Информационная теория эмоций П.В. Симонова

Оригинальную гипотезу о причинах появления эмоций выдвинул П.В. Симонов (1966, 1970, 1986). Он считает, что эмоции появляются вследствие недостатка или избытка сведений, необходимых для удовлетворения потребности. Степень эмоционального напряжения определяется, по П.В. Симонову, силой потребности и величиной дефицита прагматической информации, необходимой для достижения цели. Это представлено им в виде «формулы эмоций»:

Э = - П (И_н - И_с),

где Э – эмоция; П – потребность; И_н – информация, необходимая для удовлетво­рения потребности; И_с – информация, которой субъект располагает в момент воз­никновения потребности.

Из этой формулы следует, что эмоция возникает только при наличии потребности. Нет потребности, нет и эмоции, так как произведение

Э = 0 (Ин - И_с) тоже ста­новится равным нулю. Не будет эмоции и в том случае, если потребность есть, а (И_н - И_с) = 0, т.е. если человек обладает необходимой для удовлетворения потреб­ности информацией (И_с = И_н). Важность разности (И_н - И_с) Симонов обосновы­вает тем, что на ее основании строится вероятностный прогноз удовлетворения по­требности. Эта формула дала Симонову основание говорить о том, что «благодаря эмоциям обеспечивается парадоксальная на первый взгляд оценка меры незнания» (1970, с. 48).

В нормальной ситуации человек ориентирует свое поведение на сигналы высоко­вероятных событий (т.е. на то, что в прошлом чаще встречалось). Благодаря этому его поведение в большинстве случаев бывает адекватным и ведет к достижению цели. В условиях полной определенности цель может быть достигнута и без помощи эмо­ций.

Однако в неясных ситуациях, когда человек не располагает точными сведениями для того, чтобы организовать свое поведение по удовлетворению потребности, нуж­на другая тактика реагирования на сигналы. Отрицательные эмоции, как пишет Си­монов, возникают при недостатке сведений, необходимых для достижения цели, что в жизни бывает чаще всего. Например, эмоция страха и тревоги развиваются при недостатке сведений, необходимых для защиты, т.е. при низкой вероятности избегания нежелательного воздействия, а фрустрация – при низкой вероятности достижения желаемой цели.

Эмоции способствуют поиску новой информации за счет повышения чувстви­тельности анализаторов (органов чувств), а это, в свою очередь, приводит к реагиро­ванию на расширенный диапазон внешних сигналов и улучшает извлечение информации из памяти. Вследствие этого при решении задачи могут быть использованы маловероятные или случайные ассоциации, которые в спокойном состоянии не рас­сматривались бы. Тем самым повышаются шансы достижения цели. Хотя реагирова­ние на расширенный круг сигналов, полезность которых еще неизвестна, избыточно и незакономерно, оно предотвращает пропуск действительно важного сигнала, игно­рирование которого может стоить жизни.

Все эти рассуждения П.В. Симонова вряд ли могут вызвать серьезные возраже­ния. Дело, однако, в том, что он пытается все случаи возникновения эмоций «вогнать в прокрустово ложе» своей формулы и признает свою теорию единственно верной и всеобъемлющей.

Достоинством своей теории и основанной на ней «формулы эмоций» Симонов (1970) считает то, что она «категорически противоречит взгляду на положительные эмоции, как на удовлетворенную потребность», потому что в равенстве Э = - П (И_н - И_с) эмоция окажется равной нулю при исчезновении потребности. С его точки зрения, положительная эмоция возникнет только в том случае, если поступившая информация превысит имевшийся ранее прогноз относительно вероятности достижения цели – удовлетворения потребности, т.е. когда И_с будет больше И_н. Тогда, например, спортсмен, при истинности этого постулата, в случае успеха, т.е. удовлетворения потребности стать победителем соревнований или побить рекорд, не должен испытывать никаких эмоций, если этот успех им ожидался. Радоваться он должен только успеху, т.е. когда прогноз был хуже, чем получилось. В противном случае у человека не будет ни радости, ни торжества, если он окажется у цели, достижение которой за­ведомо не вызывало сомнений. И действительно, чего, например, радоваться спорт­смену – мастеру, победившему новичка?

