Пункт к пьесе «Физики»

Фридрих Дюрренматт

Физики

Комедия в двух действиях

Посвящается Терезе Гизе

Действующие лица

Доктор Матильда фон Цанд — врач-психиатр.

Марта Боль — старшая сестра.

Моника Штеттлер — медицинская сестра.

Уве Сиверс — старший санитар.

Макартур— санитар.

Мурильо— санитар.

Герберт Георг Бейтлер, прозванный Ньютоном, — пациент.

Эрнст Генрих Эрнести, прозванный Эйнштейном, — пациент.

Иоган Вильгельм Мебиус — пациент.

Оскар Розе — миссионер.

Лина Розе — его жена.

Адольф-Фридрих |

Вильфрид-Каспар | их дети.

Иорг-Лукас |

Рихард Фос — инспектор полиции.

Судебный врач.

Гуль — полицейский.

Блохер — полицейский.

Действие первое

Место действия: гостиная уютной, но слегка запущенной виллы в частном санатории «Вишневый сад». Ближайшие окрестности: сначала дикий, а дальше застроенный берег озера; выше тянется небольшой городок. Живописный старинный поселок, облепивший замок, теперь оброс безобразными зданиями страховых компаний и кормится за счет скромного университета с новым корпусом богословского факультета и летними постройками для курсов иностранных языков, ремесленной школы и зубоврачебных курсов, а также пансиона для молодых девиц; работает здесь какое-то не очень солидное предприятие легкой промышленности, забравшееся в глушь, подальше от столичной суеты. Весь пейзаж успокоительно действует на нервы, особенно если подольше поглядеть на синие отроги гор, покрытые лесом гряды холмов и прекрасное озеро; на широкую, дымящуюся клочьями вечернего тумана равнину, которая растянулась тут же невдалеке. Некогда здесь было унылое болото, но сейчас оно превращено в прорезанную каналами плодородную равнину, где разместилось исправительное заведение с принадлежащими ему сельскохозяйственными угодьями — то здесь, то там видны молчаливые и словно призрачные группы заключенных, которые возделывают землю. Но окрестные дали не играют в пьесе ни малейшей роли и описаны здесь только из врожденной обстоятельности; дело в том, что мы не собираемся покидать виллу или, вернее, сумасшедший дом (наконец-то прозвучало это слово!). Больше того: мы никуда не выйдем из гостиной, потому что автор твердо решил соблюдать единство места, времени и действия; ведь драма, которая разыгрывается среди сумасшедших, должна быть написана по самому строгому классическому канону. Однако ближе к делу. Что касается виллы, то когда-то в ней размещались все пациенты хозяйки сумасшедшего дома, почетного доктора наук и доктора медицины фрейлейн Матильды фон Цанд, — все эти свихнувшиеся аристократы, склеротические политики (на случай, если они в это время не управляли страной), слабоумные миллионеры, шизофреники-писатели и маниакально-депрессивные столпы индустрии, — короче говоря, сливки душевнобольного Запада; дело в том, что фрейлейн доктор — горбатая девица в классическом одеянии людей ее профессии: в белоснежном больничном халате — личность весьма знаменитая, и не только потому, что она последний отпрыск старинного знатного рода, но и потому, что она мировая знаменитость, друг страдающего человечества и врачеватель душевных недугов (ее переписка с К. Г. Юнгом была недавно опубликована). Но самые важные и порою довольно трудные больные уже давно переведены в элегантные, светлые новые здания: если платишь баснословные деньги, то даже наказание за былые грехи можно переносить с удовольствием. Новые пристройки находятся в южной части обширного парка; это множество разнообразных домиков и часовня (с витражами работы Эрни); парк спускается в равнину, а вилла стоит на обсаженной деревьями лужайке, со склоном к озеру. Вдоль берега тянется каменная ограда. В гостиной теперь уже мало населенной виллы обычно находятся три пациента: случайно, а может быть, и не совсем случайно, все они физики. В санатории царят гуманные порядки, и поэтому здесь не разлучают тех, кому надлежит быть вместе. Каждый из физиков окружил себя, как коконом, своим собственным воображаемым мирком. Трапезы у них совместные, и во время еды они либо обсуждают научные проблемы, либо просто таращат глаза, уставившись в пространство, — милые, безвредные и очень симпатичные психопаты; они сговорчивы и скромны, поэтому уход за ними — удовольствие. Одним словом, их можно было бы считать образцовыми пациентами, если бы недавно не произошло нечто неприятное, более того — чудовищное: один из них три месяца назад удавил свою сиделку. А вот теперь такой же случай произошел снова. И снова в доме появилась полиция — в гостиной против обыкновения людно. Медицинская сестра лежит на паркетном полу в трагической позе, не оставляющей сомнений в том, что она мертва; лучше, если она будет находиться в глубине сцены, чтобы зря не пугать публику. Однако должно быть видно, что здесь происходила борьба; в комнате царит беспорядок: на полу валяются два перевернутых кресла и торшер; слева опрокинут круглый стол, и зрителям видны его ножки. Превращение виллы — здесь когда-то была летняя резиденция Цандов — в психиатрическую лечебницу наложило на нее особый отпечаток. Стена в высоту человеческого роста выкрашена гигиеническим белым лаком, выше видны остатки лепных украшений. В глубине сцены — маленький холл, в нем — три двери, обитые черной клеенкой; они ведут в палаты физиков. Каждая из них обозначена номером — один, два, три. Слева, у входа в холл, нескладно торчит радиатор центрального отопления; справа — умывальник, возле него на металлическом пруте развешены полотенца. Из комнаты номер два (средней) доносятся звуки скрипки и рояля. Играют Бетховена, «Крейцерову сонату». Слева большие окна, от самого пола, покрытого линолеумом, выходят в парк; по обе стороны окон висят тяжелые шторы. Дверь ведет на террасу, сквозь ее каменную балюстраду виден парк при свете ясного ноябрьского дня. Время — половина пятого. Справа над камином — его никогда не зажигают, и он заставлен экраном — в золотой раме портрет старого господина с остроконечной бородкой. На переднем плане справа — дубовая дверь. С темного потолка, крест-накрест перерезанного балками, спускается тяжелая люстра. Мебель далеко не новая, разношерстная, вокруг круглого стола — три стула; как и стол, они выкрашены в белую краску. Впереди справа — диван со столиком и двумя креслами по бокам; обычно торшер задвинут за диван, чтобы не загромождать комнату. Одним словом, для оформления спектакля, в котором, в отличие от античной трагедии, драма сатиров предшествует самой трагедии, — вещей на сцене должно быть немного. Ну теперь, пожалуй, можно начинать пьесу. Возле трупа хлопочут агенты полиции в штатском; это добродушные парни, которые уже успели выпить вина, и от них разит спиртным. Они что-то вымеряют, берут отпечатки пальцев и тому подобное. Посреди комнаты стоит инспектор полиции Рихард Фос, в шляпе и в пальто; слева — старшая сестра Марта Боль. Вид у нее, как всегда, решительный. В кресле справа сидит полицейский и стенографирует. Инспектор вынимает из коричневого портсигара сигару.

