Материалы к истории страны камчатки, ее жителей, их нравов, наименований, образа жизни и различных обычаев...

Камчаткою именуется собственно только местность между истоками реки Камчатки и ее устьем¹. Вообще же под этим названием разумеется все то пространство суши, которое, начиная от 58° северной широты и кончая 51° с несколькими минутами, вдается от материка Азии в море, напротив острова и бухты Карага, вплоть до устья реки Таловки; в направлении с запада на восток это пространство связано с материком 60 верстным перешейком² и всюду ограничивается и омывается двумя отдельными морями; из них одно именуется морем Пенжинским, другое же -- Восточным океаном, вернее, каналом де Фриса между Америкой и Азией³. К востоку, напротив этой суши, лежит материк Америки, а именно на 56° широты, против устья реки Камчатки, на расстоянии 60--70 голландских миль⁴, тогда как острова канала (пролива) расположены на расстоянии всего 20--25 миль⁵; с запада Камчатка омывается водами обширного Пенжинского залива; на севере она примыкает к землям и обиталищам корякского народа; в юго-западном же от нее направлении расположены острова Курильские и Японские, ряд которых образует вплоть до Японии почти непрерывную цепь.

Указанное пространство суши отличается, впрочем, весьма неоднородной шириною и видом своим мало разнится от фигуры ромба. Наибольшей ширины оно достигает на 56° северной широты⁶ между Хариузовкой и устьями реки Камчатки; отсюда суша постепенно суживается с обеих сторон; под 53° местность между устьем реки Большой, с одной стороны, и бухтою и гаванью Авача -- с другой, имеет ширину 28 миль⁷ и затем, вплоть до Лопатки, ширина постепенно уменьшается, а перешеек Карага на противоположной стороне насчитывает лишь 8 голландских миль ширины, и с середины его в обе стороны открывается вид на море⁸.

Название "Камчатка"⁹ эта страна получила при ее завоевании русскими казаками; последние, узнав от обитавших там языческих племен, что самая большая в стране река именуется ими Камчаткою, назвали вследствие этого всех обитавших на ней жителей, по своему обыкновению, камчадалами¹⁰.

Кончат -- имя весьма знатного и именитого человека, некогда проживавшего на берегах этой реки.

Хотя все жители Камчатки, по-видимому, отличаются общностью происхождения, но не все они, однако, довольны тем, что их прозвали одним общим именем¹¹; они очень жалуются, что их именуют камчадалами, тогда как они отличаются друг от друга: 1) наименованиями своих племен; 2) названиями своих обиталищ; 3) обозначениями своих соседей; 4) произношением слов, хотя последнее, в сущности, у всех у них одинаково, как одинаковы и их образ жизни, нравы и привычки¹².

Племена, обитающие между Лопаткою и Тигилем, называют себя ительменами, или в женском роде "ительма", "ительмалахч" {Ительмалахч -- далее ительмелахч (соответственно в источнике перевода: Itxlmalacktsch -- Itxlmelachtsch). - Ред.}, хотя и не существует причины, почему они именуют себя именно таким образом или откуда производится это название, тем более, что на их языках не существует слова, имеющего сходство с этим наименованием¹³. Господа Шётген и Страленберг вскоре произвели отсюда названия древних скифов, обитавших по реке Эдели или Волге, а также немецкое слово edelmann (благородный, дворянин).

Впоследствии я с большим удовольствием узнал, что слово "ительмен" равнозначно с "кима"¹⁴ -- "житель". "Ителахса" -- "я живу, населяю", а "ма ителахсан" -- "где он проживает". Слово "мен" -- все равно что "мужик", во множественном числе -- "люди". Поэтому, следовательно, все слово означает живущих людей, или насельников. Radices (корни) этих слов в настоящее время сохранились только в языке людей, обитающих от Немтика до Морошечной. Ниже я сделаю из этого несколько deductiones historicas (исторических выводов).

