Глава 7. жажда расстройства 1 страница

Беспокойство – это периодический катализатор; оно может заставить тебя действовать или уговорить сдаться, а иногда может сделать выбор за тебя. Моя беспокойная натура, из-за которой я и получил свое прозвище, позволила найти себя в последующих переживаниях, последующих выступлениях, а также позволяет быть на вершине так долго, сколько я себя помню. Но это не та вещь, которая занимает все выходные.

До того, как Ганзы подписали первый контракт, у меня не было работы и я жил в заблеванном гараже, прекрасном, как южно-американская тюрьма. Вся моя энергия день за днем уходила на обеспечение существования и работу на раскрутку группы, выступавшей всего лишь однажды. Когда Ганзы подписали контракт, мне не приходилось заботиться о деньгах, еде или жилье. Такое незначительное восприятие стабильности было мне чуждо, я не заботился о приобретении каких-либо атрибутов нормальной жизни, поэтому все проклинал, когда пытался казаться состоятельным.

По контракту нам обещали что-то около $250 000, а наш аванс составлял почти $37 000, из которых мне причиталось примерно $7 500. Я перевел их в дорожные чеки American Express, которые, благодаря проблемам с Налоговым управлением США, хранил в правом переднем кармане джинсов. У меня был выбор: копить деньги или тратить их на необходимые вещи, но я не купил себе новую гитару или что-то еще. Все, что мне заплатили, я потратил на героин. Каждый из нас прошел через это прежде чем мы поняли, чем хотим заниматься на самом деле. В то время, когда нам было необходимо убежать от наших инстинктов, такого не было: когда мы собирались кого-нибудь отчитать, все то же беспокойство, поддерживающее наш успех, угрожало разрушить все вокруг.

В нашем лагере всем было понятно, что на этом этапе Вики Гамильтон (Vicky Hamilton) не собиралась становиться менеджером одной нашей операции. То было время для создания настоящей команды: Джо (Joe) был свободным техником, а Дэни (Danny) – нарко-приятелем (с которым я продолжал тусоваться в том же объеме в течение нескольких лет), но должность менеджера оставалась вакантной. Мы не были рады переменам, но нам пришлось их принять. Это было окончанием эпохи; мы больше не были оборванцами без гроша в кармане, теперь мы были оборванцами с корпоративной поддержкой.

Том Зутот (Tom Zutaut) организовал несколько встреч с потенциальными менеджерами, первыми из которых были Клифф Бернштайн (Cliff Bernstein) и Питер Менш (Peter Mensch) из Q Prime, менеджеры Metallica, Def Leppard и других, в том числе и современных, артистов. Я пришел в офис Тома, но они опаздывали, поэтому, ожидая их, я уснул в кресле Тома. Не уверен, проснулся ли я к записи или нет. Все, что я помню – это то, что встреча прошла ужасно.

“У Guns N’Roses нет даже музыкального звучания, чтобы быть группой, которую мы могли бы представлять», - кажется так сказал кто-то из них.

Ошарашенный этим, я сел. «Да?» - промямлил я.

В общем, я безропотно принял оскорбление, потому что на самом деле проявил покорность и это был конец всему. Я не мог ничего сказать, но мое лицо выражало презрение или по крайней мере немного скептического смущения

«Ты знаешь, какие соло ты играешь?», - спросил другой.

«Конечно», - промямлил я.

«Они звучат для меня как шум, а если ты слышал Metallica, то вот они играют очень мелодично».

«Ладно», - сказал я. «Что ты еще скажешь, Джек?» - подумал я про себя.

Том постоянно делал все возможное, чтобы разрядить обстановку, соглашаясь с комментариями, полагая, что лучше согласиться, чем ссориться.

«Ну, парни, на демо-версии музыка плохо представлена», - сказал он. «Вам надо услышать песни в должной обработке».

Том, как и я, отлично знал, что на демо музыка представлена наилучшим образом – те ребята, как и многие другие, даже не слушали ее. Конечно, они упустили ее и сожалели об этом. Все, кому Том представлял нас, в то время прошли мимо, а потом жалели об этом – в конце концов, таких набралось немало.

