Глава 1 кроу идёт по следу 2 страница
Короче говоря, Энгус Маккреди Кроу продолжал работать над собой, твердо следуя принятому однажды решению – стать лучшим детективом Скотланд-Ярда.
И вот в январе 1896 года Профессор объявился снова.
Шестого января, в понедельник, инспектор обнаружил у себя на столе пересланное комиссаром письмо с сопроводительной запиской, в которой предлагалось дать свои комментарии и поделиться относящимися к делу сведениями, если таковые имеются.
12 декабря 1895
От: Начальника отдела расследований
полиции города Нью-Йорка,
Малберри-стрит, Нью-Йорк, США
Кому: комиссару лондонской городской полиции
Досточтимый сэр,
Изучая происшествия, имевшие место в этом городе в сентябре и ноябре сего года, мы пришли к мнению, что в данном случае имели место факты мошенничества, направленного как против финансовых учреждений, так и против частных лиц.
События развивались следующим образом. В августе прошлого, 1894 года, в Нью-Йорке появился британский финансист, называвший себя сэром Джеймсом Мадисом и предлагавший свои услуги отдельным лицам, коммерческим компаниям, банкам и финансовым организациям. Мистер Мадис утверждал, что в его распоряжении имеется некая новая система для внедрения на коммерческих железных дорогах. Суть этой системы он объяснил нескольким инженерам-железнодорожникам, нанятым в качестве экспертов нашими лучшими компаниями. Согласно представленному ими заключению сэр Джеймс Мадис разрабатывал новый вид парового двигателя, обеспечивавшего не только большую скорость движения локомотива, но и повышенную плавность хода.
Из предъявленных документов следовало, что двигатель уже изготавливается в вашей стране, на одном из предприятий неподалеку от Ливерпуля. Цель мистера Мадиса заключалось в том, чтобы учредить в Нью-Йорке компанию, которая обеспечила бы новой системой также и наши железные дороги.
Всего частными лицами, банками, финансовыми организациями и железнодорожными компаниями было инвестировано в предложенный проект около четырех миллионов долларов. Деньги поступали на счета «Мадис компани», учрежденной под председательством сэра Джеймса. В состав совета директоров входили представители нашего делового мира, а также три англичанина, назначенных самим мистером Мадисом.
В сентябре сего года сэр Джеймс объявил, что ему требуется отдых, и выехал из Нью-Йорка к знакомым в Виргинию. В течение последующих шести недель трое британцев из совета директоров неоднократно совершали поездки из Нью-Йорка в Ричмонд и обратно. Во второй половине октября они в очередной раз отбыли к Мадису в Ричмонд, предупредив, что вернутся не ранее чем через неделю.
В конце ноября совет директоров, обеспокоенный отсутствием как Мадиса, так и его британских коллег, провел аудиторскую проверку, в результате которой вскрылась недостача в размере двух с половиной миллионов долларов и было принято решение обратиться в полицию.
Поиски Мадиса и его коллег не дали положительного результата, и теперь я прошу вашей помощи в получении любой информации касательно вышеупомянутого сэра Джеймса Мадиса.
Далее следовало описание Мадиса и трех пропавших соучредителей, а также некоторая сопутствующая информация. В Скотланд-Ярде, как и в полиции Сити, письмо вызвало немало усмешек и шуточек. Ни о каком сэре Джеймсе Мадисе никто, разумеется, не слыхал, но служителей закона изрядно удивила и позабавила наглость и дерзость мошенников, щегольски провернувших крупную аферу в чужой стране и оставивших в дураках еще одну правоохранительную службу.
Позволил себе улыбку и инспектор Кроу. Впрочем, чем больше он раздумывал над описанием Мадиса и его подручных, тем больше мрачных мыслей собиралось в голове инспектора.
Три британских директора компании Мадиса проходили под именами Уильяма Джейкоби, Бертрама Джейкоби и Альберта Пайка, и все трое соответствовали описаниям тех людей, что проживали некоторое время в Стивентон-Холле. К тому же имя Альберта Пайка звучало весьма похоже на имя Альберта Спира (того самого, который женился в Стивентоне на Бриджет Койл). Такая игра с именами выдавала наглость, свойственную как самому Мориарти, так и его подручным.