Инспектор. Курить можно?

Старшая сестра. Вы — в лечебном учреждении.

Инспектор. Извините. (Прячет сигару в карман.)

Старшая сестра. Может, выпьете чашку чаю?

Инспектор. Лучше водки.

Старшая сестра. Вы — в лечебном учреждении.

Инспектор. Тогда не надо ничего. Блохер, можешь фотографировать.

Блохер. Слушаю, господин инспектор. (Фотографирует.)

Вспышка света.

Инспектор. Как звали сестру?

Старшая сестра. Ирена Штрауб.

Инспектор. Возраст?

Старшая сестра. Двадцать два. Из Кольванга.

Инспектор. Родственники есть?

Старшая сестра. Брат в восточной Швейцарии.

Инспектор. Его известили?

Старшая сестра. Да, по телефону.

Инспектор. Кто убийца?

Старшая сестра. Я попросила бы, господин инспектор, бедняга ведь болен...

Инспектор. Понятно. Кто виновник?..

Старшая сестра. Эрнст Генрих Эрнести. Мы зовем его Эйнштейн.

Инспектор. Почему?

Старшая сестра. Потому, что он считает себя Эйнштейном.

Инспектор. Ах, вот как! (Полицейскому, который стенографирует.) Гуль, вы записали показания старшей сестры?

Гуль. Так точно, господин инспектор.

Инспектор. Она задушена, доктор?

Судебный врач. Несомненно. Шнуром от торшера. Эти сумасшедшие порою обладают гигантской физической силой. Это прямо поразительно.

Инспектор. Вы так считаете? А я считаю, что непростительна оставлять этих сумасшедших на попечении сиделок. Ведь это уже второе убийство...

Старшая сестра. Я попросила бы, господин инспектор...

Инспектор. ...второй несчастный случай в санатории «Вишневый сад» на протяжении трех месяцев. (Заглядывает в записную книжку.) Двенадцатого августа Герберт Георг Бейтлер, который мнит себя великим физиком Ньютоном, задушил сиделку Доротею Мозер. (Кладет записную книжку в карман.) И в этой же самой гостиной. Если бы здесь были санитары, это никогда бы не случилось.

Старшая сестра. Вы полагаете? Сестра Доротея Мозер была членом спортивного общества по женской борьбе, а сестра Ирена Штрауб — чемпионкой страны по джиу-джитсу.

Инспектор. А вы?

Старшая сестра. А я занимаюсь тяжелой атлетикой.

Инспектор. Могу я, наконец, видеть убийцу?