В то время Иззи продолжал жить в своей прежней квартире, а Дафф стал жить со своей венгерской подружкой, Катериной (на которой он позже женился) в квартире на Голливудском Бульваре (Hollywood Boulevard), случайно оказавшись соседом Слая Стоуна (Sly Stone). Можно сказать, что у них с Даффом сложились сложные соседские отношения: обычно Слай без приглашения заваливался к Даффу домой, чтобы покурить в одиночку фенциклидин, крэк или их оба сразу, в ванной Даффа, а потом сразу же уходил. Это не укладывалось в наших гребаных умах. Вероятно, он всегда так делал, но многие из нас не замечали этого, потому что мы никогда по-настоящему не тусовались дома у Даффа – его подружке не нравилось, когда в гостиной сидела толпа разных чуваков. Но я обычно встречался с Даффом до репетиции, поэтому был единственным свидетелем того безобразия.

Раздался стук в дверь, Дафф открыл, на пороге стоял Слай.

«Привет, чувак», - пробормотал он, так как никогда не мог запомнить имени Даффа. «Ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоей ванной?»

«Да, конечно», - сказал Дафф.

А потом было вот что. Дафф рассказал, что Слай может пробыть там от нескольких минут до нескольких часов.

Дафф познакомился с ним и с Вестом Аркином (West Arkeen) в то время, когда он жил в том небоскребе. Насколько я знаю, это единственное место его относительно регулярного жительства после раздолбанного El Camino. Думаю, в то время он парковался во дворе дома Даффа, поэтому жил в пристройке этого небоскреба. Дафф познакомил меня с ним, а потом он стал другом группы, причем поначалу он больше дружил с Экслом, чем со мной или кем-то еще из нас. В то время я особенно настороженно относился к встречам с новыми людьми, потому что всевозможные подонки начали крутиться вокруг нас, вот и был недружелюбен по отношению к новичкам. Для меня очень многое значит довериться кому-нибудь, поэтому я подружился с Вестом только спустя некоторое время.

Вест был гитаристом из Сан-Диего и королем всех вечеринок, он стал более опытным музыкантом по сравнению с его друзьями по группе: он даже был соавтором нескольких наших песен. Например, “It’s So Easy” и “Yesterdays” написали они с Даффом, а “Bad Obsession” и “The Garden” – с Экслом. Дафф и Вест вместе тусовались и писали песни, иногда к ним присоединялся и я, но отношения между Вестом и Экслом стали очень натянутыми. Добавлю, что, работая с Ганзами, он также был соавтором текстов песен сольных проектов Даффа и Иззи, а каждый из нас в конце 90-х внес вклад в его проект The Outpatience, незадолго до того, как он умер от передозировки.

Вест любил выпить и хорошо провести время, поэтому нам с ним было легко. Он принадлежал к тому типу людей, которые сохраняют свою натуру, наполняя ее собственным бытием, и даже если вы ему не нравитесь, он все равно хорошо обращается с вами; возможно, поэтому, в конце концов, он меня переиграл. К счастью или к горю, но Вест подсадил нас на то, что раньше называлось спидами (speed), а сейчас – метамфетамином. Спиды были его коньком, у него всегда было много этой дряни, потому что ее ему привозили напрямую из Сан-Диего, и все его знакомые подсаживались на нее.

В конце концов, он накопил денег, чтобы вскладчину снимать прелестный домик на Голливудских Холмах, который состоял из трех домов и современной террасы, укрытой в деревьях. Он жил вместе с «Лаури» (“Laurie”) и «Патрисией» (“Patricia”), двумя наркоманками, которые были весьма привлекательными, когда не были под кайфом. Иногда Лаури находила работу в киноиндустрии и водила отличный джип Suzuki, в то время как Патрисия никогда в жизни даже не искала работу, но всегда выглядела обеспеченной деньгами. Я никогда не забивал голову тем, как им удается сохранять внешние признаки нормальной жизни с домом, счетом в банке и всем остальным – они всегда были несдержанными из-за употребления спидов. Тогда я очень мало знал о спидах.