Таким образом, П.В. Симонов пытается опровергнуть теорию «редукции драйва» западных психологов (Hull, 1951 и др.), согласно которой живые системы стремятся к уменьшению потребности, а устранение или уменьшение потребности приводит к появлению положительной эмоциональной реакции. Выступает он и против взгля­дов П.К. Анохина, который, по существу, придерживается теории «редукции» при изложении своей «биологической» теории эмоций.

По Анохину (1976), «положительное эмоциональное состояние типа удовлетворения какой-либо потребности возникает лишь в том случае, если обратная информация от результатов происшедшего действия... точно совпадает с аппаратом акцептора действия». Наоборот, «несовпа­дение обратных афферентных посылок от неполноценных результатов акта с акцептором действия ведет к возникновению отрицательной эмоции».

С точки зрения Симонова, удовлетворение витальных потребностей, устраняя отрицательные эмоции, лишь способствует появлению положительных эмоций, но не вызывает их. Если под влиянием отрицательной эмоции человек или животное будут стремить­ся к скорейшему удовлетворению обусловившей данную эмоцию потребности, то с положительной эмоцией все обстоит гораздо сложнее. Поскольку ликвидация по­требности неизбежно ведет к исчезновению положительной эмоции, «гедонический принцип» («закон максимизации») побуждает человека и животное препятствовать отсутствию потребности, искать условия ее поддержания и возобновления. «Поло­жение парадоксальное с точки зрения теории редукции влечения», – пишет Симо­нов (1970) [211].

Отмечая различия между положительными и отрицательными эмоциями, Симонов указывает, что поведение живых существ направлено к минимизации воздействий, способных вызвать отрицательные эмоции, и к максимизации положительных эмоциональных состояний. Но минимизация имеет предел в виде нуля, покоя, гомеостаза, а для максимизации, считает он, такого предела нет, потому что теоретически он представляет собой бесконечность. Это обстоятельство, полага­ет Симонов, сразу же исключает положительные эмоции из сферы приложения тео­рии «редукции драйва».

Критический анализ теории П.В. Симонова. Начало серьезному критическому рассмотрению теории П.В. Симонова положил Б.И. Додонов (1983). Правда, значи­тельная часть его критики направлена против данных П.В. Симоновым уничижительных оценок заслуг психологии в изучении эмоций. Но все же, несмотря на некоторую горячность в отстаивании приоритета психологии по ряду моментов, Додонов дает и конструктивную критику. Он справедливо отмечает, что «формуле эмоций» ее автор дает ряд несовпадающих толкований, прежде всего, потому, что он вольно обращается с такими понятиями, как «информация», «прогноз», «вероятность», заимствованными из кибернетики, что привело к искажению понимания их сути и связанных с ними закономерностей.

Все эти, казалось бы, мелкие неточности приводят людей, придерживающихся четкого понимания кибернетической терминологии, к непониманию того, что хочет сказать П.В. Симонов. Именно неоднозначность трактовки Симоновым «формулы эмоций» и самой теории позволяет ему, как справедливо отмечает Додонов, легко парировать всякую критику в свой адрес. Додонов также находит логические несовпадения в ряде приводимых Симоновым примеров.

Поскольку многие моменты теории Симонова остались вне поля зрения Додонова, критическое рассмотрение этой теории и «формулы эмоций» дано и в одной из работ (Ильин, 2000). Эта критика осуществлена по двум направлениям. Пер­вое – это теоретические позиции П.В. Симонова, отразившиеся в его «формуле эмо­ций».

Слабости этой позиции относительно возникновения эмоций, особенно положи­тельных, видны невооруженным глазом. «Формула эмоций» не только не обладает указанным Симоновым достоинством, но и противоречит здравому смыслу и реаль­но наблюдаемым фактам.

Прежде всего следует остановиться на положении, что «нет потребности – нет и эмоции». С этим трудно спорить, если иметь в виду изначальное отсутствие потребности. Од­нако отсутствие потребности и исчезновение потребности при ее удовлетворении, т.е. достижении цели – психологически разные ситуации. Особенно это касается социальных потребностей. Одно дело – первоначальное отсутствие потребности, а отсюда – и отсутствие процесса мотивации, наличия цели. Нет их – нет повода и для возникновения эмоции. Другое дело, когда в результате имевшейся потребности и развернувшегося мотивационного процесса достигается обусловленная ими цель. В данном случае удовольствие возникает вследствие устранения потребности, а не ее отсутствия.

