Chapter II. Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium

"Per me si va ne la città dolente,
per me si va ne l'etterno dolore,
per me si va tra la perduta gente.
Giustizia mosse il mio alto fattore;
fecemi la divina podestate,
la somma sapïenza e 'l primo amore.
Dinanzi a me non fuor cose create
se non etterne, e io etterno duro.
Lasciate ogne speranza, voi ch'intrate."*

Будучи монахом уже достаточно продолжительный период времени я понял, что ничего в этом мире не происходит без Воли Божьей. Весной растут цветы, и увядают по осени деревья. Вся природа дышит духом Господним, но только люди… люди – единственное, что может совершать поступки вопреки воле Всевышнего, но ни в коем случае не в тайне от него. Господу нашему всё известно. Он видит каждого из нас, видит наши деяния, слышит наши слова... Он видит даже то, что сокрыто в глубине нашей души, таится в самых её истоках. И именно от этого мне было страшно. Именно по этой причине я стоял сейчас здесь, у обрыва над бурной рекой, недалеко от нашего монастыря и молчаливо взирал на тёмное, усыпанное маленькими звёздами небо. Облака едва катились по застланному темнотой небосклону, и лишь некоторые из них луна одаривала своим таинственным, обманчивым светом. Есть ли деньской свет в кромешной тьме? Есть ли надежда на спасение даже в самой поросшей грехом и соблазном душе, и существует ли хоть малый помысел греховный в, казалось бы, самом чистом и праведном рассудке? Ответов на свои вопросы я не знал. Не знало их и летнее ночное небо, к которому я обращал свой взор. Под моими ногами, низко под обрывом, бурно журчала река, не ведая вовсе, какие мысли и тяготы обременяют мою душу. Она текла, соблюдая свой бесконечный путь, стремилась к сухим землям, чтобы даровать им жизнь, в то время как я в очередную ночь боялся идти в свою постель. Моя непоколебимая, некогда нерушимая вера сейчас была под острием безжалостного меча греха, готового вести меня прямиком в Гиену Огненную. Я крепко сжимал в руке распятье Христово на своих чётках. Я давно потерял число считаемых зёрен в ходе прочитанных мною молитв, но всё ещё не переставал надеяться, что мои просьбы будут Богом услышаны. Лёгкое дуновение летнего ветра коснулось моей щеки, и я медленно закрыл глаза. Потоки порывистого ветра ласкали моё лицо, обволакивая шею, проникали под ворот и хвост рясы, обдавая освежающей прохладой мою кожу. Сладость цветочной пыльцы возбуждало моё обоняние, и свежесть этого ветра очищала разум. Поняв, что сон постепенно приближается ко мне, я решил, что пора идти спать, пока мой рассудок усыплён спокойствием и умиротворённостью духа природы.
На протяжении всех этих дней я неустанно думал о том, что имела в виду эта женщина. Что значили слова покойной Елены? Что руководило ей, при произнесении столь странных речей – Божья воля или эти восклицания были посланием Дьявола? И мне ли они были адресованы? Конечно же, в последнем сомнений нет – я был один в пустой комнате, и кроме покойницы в ней не находилось никого. Но что это было? Предостережение или же истина, с которой мне в скором будущем предстоит столкнуться? Именно над этим размышлял я, стоя в клуатре, среди возвышенных сводов монастыря, когда сзади, за моей спиной послышались лёгкие шаги. Я неспешно обернулся, обращая свой взор на фигуру, стоявшую сзади. Это была Роза. В чёрном, траурном одеянии, с кружевным платком на голове, она стояла чуть поодаль от меня, потупив взгляд в пол и так и не решаясь произнести ни звука.
- Что случилось, дитя моё? У тебя очень обеспокоенный вид, - я полностью обернулся к ней.
- Отец Пауль, - девушка не отрывала своего взора от пола и выглядела очень взволнованной, - Могу я вам исповедоваться?
Меня несколько удивила подобная просьба. Чем может тяготеть душа этого невинного сознания настолько, что она не нашла иного выхода, кроме как просить совета Господа?
- Конечно, ты можешь, моя дорогая, пойдём в исповедальню, чтобы ничего не могло отвлекать тебя… - я приблизился к Роземари, опуская ладонь на её плечо. Её хрупкое тело дрогнуло и сжалось от моего прикосновения. Девушка выглядела несколько расстроенной, взволнованной, её движения были нерешительны. Она, несколько мешкаясь, шла следом за мной. Вероятно, бедняжка была здорово напугана скорой и загадочной смертью своей матери от неизвестной болезни и теперь искала поддержку в лице церкви, которую не могла найти внутри своей семьи.