Настоящие камчадалы, обитатели берегов самой реки Камчатки, именуют людей, населяющих побережье Пенжинского моря, "хуиггоай" {Живущие около Большой реки именуют живущих далеко от них оленных (кочевых) коряков "таглабан", оседлых же по течению Тигиля коряков -- "танголач". -- Прим. Стеллера.}¹⁵. Японцы, по своей морской торговле давно известные прибрежному населению Пенжинского моря, получили от них имя "сюсаманн" {Сюсаманн -- далее: зюземанн, сюземен, сюземанн (соответственно в источнике перевода: Suhsamann -- Suhsemen, Suhsemann). -- Ред.}¹⁶. Коряки, обиталища которых граничат с их владениями неподалеку от Тигиля, называют их "тауихимель" -- "далеко отстоящие" {Население вдоль Большой реки именует их "коанги головель" -- "спящие", быть может, оттого, что те их никогда не тревожат и чукчи никогда не проникали в эти отдаленные местности. -- Прим. Стеллера.}, тогда как чукчи дали им за их воинственность и беспокойный нрав прозвище "коанг агомин" -- "сердитые люди". Русских называют они "брахтадт", сами не зная, почему и откуда взялось это слово. При этом мне приходится упомянуть об одном обстоятельстве, в силу которого всякий разумный человек вскоре перестанет заниматься критическим разбором названий и пояснять на их основании разные исторические события: последнее возможно лишь постольку, поскольку стали бы доискиваться корней их слов в других азиатских языках и на этой почве пояснять их происхождение; лично я всегда находил radiees (корни) и derivationes (производные слова) их имен в их собственном языке. Среди прочих забавных вещей жители Камчатки обладают, между прочим, и привычкою не принимать в свой язык ни одного чужого слова. Всегда, когда им попадается чужое слово, будь то название лица или предмета, они, по живости своего характера и фантазии, тотчас же изобретают слово на основании сравнения с их знакомым предметом. Порою они имеют для этого достаточное основание, порою не имеют. Таким образом, русский называется у них "брахтадт", жрец или священник -- "богбог", студент -- "сокеинач", "студонат" ("студеный") -- холодный, доктор -- "дуктонасс", хлеб -- "брахтадт аугч", русские предметы или лица -- "сарана", дьячок -- "ки аангич" {Утку Anas caudacuta Islandica Wormii они называют также "аангич", давая в этом имени звукоподражание крикам данной утки¹⁷; таким же точно образом они передают и звуки различного колокольного перезвона, совершаемого дьячком, тем более, что последний звонит в самое разнообразное время, как и утка издает свой крик в любое время дня и ночи, когда ей вздумается. -- Прим. Стеллера.}, колокол -- "кук", железо -- "оачу", кузнец -- "оасакисса" ("покоритель железа"); матрос -- "учавсшинита" (собственно, "поднимающийся наверх", потому что моряки по вантам поднимаются на мачту); конопатчик -- "колупассан" ("затыкатель"). Подполковника Мерлина, присланного к ним в качестве следователя и приказавшего некоторое число из них повесить, они именуют "итахсашах" -- "вешатель", а палача, расправлявшегося с осужденными при помощи кнута, -- "юсутшашэ" -- "драчун". Когда к ним приезжают русские, то их первое приказание гласит: "Свари чайку"; а так как чайка является птицею, которая по-ительменски называется "сокосох", то и чай они называют "сокосох". Они не делают различия в обозначении пола; что касается ее императорского величества, то они именуют государыню неизменно Коач Эрем Государь, то есть "по образу солнца сияющий повелитель", так как "коач" означает "солнце", "эрем" -- "повелитель". Русского человека они называют simplificitor (попросту) "татах", что на их языке означает "давай сюда", -- выражение, являющееся первым требованием русских. Казака же они именуют "брахтадт" или "брахтатах" {Брахтатах -- далее брахтатад (соответственно в источнике перевода: Brachtatach -- Brachtatad). - Ред.}, несомненно оттого, что якутские казаки, которые первоначально их покорили с оружием в руках, говорили между собою всегда по-якутски и называли себя "барах"; в сочетании же слова "давай" со словом "ступей" ("ступай") они называли казаков "ступай давай", что значило "двигайся, подавай" и в чем всегда выражался modus precedendi (способ действия) казаков.

Между тем достойно внимания и то, что раз ительмен назвал лицо и вещь по-своему, то название это немедленно распространяется по всей стране и уже навсегда, и происходит это из-за незнания русского языка, который понимает большинство населения, но согласно их обычаю и ingenico (вкусу) {Удивительно, как мои филологические предположения насчет названия казаков "брахтати" совпали с действительностью. Об этом мне сообщил старик-ительмен, впрочем, со следующею оговоркою: "тати" означает чужаков, "брахтати" -- чужих людей, постоянно произносящих слово "ступей", то есть "ступай". -- Прим. Стеллера.}.

Нижнеострожские камчадалы, обитающие по реке Камчатке, именуются со стороны тех, которые живут у Пенжинского моря, "сангтееран"; курильцев зовут "кузин"; слово "остров" по-ительменски -- "замач", а население, живущее на пространстве от Большой реки до Лопатки, называет жителей тех отдаленных островов "куши"¹⁸. Живущим у Пенжинского моря дальше к северу, около залива ничего о куши не известно. Отсюда у казаков, являвшихся в те края первоначально без переводчиков, возникло, несомненно, и название курильцев, тем более, что решительно никому из обитателей Лопатки ничего не известно о курильцах, и они чрезвычайно удивляются, что острова, тянущиеся от Лопатки, именуются Курильскими.

Жители Лопатки и окрестностей Курильского озера являются настоящими ительменами¹⁹. Их язык похож на ительменский, лишь только немногим отличаются их нравы и обычаи. Причина этого кроется в том, что, сохраняя что-то общее с населением Кроноцкого носа, они изменили свой образ жизни вследствие отсутствия больших рек и недостаточного количества рыбы для своего пропитания. Они поневоле становились смелее и стали решаться выходить в море на довольно крупных судах -- байдарах и охотиться на обильно встречающихся там морских зверей. Они и сами называют себя ительменами. Они стали постоянно проживать на ближайшем из Курильских островов, который до появления русских посещали только ради промысла: они опасались, что с прибытием русских на них наложат дань. С тех же пор, как это действительно случилось, они живут попеременно то на материке, то на островах. Обитатели же второго из Курильских островов являются потомками особого племени и в такой же мере странствуют по остальным островам и по морю²⁰, в какой это делают на суше татары в поисках пропитания и ради удовольствия. Износив или утратив выторгованные у русских одежду и железные изделия, они, спустя шесть, семь или девять лет, вновь появляются на другом острове, в течение нескольких лет проживают там, аккуратным образом уплачивают ясак за все минувшие годы и вновь покупают себе все необходимое. Эти люди, именующиеся собственно куши и представляющие собою одну часть всего населения тех мест, получили от жителей Лопатки название "сумчаи" -- "островитяне". Последние называют население материка "чуамуан" -- "жители материковые". Остров на их языке именуется "бурумуши"; отсюда произошло казацкое название второго Курильского острова -- Парамузис²¹. Итак, происхождение и наименование камчадалов и курильцев -- ясно; почему же коряки получили от казаков это свое название, я до сих пор столь же затрудняюсь выяснить {Впоследствии мне удалось узнать, что коряки получили это свое наименование от казаков по следующему поводу. Северный олень называется по-корякски "хора"; так как казаки, по своем прибытии в те места, чаще всего слышали это слово от населения, быть может, также получали от них оленей в подарок и на прокорм, равно как заметили, что все интересы и все благосостояние этих людей сводится к владению множеством северных оленей, то они и прозвали их "коряки", или "оленные мужики". Название же "чукчи" является испорченным казаками словом "чаучова", каковым обозначают себя сами коряки. Из этого видно, что чукчи и коряки одного происхождения²³ и одинаково именуются, следовательно, раньше составляли один народ. -- Прим. Стеллера.}, как не знаю, почему сахалары, якуты, носят название бухарского происхождения или откуда произошли наименования чукчей и юкагиров²². Коряки, живущие на севере в пограничной с Камчаткою области, отчасти и на самой Камчатке, именуют обитающих около Пенжинского моря ительменов "намалау" {Намалау -- далее намалан (соответственно в источнике перевода: Namalau -- Namalan). -- Ред.} -- "живущие в подземных жилищах", обитающих же по реке Камчатке называют "ютилитан", не умея объяснить этого имени; самих же себя, поскольку они занимаются скотоводством и держат табуны северных оленей, коряки называют "чаучова" -- "маленькие люди". Их сородичей, оседлых коряков, которые живут не внутри страны, а постоянно обитают в подземных жилищах на морском побережье ради ловли рыбы и морских зверей, они называют "кюмала акалила" -- "оседлые, спокойные". Олюторских оседлых коряков, обитающих на берегах Восточного океана, в устье реки Олюторы, около большого морского залива, и питающихся рыбою и мясом морских животных, а также от промысла лисьего и собольего, они называют "елутора" или "канагвала", не причисляя их к своему племени и порою вступая с ними в борьбу²⁴. Юкагиров, граничащих на севере с коряками, они именуют словом "эдель", что по-корякски означает "волки". Причиною этого является то обстоятельство, что юкагиры не знают скотоводства, а заняты исключительно охотничьим промыслом, наподобие волков питаясь добычей.