Старшая сестра. Я попросила бы, господин инспектор...

Инспектор. Понятно... виновника?

Старшая сестра. Он играет на скрипке.

Инспектор. То есть как это играет на скрипке?

Старшая сестра. Вы же слышите сами.

Инспектор. Так пусть он будет любезен прекратить эту игру...

Старшая сестра не обращает внимания на его приказ.

...и я его допрошу.

Старшая сестра. Ничего из этого не выйдет.

Инспектор. То есть как это не выйдет?

Старшая сестра. Мы не можем нарушить врачебный режим. Господин Эрнести в это время должен играть на скрипке.

Инспектор. Да, но, помилуйте, этот тип задушил медицинскую сестру!

Старшая сестра. Господин инспектор! Это — не тип, а больной. Ему надо успокоиться. А поскольку больной считает себя Эйнштейном, он успокаивается только тогда, когда играет на скрипке.

Инспектор. Ей-богу, я, кажется, рехнулся!

Старшая сестра. Ну что вы!

Инспектор. От всего этого ум заходит за разум. (Вытирает пот со лба.) Фу, какая жара!

Старшая сестра. Что вы, тут ничуть не жарко.

Инспектор. Сестра Марта, попросите, сюда, пожалуйста, главного врача.

Старшая сестра. Увы, из этого тоже ничего не выйдет. Фрейлейн доктор аккомпанирует Эйнштейну на фортепьяно. Он успокаивается только тогда, когда фрейлейн доктор ему аккомпанирует.

Инспектор. А три месяца назад фрейлейн доктор играла с больным Ньютоном в шахматы, чтобы он успокоился... Нет, сестра Марта, так дело не пойдет. Я должен поговорить с главным врачом.

Старшая сестра. Пожалуйста. Но тогда вам придется подождать.

Инспектор. И как долго будет продолжаться это пиликание?

Старшая сестра. Четверть часа, а может, и час. Как когда.

Инспектор(с трудом сдерживаясь). Ладно. Я подожду. (Кипит от гнева.) Я подожду!

Блохер. У нас все готово, господин инспектор.

Инспектор(глухо). Я уже, кажется, тоже готов...

Пауза.

(Вытирает пот.) Труп можно вынести?

Блохер. Так точно, господин инспектор.

Старшая сестра. Я покажу вам дорогу через парк в часовню. (Открывает дверь.)

Труп выносят. Потом убирают все, чем пользовалось следствие. Инспектор снимает шляпу и в изнеможении усаживается в кресло слева от дивана. За сценой все время слышны звуки скрипки и рояля. Из комнаты номер три выходит Герберт Георг Бейтлер в костюме начала XVIII века и в парике.

Ньютон. Сэр Исаак Ньютон.

Инспектор. Инспектор полиции Рихард Фос. (Продолжает сидеть.)

Ньютон. Рад. Очень рад. Поверьте. Я слышал какую-то суматоху, стоны, хрипы. Потом тут бродили какие-то люди. Можно вас спросить, что здесь произошло?

Инспектор. Задушили сестру Ирену Штрауб.

Ньютон. Чемпионку страны по джиу-джитсу?

Инспектор. Вот именно, чемпионку.

Ньютон. Какой ужас!

Инспектор. Ее задушил Эрнст Генрих Эрнести.

Ньютон. Но ведь он играет на скрипке.

Инспектор. Ему нужно успокоиться.

Ньютон. Да, видно, борьба с ней его утомила. Он такой хилый... чем он ее?..

Инспектор. Шнуром от торшера.

Ньютон. Шнуром от торшера? Да, конечно, можно и так. Ох уж этот Эрнести. Мне его жаль. В высшей степени жаль. Да и мастера спорта жаль. Разрешите? Мне нужно тут немножко убрать.

Инспектор. Пожалуйста. Протокол уже составлен.

Ньютон(поднимает и ставит на место стол, а затем расставляет стулья). Не переношу беспорядка. Я и физиком стал только из любви к порядку. (Поднимает и ставит на место торшер.) Чтобы в мнимом беспорядке природы обнажить высший порядок. (Закуривает сигарету.) Вам не мешает, что я курю?

Инспектор(радостно). Напротив, я... (Вынимает из кармана портсигар.)

Ньютон. Прошу меня извинить, но мы как раз говорили о порядке. Здесь разрешается курить только пациентам. Если будут курить посетители, вся гостиная пропахнет дымом.

Инспектор. Понятно. (Сует портсигар в карман.)

Ньютон. Вам не помешает, если я выпью рюмку коньяку?

Инспектор. Ничуть!

Ньютон(вынимает из-за решетки камина бутылку коньяка и рюмку). Ах этот Эрнести! Я никак не могу прийти в себя. Как он мог удушить свою сиделку? (Садится на диван и наливает себе коньяку.)