Обычно я принимал наркотики везде, где только мог, но с тех пор как Вест стал для нас близким, не мог понять только одной вещи, а именно: откуда у него появлялись деньги. Несмотря на то, что он сводил нас с ума, он стал единственным настоящим другом нашей группы во всем мире. Он был единственным, к кому каждый из нас мог обратиться, если нам что-нибудь требовалось; в течение многих лет он оставался единственным, кому мы могли доверять.

Как только мы получили аванс, мы подумали о коллективном решении одной практической проблемы: аренде квартиры. Нам отказали почти все агентства недвижимости, в которые мы обращались, потому что мы не могли уплатить хороший залог – или заплатить полностью. Наконец, мы нашли подходящее место на юго-восточном углу La Cienega и Fountain; квартиру на первом этаже с двумя спальнями и двумя ванными комнатами. Мы хотели создать там домашнюю обстановку, поэтому арендовали немного мебели – две кровати и кухонный гарнитур. Мы дополнили декор диваном, который нашли на аллее за домом, и телевизором, который мама Стивена подарила нашей компании. А еще она готовила нам еду, когда мы только переехали туда. Это было время, когда у нас всегда была еда – возможно, так продолжалось около недели, и если бы вы открыли наш холодильник, то поняли бы, что здесь живут люди.

Стив и Иззи жили в одной комнате, а Эксл и я – в другой, эта квартира до сих пор находится там; я постоянно проезжаю мимо нее, мимо огромного небоскребе с большим, возвышающимся над перекрестком, окном на первом этаже. Когда мы только сняли ее, Иззи продолжал жить со своей подругой Дейзи (Dezi) на Orange Avenue, а Дафф с Катериной – на Голливудском Бульваре, но общие интересы вынудили Иззи большую часть своего времени проводить в нашей съемной квартире. После нескольких домашних размолвок он полностью переехал к нам.

Для меня наша квартира была самой лучшей; я даже смог забрать своего удава Клайда (Clyde) от Ивонны. К сожалению, переезд из нашего гаража в определенно лучшую квартиру не оградил нас от неуплаты; нас выселили через три месяца, за которые мы заплатили – мы никогда не сохраняли свои банковские счета. Они не работали так, как планировалось, но тем не менее, находясь в этом месте, мы, в большей или меньшей степени стали организованной группой.

Все было замечательно до тех пор, пока, как я уже сказал, нас не выселили. У нас было мало денег, поэтому я старался быть экономным, закупаясь в вонючих магазинчиках, растягивая продукты на как можно долгое время. Но несмотря на мои старания, наша квартира превратилась в публичный дом: мы шатались по всему Восточному Лос-Анджелесу и это было похоже на бесконечный уличный праздник. Однажды ночью пришел Марк Мансфилд (Mark Mansfield) и независимо друг от друга мы стали наркоманами, так что встреча была великолепной. Он работал с техасской группой Tex и the Horseheads, которые также полностью находились под влиянием наркотиков, поэтому мы все тусовались в нашей квартире. До этого я употреблял наркотики, чтобы успевать быть и здесь, и там, но так не могло продолжаться вечно. Конечно, в то время, у меня были деньги на повседневные нужды, я был влюблен в наркотики, даже в те, которых не знал, и меня не заботило, как они действовали на мой организм.

Лейбл снял для нас помещение для репетиций в Dean Chamberlain в Голливуде, где успешно репетировали Jane’s Addiction. Мы приезжали туда каждый день в два – три часа дня и играли около четырех часов. Это была маленькая комнатка, восемь на двадцать футов (около 2,4 на 6 м – прим. Nusha), очень узкая и длинная, освещаемая противными яркими, больничными, люминесцентными лампочками. В основном оно напоминало репетиции в 7-Eleven.