Своих заклятых, исконных врагов -- чукчей они называют за их высокий рост и силу "танинегу" -- "сильные люди". Своих западных соседей, ламутов или тунгусов, они именуют "куяямку" -- "всадники" за то, что те обыкновенно умеют ездить верхом на северных оленях, подобно тому, как мы на лошадях; этого обычая нет у коряков, которые, пользуясь равнинным характером своей поросшей мхом страны, зимою и летом запрягают оленей в повозки и таким образом обычно разъезжают на них. Русских или сибирских казаков они называют "мильтангата" -- по их, вначале столь им страшным и изумительным, ружьям: "мильхен" -- у них обозначение огня, и все это слово значит "огненные люди". У всех камчадальских племен, за исключением одних лишь коряков, казаки именуются "брахтатад", подобно тому, как сами эти племена носят общее прозвище ительменов; при этом, впрочем, они носят еще и другие, частные названия в зависимости от их обиталищ и в целях распознавания друг друга по этому признаку. "Ксу" {Ксу -- далее также Ксуи (соответственно в источнике перевода: Xsu -- Xsui). -- Ред.} -- это "внутреннее озеро", поэтому "ксуаи" -- люди, живущие около Курильского озера; "кугсеры" -- люди, обитающие по течению Большой реки; "аноры" -- те, что живут у Верхнего острога и у истоков реки Камчатки; Техаи -- река, именуемая русскими Воровскою, а "чайсары" -- люди, по берегам ее обитающие. "Лигенуры" -- так коряки называют население около реки Камчатки.

Что касается языков, на которых говорят на Камчатке и на островах, то их различают три главных.

Ительменский язык распадается на много наречий, среди которых выделяются три главных²⁵; один из них именуется у русских другим морским или шандальским. На этом языке говорят все живущие около и в окрестностях реки Камчатки, и этот говор не столько наречие, сколько настоящий язык, сильно отличающийся от прочих тамошних наречий. При этом, впрочем, удивительно, что люди, живущие по берегам обоих морей, понимают друг друга, хотя они и не в состоянии отвечать собеседнику на его языке; кроме того, и слова этих языков по своему составу совершенно различны между собою, как всякий может воочию убедиться при сопоставлении словарей обоих языков, и это мне до сих пор остается совершенно непонятным. Нижненский язык оттого называется языком шандальским, что Шандальский острог на реке Камчатке был, во времена прибытия русских на полуостров, наиболее известным и населеннейшим там пунктом. Имя свое он получил от ительменского богатыря Шандала, бывшего до появления русских кем-то вроде царька, так как создал единовластие и часто ходил войною на всех непокорных ему на Камчатке, грабя, убивая и превращая их в своих рабов. Другим главным наречием является язык жителей побережий Пенжинского моря на протяжении от Лопатки до Тигиля; впрочем, по каждой реке, начиная от Большой реки, население говорит на своем особом языке или наречии. В окрестностях Воровской реки люди, хотя и понимают друг друга, однако уже не в состоянии изъясняться между собою на своих наречиях, исключая тот случай, когда кто-нибудь научился языку соседей. Здешние переводчики и ительмены умеют говорить на 8--10 языках или наречиях. По мере приближения к Тигилю наблюдается уклонение языка от большерецкого наречия и постепенное смешение его с языком коряков; таким образом, много ительменских слов имеют корякские, корякские же слова -- ительменские окончания.

На третьем языке говорят жители второго и следующих за ним островов, и я очень сожалею, что до сих пор не нашлось ни одного русского толмача, знающего этот язык²⁶. Судя по сведениям об этих островитянах, представляющих особую народность, знакомство с их языком могло бы оказаться весьма выгодным. Вероятно, на нем говорят жители тех островов вплоть до Японии, так уверяют, что попадающие к ним в плен японцы многое понимают на их языке.

Речь населения Бурумуши представляет собою опять новый и особый язык и почти тождественна с тем, на котором говорят жители Кунашира, четвертого со стороны Японии острова²⁷. Об этом свидетельствует курильский толмач Николай Сторожев.

Другим главным языком является корякский, в свою очередь распадающийся на три диалекта, распространенных дальше пределов Камчатки. Первый диалект, или основной язык, мы находим у оседлых коряков около Пенжинского моря, а также у оленных коряков, чаучова; диалект этот грубее, и произношение его твердое. От него отличается второе наречие, распространенное среди олюторцев: русские называют его другим морским корякским языком. На третьем наречии говорят чукчи; оно гораздо мягче, женственнее, с примесью многих свистящих звуков, подобно нашему швабскому языку²⁸.

