Гора, на которую наложено табу

Беглецы находились еще футах в ста от вершины горы. Им важно было добраться до этой вершины, чтобы скрыться за ней от взоров маори. А там они надеялись по какому-нибудь удобопроходимому горному гребню пробраться до одной из ближайших к ним вершин горной цепи, столь запутанной, что, пожалуй, только бедный Паганель, будь он с ними, смог бы в ней разобраться.

Угрожающие вопли слышались все ближе, и беглецы, насколько могли, ускоряли шаг. Надвигавшаяся ватага уже подбегала к подошве горы.

— Смелее! Смелее, друзья! — кричал Гленарван, подбадривая своих товарищей словом и жестом.

Менее чем в пять минут беглецы достигли вершины горы. Здесь они огляделись по сторонам, чтобы иметь возможность ориентироваться я выбрать такое направление, следуя которому они могли надеяться сбить с толку маори.

На западе перед глазами беглецов среди живописной рамки из гор расстилалось озеро Таупо. На севере поднимались вершины Пиронгии, на юге — огнедышащий кратер Тонгариро. На востоке же взоры упирались в преграду из гор, смыкавшихся с Вахити, этой большой горной цепью, которая тянется через весь северный остров, от пролива Кука до Восточного мыса. Итак, надо было спуститься по противоположному склону и углубиться в узкие ущелья, из которых, быть может, даже не было выхода.

Гленарван тревожно огляделся. Под лучами солнца туман рассеялся, и ему были видны малейшие неровности почвы. Ни одно движение дикарей не ускользало от его взора.

Туземцы были менее чем в пятистах футах от беглецов, когда последние добрались до вершины.

Гленарван понимал, что нельзя было останавливаться ни на минуту. Как ни были они утомлены, а приходилось бежать, чтобы не попасться в руки преследователей.

— Будем спускаться! — воскликнул он. — Нужно спуститься прежде, чем нам будет отрезан путь!

Бедные женщины через силу поднялись на ноги. Map Наббс остановил их.

— Это излишне, Гленарван, — сказал он: — взгляните.

И действительно, в поведении туземцев произошло непонятное изменение. Погоня вдруг прекратилась, как будто приступ горы был отменен чьим-то властным приказом. Ватага туземцев внезапно остановилась, как морские волны у непреодолимого утеса.

Все эти жаждавшие крови дикари, столпившись у подошвы горы, вопили, жестикулировали, размахивали ружьями и топорами, но не двигались вперед ни на шаг. Их собаки, словно вросшие в землю, подобно им самим, оглашали воздух бешеным лаем.

Что же произошло? Какая невидимая сила удерживала туземцев? Беглецы глядели, ничего не понимая, боясь, как бы племя Каи-Куму вдруг не сбросило с себя сковавшие его чары.

Вдруг у Джона Манглса вырвался крик. Его товарищи оглянулись. Он указал им рукой на маленькую крепость, высившуюся на самой верхушке горы.

— Да ведь это могила вождя Кара-Тете! — воскликнул Роберт.

— Так ли это, Роберт? — спросил Гленарван.

— Да, сэр, это действительно его могила, я узнаю ее…

Мальчик не ошибался. Футах в пятидесяти над ними у края вершины виднелась свежевыкрашенная ограда. Тут уже и Гленарван узнал могилу новозеландского вождя. Счастливый случай привел беглецов на вершину Маунганаму.

Гленарван и его спутники поднялись к могиле вождя. Широкий вход в ограду был завешен циновками. Гленарван хотел было войти, но вдруг быстро подался назад.

— Там дикарь, — проговорил он.

— Дикарь у этой могилы? — спросил майор.

— Да, Мак-Наббс.

— Что из этого! Войдем.

Гленарван, майор, Роберт и Джон Манглс проникли за ограду. Там действительно сидел маори в длинном плаще из формиума. Тень от ограды мешала разглядеть черты его лица. Он, казалось, был очень спокоен и завтракал с самым беззаботным видом.

Гленарван собирался заговорить с ним, но туземец, опередив его, любезно сказал на чистейшем английском языке:

— Садитесь, дорогой сэр! Завтрак ждет вас.

То был Паганель. Услышав его голос, все бросились к милейшему географу и стали обнимать его. Паганель нашелся! Беглецы видели в этом залог своего спасения. Каждому не терпелось начать расспрашивать его, каждому хотелось узнать, каким образом и почему очутился он на вершине Маунганаму, но Гленарван пресек одним словом это несвоевременное любопытство.