Вопреки утверждениям Симонова люди испытывают радость и при ожидаемом успехе, т.е. при удовлетворении своих потребностей (желаний). Симонов сам отме­чает, что «неудовлетворенная потребность необходима для положительных эмоций не менее, чем для отрицательных» (1981). А это значит, что главное в возникно­вении эмоций – не недостаток или избыток информации, которой обладает человек, и даже не наличие потребности, а значимость ее удовлетворения для субъекта [211].

Так, в ряде случаев наличие социальной потребности (необходимости что-то делать) и от­сутствие для этого возможностей не только не вызовет отрицательную эмоцию, но приведет к положительной эмоции. Достаточно вспомнить, как радуются школьни­ки, когда из-за болезни учителя срывается урок. И совершенно по-другому отнеслись бы школьники к срыву урока в том случае, если бы речь шла о консультации к пред­стоящему экзамену.

Ряд неясностей возникает и по поводу «избыточной информации». Зачем она нужна, если для удовлетворения потребности достаточна И_с, равная И_н? Почему шахматист должен радоваться только в том случае, если у него есть несколько вари­антов постановки мата; разве он не может радоваться только одному пути достиже­ния цели, найденному им?

А что такое «избыточная информация»? Та, которая не нужна уже для достиже­ния цели или построения прогноза? А если она нужна для прогноза, то почему она «избыточная»? И не может ли случиться так, что эта «избыточность» (например, наличие многих равноценных вариантов достижения цели) только помешает шахма­тисту достичь успеха, так как он начнет выбирать из них лучший и попадет в цейт­нот? В результате вместо положительной эмоции информационная избыточность вызовет отрицательную эмоцию.

Об этом пишет и Симонов: «Эмоции целесообраз­ны только в ситуации информационного дефицита. После его ликвидации эмоции могут стать скорее помехой для организации действий, чем фактором, благоприят­ствующим их эффективности» (1970). Поэтому в определенных условиях до­стоинства эмоций диалектически превращаются в их недостатки. Из этого высказы­вания Симонова должно следовать, что при избыточной информации возникающие положительные эмоции безусловно вредны для организации поведения человека. В чем же тогда их роль? Понять все эти противоречивые высказывания трудно.

Кроме того, во многих случаях положительный эмоциональный фон на предстоя­щую деятельность (азарт) возникает как раз в связи с неопределенностью прогноза вследствие недостатка или вообще отсутствия информации. С другой стороны, опыт­ному шахматисту, обладающему «сверхинформацией», скучно играть с новичком. Как пишет Симонов, «стремление к сохранению положительных эмоций диктует активный поиск неопределенности, потому что полнота информации "убивает на­слаждение"» (1970) [211].

В более поздней работе Симонов (1987), полемизируя с Додоновым относительно того, являются ли эмоции ценностью, обсуждает случаи, когда человек испытывает положительные эмоции от ситуации риска. «Субъект наме­ренно создает дефицит прагматической информации, низкую вероятность достиже­ния цели, чтобы в финале получить максимальный прирост вероятности...» [с. 82]. Странно, однако, что, утверждая это, автор не замечает, что он вступает в противоре­чие со своей формулой эмоций, согласно которой положительная эмоция возникает вследствие избыточности информации.

И разве не противоречит он себе, когда пишет: «Нужно до конца уяснить себе, что эмоции есть лишь вторичный продукт скрывающихся за ними потребностей, лишь индикаторы степени их удовлетворения» (1981). Под­черкну, что речь не идет о том, что эмоции являются индикаторами вероятности удовлетворения потребности, на чем настаивает автор; речь идет о степени ее удов­летворения. Разве после таких заявлений логично отвергать теорию редукции драйва?

Признавая наличие сложных, бимодальных эмоций, в которых присутствуют как положительные, так и отрицательные переживания человека («Мне грустно и легко, печаль моя светла...»), Симонов далее не пытается объяснить их с точки зрения «фор­мулы эмоций». Да и как это сделать, ведь не может же у человека быть одновременно и дефицит, и избыток прагматической информации. Правда, он пытается объяснить двойственность переживаний тем, что у человека сразу актуализируется несколько потребностей с разной вероятностью их удовлетворения, но это лишь общая фраза, никак не раскрываемая автором.