Все три племени вполне понимают друг друга и без затруднения изъясняются между собою, хотя по своему складу они и резко отличаются друг от друга. Я полагаю, что если Америка получила свое население из Азии, то это население исключительно корякского происхождения с включением в него чукчей²⁹; это подтверждается следующим: 1) характером их повозок и ладей (судов); 2) манерою разукрашивать лицо камешками и костями; 3) их головными уборами, напоминающими абажуры; 4) их диким, варварским, недоверчивым и склонным к обману нравом³⁰, о чем подробнее будет сообщено в истории и Америки, и коряков. Что же касается различий в языке и его произношении, то половина звуков как бы застревает у них в горле или во рту, почему ительменам и приходится есть лишь вполовину того, сколько едят прочие люди; ительменский язык произносится тихо, с большой растянутостью, затягиванием и трудностями, а также с необычайными гримасами; он свидетельствует о том, что говорящие на нем -- люди нрава робкого, рабского и коварного. Язык курильцев, или островитян, льется, наоборот, свободно и непринужденно, звучит приятно, потому что слова отличаются среднею величиною, представляют пропорциональное смешение звуков гласных и согласных и произносятся медленно и важно, без повышения голоса. И действительно, говорящие на этом языке племена являются наиболее цивилизованными среди всех других; они очень вдумчивы, правдолюбивы и отличаются постоянством, обходительностью, честолюбием и почтительностью.

Звуки корякского языка произносятся с громким шумом и криком во все горло; речь состоит из длинных слов и коротких слогов, большею частью оканчивающихся на гласные звуки и начинающихся с раздельно произносимых дифтонгов или двух гласных звуков, например, как в выражении "уемкай вашинка", что означает "молодой северный олень". В таком же духе обстоит дело и с нравами этого дикого народа, как впоследствии будет видно из особого моего описания его. Оба момента -- язык вместе с песнопениями -- я отметил особо у каждого племени: я всегда находил в них ключ к уразумению всех их наклонностей, их характера и всего образа их жизни.

О САМОЙ СТРАНЕ КАМЧАТКЕ

Страна Камчатка со всех сторон омывается водою, за исключением только ее северо-западной части, где она соединяется с материком Азии. Таким образом, она представляет собою один из величайших в мире полуостровов. Море, омывающее Камчатку, сообразно с побережьями, с впадающими в него реками и со всевозможными вылавливаемыми из него в разных местах морскими животными, носит следующие названия.

Начиная от устья реки Камчатки, впадающей в Восточный океан, или в пролив Пико де Фриса, с мыса, и кончая предгорьями Кроноцкими, оно именуется Камчатским на широте 56--55°; от Кроноцкого мыса и залива до Авачи, на широте 55--53°, или даже до мыса Лопатка (51° широты) оно называется Бобровым морем вследствие обилия излавливаемых там морских бобров. От Лопатки до впадения реки Пенжины в большой морской залив оно называется морем Пенжинским. Последнее в направлении с севера к югу имеет в длину примерно 120 миль и почти такую же ширину с востока к западу; вблизи устья реки Амур его ширина не превышает 80 миль¹; а выше Камчатки на протяжении 58--60° широты оно называется, от устья реки Анадырь, морем Анадырским. Это имя сохраняется за ним до Чукотского носа или мыса.

Побережья Камчатки отличаются различным строением. От устья реки Пенжины до Хариузовки берега очень кремнисты², а так как горы, подступающие к самому побережью, с другой стороны непосредственно от него тянутся к северу, то эти берега не только очень круты и скалисты, но и обрамлены множеством видимых и подводных, далеко тянущихся в море, утесов и рифов, а потому чрезвычайно опасны для моряков. По этой же причине в тех местах нет ни одного спокойного залива или защищенной бухты для судов. Между тем, несмотря на это, казаки неоднократно ходили этим путем на своих байдарах, при наступлении непогоды подступая в них к берегам или даже вытаскивая их, для большей безопасности, на сушу. Таким образом, во всей этой местности нет ни одной реки, устье которой было бы достаточной глубины хотя бы для небольшого корабля: прибрежная полоса слишком узка, грунт побережья состоит из торфа и мха, горы же, откуда вытекают эти реки, расположены вблизи моря. Начиная от Хариузовки до впадения Явины, на расстоянии 70 верст от крайнего на юго-западе мыса Лопатка, берега ровны, плоски и песчаны; тем не менее, на этом 80-мильном пространстве³ найдется, и то лишь для судов с осадкою не свыше 6 футов, не более двух подходящих рек, именно реки Большая и Кампакова; а между тем, там был бы необходим хороший лоцман из-за находящихся в устьях рек песчаных отмелей и переменчивого течения самих рек, которые, вследствие песчаного дна морского, часто меняют свои устья. В силу этих причин в прежние времена архангельские мореходы, недавно же -- ученые моряки при поднявшемся шторме или по собственной неосторожности дважды на всех парусах налетели на берег, чтобы затем, к несказанному разорению здешних жителей, вновь выйти в море. От реки Явины до Лопатки большой горный хребет, тянущийся по всей Камчатке в направлении с юго-запада к северо-востоку, а еще чаще прямо с юга к северу и там берущий свое начало, настолько близко подходит к морю, что не только морское побережье становится каменистым, но там расположены многие видимые и скрытые под водою рифы, далеко уходящие в море; впрочем, эти подводные камни снова убывают против самой Лопатки, там, где пролив, или канал, между первым островом и материком имеет ширину в полторы немецкие мили, давая, таким образом, возможность прохождения даже наиболее крупным кораблям.