— Дикари! — сказал он.

— Дикари! — повторил, пожимая плечами, Паганель. — Вот уж, могу сказать, личности, которыми я совершенно пренебрегаю.

— Но разве они не могут…

— Они-то! Эти болваны? Идемте, взгляните на них.

Все пошли за Паганелем. Новозеландцы находились на том же месте, у подошвы горы, и издавали ужасающие вопли.

— Кричите! Завывайте! Надсаживайтесь! — сказал Паганель. — Попробуйте-ка, взберитесь на эту гору!

— А почему им не взобраться на нее? — спросил Гленарван.

— Да потому, что на ней похоронен вождь, потому что на гору наложено табу!

— Табу!

— Да, друзья мои! И вот почему я сам забрался сюда, как в одно из тех убежищ, где несчастные находили себе безопасный приют в средние века.

Действительно, гора была табуирована и поэтому стала недоступной для суеверных дикарей.

Это еще не было для беглецов спасением, но, во всяком случае, было благодетельной передышкой, которую можно было использовать. Гленарван, охваченный невыразимым волнением, не в силах был произнести ни слова; майор с довольным видом покачивал головой.

— А теперь, друзья мои, — сказал Паганель, — если эти скоты рассчитывают поупражнять на нас свое терпение, они жестоко ошибаются — не пройдет и двух дней, как мы будем вне их досягаемости.

— Мы убежим! — сказал Гленарван. — Но как?

— Этого я еще пока не знаю, но все же мы убежим, — ответил Паганель.

Тут все пристали к географу с просьбой рассказать о его приключениях. Но странная вещь: на этот раз у словоохотливого ученого пришлось прямо вытягивать каждое слово. Он, такой любитель рассказывать, давал на вопросы своих друзей неясные, уклончивые ответы.

«Подменили моего Паганеля», — подумал Мак-Наббс.

В самом деле, в почтенном ученом произошла какая-то перемена: он усердно кутался в свою огромную шаль из формиума и, казалось, стремился избегать любопытных взглядов. Ни от кого из присутствующих не укрылось то обстоятельство, что географ смущался, когда какой-либо вопрос касался его лично, но из деликатности все делали вид, что не замечают этого. Впрочем, как только разговор отклонялся от личности Паганеля, к нему тотчас же возвращалась его обычная веселость.

Что же касается его приключений, то вот чем нашел возможным поделиться географ со своими товарищами, когда все они уселись вокруг него у ограды.

После убийства Кара-Тете Паганель, как и Роберт, воспользовался смятением туземцев и выбрался из па. Но ему менее посчастливилось, чем юному Гранту: он угодил в другое становище маори. Вождем здесь был человек высокого роста, с умным лицом, гораздо более развитой, чем все его воины. Он говорил на правильном английском языке и приветствовал географа, потершися о его нос кончиком своего носа.

Сначала Паганель не мог понять, в плену он или нет, но вскоре, видя, что вождь любезно, но неотступно следует за ним по пятам, он сообразил, как обстоит дело.

Вождь этот, по имени Хихи, что значит «луч солнца», оказался человеком не злым. Видимо, очки и подзорная труба географа ставили на недосягаемую высоту Паганеля, и Хихи решил привязать его к себе — притом не только хорошим обращением, но и крепкими веревками из формиума.

Так продолжалось три долгих дня. На вопрос, хорошо или плохо обращались с ним в это время, географ ответил: «И да и нет», не вдаваясь в дальнейшие подробности. Словом, он был пленником, но положение его казалось лучше положения его несчастных друзей только потому, что ему не предстояла немедленная казнь.

К счастью, однажды ночью он умудрился перегрызть свои веревки и убежать. Издали видел он, как происходило погребение Кара-Тете на вершине Маунганаму; он знал, что тем самым на гору налагалось табу. Не желая: покинуть край, где были в плену его друзья, Паганель решил искать убежища на табуированной горе. Ему удалось выполнить этот опасный замысел. В прошлую ночь он добрался до могилы Кара-Тете и здесь, «восстанавливая свои силы», ждал, не освободит ли какой-нибудь счастливый случай его друзей.

Таков был рассказ Паганеля. Не умолчал ли он намеренно о каких-нибудь обстоятельствах своего пребывания у туземцев? Смущение географа не раз наводило его слушателей на такое предположение. Но как бы то ни было, все они единодушно поздравили Паганеля со счастливым избавлением.