Пройдя в деревянную кабину исповедальни, я занял своё место, приготовившись слушать всё то, о чём хотела мне поведать эта молодая гостья. Роза сидела по другую сторону кабины, и сквозь резную раму исповедальни я мог наблюдать, как тряслись её плечи, и беспомощно оглядывались по сторонам взволнованные, зелёные глаза. Наконец, окончательно собравшись с мыслями опустив ладони на колени, девушка начала:
- Святой отец, я… - её голос дрожал, и она пыталась найти нужные слова, устремив свой взор в одну точку, - Я всё чаще замечаю некоторые изменения, происходящие в моей душе… - ухватившись хрупкими пальчиками за подол юбки на коленях, девушка теребила плотную ткань, наблюдая глазами за движением своих рук, - странные мысли посещают меня день ото дня. Непонятные чувства затрагивают моё сердце и ранят его, заставляя трепетать от новизны этих ощущений, - я всё ещё не мог понять, о чём толкует это юное дитя, но решил не перебивать и выслушать всё до конца, - просто дело в том, что... я смотрю по сторонам и не замечаю никого. Люди разговаривают, смеются, парни дарят девушкам цветы, но я не ощущаю радость, когда одной из этих девушек становлюсь я… - я всё не мог понять, к чему она клонит, - я не чувствую к ним ни теплоты, ни любви, ни желания быть рядом с ними… я равнодушна к их взглядам и нема к их вопросам…
- В этом нечего стыдиться, дитя моё. Ты ещё очень молода, и Господь одобряет твоё целомудрие, - юная девушка переживала, что всё никак не могла найти спутника жизни. Так мне казалось на тот момент.
- Нет, святой отец, вы не понимаете… - она опустила голову, чуть шмыгнув носом, - есть тот человек, к которому всецело направлены мои чувства. Есть тот мужчина, с которым я хочу быть вместе день ото дня и до скончания веков, но.. – мне показалось, что серебряная слеза, блеснув, скатилась вдоль её щеки на ткань одежды, - но, боюсь, моим желаниям не суждено сбыться…
Юношеская любовь – как это прекрасно! Ничего чище и светлее этого чувства не может быть! Я искренне умилялся чистоте и невинности чувств этой молодой девушки и, конечно же, поспешил её утешить:
- Дочь моя, это вовсе не так! Пути Господни неисповедимы, и Он обязательно сведёт влюблённые сердца друг с другом… - но девушка, казалось, уже и вовсе не следовала тому, что я говорю.
- Святой отец, моя любовь порочна и опасна! Она направлена к тому, кто гораздо старше моих лет… - Роза продолжала свою речь, вовсе не задумываясь над тем, что я ей сказал, - Я думаю о нём каждый день. Мне кажется, что дьявол проникает в мои мысли, и каждый раз, перед сном, я представляю себе ужасные и в то же время невероятные картины… - её взгляд устремился куда-то вдаль, полностью застланный пеленой девичьих слёз. Она говорила тише, будто бы шептала заклинание, - его сильные, мужские руки обвивают моё девичье тело и забирают полностью власть над моей несчастной душой… - её длинные пальцы всё так же нервно перебирали ткань её платья и мягкие, кудрявые волосы спадали на бледное молодое лицо, - я хочу, хочу оказаться в этих руках, поддаться искушению и почувствовать сладость греха его губ на моих устах, - её слова не прекращались и, хоть я и хотел остановить их, но что-то во мне не позволяло этого сделать.
- Неистовая страсть охватывает всё моё естество и желание быть ближе, чувствовать тепло его сильного тела, овладевающего мной, - от этих речей мне становилось жарко. Я не понимал своего состояния, но тот грех, то таинство телесной близости, о котором она говорила, картинами всплывал у меня перед глазами, - и эти губы… О, как желанны мною его губы! Я хочу почувствовать их близость, их страсть, его запах и вкус… - я уже не мог усидеть на своём месте. Всё внутри меня кричало о том, что следует немедленно прекратить, остановить поток этих греховных речей, но какая-то малая, ничтожная часть в моей душе взывала к тому, чтобы позволить этой молодой девушке закончить свой рассказ и поведать мне обо всём том, что творилось в её юной, подвластной греху сладострастия душе.