Самые значительные мысы, заливы и бухты следующие. Чукотский нос -- на северо-востоке и другой, находящийся на расстоянии примерно двух градусов южнее него, -- Сердце-Камень, который, впрочем, и в первую экспедицию поставил предел необычайной отваге морских офицеров; неподалеку от последнего расположена очень большая бухта с хорошею гаванью даже для самых крупных кораблей; Анадырский мыс с большим заливом, в который вливается река Анадырь, также в устье своем обладающая достаточною для морских судов глубиною; Олюторский нос с заливом. Хотя этот залив внутри и весьма поместителен для морских кораблей, он обладает, однако, тем недостатком, что вход в него очень опасен из-за множества подводных скал и камней. Впрочем, быть может, это обстоятельство и не соответствует действительности и сознательно распространяется туземцами для того только, чтобы им было легче бесконтрольно проделывать свои плутни и воровские делишки. Олюторцы ежегодно ловят в этом заливе тенетами много китов; следовательно, думается мне, туда, куда может проникнуть кит, прошел бы без затруднения и корабль. Это и кое-что другое можно было бы, к великой пользе, разузнать досконально, если бы прибывающие в те места геодезисты не таскали за собою совершенно напрасно, в целях придания себе большей важности и увеличения своей свиты, а также для ловли лисиц, соболей и бобров множество народа в виде какой-то лейб-гвардии; туземцы рассуждают на этот счет таким образом: у кого в услужении много лиц, тот сам большой господин, причем такое заключение находит себе подтверждение и в том, что в опьянении эти господа потчуют своих слуг пощечинами, за что те обязаны их еще благодарить как за знак особой к ним милости.

На расстоянии двух миль от Олюторского залива, к востоку от него, находится в море остров, на котором водятся исключительно черного цвета лисицы и множество морских птиц⁴. Олюторцы, однако, добывают их лишь в случаях крайней нужды, считая это, по своим религиозным верованиям, грехом и опасаясь вследствие этого больших несчастий. Вблизи Караги, расположенной примерно на широте 57 ¹/₂°⁵, находится, на расстоянии 20 верст от материка, большой остров⁶, куда коряки отправляются на байдарах, построенных из дерева и обтянутых шкурами лавтагов -- очень крупных тюленей. Имея в длину свыше 18 миль, а в ширину не более 3--4⁷, этот остров совершенно безлесен и порос только очень низкими кедрами, березами, осинами⁸ и ивами, имеющими вид кустарников. У этого острова находится также место стоянки ("отстой") для судов средней величины.

Под 57° широты в материк вдается большой и очень удобный залив⁹, представляющий вполне надежную и хорошую гавань для крупных морских кораблей. Залив этот носит название Укинского -- от выстроенного на его берегу острога Укаэ.

Под 56° широты находится мыс Камчатский, устье же реки Камчатки представляет гавань для судов с осадкой 7, 8 и даже 9 футов. В период разлива река эта имеет глубину 11 футов.

Кроноцкий мыс, на 55-й параллели, является наиболее крупным из всех мысов и очень далеко вдается в море, являясь северною границею так называемого Бобрового моря; отсюда между мысами Кроноцким и Шипунским тянется большой залив, в который впадает река Жупанова; тут могут укрываться небольшие суда с осадкою 4 фута. У крайних концов Кроноцкого и Шипунского мысов очень много камней, носящих название столпов, кекуров и отпрядышей. Мыс Шипунский находится как раз на 54° широты¹⁰, имеет в длину 12 миль¹¹ и весь состоит из совершенно обнаженных утесов и скал.

На широте 53° с несколькими минутами в море вдается мыс, именуемый Островным, так как за ним расположен маленький, примерно 7 миль в окружности, скалистый островок¹², который иногда посещают люди ради добычи морских львов, морских медведей, тюленей и морских бобров.

На широте 53° находится огромный и превосходный залив Авачинский, или, по ительменскому произношению, Гжуабач, с тремя прекрасными, безопасными, вместительными и отличающимися красотою природы морскими бухтами. Залив имеет в длину 14 верст и столько же в ширину¹³ и окружен повсюду высокими горами, образующими как бы вал вокруг него и защищающими его от всех ветров. Одна из бухт расположена к северу и именуется Петропавловскою гаванью по двум новым пакетботам; в эту бухту вдается кусок суши шириною примерно в 60 саженей, а около самой этой суши глубина достигает 14, 16 и 18 футов, так что суда могут причаливать к самому месту; там же находятся разные жилища, казармы и амбары для морского командования. В указанных гаванях удобно могло бы разместиться 10 больших судов.

Другая гавань находится в особой бухте указанного залива, в восточной его части, и называется Раковой губою из-за множества раковин, усеивающих там прибрежные утесы; в этой гавани могло бы удобно расположиться свыше 40 судов, но берега ее пока еще не застроены. Третья гавань находится на юго-западе, около Тарьинского острога, и еще вместительнее обеих вышеназванных. Насколько мало, однако, моряки интересуются практическою стороною дела, видно из того, что, хотя они в прошлую экспедицию дважды проходили мимо этих мест и даже добывали там бобров, они, тем не менее, не узнали ничего путного просто оттого, что не позаботились об этом. Этот залив к тому же представляет еще то преимущество, что вход в него доступен вплоть до декабря, когда все реки уже давно замерзли, а выход из него возможен уже в марте и апреле. Случается, впрочем, что вход в этот залив на несколько дней в начале июня совершенно забивается плавучими льдами, пригоняемыми сюда из вскрывающихся рек, лежащих напротив Америки¹⁴. В Адмиралтейской коллегии есть очень хорошо и аккуратно исполненная карта залива и гавани св. Петра и Павла¹⁵. Однако, несмотря на все свои старания, я не смог получить копию с нее; раздобыть эту карту окажется возможным в Санкт-Петербурге.