По иронии судьбы, первой песней, над которой мы там работали, была “Mr. Brownstone”, песня, сочиненная под действием назойливого света. Как-то ночью Иззи со своей девушкой Дейзи сидели у себя дома, когда мы пришли к ним. У них был небольшой кухонный гарнитур, на котором мы сидели и готовили какую-то еду, а потом мы начали джемовать. Мы, как и все наркоманы, жаловались на наших дилеров, на свою долбанную наркоманскую жизнь, и в это время родилась песня. Вообще, она описывает один день из жизни каждого из нас в то время. У Иззи была крутая идея, он придумал рифф, а мы начали сочинять текст. Дейзи считает себя соавтором песни, поэтому ее имя указано на пластинке, а, может быть, оно случайно там оказалось. Когда мы полностью сочинили ее, мы написали слова на пакете для бутербродов. Потом мы пошли в квартиру на Fountain и сыграли ее Экслу, а он переписал текст, не дожидаясь того, как вся группа поработает над ним на следующей репетиции. Обычно Эксл из простенькой мелодии Иззи делал нечто фантастическое; эта песня – один из многочисленных примеров.

Том Зутот энергично искал нам продюсера, чтобы направить нас на путь записи – а он знал, каким длинным мог быть этот путь. Первым кандидатом, которого он к нам привел, был Том Верман (Tom Werman); черт возьми, он был большим знатоком в этом деле. Совсем недавно Верман продюсировал Shout at the Devil у Motley Crue, распроданный несколькими миллионами в 1985 году, а до этого он сделал себе имя, продюсируя Cheap Trick, Теда Ньюджента (Ted Nugent) и Молли Хатчер (Molly Hatcher). Верман продолжал работать с Poison, Twisted Sister, L. A. Guns, Stryper, Krokus и Dokken – в основном он интересовался металлом 80-х.

Но он не взялся за нас. Мы никогда не могли вовремя прийти на встречу с ним. Поэтому он пришел к нам на репетиционную базу в тот момент, когда мы играли “Mr. Brownstone” так громко, как будто бы взлетал реактивный самолет. У нас с Иззи были фирменные усилители Mesa Boogie, а я играл на новой гитаре: это был Лес Пол, принадлежавший Стиву Хантеру (Steve Hunter), блюзовому гитаристу семидесятых. Я обменял на него свой DC Rich в магазине Альберта и Гоуи Хаберманов (Albert and Howie Huberman’s place) Guitars R Us. Этот магазин был спасением для всех музыкантов Лос-Анджелесса, не имевших возможности ходить в Guitar Center; он был ломбардом музыкантов. Там я избавлялся от всего своего старого барахла и покупал новые инструменты. Или, когда заканчивались деньги, я закладывал инструменты для того, чтобы получить наличные на очередную дозу.

В любом случае, когда неожиданно вошел Верман мы играли “Mr. Brownstone” очень громко и грубо. Он пришел вместе с помощником, остановился в дверном проеме, потом развернулся и ушел. Мы закончили песню, я подошел к двери и увидел, что они ушли, причем на улице уже никого не было.

Я сказал остальным: «Подозреваю, мы играли чересчур громко».

Мы не придали этому значения, и я бездельничал, потому что думал, что мы звучим превосходно. Позже я привык к тому, что люди не понимают всего этого.

ГАНЗЫ ОТНОСИЛИСЬ К ТОМУ ТИПУ ЗАПУТАВШИХСЯ ОБОЛТУСОВ, КОТОРЫЕ ПРЕУСПЕВАЮТ ВО ВСЯКИХ ПЕРЕДЕЛКАХ, ПОДОБНЫХ ЭТОЙ.

Самой известной фигурой, рассматривающей возможность работать с нами, был Пол Стенли (Paul Stanley) из Kiss, который подыскивал стоящую группу, чтобы побывать за микшером. Меня, Иззи и Даффа это не волновало; мы говорили Зутоту, понятия не имеем, что может привести Пола Стенли к соглашению.Стивен, разумеется, был за него – Kiss были его героями, поэтому мы решили доставить Стивену удовольствие и согласились на встречу. Процесс начался с приезда Пола в нашу квартиру с целью «обсуждения музыки». В то время героин стал предметом нашей повседневной жизни, поэтому когда приехал Пол, мы с Иззи делали все возможное, чтобы только не отключиться; с трудом разлепляя глаза, но это было незаметно...или нам это только казалось. Мы с Иззи расположились на диване, а так как в гостиной у нас не было кресла, Пол сел на пол рядом со Стивеном и Экслом.