- Вкус этих сладких губ… Какой у них вкус… - девушка немного остановилась… - Насколько они сладки, ваши губы, святой отец?
Я будто вернулся назад в своё сознание. Что? Что это только что было?
Я обернул голову, и мой взгляд встретили большие, полные слёз и надежды глаза Розы. Она смотрела на меня сквозь резное окно исповедальни, сдвинув в жалобной манере брови к переносице и ждала. Ждала моего ответа, но я просто не знал, что ей сказать. Нет. Этого не может быть. Этому не бывать. Это юное, несчастное дитя совсем заблудилось, погрязло в сомненьях, и я мог лишь спасти её бедную душу. Спасти, направить на путь истинный, но ни в коем случае не позволить её мыслям отдаться греховному соблазну.
- Роза… - я опустил в смятении голову, всё ещё пытаясь подобрать нужные слова, но её раскаянье будто выбило меня из колеи. Этих слов от неё я никак не ожидал.
- Не стоит, святой отец, я всё понимаю… - она закрыла лицо ладонью, мигом поднимаясь с места и выбегая прочь из кабины в зал храма.
Напоследок я услышал лишь горький всхлип и сам того не осознавая последовал за ней.
- Роза! – выйдя следом, я окликнул девушку и, незамедлительно она обернулась ко мне, - дитя моё, послушай меня, ты просто заблудилась…
- Отец Пауль, я не могу больше так… - не дав мне договорить, девушка бросилась ко мне на встречу и, упав на колени передо мной, схватилась за подол моей рясы, - мои помыслы греховны, но я не могу, я хочу, я люблю вас! – её слова резали мне слух и эти слёзы на молодых щеках кровью стекали по моему сердцу, - позвольте! Позвольте же мне быть рядом с Вами, я сделаю всё, что захотите, мы будем скрывать, мы будем прятать от других наши чувства, но лишь позвольте мне быть рядом с вами... – в истерике девушка крепко сжимала ткань моей мантии, прижимаясь к моим ногам, утирая свои горькие слёзы. Она целовала твёрдую ткань у самого моего подножья и молила, молила о своих желаниях. Её голос срывался и дрожал, он был похож на крик и заставлял залитые дневным солнцем стены храма содрогаться, отражая её слова эхом от своих сводов, - отец Пауль… - она подняла на меня свой взгляд, приподнимаясь на коленях, ухватываясь ладонями за мою одежду выше, сильно притягивая к себе.
Я смотрел в на неё сверху-вниз, и светлая надежда горела огнём в её зелёных, цвета летней листвы глазах. Сколько горя, неоправданного горя и тоски они испытывали в этот момент мне оставалось только догадываться. Я положил ладонь на её мягкие волосы, поглаживая их, в знак смирения с тем, что о её просьбе не могло быть и речи. Я отвёл глаза, дабы не видеть всех этих сцен и безутешной тоски в её юном, прекрасном лице. Роза всё поняла без моих слов. Ухватившись за ткань одежды на моей талии, она горько заплакала, пряча лицо в белоснежной рясе и крепко, в отчаянии сжимая её руками. Я гладил её ладонью по голове в знак утешения и мог лишь слышать, как глухо отзываются в пустоте храма её горечные всхлипы.
Девушка стояла передо мной на коленях. Её лицо было полностью погружено в мою мантию, и я утешительно прижимал её к себе, поглаживая ладонью густые, кудрявые волосы. Свет из окон ровными линиями проникал сквозь рамы и падал на деревянный пол храма. Мне было искренне жаль эту девушку. Все мы знаем, что Дьявол жесток к человеческим душам, но слышать плачь этой прекрасной юной души было для меня особенно тяжко. Наконец, немного успокоившись, Роза плавно поднялась, утирая ладонью залитые слезами щёки.
- Простите меня, святой отец… - Она сложила руки на груди, склонив голову. Её голос охрип от горьких рыданий и глаза всё ещё стыдились смотреть на меня.
- Ничего, дитя моё… Всё эти беды от Лукавого. Ступай же и больше никогда не позволяй соблазном Дьявола взять верх над своими помыслами, - я больше не мог ничего ей сказать. Я был столь озадачен этой новостью, сколь не мог поверить в реальность происходящих здесь событий.