С правой стороны от этой гавани расположен маленький каменистый остров с бесчисленным количеством гнездящихся на нем морских птиц; их ежегодно можно ловить молодыми и старыми; и они позволяют собирать во множестве их яйца¹⁶. Остров этот именуется Вилючинским. Отсюда и до Лопатки тянется еще ряд различных мысов, носящих названия находящихся на них гор. Первый мыс, или сопка, между которым и Шипуном расположена у большой бухты Авача, называется Асачинским (также сопка и губа, или залив), прямо напротив Апальской сопки; расстояние по суше между обоими морями здесь только 16 миль. Здесь есть также большой, вместительный залив с гаванью¹⁷. Однако так как залив усеян многими подводными и выступающими на поверхность воды утесами, то гавань эта навряд ли пригодна. Впрочем, до сих пор еще не дали себе труда исследовать этот вопрос: местные жители никогда ничего не откроют, потому что ни русские, ни ительмены недолюбливают этих флотских гостей. Между этим заливом и Лопаткою лежит еще одна очень хорошая, длинная и большая, закрытая от всех ветров бухта, именуемая Жировою губою. Впрочем, и она пока не исследована, и господам мореходам об этом еще ничего не известно. Что же касается меня, то, если бы из-за такого исследования я упустил исполнение других своих обязанностей, мне за это не воспоследовало бы благодарности.

Начиная от мыса Лопатка, все побережье от 51° до 66° северной широты, простирающееся в северо-восточном направлении, как и от Чукотского носа до Лопатки -- в юго-западном, выглядит иначе, чем обозначено на географических картах. Здесь наблюдается много рифов, мысов и подводных камней; во многих местах оно отличается большою крутизною и около самого края глубиною от 40 до 60 саженей; вследствие этого крайне необходимо выискать там ряд гаваней и тщательно обследовать их: в них, несомненно, недостатка тут нет, и можно предполагать о наличии многих бухт и гаваней, так как все побережье изрезано чрезвычайно неравномерно.

Лопатка является крайним, наиболее значительным и самым южным мысом на юго-западе и представляет границу между материком Азии и страною Камчаткою¹⁸. По своим очертаниям этот мыс напоминает лопатку, почему казаки вполне правильно назвали его этим именем. Мыс поднимается над поверхностью моря на высоту не более 10 саженей, вследствие чего сильно заливается водою, и он на расстоянии 20 верст от моря необитаем, за исключением тех случаев, когда там иногда зимуют из-за охоты на лисиц и песцов отдельные охотники. Когда же туда подходит плавучий лед с бобрами, ительмены, постоянно следящие за ними с суши, собираются там в большом числе. Лопатка на протяжении трех верст лишена всяких деревьев и кустарников; нет там ни рек, ни ключей, и только изредка попадаются озера со стоячей водой и лужи. Мыс состоит из двух пластов, из которых нижний, мощностью в шесть саженей, представляет собою дикий гранит¹⁹, остальное же пространство -- торфяную почву. Вследствие частых наводнений вся эта местность изобилует буграми и небольшими холмами, которые ительмены называют по-своему -- "гэтчючу" (elongatio -- "продолжение"). Весною мыс Лопатка нередко видит у себя людей, так как от него возможен тогда переезд на легких байдарках на Курильские острова, где охотники поджидают курильцев для торговли бобровыми мехами. Пролив, отделяющий Лопатку от первого Курильского острова, имеет в ширину полторы мили²⁰. На расстоянии нескольких верст от острова при убыли воды обнаруживается чрезвычайно сильный и очень опасный водоворот или бурун, именуемый казаками сулоем {Ительмены называют этот водоворот "кагач" -- "спина"; этим же словом они обозначают и верхнюю часть рыбы; в таком виде они представляют себе и очертания подводных скал, вызывающих бурун. Последний именуется у них также "камуй" -- "бог", так как они его очень боятся и почитают как божество. Восточный океан от Лопатки до Чукотского носа они называют Хинигэль -- Главное великое море или же Гитешнингэль -- Большое море. Пенжинское море у них именуется Чокингмингэль -- Малое море, и пролив между первым и вторым островами -- Макаич. -- Прим. Стеллера.}; даже в тихую погоду его волны вздымаются на высоту более 20--30 саженей. При переезде обязательно считаются как с направлением ветров, так и с приливами и отливами, практически хорошо изученными островитянами. Собираясь перебраться через этот бурун, они выбирают момент, когда вода начинает убывать: тогда море бывает там так же спокойно, как и в других местах. Этот бурун с его водяными валами очень хорошо виден с Лопатки, и даже в тихую погоду его волны вздымаются на высоту многих саженей. Собираясь плыть с Лопатки на первый остров или с него обратно, ительмены припасают "табак" -- стружку²¹, которую они очень искусно и ловко умеют строгать своими ножами. Они называют эту стружку также образом божьим, представляя себе божество очень красивым, то есть имеющим несомненно такие же курчавые волосы и локоны, как курчава эта стружка {На языке племени куши²² на Бурумуши²³ эта стружка именуется "инаул"; указанный богослужебный обряд принят всеми теми, которые в байдарах занимаются морским промыслом. Этот вид идолов и их богопочитания встречается вплоть до Кунашира. -- Прим. Стеллера.}. Поэтому они считают последнюю приятным божеству даром и жертвоприношением, в благодарность за которое бог охранит их от гибели в водовороте. Приближаясь к последнему, они кидают стружку в море, причем при этом неизменно присутствует рулевой, шаман, который заговаривает водоворот, между прочим, таким смешным обращением к нему: "Не обижайся на нас за то, что мы часто переезжаем через тебя, как бы совсем забывая о страхе. Мы в достаточной мере тебя страшимся, но что тут поделаешь? Мы в этом не виноваты: к этому нас принуждают казаки, заставляющие нас платить им ясак и делать им подарки. В противном случае мы спокойно сидели бы на своем месте". Теперь, впрочем, благодаря более частому общению с русскими, островитяне становятся разумнее и сами смеются над этими дурачествами; к тому же в 1741 году они были, при содействии капитана Шпангберга, почти все крещены и, вследствие отнятия у них множества бобровых мехов, превращены в блаженных бедняков²⁴.