В связи с развернувшейся полемикой Симонов пишет: «...мы каждый раз подчер­киваем, что наша формула представляет структурную модель, в предельно краткой и наглядной форме демонстрирующую внутреннюю организацию эмоций» (1981).

Но и в понимании формулы как структурной модели, показывающей внутреннюю организацию эмоций, Симонов опять не точен. С одной стороны, он утверждает, что эмоции и потребности – это разные феномены. С другой стороны, называя свою формулу структурной, он тем самым включает потребности (да и информацию тоже) в структуру эмоции.

Так, он считает, что основными составляющими эмоциональных реакций яв­ляются «сила потребности и прогностическая оценка эффективности действий, на­правленных на ее удовлетворение» (1970). Что последнее утверждение Симо­нова не случайно, подтверждается и его фразой «трансформация потребности в эмо­циональное возбуждение» (1970); подчеркну, что речь идет не о появлении эмоционального отклика (возбуждения) при возникновении потребности, а о транс­формации (преобразовании, превращении) последней в эмоцию [211].

В другой своей ра­боте он снова повторяет, что «...формула наглядно воспроизводит сложную внутрен­нюю структуру эмоций, взаимозависимости эмоций, потребности и вероятности ее удовлетворения...» (1987). Хотя в этой же работе у него можно найти и точное высказывание относительно соотношения эмоции, потребности и вероятностного прогноза: «В отличие от концепций, оперирующих категориями "отношение", "зна­чимость", "смысл" и т.п., информационная теория эмоций точно и однозначно опре­деляет ту объективно существующую реальность, тот «эталон», который получает субъективное отражение в эмоциях человека и высших животных: потребность и вероятность (возможность) ее удовлетворения».

На самом же деле соотношения между эмоцией, с одной стороны, и потребностью и информацией – с другой, не структурные, а функциональные, и поэтому более пра­вильная формула та, которую сам Симонов (1970) представил в общем виде:

Э = f(П, ΔИ…),

где ΔИ = И_н - И_с.

Эта формула обозначает только зависимость величины эмоций как от величины потребности, так и от дефицита или избытка информации, и ничего больше. Об этом он сам пишет совершенно четко: «эмоция есть отражение мозгом человека и живот­ных какой-либо актуальной потребности (ее качества и величины) и вероятности (возможности) ее удовлетворения, которую мозг оценивает на основе генетического, ранее приобретенного индивидуального опыта» (1981). Следует отметить, что в дан­ном случае он говорит лишь об отражении мозгом потребности и вероятности, а не о том, что та и другая являются структурными компонентами эмоции [211].

Из последней формулы уже не обязательно следует, что если (И_н - И_с) равно нулю, то эмоции нет. Она может либо иметь место, либо нет. Кроме того, из определения эмо­ции, данного Симоновым, следует, что обозначаемая им зависимость эмоции от потреб­ности и информации имеет только одностороннее направление – от причины (потреб­ность и информация) к следствию (эмоция), но вовсе не следует, что между эмоциями, потребностями и вероятностью удовлетворения последних существуют взаимозависи­мости, т.е. что П = f(Э) или f(И_н - И_с) или что (И_н - И_с) = f(Э, П). Это тот случай, когда причина и следствие не могут меняться местами. Хотя, вопреки логике, и пос­ледние два варианта рассматриваются автором.

Он полагает, что, согласно формуле, эмоционально возбужденный субъект склонен преувеличивать дефицит информации, т.е. ухудшать прогноз, и что возрастание дефицита информации во многих случаях (однако не во всех!) угнетает потребность, ослабляет ее. Это следует из равен­ства П = Э : (И_н - И_с): чем больше дефицит, тем при постоянной величине эмоции будет меньше частное от деления Э : (И_н -И_с) и соответственно меньше П. Но ведь при увеличении дефицита информации должна возрастать, как утверждает Симонов, и отрицательная эмоция, тогда частное от деления должно оставаться постоянным. Как видим, и в этом случае «формула эмоций» вступает в противоречие с логикой, развиваемой ее автором.

Учитывая однонаправленность функциональной зависимости эмоций от потреб­ности и прогноза, из формулы не следует и противоположное его утверждение, что эмоции усиливают потребность. Какое же утверждение справедливо? Если оба, то при каких условиях и почему это не отражено в формуле, не пояснено в тексте?