Инспектор. Но вы ведь тоже задушили свою сиделку.

Ньютон. Я?

Инспектор. Сестру Доротею Мозер.

Ньютон. Чемпионку по борьбе?

Инспектор. Ну да, двенадцатого августа. Шнуром от портьеры.

Ньютон. Но это же совсем другое дело, господин инспектор. Я-то ведь не сумасшедший! За ваше здоровье!

Инспектор. И за ваше.

Ньютон пьет.

Ньютон. Сестра Доротея Мозер. Припоминаю. Светлая блондинка. Но какая силачка! И как гибка, несмотря на свою полноту. Я ее любил, и она любила меня. Меня мог спасти только шнур от портьеры.

Инспектор. Спасти?

Ньютон. Моя задача — размышлять о земном тяготении, а не любить женщин.

Инспектор. Понятно.

Ньютон. К тому же у нас была значительная разница в возрасте!

Инспектор. Конечно. Вам ведь, должно быть, лет двести с хвостиком.

Ньютон(уставился на него с удивлением). То есть как?

Инспектор. Да как же, Ньютон... небось...

Ньютон. Вы что — тронутый или представляетесь?

Инспектор. Эй вы, послушайте...

Ньютон. Вы серьезно верите, что я Ньютон?

Инспектор. Нет, но вы в это верите.

Ньютон(подозрительно осматривается по сторонам). Могу я доверить вам тайну, господин инспектор?

Инспектор. Конечно.

Ньютон. Я вовсе не сэр Исаак. Я только выдаю себя за Ньютона.

Инспектор. Зачем?

Ньютон. Чтобы не раздражать Эрнести.

Инспектор. Ничего не понимаю.

Ньютон. Ведь Эрнести не то, что я, он действительно болен. Воображает себя Альбертом Эйнштейном.

Инспектор. А вы-то тут при чем?

Ньютон. Если бы Эрнести узнал, что на самом деле Альберт Эйнштейн — это я, вы не представляете, как бы он взбесился!

Инспектор. Вы хотите сказать...

Ньютон. Совершенно верно. Знаменитый физик, создатель теории относительности — это я. Родился 14 марта 1879 года в городе Ульме.

Инспектор поднимается в легкой растерянности.

Инспектор. Очень рад...

Ньютон также поднимается.

Ньютон. Зовите меня просто Альберт.

Инспектор. А вы меня Рихард.

Пожимают друг другу руки.

Ньютон. Могу вас заверить, что в моем исполнении «Крейцерова соната» звучит гораздо темпераментнее, чем у Эрнста Генриха Эрнести. Анданте он играет просто варварски.

Инспектор. Я ничего не понимаю в музыке.

Ньютон. Давайте сядем. (Усаживает инспектора на диван и кладет ему руку на плечо.) Рихард!

Инспектор. Альберт?

Ньютон. Вы небось очень сердитесь, что не можете меня арестовать?

Инспектор. Что вы, Альберт...

Ньютон. Скажите, а за что вы предпочли бы меня арестовать? За то, что я задушил свою сиделку, или за то, что я открыл пути для создания атомной бомбы?

Инспектор. Помилуйте, Альберт...

Ньютон. А что произойдет, если повернуть выключатель у двери?

Инспектор. Зажжется свет.

Ньютон. Вы включите электрический ток. Вы понимаете что-нибудь в электричестве, Рихард?

Инспектор. Я ведь не физик.

Ньютон. Я также мало понимаю в этом. Я создаю на основе наблюдений над природою теорию электричества. Я излагаю эту теорию на языке математики и получаю в результате формулы. Затем приходят техники. Им нужны только формулы. Они обращаются с электричеством, как сутенер с проституткой. Они его эксплуатируют. Они делают машины, но машины могут работать только тогда, когда они независимы от науки, которая их породила. Вот почему любой осел может сегодня зажечь электрическую лампочку или взорвать атомную бомбу. (Похлопывает инспектора по плечу.) И вы собираетесь меня за это арестовать, Рихард? Это нечестно.

Инспектор. Я вовсе не собираюсь вас арестовывать, Альберт.

Ньютон. Да, но только потому, что, по-вашему, я — сумасшедший. Но почему же тогда вы решаетесь включать и выключать свет, ничего не понимая в электричестве? Это вы преступник, Рихард. Но я должен припрятать свой коньяк, не то старшая сестра Марта Боль на меня накинется. (Прячет бутылку коньяка за каминную решетку, оставляя на столе рюмку.) Прощайте.

Инспектор. Прощайте, Альберт.

Ньютон. Вам бы надо арестовать самого себя, Рихард. (Снова исчезает в комнате номер три.)

Инспектор. Я все же закурю. (Вынимает из портсигара сигару, закуривает, затягивается.)

Из двери в сад входит Блохер.

Блохер. Мы готовы, господин инспектор. Поехали?