С мыса Лопатка в очень ясную погоду на море видны семь островов {Из этого, равно как из тождества языков населения, можно вывести бесспорное заключение, что все эти островитяне составляют один народ. Первый остров именуется Сумчу, второй -- Бурумуши, третий -- Уякозач или Алаит, а также Кютампу, и не заселен. Четвертый остров, а по их счету, -- третий, необитаем и находится в четырех верстах от другого; именуется он Шерингкы. Этот остров они посещают ради ловли птиц и добывания сараны. Остров очень мал. Пятый, а по счету курильцев -- четвертый остров густо заселен племенем куши, представители которого щеголяют без штанов, в длинных платьях, сшитых из птичьих кож²⁷. Остров этот называется Кунашир²⁸ и имеет значительное население. Его жители носят длинные шелковые или из китайчатой материи балахоны, отпускают себе длинные бороды, чрезвычайно нечистоплотны и живут рыбной ловлей, китобойным промыслом и охотой. У них водится много медведей, из шкур которых они шьют себе парадные шубы. Ложем им служат шкуры каменных баранов²⁹. Ежегодно на небольших морских судах их навещают японцы и обменивают железную утварь, медные котлы, деревянные лакированные чашки и тарелки, табак, шелковые ткани и китайку на вяленую рыбу, китовую ворвань и плохие шкуры небольших рыжих лисиц. На острове растут прекрасные еловые, сосновые и лиственничные леса³⁰; но вода там глинистая, желтоватого цвета. Туземцы не знают никакого начальства, занимаясь торговлею только с японцами. Они предостерегали наших от жителей Матмея, потому что у тех есть, мол, большие пушки, которые они называют "пыг", и спросили русских, не являются ли они теми северными людьми, которые славятся тем, что готовы биться со всякими и стремятся покорить всех. Кунаширские куши, или племена, носят на первом острове название "ионгур". Жители первого острова в давние времена вступили в брачные отношения с населением более отдаленных островов и торговали с ними. Вследствие этого их можно признать народом, смешанным из островитян и ительменов; у них смешанное богослужение, смешанные нравы, смешанный язык, почему они и называют народ свой тем же именем, которое существует для него на языке куши, хотя и стараются некоторым образом обособиться от ительменов. Поэтому население первого острова именует себя "чкутанунгур"; словом же Чкотану они называют всю Камчатку. Поэтому я попытаюсь разузнать, нет ли этих слов или их корней в языке жителей Бурумуши или, быть может, даже в кунаширской речи: от кунаширцев ведут свое происхождение все островитяне, исключая живущих на первом острове. До сих пор они боятся шаманов и их оружия, уверяя, что когда-то были ими очень обижены. -- Прим. Стеллера.}²⁵. Первый Курильский остров тянется в восточно-южном направлении, большею частью продолговатым овалом, подобно другому острову -- Бурумуши, отделенному двухверстным проливом от него. Оба чрезвычайно гористы²⁶, имеют множество небольших озер и ручьев, но ни одного, который в половодье был бы глубиною свыше 4 футов, и совершенно лишены древесной растительности и лесов. Население зимою живет в подземных обиталищах, летом же -- в сооруженных из японского леса или древесных стволов, вынесенных в море течением реки Амур. Топливом им служат низкорослые ивы и кустарниковые кедры³¹. Острова подвержены весьма частым землетрясениям и наводнениям; из последних в течение 10 лет было два очень значительных. Одно из них произошло в 1737 году, и о нем обстоятельно сообщает студент Крашенинников; другое -- в ноябре 1742 года.

Между обоими островами, в проливе, на случай опасности есть убежище -- "отстой" -- для одного судна. Более подробное описание обоих островов на русском языке, сделанное по моему приказанию служивым Аргуновым³², я пересылаю. Другие, мною опущенные, факты я приведу отчасти в своем описании Камчатки, отчасти в особом "Дополнении".

Третий остров отстоит от второго на расстоянии свыше 50 верст³³. Жители его иногда являются и вносят добровольный ясак в виде бобровых и лисьих мехов; они делали бы это ежегодно, если бы их не отпугивала варварская жадность сборщиков податей. Жители этого третьего острова говорят на том же языке, что и жители острова Бурумуши, очень любят друг друга, приветствуют прибывающих оттуда длинными речами, пляшут, фехтуют между собою и выражают свою любовь многочисленными поцелуями. Они плаксивы; пользуются стрелами и луками; носят длинные одеяния из птичьих кож³⁴, причем ни мужчины, ни женщины не знают панталон, питаются рыбою и мясом морских животных и водных птиц, в том числе так называемых "глупышей" -- разновидности чаек³⁵, часто к ним залетающих, и вдобавок кореньями, травами и всем, что дает им море. Они требуют от русских защиты, потому что к ним часто являются жители более отдаленных островов и похищают их жен, детей и домашний скарб³⁶. Сами жители очень любят разное суконное, хлопчатобумажное, шелковое и льняное платье и рубахи, за которые они очень дорого платят русским, а также всякую железную утварь -- ножи, топоры и котлы; табак они не курят; они привозят с собой много мамбы, или бамбука³⁷, которым все эти островитяне пользуются для изготовления наконечников для стрел. Они весьма высоко ценят целомудрие, отличаются правдивостью и очень огорчаются, если их обманывают. Разговаривают они очень учтиво: когда кто-нибудь говорит, все остальные молчат, и лишь по окончании речи первого начинает говорить другой. Старики, будь они богаты или бедны, всегда занимают почетное и первенствующее место в беседах, во время еды и питья и в собраниях. Все относятся к ним с большим уважением. При этом они весьма кичатся своими нравами, свидетельствующими об их достаточной цивилизованности и вежливости.