Вообще, утверждение Симонова, что эмоции усиливают потребность, довольно рискованное. Ведь если следовать ему, не забывая «формулу эмоций», то взаимоот­ношения между ними должны выглядеть следующим образом: потребность приво­дит к появлению эмоции, эмоция усиливает потребность, но чем сильнее потребность, тем, по формуле, больше эмоция, однако чем больше эмоция, тем больше она усили­вает потребность, и т.д. до бесконечности. Возникала бы система с положительной обратной связью, которая непременно приводила бы нервную систему к срыву.

Возможно, что эмоция возникает не для усиления потребности, а для усиления активности мотивационного процесса и побуждения, направленного на удовлетво­рение потребности. Б.И. Додонов правильно подметил, что в «формуле эмоций», исходя из рассуждений Симонова, следовало бы П заменить на М (мотив).

Из формулы должно также следовать, что потребность влияет на прогнозирова­ние (оценку) вероятности достижения цели. Спрашивается – почему? И разве не сам автор утверждает, что прогноз зависит от разности (И_н – И_с), т.е. от информации, а не потребности? Вызывает сомнение и утверждение автора, что «для огромного мно­жества эмоций характерно прогнозирование вероятности достижения цели (удовлет­ворения потребности) на неосознаваемом уровне» (1983).

Попытки ряда авторов «улучшить» эту формулу (Янкелевич, 1965; Косицкий, 1977), в частности внести в нее фактор лимита (недостатка) времени, не смогли ис­править ее недостатки.

Критика «формулы эмоций» как инструмента измерения интенсивности эмоци­онального напряжения. Первоначально П.В. Симонов считал, что эта формула мо­жет быть как структурной, т.е. показывать, что именно составляет основу эмоции, так и количественной, т.е. выражать и интенсивность эмоции. Автор отмечает, что его формула «это отнюдь не чисто символическая запись факторов, взаимодействие ко­торых ведет к возникновению эмоционального напряжения. Формула отражает количественную зависимость интенсивности эмоциональных реакций от силы потреб­ности и размеров дефицита или прироста информации, необходимой для ее удовлет­ворения» (1970).

Опуская неточности, допускаемые автором (информация не может удовлетворить биологическую потребность, она лишь исполь­зуется для построения плана удовлетворения потребности), отметим главное: с по­мощью этой формулы, как полагает Симонов (1970, 1983), можно измерять интен­сивность эмоций (правда, пока лишь самых простых). Для этого нужно лишь изме­рить величину потребности, а также необходимую и наличную информацию. Однако здесь и становятся особенно очевидными как теоретические, так и практические слабости «формулы эмоций».

Совершенно не ясно, как можно определить И_н в каждом конкретном случае. Откуда мозг и человек знают, какой должна быть И_н, – из генетической памяти? Чаще всего человек может лишь осознавать, что он не знает, как достичь цели, а не сколько И_с ему не хватает, чтобы ее достичь. Ведь наличие знания, что нужно иметь и делать для удовлетворения потребности – это частный случай поведения человека в стереотипных ситуациях. Во многих случаях человек вынужден принимать реше­ния и действовать в неопределенной среде, заранее не зная И_н. А не зная эту величи­ну, нельзя определить и разность между нею и И_с.

Кроме того, чтобы эмоция полу­чила отрицательное значение, нужно, чтобы знак минус сопутствовал не потребнос­ти (сама по себе потребность не может быть ни отрицательной, ни положительной, эту окраску она получает при возникновении эмоции), а разности между И_н и И_с. Но это будет только в том случае, если в формуле будет записано (И_с - И_н). Тогда при И_н > И_с разность действительно станет отрицательной, как и все произведение П(И_с - И_н).

Имеются в этой формуле и другие логико-математические неувязки. Одной из них, например, является утверждение Симонова, что положительная эмоция будет возникать и в том случае, если будет уменьшаться разность между И_н и И_с, т.е. если будет повышаться вероятность достижения цели. Но ведь, согласно его же заявлению и «формуле эмоций», чем ближе (И_н - И_с) будет к нулю, тем меньше будет отрица­тельная эмоция, и только.