Инспектор(топает ногой). Я жду! Главного врача!

Блохер. Так точно, господин инспектор.

Инспектор(успокоившись, бурчит). Бери людей и возвращайся в город, Блохер. Я скоро приеду.

Блохер. Так точно, господин инспектор.

Блохер уходит.

Инспектор выпускает изо рта клубы дыма, встает, сердито расхаживает по гостиной, останавливается перед портретом, висящим над камином, рассматривает его. Звуки скрипки и рояля затихают. Дверь из комнаты номер два открывается, и оттуда появляется фрейлейн доктор Матильда фон Цанд. Ей лет пятьдесят пять, она горбата, на ней белый врачебный халат, в карманчике торчит стетоскоп.

Доктор. Это мой отец, тайный советник Август фон Цанд, он жил в этой вилле, пока я не устроила здесь санаторий. Великий был человек, праведник. А я — его единственная дочь. Он ненавидел меня, он вообще всех ненавидел. И правильно делал — ведь крупные дельцы видят такие темные пропасти человеческой души, какие нам, психиатрам, недоступны. Уж такие мы, психиатры, безнадежные романтики — любим людей.

Инспектор. Три месяца назад здесь висел другой портрет.

Доктор. Да, то был портрет моего дяди, политического деятеля, канцлера Иохнма фон Цанд. (Кладет на стол ноты.) Ну вот, Эрнести успокоился. Лег в постель и заснул. Как ребенок. И я могу наконец свободно вздохнуть. А то я боялась, что он заставит меня играть с ним еще третью сонату Брамса. (Садится в кресло слева от дивана.)

Инспектор. Извините меня, фрейлейн доктор фон Цанд, что я нарушил ваш распорядок и курю, но...

Доктор. Курите, курите, инспектор. Мне сейчас надо самой выкурить сигарету, даже если старшая сестра Марта будет недовольна. Дайте мне огня.

Инспектор дает ей прикурить.

(Курит.) Чудовищно. Бедная сестра Ирена. Чистейшее существо. (Замечает рюмку.) Это Ньютон?

Инспектор. Это я.

Доктор. Лучше я уберу рюмку.

Инспектор опережает ее и прячет рюмку за каминную решетку.

Не надо сердить старшую сестру.

Инспектор. Понятно.

Доктор. Вы побеседовали с Ньютоном?

Инспектор. Да, я кое-что у него выяснил. (Садится на диван.)

Доктор. Поздравляю.

Инспектор. Дело в том, что Ньютон тоже считает себя Эйнштейном.

Доктор. Да, он это всем рассказывает. Но в глубине души он считает себя Ньютоном.

Инспектор(удивленно). Вы в этом уверены?

Доктор. Кем считают себя мои пациенты, устанавливаю я. Ведь я знаю их куда лучше, чем они знают себя сами.

Инспектор. Возможно. Но тогда вы должны нам помочь, фрейлейн доктор. Власти предприняли шаги.

Доктор. Прокурор?

Инспектор. Ну, он просто рассвирепел.

Доктор. Делать ему нечего, Фос.

Инспектор. Два убийства...

Доктор. Прошу вас, господин инспектор...

Инспектор. ...два несчастных случая. За три месяца. Вы должны признать, что в вашем заведении не приняты надлежащие меры безопасности.

Доктор. А как вы себе представляете эти меры безопасности, господин инспектор? У меня лечебное учреждение, а не исправительный дом. Вы ведь и сами не можете арестовать убийцу, прежде чем он не убил.

Инспектор. Речь идет не об убийцах, а о сумасшедших, а они могут убить в любой момент.

Доктор. Со здоровыми это случается еще чаще. Вот я вспоминаю своего деда Леонида фон Цанд, генерал-фельдмаршала, и войну, которую он проиграл... В каком веке мы с вами живем? Разве медицина не ушла вперед? Разве у нас нет новых лечебных средств, лекарств, которые превращают буйно помешанных в кротких овечек? Неужели мы по-прежнему должны запирать своих больных в одиночные камеры и надевать на них смирительные рубашки? Как будто мы не умеем отличать опасных пациентов от безопасных.

Инспектор. Однако это ваше умение не помогло в случаях с Бейтлером и Эрнести.

Доктор. Увы! Это меня и беспокоит, а не ваш рассвирепевший прокурор.

Из комнаты номер два выходит Эрнести; в руках у него скрипка. Это худой, усатый человек с седыми, как лунь, длинными волосами.

Эйнштейн. Ну вот, я проснулся.

Доктор. Однако, профессор...

Эйнштейн. Я хорошо сегодня играл?

Доктор. Бесподобно, профессор.

Эйнштейн. А сестра Ирена Штрауб...

Доктор. Не надо об этом думать, профессор.

Эйнштейн. Тогда я, пожалуй, посплю еще.