Четвертый остров³⁸, расположенный на расстоянии примерно 4 немецкие мили от материка, в сторону Пенжинского моря, имеет форму круглую и в окружности 5 немецких миль³⁹; он не заселен и состоит из одного только высокого утеса, который издали похож на кучу зерна, основанием своим подходящим всюду к самому морю. На самой верхушке его иногда, в ясную погоду, видны клубы взвивающегося дыма. Отчего и по какой причине русские назвали его Алаитом, я выяснить не могу. Ительмены именуют его по преимуществу Уякозачем, высоким камнем, а также Кютампу. Ительмены, проживающие около большого Курильского озера⁴⁰, твердо уверены в том, что этот большой остров, или утес, в былые времена высился посреди Курильского озера и благодаря своей высоте и крупному объему лишал все остальные горы солнечного света. И вот горы эти постоянно ссорились и очень его ругали {Тот камень или та гора, что сильнее всех бранила Уякозача и была самым большим врагом его, именуется Иинг-гып. -- Прим. Стеллера.}. Несмотря на всю свою ответную ругань, этому Уякозачу в конце концов стало невтерпеж, и он, порешив вдруг уйти от этой ругани, отправился через озеро к морю и стал там на совершенно одиноком месте. Позади него потекла вода из озера, и таким образом возникла река Озерная, напротив самого устья которой, на западе, и стоит этот остров. На память же о себе на старом месте он оставил свое сердце, представляющее собою огромный конусообразный камень, возвышающийся посредине озера, из которого вытекает река Озерная, и называющийся по-ительменски Учичи или же Нугуык, то есть Пуп-Камень⁴¹. Хотя молодежь и смеется над этими россказнями, однако старики и женщины до сих пор в это твердо верят, из чего можно судить о причудливом воображении этих людей. На этом острове водятся рыжие и черновато-серые лисицы, животные мусимоны, или каменные бараны {Их ительменское название -- "гатинэеч", что означает "высоко живущий", потому что они всегда находятся на утесах. Это животное встречается на всех островах до Кунашира, или Каназира. Мусимона они называют также "огабам" -- "тонкое рыло", гак как у этого животного голова заостряется по направлению к концу морды. -- Прим. Стеллера.}⁴², и много морских львов и тюленей, но там нет вовсе бобров, или морских котиков, морских медведей, или же они попадаются очень редко, разве заблудясь, потому что никогда не заходят в Пенжинское море. Ради мяса и шкур морских львов, как вещей необходимых и вкусных, жители от самой реки Явины до Лопатки, равно как население первого острова, летом часто отправляются туда на сивучий промысел; на сухопутных же животных они обращают очень мало внимания.

Мне приходится остановиться здесь на одном совершенно неизвестном обстоятельстве. Подобно тому, как от мыса Лопатка тянется к западу в сторону Японии ряд островов, так от него же тянется другой их ряд к востоку на одинаковой с Лопаткою долготе и на широте 50--51°; острова эти, раньше совершенно неизвестные, были случайно и против всякого ожидания открыты нами во время обратного путешествия нашего из Америки. Когда мы в 1741 году находились на расстоянии примерно 150 миль к востоку от Лопатки, считаясь с географическою долготою, то усмотрели материк Америки под 53° широты, острова же находились на широте до 57°. Мы тут, несомненно, имели дело с наиболее южной оконечностью Америки⁴³, откуда материк в обе стороны, как на восток, так и на запад, вновь постепенно простирается к северу. Следовательно, эти американские острова расположены на одинаковой географической широте с третьим из Курильских островов; затем они тянутся в северном направлении таким образом, что приходятся как раз посередине пролива между Азией и Америкой⁴⁴, где мы их нашли и увидели. Итак, если бы отправиться от этой самой южной, отныне известной оконечности в юго-западном направлении, мы наткнулись бы на наличие компанейской торговли, возможность чего многие отрицают. Предположительно компанейские владения являются основанием треугольника, две другие стороны которого состоят из обоих известных боковых островов.

Относительно остальных островов мы располагали неопределенными отрывочными и плохими сведениями, потому что во время первой экспедиции капитана Шпангберга все было сделано чересчур поспешно и легкомысленно {Во время второй экспедиции, при затрате больших средств, добились только того, что в конце концов были попорчены драгоценнейшие корабли, починка которых, в свою очередь, разорила половину жителей Камчатки. -- Прим. Стеллера.}, и этот моряк удовольствовался лишь тем, что окрестил эти острова именами, заимствованными из обихода православной церкви: один из них он назвал Архимандритом, другой -- Протопопом и т. д. Деловое же суждение насчет этих островов он предоставил другим. Известно только, что западные острова -- крупнее и плодороднее восточных и что они покрыты прекрасными лесами, и что на них растут лимонные деревья⁴⁵, бамбук⁴⁶, испанский тростник и ядовитое растение, подобное ревеню, шафранно-желтого цвета, с клубнеобразным корнем; растение это знакомо жителям первого острова и в былое время употреблялось ими для отравления стрел и продавалось ими. Из птиц мне удалось раздобыть и срисовать гагару⁴⁷, из морских же у них встречаются крупные полипы и сепии, макрели, рыбы-ласточки, чепцы и орлообразные.

На одном острове, названном капитаном Шпангбергом Фигурным, есть, как говорят, отличная гавань. По моему мнению, более отдаленные острова вполне заслуживают точного обследования. При некоторых обстоятельствах они могли бы оказаться весьма выгодными для интересов государства: без особого труда для этого можно было бы приспособлять и японцев, и китайцев, а при возникновении недоразумений между Китаем и Россией тут могла бы в значительной мере быть поднята торговля между обеими странами и могли бы быть получены значительные выгоды. Об этом легко судить тем, кому известно, какими товарами торгуют между собой Китай и Япония и как плохи мореходство и корабли обоих этих народов⁴⁸, так как суда их могут ходить только по ветру и дают возможность европейскому кораблю делать с ними все, что ему заблагорассудится, хотя бы азиатских судов собралось разом даже штук до 30. Эти отдаленные острова с их гаванями могли бы с течением времени оказаться весьма полезными и прибыльными.