Ситуация появления положительной эмоции при возрас­тании вероятности достижения цели (если генезис эмоций рассматривается в дина­мике) не укладывается в предложенную им «формулу эмоций», так как при любом дефиците информации, даже если он прогрессивно уменьшается, эмоция, согласно формуле, все равно должна иметь отрицательный знак. По Симонову получается, что чем меньше отрицательная эмоция, тем больше положительная эмоция (получа­ются некие компенсаторные отношения между положительными и отрицательными переживаниями). Но ведь он подчеркивает специфичность положительной эмоции и механизмов ее возникновения по сравнению с отрицательными эмоциями. Где же в этом случае истина?

П.В. Симонов и сам понимает всю сложность осуществления возможности изме­рения эмоционального напряжения с помощью предложенной им формулы. Отсюда его оговорки: «Разумеется, наша формула идеализирует и упрощает реальную слож­ность изучаемых явлений»; «Существование линейной зависимости эмоционально­го напряжения от величины потребности и дефицита (или прироста) информации несомненно представляет лишь частный случай реально существующих отношений. Кроме того, здесь, конечно, участвует фактор времени, индивидуальные (типологи­ческие) особенности субъекта и множество других, в том числе неизвестных факто­ров» (1970; 1983).

Но в то же время Симонов пишет: «После всех огово­рок и разъяснений мы будем настаивать на том, что "формула эмоций" отражает не только логические, но и количественные соотношения между эмоцией, потребностью и прагматической информацией, определяющей вероятность достижения цели (удов­летворения потребности)» (1970).

Через десять с небольшим лет под влиянием обрушившейся на него критики (Бехтель, 1968; Додонов 1978; Ломов, 1971; Парыгин, 1971; Путляева, 1979; Раппопорт, 1968; и др.), в которой отмечалось, что «формула эмоций» не является всеобъемлющей и количественной в строгом смысле, Симонов (1981) вынужден написать: «Ра­зумеется, у нас нет универсальных единиц измерения потребностей, эмоций и праг­матической ценности информации» (1981).

Таким образом, «формула эмоций» не может служить для измерения степени эмо­ционального напряжения.

Странно, что, проводя эксперименты на людях, которые должны были подкрепить информационную теорию эмоций, Симонов совершенно игнорировал самоотчеты испытуемых и больше доверял изменению КГР и ЧСС при предъявлении испытуе­мым тех или иных раздражителей. Но можно ли любое изменение этих показателей непременно считать доказательством возникновения эмоции? Ведь они реагируют и на интеллектуальное напряжение, которое в экспериментах Симонова не исключа­ется.

Пытаясь доказать недоказуемое, любым фактам он дает только те объяснения и делает из них только те выводы, которые укладываются в его «теорию». Например, ссылаясь на данные М.Ю. Кистяковской (1965), он утверждает, что удовлетворение витальных потребностей (голод, жажда) ведет к покою и дремоте младенца, а не к положительным эмоциям. Но разве первое мешает второму? И откуда известно, что у младенца при утолении голода и жажды не появляется положительный эмоцио­нальный тон ощущений? Может быть, об этом у него можно узнать?

Не убеждают в правоте формулы и многие из «жизненных» примеров, приводи­мых Симоновым для подтверждения его теоретических выкладок относительно ме­ханизма появления эмоций, в частности – положительных. Например, почему при обнаружении собственного заблуждения человек должен смеяться над ним, как пишет автор, «с высоты только что приобретенного знания», а не досадовать? Разве шах­матист, анализирующий проигранную партию и обнаруживший ошибку, весело сме­ется над своим промахом? Но если это и так, то это будет смех сквозь слезы.

Или другой пример с летчиками, впервые испытывающими состояние невесомо­сти. В первые секунды им кажется, что они терпят катастрофу, но затем, поскольку они видят, что самолет не падает, у них возникает эмоция радости. Как считает Си­монов, это происходит потому, что они получили сверхинформацию, что ситуация не опасна. Но причем здесь наличие прагматической информации (т.е. информации о том, как спастись) и тем более сверхинформации, если в это время летчик ничего не делал и не планировал делать, а был просто пассивным наблюдателем происходя­щего с ним в состоянии невесомости?

Рассматривая эту теорию, нельзя не отметить подчас вольное обращение Симо­нова с основными понятиями, раскрывающими его формулу, что существенно за­трудняет понимание того, о чем конкретно идет речь.