Тут, покончив с прошлым, занялись настоящим. Положение беглецов продолжало оставаться чрезвычайно опасным. Правда, туземцы не решались взобраться на вершину Маунганаму, но они рассчитывали снова захватить в свои руки пленников с помощью голода и жажды. Вопрос был только во времени, а дикари умеют быть терпеливыми.

Гленарван не скрывал от себя трудностей положения. Но он решил выжидать благоприятных обстоятельств, а в крайнем случае — создать их. Прежде всего он задался целью тщательно осмотреть Маунганаму, свою импровизированную крепость: не для того, чтобы защищать ее — ведь приступа бояться не приходилось, — а для того, чтобы выбраться из нее. Поэтому Гленарван вместе с майором, Джоном Манглсом, Робертом и Паганелем произвели тщательное обследование горы: были обследованы все имевшиеся тропинки, их направление и склоны горы. Горный гребень длиной в милю, соединявший Маунганаму с горной цепью Вахити, шел, понижаясь, к равнине. Этот гребень, узкий и причудливо извилистый, представлял собой единственно доступную дорогу в случае бегства. Если бы беглецы под прикрытием ночи пробрались этим путем незамеченными, им, быть может, и удалось бы, ускользнув от маорийских воинов, достигнуть глубоких долин гор Вахити.

Но дорога эта представляла немало опасностей. В нижней своей части она была доступна ружейным выстрелам, а под перекрестным огнем стерегущих внизу никто не смог бы пробраться безнаказанно.

Когда Гленарван и его друзья отважились ступить на опасный участок гребня, воины приветствовали их градом пуль, ни одна из которых не попала в них. Ветер донес к ним несколько пыжей. Они были сделаны из какой-то печатной бумаги. Паганель подобрал из любопытства пыжи и, расправив бумагу, не без труда разобрал то, что на ней было напечатано.

— Каково! — воскликнул он. — Знаете, друзья мои, чем они набивают свои ружья?

— Не знаем, Паганель, — ответил Гленарван.

— Страницами, вырванными из библии! Признаться, жаль мне миссионеров, просвещающих этих маори. Нелегко им будет создать маорийские библиотеки.

Гленарван и его спутники стали подниматься по крутым тропинкам, ведшим на вершину горы: они хотели обследовать могилу вождя. Взбираясь, они с удивлением заметили, что земля под их ногами время от времени вздрагивает тем длительным подрагиванием, которое можно наблюдать, глядя на стенки котла, где кипит вода. Очевидно, в недрах горы скопилось большое количества паров, образовавшихся там под действием подземного огня.

Это своеобразное явление не могло удивить людей, недавно плывших между горячими ключами Вайкато. Им было известно, что центральная область Ика-на-Мауи особенно подвержена землетрясениям. Это настоящее сито, через скважины которого выбиваются наружу горянчие ключи и серные пары.

Паганель, уже раньше наблюдавший гору Маунганаму, обратил внимание своих спутников на ее вулканическую природу. По мнению географа, Маунганаму являлась одной из тех многочисленных конусообразных гор центральной части острова, которым в будущем предстояло стать вулканами. Какое-нибудь даже незначительное механическое воздействие легко могло вызвать образование кратера в ее почве из беловатого кремнистого туфа.

— Пусть так, — заметил Гленарван, — но все же мы здесь не в большей опасности, чем близ парового котла «Дункана». Ведь земная кора по крепости не уступит листовому железу.

— Согласен, — отозвался майор, — но самый лучший паровой котел от слишком долгого употребления все же в конце концов лопается.

— Но я вовсе не стремлюсь бесконечно оставаться на этой горе, Мак-Наббс! — возразил Паганель. — Укажите мне возможный для нас путь, и я тотчас же покину ее.

— Ах, почему эта Маунганаму сама не может унести нас, раз в недрах ее заключается такая колоссальная механическая сила! — воскликнул Джон Манглс. — Здесь, под нашими ногами, заключены, быть может, целые миллионы лошадиных сил, которые пропадают неиспользованными. «Дункану» хватило бы тысячной доли их, чтобы увезти нас на конец света!

Это напоминание о «Дункане» навеяло на Гленарвана самые грустные мысли. Как ни было тяжело его собственное положение, он нередко забывал о нем, горюя об участи своей команды.

Добравшись до вершины Маунганаму, где находились остальные его спутники, Гленарван все еще был погружен в эти печальные думы. Элен, завидев мужа, тотчас пошла ему навстречу.

— Дорогой Эдуард, — сказала она, — выяснили ли вы наше положение? Надеяться ли нам или страшиться?