Доктор. Вот это чудесно, профессор!

Эйнштейн возвращается в свою комнату. Инспектор вскакивает с места.

Инспектор. Так это он!

Доктор. Эрнст Генрих Эрнести.

Инспектор. Убийца...

Доктор. Я прошу вас, господин инспектор...

Инспектор. Ну, тот, который считает себя Эйнштейном? Когда его к вам поместили?

Доктор. Два года назад.

Инспектор. А Ньютона?

Доктор. Год назад. Оба они неизлечимы. Понимаете, Фос, я в моей профессии, слава богу, не новичок, это знаете и вы и прокурор — он всегда считался с моим диагнозом. Мой санаторий славится на весь мир, и плату я беру соответствующую. Ошибок я не могу себе позволить, а происшествий, которые привлекают в мой санаторий полицию, тем более. Если и можно говорить об ошибках, то это ошибка медицины, а не моя. Оба эти несчастные случая нельзя было предусмотреть — ведь и вы и я с тем же успехом могли удушить сиделку. Медицина но знает объяснений для таких случаев. (Берет новую сигарету.)

Инспектор дает ей прикурить.

Инспектор, а вам ничего не приходит в голову?

Инспектор. В каком смысле?

Доктор. Подумайте об этих больных.

Инспектор. Ну?..

Доктор. Оба они физики. Атомщики.

Инспектор. Ну?..

Доктор. Вы недостаточно наблюдательны.

Инспектор(напряженно думает). Фрейлейн доктор...

Доктор. Да, Фос?..

Инспектор. Вы полагаете?..

Доктор. Оба работали с радиоактивными веществами.

Инспектор. И вы подозреваете, что это связано?..

Доктор. Я только констатирую факты. Оба сошли с ума, у обоих заболевание развивается, оба представляют опасность для окружающих, оба удушили своих сиделок.

Инспектор. Вы думаете, что психические заболевания могут быть следствием радиоактивности?

Доктор. К сожалению, я должна предусмотреть такую возможность.

Инспектор(оглядывается). Куда ведет эта дверь? Доктор. В переднюю, в зеленую гостиную, на верхний этаж.

Инспектор. Сколько пациентов еще находится здесь?

Доктор. Трое.

Инспектор. Только?

Доктор. Сразу же после первого несчастного случая все остальные были переведены в новое здание. К счастью, мне вовремя удалось его закончить. Средства мне обеспечили богатые пациенты и мои родственники. Вое они один за другим поумирали. Главным образом тут, у меня. И я осталась единственной наследницей. Судьба, Фос. Я всегда остаюсь единственной наследницей. Род у нас такой древний, что только чудом медицины можно объяснить, почему я сама более или менее нормальная, — я имею в виду свою психику.

Инспектор(задумался). А третий пациент?

Доктор. Тоже физик.

Инспектор. Странно. Вы не находите?

Доктор. Ничуть. Я распределяю своих пациентов. Писателей к писателям, тузов промышленности к тузам промышленности, миллионерш к миллионершам и физиков к физикам.

Инспектор. Его фамилия.

Доктор. Иоган Вильгельм Мебиус.

Инспектор. От тоже работал с радиоактивным веществом?

Доктор. Нет.

Инспектор. А он не может...

Доктор. Он у меня пятнадцать лет, все в одном и том же состоянии, совершенно безобиден.

Инспектор. Фрейлейн доктор, прокурор категорически требует, чтобы к вашим физикам были приставлены санитары. Вам этого но избежать.

Доктор. Хорошо.

Инспектор(берет шляпу). Превосходно. Меня радует, что вы это понимаете. Я был всего два раза в «Вишневом саду», доктор фон Цанд. И от души надеюсь, что больше мне здесь бывать не придется. (Надевает шляпу и уходит налево, через дверь, ведущую на террасу и оттуда — в парк.)

Доктор Матильда фон Цанд задумчиво смотрит ему вслед. Справа входит старшая сестра Марта Боль.

Старшая сестра(принюхивается, возмущенно). Прошу вас, фрейлейн доктор...

Доктор. О! Извините меня. (Гасит сигарету.) Тело убрали?

Старшая сестра. Да. Оно под органом.

Доктор. Поставьте там свечи и возложите венки.

Старшая сестра. Я уже позвонила садовнику.

Доктор. Как себя чувствует тетя Зента?

Старшая сестра. Она возбуждена.

Доктор. Удвойте дозу. А кузен Ульрих?

Старшая сестра. Без перемен.

Доктор. К сожалению, я вынуждена нарушить одну из традиций «Вишневого сада». До сих пор у нас были только сиделки. Завтра медицинских сестер сменят санитары.

Старшая сестра. Фрейлейн доктор Матильда фон Цанд, предупреждаю вас, что я никому не отдам моих трех физиков. Это самые интересные случаи в моей медицинской практике.