Много неясного в использовании автором таких понятий, как «прагматическая информация», «прагматическая неопределенность». В одном случае это «истинный объем предстоящей деятельности» (1970), в другом – информация о том, как удовлетворить потребность, т.е. о средствах и способах достижения цели.

«Дефицит или избыток информации» вдруг становится у него идентичным «про­гнозу», хотя очевидно, что прогноз вторичен по отношению к информации. Так, утверждая, что положительные эмоции «возникают в ситуации избытка прагматиче­ской информации (т.е. информации о том, как удовлетворить потребность) по срав­нению с ранее существовавшим прогнозом (при "мгновенном срезе")» (1987), он некорректно противопоставляет информацию прогнозу. Информация, которой субъект располагает в момент возникновения потребности (И_с), у него превращается в гипотезу, достижение цели (подкрепление правильности прогноза) он рассмат­ривает как увеличение вероятности правильности гипотезы, не указывая, что это име­ет значение для будущего (для настоящего увеличение вероятности прогноза уже не имеет значения, так как потребность удовлетворена).

Существенно затрудняет вопрос и то, что Симонов не разделяет два случая воз­никновения эмоций – по поводу прогноза в процессе мотивации и по поводу реаль­ного достижения или не достижения цели при действиях, направленных на удовле­творение потребности. Кроме того, следовало бы четче обозначать, в каком случае речь идет о возникновении эмоционального тона ощущений, а в каком – об эмоции, так как эти явления не равнозначны. Например, человек еще не начал удовлетворять потребность в воде, но уже обрадовался, потому что нашел в пустыне объект удов­летворения потребности – воду в колодце. Нахождение объекта вызывает эмоцию. Когда же человек начнет пить, т.е. удовлетворять потребность, то у него возникнет эмоциональный тон ощущений – удовольствие, наслаждение.

Итак, можно сделать следующие выводы. Теория эмоций, названная П.В. Симо­новым «информационной», объясняет некоторые частные случаи возникновения эмоций в процессе мотивации, а именно при построении вероятностного прогноза удовлетворения потребности. Поэтому скорее она должна была бы называться «мотивационной». Справедливости ради надо отметить и то, что «формула эмоций» встретила у ряда авторов поддержку (Горфункель, 1971; Смирнов, 1977; Шингаров, 1970; Шустик и Сержантов, 1974). Д. Прайс и Дж. Баррелл (Price, Barrell, 1984) даже подтвердили в одном из экспериментов с самооценкой существование зависимости между эмоцией, силой потребности и вероятностью ее удовлетворения.

Собственно, это и не требует особого подтверждения, так как зависимость эмоций от двух других факторов очевидна. Вопрос в том, могут ли предложенные Симоновым гипотеза и формула объяснить все случаи возникновения эмоций, может ли эта зависимость считаться общим законом человеческих эмоций.

Эта теория игнорирует эмоциональные реакции, не связанные с мотивационным процессом (например, возникающие при достижении цели, т.е. удовлетворении по­требности), или эмоции, возникающие без участия интеллектуальной деятельности и сравнения И_н с И_с (например, испуг, возникающий мгновенно и осознаваемый нами постфактум).

«Формула эмоций» порой просто вступает в противоречие с ре­альностью. Она не является ни количественной, ни структурной; это функциональ­ная формула, показывающая зависимость величины эмоции от силы потребности и наличия прагматической информации, используемой при прогнозировании достиже­ния цели. Объясняя возникновение положительных эмоций, автор исходит из маги­ческой силы придуманной им формулы, а не из реально имеющихся фактов. Отсюда появление в его теории сверхинформации, практическую необходимость которой для прогноза он не обосновывает, а рассуждает по принципу: она необходима, потому что этого требует «формула эмоций».

В то же время оказывается, что положительные эмоции, исходя из того, что пишет Симонов, могут возникать не только при избыточ­ной информации, но и при простом уменьшении дефицита информации, т.е. при улучшении прогноза. Вообще, создается впечатление, что, когда автор забывает про пресловутую «формулу эмоций», он высказывает разумные и логически непротиво­речивые суждения о причинах и роли положительных и отрицательных эмоций.

Глава 2 ТЕОРИИ ЭМОЦИЙ