— Будем надеяться, дорогая Элен, — ответил Гленарван. — Дикари не посмеют вступить на склоны горы, и у нас будет достаточно времени, чтобы обдумать план бегства.

— А теперь — в могилу! — весело крикнул Паганель. — Ведь это наша крепость, наш замок, наша столовая, наш рабочий кабинет. Там никто нам не помешает. Миссис Элен и мисс Грант, разрешите мне оказать вам гостеприимство в этой прелестной обители.

Все пошли за милейшим Паганелем. Когда дикари увидели, что беглецы снова собираются осквернить своим присутствием могилу, на которую наложено табу, они дали по ним множество выстрелов и разразились ужасающими воплями, причем последние были едва ли не громче первых. Но, к счастью, пули не долетали так далеко, как крики: они не пролетели и половины горы, а вопли затерялись в пространстве.

Элен, Мэри Грант и их спутники, видя, что суеверие маори превосходит даже их злобу, вошли успокоенные за ограду могилы.

Это место погребения новозеландского вождя было огорожено частоколом, окрашенным в красную краску. Символические фигуры, настоящая татуировка по дереву повествовали о высоком положении и славных подвигах покойного. На столбах качались подвешенные амулеты из раковин и обточенных камней. Внутри ограды земля была покрыта ковром зеленых листьев. Невысокий холмик, поднимавшийся посередине, указывал на то, что в этом месте недавно была вырыта могила.

Кругом было разложено оружие вождя: заряженные ружья, копье, великолепный топор из зеленого нефрита. Тут же находился запас пуль и пороха, нужных, по верованию дикарей, Кара-Тете для охоты в «вечной жизни».

— Вот целый арсенал, который мы используем лучше, чем покойный! — сказал Паганель. — Что за удачная мысль у этих дикарей брать с собой оружие на тот свет!

— Э, да это ружья английского образца! — промолвил майор.

— Несомненно, — отозвался Гленарван. — И надо признаться, что принятый обычай дарить дикарям огнестрельное оружие довольно-таки нелеп. Те потом пускают его в ход против завоевателей, и они правы. Нам же эти ружья, во всяком случае, смогут принести пользу.

— А что будет нам еще полезнее, — прибавил Паганель, — так это съестные припасы и вода, предназначенная для Кара-Тете.

И в самом деле, родичи и друзья покойного расщедрились. Количество продовольствия свидетельствовало о том уважении, которое они питали к высоким качествам вождя. Съестных припасов могло хватить десяти человекам на полмесяца, а покойному вождю — и на целую вечность. Пища эта была растительная и состояла из папоротника, сладкого патата и картофеля, давно уже ввезенного в Новую Зеландию европейцами. Объемистые сосуды заключали в себе чистую воду, обычно употребляемую новозеландцами во время еды. Здесь же виднелась дюжина искусно сплетенных корзин, наполненных плитками какой-то зеленой камеди, неизвестной нашим путешественникам.

Итак, наши беглецы были обеспечены пищей и питьем по меньшей мере на несколько дней. Они отнюдь не заставили себя долго просить и начали разбирать припасы вождя.

Гленарван отобрал нужные для его спутников продукты и передал их мистеру Олбинету. Стюард, остававшийся взыскательным мастером своего дела даже при самых тяжелых обстоятельствах, нашел меню обеда несколько скудным. К тому же он не имел ни малейшего представлення о способе приготовления этих кореньев, и в его распоряжении не было огня.

Но Паганель вывел его из затруднения, посоветовав ему просто закопать папоротник и патат в землю. В самом деле, температура верхнего слоя земли была очень высока, и если бы воткнуть в почву термометр, он, наверно, показал бы от шестидесяти до шестидесяти пяти градусов тепла.

Мистер Олбинет даже чуть не обварился, ибо в тот момент, когда он рыл яму, чтобы положить в нее свои коренья, оттуда вырвался столб пара и взлетел с свистом на целую сажень.

Стюард в ужасе упал навзничь.

— Заверните кран! — крикнул майор и, подбежав с двумя матросами к яме, засыпал ее с их помощью валявшимися вблизи кусками пемзы.

Между тем Паганель, с каким-то странным видом наблюдавший это явление, бормотал:

— Так… так… А почему бы и нет?

— Вас не обожгло? — спросил майор Олбинета.