Я притянул её затылок ладонью, мягко касаясь губами её лба, и девушка спешно отвернулась от меня, так и не посмотрев мне в глаза. Развернувшись, она поспешила покинуть храм, широкими шагами преодолевая пространство церковного зала. После она и вовсе перешла на бег, и я мог слышать её девичьи всхлипы в самом конце коридора.
Нет, я не мог оставить это всё так. Я должен был с ней поговорить, объяснить юному созданию, что её горе напрасно, что всё ещё исправимо. Что Бог может помочь ей преодолеть её беды путём очищения её души через покаяние и молитвы. Я решил не медлить и сказать ей обо всём сейчас, чтобы она не сотворила с собой чего-нибудь плохого, ужасного и не угодного Богу, и от того бросился за ней.
Преодолевая пространство храма, я приблизился к дверям церкви, широко раскрывая их. Те картины, что я увидел за ними, вероятно, уже не оставят мою память никогда.
В самом конце тропинки, ведущей в церковь после забора находились несколько людей. Трое из них сидели на конях, полностью обличённые в чёрные, потрепанные одежды и в кожаные сапоги на ногах. На плечах их была чёрная мантия, полностью скрывавшая силуэты мужчин. Они крепко сжимали узды своих коней, удерживая их на месте. На их поясах свисало большое, примерно в фут размером распятье. Один из них был повернут спиной к храму, а двое других внимательно наблюдали за тем, что творилось внизу. А внизу творилось следующее: двое других мужчин, одетых в ту же самую форму крепко сжимали юную Розу за руки, ехидно улыбаясь и злобно гогоча.
- Куда ты так торопишься, красавица, постой, останься с нами… - их ужасные, блудные руки пытались дотронуться до её молодого тела, крепко сжимая пальцами хрупкие, тонкие руки, бёдра и талию… Девушка отчаянно старалась вырваться, слёзы обиды и беспомощности вновь появились на её юном лице.
- Пустите, не трогайте меня! – она кричала истошно, трепетала, как птица в запертой клетке в этих убогих руках.
- Оставьте её! – не выдержав такого зрелища, достаточно громко прокричал я.
Мой резкий возглас обратил на меня внимание всей этой странной компании. Двое мужчин, мучавших Розу, посмотрели на меня, и остальные, что были на конях тоже отвлеклись от созерцания столь похабного зрелища. Всё, кроме одного, что всё это время сидел на коне к храму задом.
- Святой отец… - Роза смотрела на меня своим жалостливым, всё так же полным надежды взглядом, застывая, как камень в этих неистовых руках.
Во внимании всех этих четырёх пар глаз, я закрыл позади себя двери своего храма и двинулся по направлению к странным путникам. Роза резко вырвалась из их объятий, подобрала подол длинной юбки и, всё ещё пытаясь оглядываться на меня, бросилась прочь. Двое мужчин, державших её ранее, явно были недовольны этой потерей и один из них даже попытался ухватить её после, но девушка оказалась достаточно проворной, чтобы избежать повторного заточения.
Двое свободных от ноши своих хозяев коней били копытами и испускали пар из широких ноздрей. Мужчины ехидно ухмылялись, всё продолжая не сводить с меня взгляд. Тут один из тех, что всё это время оставался безучастным к происходящему, вдруг подал голос.
- Так-так-так… - низкий, лукавый голос донёсся с его стороны. Разворачивая своего коня, он обернулся ко мне и передо мной пристал человек, примерно двадцати пяти лет, всё в том же чёрном одеянии и с чёрной мантией на плечах. Он резво спрыгнул со своего коня, опуская тяжёлые, обутые в чёрные кожаные сапоги ноги на землю. Он был достаточно высок и чёрные, цвета деревянной золы волосы легко трепетались на летнем ветру, - А вот и наш священник, - ядовитая улыбка промелькнула на его тонких губах и два зелёных блестящих глаза устремили свой взор на меня.

Я увожу к отверженным соленьям,
Я увожу сквозь вековечный сон,
Я увожу к погибшим поколеньям,
Был правдою мой зодчий вдохновлён:
Я высшей силой, полнотой всезнанья,
И первою любовью сотворён.
Древней меня лишь вечные созданья,
И с вечностью пребуду на ровне.
ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ. (Оставь надежду всяк сюда входящий)

Данте Алигьери «Божественная Комедия»*