Внимание Кроу привлекло и описание самого Мадиса. По данным полицейского департамента Нью-Йорка, это был мужчина сорока с небольшим лет, энергичный, здоровой комплекции, с рыжеватыми волосами и слабыми глазами, требовавшими постоянного ношения очков – в данном случае в золотой оправе.
Само по себе это ничего не значило; инспектор хорошо знал, что Мориарти, по следу которого он шел в Лондоне, мог легко менять внешность и выступать в нескольких обличьях. В частности, Кроу уже доказал – разумеется, методом логической дедукции, – что высокий, сухощавый мужчина, воспринимаемый всеми как знаменитый Мориарти, автор трактата о биноме Ньютона и «Динамики астероида», есть всего лишь маска, которой пользуется человек более молодой, по всей вероятности, младший брат этого самого профессора. Но в кратком описании сэра Джеймса Мадиса имелась характерная деталь, связывавшая его с печально знаменитым «Наполеоном преступного мира». В разделе «Привычки и манеры» словесного портрета говорилось буквально следующее: «Странное и весьма редко встречающееся движение головы из стороны в сторону; привычка, похоже, неконтролируемая и напоминающая нервный тик».
– Уверен, это он, – сказал Кроу Холмсу.
О встрече инспектор попросил сразу же после того, как прочел письмо, и Холмс, верный данному обещанию, тут же ответил согласием и даже, заботясь о том, чтобы им не мешали, устроил для доктора Уотсона некий срочный вызов.
Кроу отправился на Бейкер-стрит с некоторым беспокойством. В предшествующие визиты состояние великого детектива произвело на него далеко не самое лучшее впечатление. Холмс выглядел изрядно похудевшим, раздражительным и болезненно возбужденным. В этот раз, однако, худшие опасения не подтвердились – маэстро дедукции был полон сил и энергии и демонстрировал свойственную ему живость мысли.[5]
– Уверен, это он, – повторил Кроу, хлопая кулаком по ладони. – Я это нутром чую.
– Боюсь, основание для вывода не вполне научное, мой дорогой Кроу, хотя в данном случае я согласен с вами по сути. Даты совпадают, описания тоже. Вы и сами указали на любопытную созвучность имен Альберта Пайка и Альберта Спира. Что касается двух других, то я посоветовал бы вам поискать в полицейских архивах двух братьев плотного телосложения и с фамилией, схожей с Джейкоби. Что же касается самого профессора, то я обратил бы внимание на одну деталь, в которой проявилась самоуверенность дьявольски изобретательного ума. Эта деталь…
– Инициалы?
– Да, да, конечно. – Холмс махнул рукой, словно отметая этот пункт как слишком очевидный. – Но не только…
– Фамилия?
В последовавшую за этим короткую паузу Холмс устремил на гостя внимательный и даже пристальный взгляд.
– Вот именно, – сказал он наконец. – Именно такого рода игры во вкусе Мориарти. Мадис есть…
– Анаграмма имени «Мидас», – расцвел, довольный собой, Кроу.
На аскетичном лице детектива застыла холодная усмешка.
– Верно. Все указывает на то, что Профессор вознамерился собрать значительные средства. С какой целью? Об этом я еще не думал. Разве что?..
Кроу покачал головой.
– Думаю, спекулировать на эту тему преждевременно и неразумно.
Вернувшись в свой кабинет, инспектор незамедлительно приступил к работе, результатом которой стал пространный рапорт на имя комиссара, к которому прилагалось прошение об откомандировании его, инспектора Кроу, в Нью-Йорк для консультаций с тамошними детективами, оказания им посильной помощи в задержании самозваного сэра Джеймса Мадиса и идентификации последнего как профессора Джеймса Мориарти.
Не остался без дела и сержант Таннер, получивший задание поискать в полицейских архивах братьев с фамилией, сходной по звучанию с Джейкобс.
Проинструктировав сержанта, Кроу невесело улыбнулся.
– Если не ошибаюсь, это их, янки, поэт – кажется, Лонгфелло – писал: «Жернова Господни мелют медленно, но верно». На мой взгляд, сержант, нам, детективам, следует в этом отношении брать пример с Господа. Надеюсь, вы не сочтете мои слова богохульством.