«В первую очередь», - сказал он, - «я хочу переписать “Welcome to the Jungle”». Как говорил Пол, у песни был хороший потенциал, но отсутствовала забойная структура. Чего ей не хватало, так это более запоминающегося припева, более мелодичного пения, больше эпичности – короче говоря, всего того, что есть в песнях Kiss.

«Ух» - проворчал я сквозь зубы. Поскольку я был заинтересован в прекращении наших отношений. Он был образцом парня, имеющего классную одежду, трофейную жену и крутую машину, спустившегося до нашего уровня, чтобы объяснить нам, что надо делать. Я недружелюбно относился к такому.

Конечно, Пол был настойчив. Довольно скоро мы встретились с ним снова, когда выступали на шоу, организованном Geffen. Конечно, Том о нем договорился, потому что мы должны были отыграть концерт, но, конечно, это был концерт только «для своих». Он проходил в Gazzari’s (сегодня это Key Club), где мы ни разу не выступали, потому что это место очень сильно отличается от всех, где мы бывали. Оно было слишком глэмовым и ярким, потому что его владелец, Билл Газзари (Bill Gazzary), по внутренней радиосвязи объявлял своим противным голосом с акцентом Восточного Побережья: «Во всех моих группах должны быть смазливые ребятки! Если они не будут такими, то не будут выступать на моей сцене». Gazzari’s был таким местом, где мог сформироваться настоящий глэм-метал. Разумеется, мы даже не пытались стать смазливыми. Кроме этого выступления я был там всего один раз – на концерте Hollywood Rose.

Само собой, Пол Стенли пришел на то шоу, причем он замучил инженера по звуку тем, чтобы пройти к человеку за пультом и контролировать настройку звука. Узнав об этом спустя время, я сжимался от мысли, что Пол Стэнли микшировал GN’R - в Gazzari’s.На самом деле, насколько шаблонно мы тогда звучали? Помню, нам за это заплатили, а когда мы подсчитывали и делили наши деньги, то Иззи сказал: «Я пойду в полицию!» Все, что меня заботило в то время, и чем я мог заниматься- так это свалить оттуда, чтобы встретиться со своим другом-дилером.

Пол хотел во чтобы то ни стало заполучить нас, поэтому настоял на посещении нашего следующего выступления, которое, как мы потом узнали, должно было показать ему кем мы были на самом деле и что бы он получил как продюсер. Концерт состоялся через неделю, в Raji’s, подвале, в зале двадцать на двадцать футов (около 6 на 6 метров – прим. Nusha), вонявшем пивом и мочой, с постоянно жужжащими, как раскаленная докрасна старая консоль, лампами. Сцена была около фута (примерно 0,3 м - прим. Nusha) в высоту и располагалась у самой отдаленной от входа стены; а туалеты были отвратительнее CBGB (Country, Blue Grass & Blues). Другими словами, это было нормальное место жительства Guns N’Roses. Думаю, что Пол собирался испытать нас, но после всего этого он понял, с чего мы начинали и откуда пришли. Он хотел «погулять» на нашей «улице», потому что позже он и Kiss выступали в подобных подвалах. У него были благие цели, но я не мог ему помочь, потому что он очень быстро понял, что он не видел ничего подобного тому, откуда мы пришли. Ганзы относились к тому типу запутавшихся оболтусов, которые преуспевают во всяких переделках, подобных этой.