Доктор. Своего решения я не изменяю.

Старшая сестра. Интересно, где вы возьмете санитаров? При нынешней-то нехватке рабочей силы!

Доктор. Это уж моя забота. Эта Мебиус пришла?

Старшая сестра. Они в зеленой гостиной.

Доктор. Попросите их сюда.

Старшая сестра. Вот история болезни Мебиуса.

Доктор. Благодарю вас.

Старшая сестра(отдает историю болезни и идет направо, у двери она оборачивается). Но все же...

Доктор. Прошу вас, старшая сестра Марта, прошу вас...

Старшая сестра выходит. Доктор фон Цанд кладет историю болезни на круглый стол и просматривает ее. Справа старшая сестра вводит Лину Розе и трех мальчиков четырнадцати, пятнадцати и шестнадцати лет. У старшего в руках портфель. Шествие замыкает миссионер Розе. Доктор приподнимается.

Моя дорогая госпожа Мебиус...

Лина Розе. Розе. Жена миссионера Розе. Вас это, конечно, глубоко поразит, но я не могу от вас скрыть, что три недели назад я вышла замуж за миссионера Розе. Может, это поспешный шаг, мы ведь познакомились только в сентябре, на одной конференции... (Краснеет и беспомощно кивает на своего нового мужа.) Оскар был вдовцом.

Доктор(пожимает ей руку). Поздравляю, поздравляю от всей души. И вас также, господин миссионер. Желаю вам счастья. (Кивает ему головой.)

Лина Розе. Вы одобряете наш поступок?

Доктор. Ну конечно! Жизнь ведь не остановишь.

Миссионер Розе. Как здесь тихо! Как мирно. На этом доме божие благословение. Как говорится в псалме: господь внемлет сирым и не пренебрегает узниками.

Лина Розе. Оскар — прекрасный проповедник, фрейлейн доктор! (Краснеет.) А это мои малютки.

Доктор. Здравствуйте, мальчики.

Трое мальчиков. Здравствуйте, доктор!

Младший поднимает что-то с пола.

Иорг-Лукас. Шнур от лампы, фрейлейн доктор. Он лежал на полу.

Доктор. Спасибо, мой мальчик. У вас чудесные мальчики, госпожа Розе. Вы можете с надеждой взирать на будущее.

Лина Розе садится на диван справа, доктор — за стол слева. Позади дивана разместились трое мальчиков, в кресле справа — миссионер Розе.

Лина Розе. Я привела своих малюток не зря. Оскар принял пост миссионера на Марианских островах.

Миссионер Розе. На Тихом океане.

Лина Розе. И я сочла неправильным, чтобы мои малыши уехали, так и не узнав своего отца. Они должны его повидать в первый и последний раз. Ведь они были слишком малы, когда он заболел, а теперь им надо хоть попрощаться с ним, может быть, навеки.

Доктор. С медицинской точки зрения это, может быть, противопоказано, но по-человечески я вас понимаю. И я разрешаю вам эту встречу.

Лина Розе. Как поживает мой Иоган Внльгельмхен?

Доктор(заглядывает в историю болезни). Состояние нашего милого Мебиуса не ухудшается, по и по улучшается. Он по-прежнему живет в своем вымышленном мире.

Лина Розе. Он продолжает уверять, будто ему является царь Соломон?

Доктор. Да, по-прежнему.

Миссионер Розе. Какое пагубное заблуждение!

Доктор. Ваша строгость меня несколько удивляет, господии Розе. Как человек духовного звания, вы ведь должны считаться с возможностью чуда.

Миссионер Розе. Само собой разумеется, но не при психическом заболевании.

Доктор. Что касается видений, которые посещают душевнобольных, то не дело психиатрии судить, насколько они реальны. Все, что нас должно заботить, — это состояние психики больного и его нервной системы, а с этим у нашего Мебиуса довольно печально, хотя болезнь его протекает достаточно вяло. Помочь ему? Боже мой! Курс инсулина, правда, мог быть уместен, но, поскольку остальные способы лечения были безрезультатны, я отказалась и от этого. Я, госпожа Розе, увы, но волшебница и не могу вернуть нашему милому Мебиусу здоровье, но мучить я его тоже не хочу.

Лина Розе. А он знает, что я... я хочу сказать, знает ли он о нашем разводе.

Доктор. Я ему сообщила.

Лина Розе. Он понял?

Доктор. Его теперь мало интересует все, что происходит в мире.

