитель.
Массовая культура – стимулирующая, хотя для развития она должна иметь места для творчества, т. е. ниши для игры и коллекции. В таких нишах генерируется сама культура. И это противоречие требует модернизации гипотезы. Хотя, если иметь в виду новую структуру деятельности, понятно, что новые коллекции не могут противоречить стимуляции, то же можно сказать и об игре. Коллекция и игра в массовой культуре «окультурены», подчинены.
Коллекционность как исходный принцип современной культуры радикально отличается от коллекционности ритуала. Это коллекция, которая не обращена более на людей, она сосредоточена на мире вещей, пусть и произведенных людьми, а такое возможно только в «вещной» культуре. Коллекционирование нового типа – это приспособление мотива, исходного для человека, к миру искусственных вещей, окружающего человека современного. Коллекция тем не менее может стать «прямым прорывом» к ритуальной схеме развития человека.
Остается проблема – развитие индивидуальности в этой эволюции, и определение сущности индивидуальности в контексте гипотезы. На пересечении плоскостей «новое – старое» и «игра – коллекция» формируется способ включения индивидуальности в культуру. Согласно схеме типологии интересов, включение это происходит по сценарию, по которому включался в культуру учитель. Учитель передает стиль в модели собственного интереса. Для школы будущего это особенно важно, так как саморефлексия детей должна касаться всего комплекса воспитательного процесса, в котором они формируются. Очевидно, что такое самопонимание и воспоминание понадобится в ситуации, когда человек стремится уйти из отчужденной деятельности.