То шоу было чертовски замечательным: грязным, мутным, вульгарным и близким к хаосу, таким, какими Ганзы были в моем сознании. Это были самые настоящие Ганзы, хотя бы потому, что перед концертом я вколол себе хорошую дозу героина, смешав ее с ликером, и был довольно пьян, чем вызвал неимоверную тошноту, поэтому каждые пять минут отворачивался и блевал за усилители. У меня был новый гитарный техник, Джейсон (Jason), и ему приходилось постоянно отпрыгивать, чтобы не быть забрызганным. Невыносимая жара усугубляла сложившуюся ситуацию. Концерт был очень буйным, среди зрителей было полно твердолобых неуправляемых тупиц, поэтому Эксл закончил выступление дракой с парочкой таких ребят из первого ряда – кажется, он врезал одному из них по голове опорой микрофонной стойки. Концерт был гребаным беспорядком; слишком много энергии скопилось в перегретом зале. Черт возьми, он внушал страх. Фотографии с этого концерта мы разместили на внутреннем развороте буклета к Appetite for Destruction.

Не могу себе представить, где он находился во время концерта, но Пол Стенли появился как только мы закончили играть, с белокурой красоткой (то ли подругой, то ли женой), в оджде, стоящей больше, чем магазин в соседнем здании. Это была раздевалка в Raji’s; точнее, коридор между кулисами и входной дверью, перед которой было несколько ступенек, где после того, как мы начали играть, расположилась наша открывающая группа. Пол со своей подругой (или женой) не заходили в комнату, но все время пытались присесть куда-нибудь рядом с нами. Мы были потными и грубыми, а после того, как меня восемь раз стошнило на сцене, я делал все возможное, чтобы не сойти с ума, когда Пол сказал мне, обнимая свою даму Ивану Трамп (Ivana Trump), : «Хммм, что ж, это было интересно».

На следующий день мы организовали официальную встречу: я сказал Тому, что Пол должен знать, о том, что мы собираемся продолжить поиски продюсера, и спасибо ему за помощь. Впоследствии я сожалел об этом, пересказывая эту историю L. A. Weekly с чересчур завышенным отношением к Полу (не совсем нравится, но не могу подобрать другие слова). Я не хотел никого обидеть, я был полностью убежден в том, что мы идем нужным путем, а все, кто указывают нам на наши ошибки, - заблуждаются. Я даже не помню о публичном оскорблении Пола, поэтому, без каких-либо угрызений совести позвонил ему через месяц или два, с просьбой о содействии достать хоть какие-нибудь студийные инструменты, благодаря спонсированию BC Rich.

«Привет, Пол, это Слэш», - сказал я ему. «Я не займу у тебя много времени. Как дела?»

«У меня все хорошо», - ответил он.

«Послушай, я знаю, у тебя есть связи в BC Rich. Как думаешь, сможешь достать мне несколько гитар?»

«Да, я без проблем мог бы сделать это», - сказал он, а потом...замолчал. «Но я не хочу. Позволь дать тебе совет: думай перед тем, как выставить свое грязное белье на всеобщее обозрение. Удачи».

Он бросил трубку.

Послышались длинные гудки.

Так продолжалось довольно долго, но в 2006 году у меня появился шанс извиниться перед Полом на шоу Vh1 Rock Honors, когда я играл кавер на Kiss с Томми Ли, Эйсом Фрели и другими. Много воды утекло с тех пор, сейчас все хорошо. Оглядываясь назад, понимаю, почему вел себя именно так: я был очень высокомерным, а когда ты заносишься, неважно, что ты за человек, ты перестаешь быть фанатом какой-нибудь группы, ты превращаешься в самого настоящего мудака.

МЕНЯ БЫ УБИЛИ, ЕСЛИ БЫ Я ПРИЕХАЛ В ОКРУГ С НАКРАШЕННЫМИ НОГТЯМИ.

Мы репетировали каждый день, писали новые песни и выступали каждый день. Как я уже говорил, героин было легко достать, поэтому я не заботился о том, как часто его принимал. Думаю, он был простым средством расслабиться, не воображая при этом себя центром Вселенной.

Впервые я осознал свою проблему, когда вокруг меня никого не было. Я не сильно задумывался над этим – меньше знаешь, крепче спишь. В один особенный день мы с Иззи решили поехать в Тихуану (Tijuana) (город в Мексике – прим. Nusha) с Робертом Джоном (Robert John), фотографом и нашим хорошим другом, который до сих пор делает наши снимки, и являлся нашим официальным фотографом в туре 1993 г.