Лина Розе. Поймите меня, доктор. Я на пять лет старше Иогана Вильгельма. Я познакомилась с ним в доме моего отца, где он пятнадцатилетним гимназистом снимал каморку на чердаке. Он был сиротой и нищ, как церковная крыса. Я помогла ему получить аттестат зрелости, а затем стать студентом-физиком. В тот день, когда ему исполнилось двадцать лет, мы поженились. Вопреки воле моего отца. Мы работали день и ночь. Он писал свою диссертацию, а я поступила на службу в транспортную контору. Четыре года спустя родился наш старший Адольф-Фридрих, а за ним и эти двое малюток. Наконец появилась надежда, что он станет профессором и мы сможем вздохнуть, но тут Иоган Вильгельм заболел, и его болезнь стоила огромных средств. Я поступила на шоколадную фабрику, чтобы прокормить семью. К Тоблеру. (Молча вытирает слезы.) Всю жизнь я мучилась...

Все взволнованы.

Доктор. Вы - мужественная женщина!

Миссионер Розе. И хорошая мать!

Лина Розе. До сих пор я платила за пребывание Иогана Вильгельма в вашем санатории. Это было свыше моих сил, но бог неизменно приходил мне на помощь. Теперь мои средства исчерпаны. И я не смогу больше вносить платы за санаторий.

Доктор. Понятно.

Лина Розе. Я боюсь, как бы вы но подумали, будто я вышла замуж за Оскара только для того, чтобы избавиться от забот о Иогане Вильгельме. Это не так. Мне стало еще тяжелее. Оскар принес в семью шестерых своих мальчиков.

Доктор. Шестерых?

Миссионер Розе. Шестерых.

Лина Розе. Шестеро. Оскар такой страстный отец. А сейчас, когда нам надо прокормить девять человек детей, а Оскар и так человек не очень сильного здоровья, и жалованье у него нищенское... (Плачет.)

Доктор. Не надо, не надо, не плачьте.

Лина Розе. Я так кляну себя, что бросила бедного Иогана Вильгельма на произвол судьбы.

Доктор. Госпожа Розе! Не нужно так убиваться!

Лина Розе. Иогана Вильгельма придется теперь наверняка перевести в казенный сумасшедший дом.

Доктор. Ни в коем случае. Наш милый Мебиус останется здесь, у нас. Даю вам слово. Он так здесь привык и нашел приятных товарищей по профессии. Не такой уж я изверг, в конце концов!

Лина Розе. Вы так добры ко мне. доктор.

Доктор. Да нет, вовсе нет. На свете существуют благотворительные общества. Благотворительный фонд Оппеля для больных ученых, фонд, учрежденный доктором Штейнеманом. Денег вокруг куры не клюют, и мой врачебный долг позаботиться о том, чтобы кое-что перепало и на долю Иогана Вильгельма. Вы можете со спокойной душой уезжать на Марианские острова. Однако пора нам пригласить сюда нашего Мебиуса. (Идет в глубину сцены, открывет дверь номер один.)

Лина Розе в волнении поднимается.

Дорогой Мебиус, к вам пришли гости. Оставьте пока вашу келью и выйдите сюда.

Из комнаты номер один выходит Иоган Вильгельм Мебиус, чуть-чуть нескладный человек лет сорока. Он оглядывает гостиную, замечает Лину Розе, затем мальчиков и, наконец, миссионера Розе, смотрит на них непонимающим взглядом и молчит.

Лина Розе. Иоган Вильгельм!

Трое мальчиков. Папа!

Мебиус молчит.

Доктор. Милый Мебиус. Вы, надеюсь, узнали вашу супругу.

Мебиус(пристально смотрит на Лину Розе). Лина?

Доктор. Сознание проясняется, Мебиус. Конечно, это ваша Лина.

Мебиус. Здравствуй, Лина.

Лина Розе. Иоган Вильгельм, дорогой, дорогой мой Иоган Вильгельм!

Доктор. Ну вот. Не буду вам мешать. Если вы захотите со мной еще поговорить, вы найдете меня в новом здании. (Уходит через левую дверь.)

Лина Розе. Это твои малютки, Иоган Вильгельм.

Мебиус(вздрагивает). Трое?

Лина Розе. Конечно, Иоган Вильгельм, трое. (Подталкивает мальчиков к нему.) Адольф-Фридрих, твой старший.

Мебиус пожимает ему руку.

Мебиус. Очень рад, Адольф-Фридрих, мой старший.

Адольф-Фридрих. Здравствуй, папочка.

Мебиус. Сколько тебе лет, Адольф-Фридрих?

Адольф-Фридрих. Шестнадцать, папочка.

Мебиус. Кем ты хочешь быть?

Адольф-Фридрих. Священником, папочка.

Мебиус. Ах да, помню. Я вел тебя за руку по площади святого Иосифа. Солнце ярко светило, и тени были словно вычерчены... (Обращается ко второму сыну.) А ты... как тебя...

Вильфрид-Каспар. Меня зовут Вильфрид-Каспар, папочка.

Мебиус. Тебе четырнадцать?

Вильфрид-Каспар. Пятнадцать. Я хотел бы изучать философию.

Мебиус. Философию?

Лина Розе. Он необыкновенно развитой ребенок.