— Нет, мистер Мак-Наббс, — ответил стюард, — но я, право, не ожидал…

— …такой удачи! — воскликнул весело Паганель. — Оказывается, здесь имеется не только пища и вода Кара-Тете, но и огонь в земле. Да, эта гора — настоящий рай! Я предлагаю основать здесь колонию, заняться обработкой земли и жить здесь до конца наших дней. Мы будем робинзонами горы Маунганаму! Поистине, я тщетно ищу, чего нам еще не хватает на этой уютной вершине!

— Ничего, если только она прочна, — отозвался Джон Манглс.

— Ну! Не со вчерашнего же дня она создана, — возразил Паганель. — Она уже с давних времен оказывает сопротивление действию подземного огня и до нашего ухода, конечно, выдержит.

— Завтрак подан, — объявил мистер Олбинет таким торжественным тоном, словно он отправлял свои обязанности в Малькольм-Кэстле.

Беглецы, усевшись у ограды, тотчас принялись за еду; провидение неукоснительно посылало им пищу при самых тяжелых обстоятельствах.

Путешественники не выказали особой разборчивости в отношении выбора блюд, но мнения о съедобном папоротнике все же разделились. Одни находили, что он сладок и приятного вкуса, другим же он казался каким-то слизистым, совершенно безвкусным и удивительно жестким. Зато сладкий патат, испеченный в горячей почве, оказался превосходным.

Когда голод был утолен, Гленарван предложил немедленно же заняться обсуждением плана бегства.

— Уже? — жалобным тоном воскликнул Паганель. — Как, вы собираетесь так скоро покинуть это место наслаждений?

— Допустим, что мы в Капуе, господин Паганель, — ответила Элен. — Но вы же знаете, что не следует подражать Ганнибалу[75].

— Миссис, — ответил географ, — я не позволю себе противоречить вам, и раз вы желаете обсуждать план бегства, будем обсуждать его.

— Прежде всего, — сказал Гленарван, — я считаю, что мы должны попытаться выбраться отсюда раньше, чем нас принудит к этому голод. Пока у нас есть силы, надо их использовать. Попробуем этой же ночью пробраться под защитой тьмы сквозь окружение туземцев в восточные долины.

— Чудесно, если только маори дадут нам пройти! — отозвался Паганель.

— Ну, а что, если они не дадут нам пройти? — спросил Джон Манглс.

— Тогда мы прибегнем к сильно действующим средствам, — ответил Паганель.

— Так у вас имеются сильно действующие средства? — заинтересовался майор.

— В таком количестве, что я даже не знаю, что с ними делать, — заявил географ, не вдаваясь ни в какие пояснения.

Оставалось ждать наступления ночи, чтобы попытаться тогда прорваться сквозь цепь маори.

Те не двигались с места. Казалось даже, что ряды их еще пополнились запоздавшими товарищами. Горящие там и сям костры образовали словно огненный пояс вокруг горы. Когда соседние долины погрузились во тьму, могло показаться, будто гора Маунганаму поднимается из колоссального костра, в то время как вершина ее терялась во мраке. Шестьюстами футами ниже слышались ропот, крики, шум вражеского бивуака.

В девять часов, когда на землю спустилась беспросветная тьма, Гленарван и Джон Манглс, прежде чем вести своих товарищей по столь опасному пути, решили сначала сами произвести разведку.

Они стали бесшумно спускаться и минут через десять были уже на узком горном гребне, пересекавшем неприятельскую цепь на высоте пятидесяти футов.

До сих пор все шло хорошо. Лежавшие вокруг костров маори, казалось, не замечали двух беглецов, и те продвинулись еще на несколько шагов дальше. Но вдруг слева и справа грянула ружейная пальба.

— Назад! — сказал Гленарван. — У этих разбойников кошачьи глаза и отменные ружья.

Гленарван и Джон Манглс тотчас поднялись обратно по крутому склону и вскоре получили возможность успокоить своих испуганных стрельбой друзей. Шляпа Гленарвана оказалась простреленной двумя пулями. Итак, отважиться идти по длиннейшему горному гребню между двумя рядами стрелков было немыслимо.

— До завтра, — молвил Паганель. — И раз мы не сможем обмануть бдительность этих туземцев, так уж разрешите мне преподнести им блюдо моего собственного изготовления.

Было довольно холодно. К счастью, Кара-Тете унес с собою в могилу свои лучшие ночные одежды и теплые одеяла из формиума. Беглецы без зазрения совести укутались в них, улеглись внутри ограды могилы и вскоре, охраняемые суеверием туземцев, уже спали спокойным сном на тепловатой земле, содрогавшейся от клокочущих внутри нее газов.

Глава XV