Это было отличное однодневное путешествие: мы выпили несколько бутылок текилы, скитались по улицам; глазели на упившихся в хлам американцев, обманутых проститутками в каждом подвальном баре и публичном доме. Тот день меня измотал, полагаю, я устал, напился и простудился; у меня не было никаких мыслей как помочь себе. Помню, когда мы вернулись в Лос-Анджелес, я сразу же отключился. Проснулся только следующей ночью, но меня все равно тошнило, поэтому в качестве лекарства я предпочел пару стаканчиков виски в Barney’s Beanery. Пойдя на поводу у своих желаний, я добрался до бара около десяти часов вечера, но после первых глотков улучшения не наблюдалось, мне стало только хуже. Я вернулся в квартиру и принял позу, не пропускающую воздух: согнул колени, зажал между ними голову, обхватив ее руками, просто потому, что в любой другой позе мне было не так комфортно. Я отчетливо запомнил ту ночь, так как чуть позднее ко мне вдруг завалился Марк Кантер (Marc Canter). Вы даже представить себе не можете, насколько он был далек от наркоманской среды. Он пристально посмотрел на меня.

«Ты и впрямь выглядишь ужасно», - сказал он. «С тобой точно все в порядке?»

«Да, да, у меня все прекрасно», - ответил я. «У меня грипп».

На самом деле у меня началась ломка всего лишь после одного дня без героина. Мне было очень тяжело признаться себе в этом. После того, как я жутко вспотел в ту ночь, мне бы не хотелось когда-нибудь еще раз пережить что-нибудь подобное, но, черт возьми, это был самый тяжелый грипп, который я перенес.

Полагаю, я сократил прием наркотиков, но еще некоторое время вел подобный образ жизни, до тех пор, пока длинная рука закона прямо не поставила меня перед фактом его изменения. Однажды ночью мы шатались с Дэнни в поисках наркотиков, и нас задержал полицейский, но при нас оказалось очень мало наркотиков, мы взяли немного на пробу. Мы взяли их дома у Рона Шнайдера (Ron Scneider) (басиста Tidus Sloan), приняли их, тусовались там, слушали Iron Maiden, а потом, около четырех часов утра, пошли домой. Мы шли по La Cienega, когда машины с сиренами перегородили нам путь. Когда мы замедлили шаг и подошли к обочине, до нашей квартиры было рукой подать, можно сказать, мы уже видели нашу дверь.

Те два полицейских ясно дали понять, что выполняют ночную или уже утреннюю норму, потому что мы не бежали и не делали ничего подозрительного. У нас ничего не было, но Дэнни забыл про шприц в кармане рубашки, который позволил полицейским делать все, что они хотят. Начали они с того, что стали светить своими фонариками прямо нам в глаза.

«Вы употребляли наркотики этой ночью, сэр?» - спросил один из них у меня.

«Нет», - ответил я, пряча глаза за волосами.

«Ты в этом уверен? Посмотри на меня, твои зрачки сузились от употребления наркотиков».

«Да, но это произошло от того, что вы светите фонариком мне в глаза», - сказал я.

Больше они ничего не сказали: только конфисковали машину Дэнни и арестовали его за хранение объектов употребления наркотиков (шприцы, упаковки героина, добавляемые к нему порошки и т.д. – прим. Nusha). Наручники надели и на меня, но не предъявили обвинения. И все это случилось в десяти футах от входной двери моей квартиры.

Они посадили нас с Дэнни на заднее сиденье патрульной машины и продолжили свою неписаную миссию по поимке каждого длинноволосого «бродяги», встретившегося им на обратном пути в участок. Менее чем через милю они остановили Майка Левайна (Mike Levine), басиста Triumph, который выходил из 7-Eleven и направился к своей машине, держа в руках бутылку пива. Его задержали только за то, что он мог вести машину и пить пиво. Они посадили его к нам, на заднее сиденье, и поехали дальше. Когда до полицейского участка оставалось не более трех кварталов, на Бульваре Санта-Моники (Santa Monica Boulevard), они привязались к девчонке, которая якобы «появилась пьяной в общественном месте». Было незаметно, что она напилась – она просто шла по улице. Так как в машине больше уже не было места, один из полицейских решил отвести ее ближайший участок.

Они посадили нас в одинаковые «отстойники», поэтому мы несколько часов провели в тюремной камере. За Майкла Левайна внесли залог, потом выяснилось, что Дэнни уже сидел когда-то давно, и они его отпустили. Его задерживали за хранение шприцов, поэтому ему нужно было явиться в суд или что-то в роде того. Я остался один и, как только подумал, что уже ничего не могу сделать, мне стало интересно, почему их отпустили, а меня нет. Была суббота, около восьми утра, время тянулось очень медленно, а я все безуспешно пытался привлечь внимание охранников, спрашивая, за что меня задержали.

Единственным ответом был перевод меня из маленькой камеры в большую, с высокими потолками, резиновым ковром на полу, одним общим туалетом в углу, множеством заключенных и нарами, провонявшими мочой. Я понятия не имел, что же будет дальше. Меня уже несколько часов обыскивали, и нервное напряжение начало проходить. После этого нас посадили в один из тех ужасных черно-белых переделанных школьных автобусов с решетками на окнах. На мои руки и ноги надели наручники и сковали цепью с парнем, сидящим напротив. Я по-прежнему не понимал, почему нахожусь там, но, узнав, что нас везут в окружную тюрьму, сразу же стал обкусывать свои ногти, покрытые черным лаком. Меня бы убили, если бы я приехал в округ с накрашенными ногтями.

Мы ехали очень долго, так как по пути автобус заезжал еще в несколько тюрем, чтобы собрать больше людей; всю дорогу меня тошнило. В каждой тюрьме к нам добавлялись новые группы заключенных, ожидавших начала своих слушаний. Окружная тюрьма находилась всего в двадцати милях (около 32 км – прим. Nusha) от участка, но переезд туда со всеми остановками и волокитой занял целый день. Мы заезжали еще в шесть тюрем и добрались до округа только поздно вечером. Но на этом все события того дня не закончились: они описали мои личные вещи и посадили в одну из камер-«отстойников» вместе с остальными вновь прибывшими заключенными на время, пока не составят мое личное дело.

Это была самая утомительная волокита, которую я когда-либо видел в своей жизни; не спасало даже то, что все это время у меня началась самая настоящая ломка. До этого я знал о ней только в общих чертах, слышал различные истории, но даже после того, что случилось в тот день в Тихуане, продолжал относиться к своей первой ломке с беззаботной отважностью. Когда проявились все признаки ломки, я понял, что самый верный способ избавиться от нее – узнать, где можно достать дозу. В Голливуде у меня не было с этим проблем. Но, будучи запертым на несколько дней в окружной тюрьме я не нашел доступа к героину: в самых наихудших условиях произошла вынужденная детоксикация.

Я сидел в одной из тех больших камер старого типа с несколькими рядами нар, на которых я потел, блевал, ломался и изнемогал. Не помню точно, сколько времени мы провели все вместе, думаю, не более трех дней, но потом меня внезапно выпустили, опять не дав объяснений, и мне пришлось, мать их, опять ждать оформления приказа, на этот раз об освобождении. Эксл внес залог и поручил Дэнни вызволить меня, но я не знал об этом, ожидая приказа об освобождении в своем маленьком комбинезоне, тусуясь в коридорах, сидя в камере, потея, кашляя, чихая, ерзая, противно воняя, выглядя ужасно и, черт возьми, просто отвратительно себя чувствуя. Когда они вернули мне одежду и личные вещи, я наконец-то узнал, почему оказался в тюрьме: у меня имелся непогашенным штраф за переход улицы в неположенном месте шестилетней давности. Так как я не явился в суд и не заплатил штраф, был выписан ордер на мой арест. Из всех нарушений, которые я когда-либо натворил, меня посадили за неправильный переход улицы! Разумеется, я вернул свой долг обществу в кратчайшие сроки.