Отправляясь исполнять порученное, Таннер воздел очи. Переворошив бумаги, он обнаружил всего одну пару братьев по фамилии Джейкобс. Около двух лет назад братья получили срок, который отбывали в исправительном учреждении Колдбат Филдс. Поскольку тюрьма была затем закрыта, братьев скорее всего перевели в «Скотобойню», как называли исправительное заведение в Суррее. На сем Таннер и остановился, так и не узнав, что братья давно гуляют на свободе и в эти самые часы приступают к реализации грандиозного плана мести, должного потрясти самые основы как криминального, так и обыкновенного, нормального, мира. И все потому, что братья Джейкобс удостоились чести стать членами группы избранных, допущенных к самому Профессору.
Тем не менее поданный Кроу рапорт возымел должное действие. Двумя днями позже инспектора пригласили к комиссару, и не прошло недели, как мистер Кроу предстал перед супругой, дабы преподнести ей – по возможности в мягкой форме – ошеломляющую новость: он отправляется в Америку, разумеется, по делам и, вероятно, на месяц или около того.
Перспектива остаться одной в Лондоне не вызвала у миссис Кроу энтузиазма, и поначалу она даже произнесла несколько обидных слов в адрес мужниной работы, требующей постоянного его отсутствия. Впрочем, настроение изменилось, как только она осознала, какие опасности могут подстерегать возлюбленного по пути к далекому континенту. Далее за дело взялось воображение, так что в течение остававшейся до отплытия недели миссис Кроу несколько раз просыпалась посреди ночи взволнованная и едва ли не в истерике. Ей снилось, что дорогого Энгуса окружила орда улюлюкающих краснокожих, каждый из которых вознамерился снять с доблестного британского полицейского скальп. Сильвия Кроу не очень хорошо представляла себе, что же такое на самом деле скальп, и неопределенность в этом вопросе только добавляла ее ночным фантазиям ужаса и, как ни странно, окрашивала их в эротические тона.
Инспектору стоило немалых усилий развеять худшие из страхов супруги заверениями в том, что ни в какие контакты ни с какими индейцами он вступать не намерен, а большую часть времени проведет в городе Нью-Йорке, который не так уж сильно отличается от Лондона.
Впрочем, едва увидев с палубы парохода деревянные трущобы набережной Нью-Йорка, Кроу понял, что два города похожи между собой, как гвоздь на панихиду. Сходные черты, конечно, имелись, но основополагающий ритм, задающий тон жизни всего города, был здесь совсем другим.
Кроу прибыл в Америку в первую неделю марта после волнительного путешествия и несколько первых дней ощущал себя посторонним в бурлящем, не знающем покоя городе. «Считается, что здесь говорят на английском, – писал он жене в одном из первых писем, – но, по правде говоря, нигде в Европе я не ощущал себя таким чужаком, как здесь. Полагаю, тебе бы тут не понравилось».
Спустя какое-то время Кроу пришел к выводу, что различие заключается, прежде всего, в стиле жизни. Подобно Лондону, Нью-Йорк, видимо, отражал зияющую пропасть, разделившую богатых и бедных: невиданная, бьющая в глаза роскошь соседствовала с откровенной коммерциализацией и ужасающей нищетой, причем вся эта драма разыгрывалась одновременно на дюжине разнообразных языков артистами всех цветов кожи, как будто от всех народов мира зачерпнули по пригоршне, перемешали все хорошенько в плавильном тигле да и выплеснули в этот уголок Земли. Тем не менее, даже в тех городских кварталах, где нищета не только бросалась в глаза, но и била по прочим органам чувств, инспектор ощущал глубинную ноту надежды, полностью отсутствующую в Лондоне. Казалось, сам пульс города, его кипучая жизненная сила несет в себе и приносит в самые грязные его закоулки обещание лучшего.
Довольно быстро Кроу понял, что проблемы, встающие перед здешними полицейскими, весьма схожи с теми, которые не дают покою его коллегам в британской столице.
С интересом и отчасти с пониманием слушал он рассказы о наводнивших город бандах и о развернувшемся между ними жесточайшем соперничестве. Криминальная жизнь Нью-Йорка во многом напоминала криминальную жизнь Лондона, поскольку и ту, и другую порождали одни и те же пороки. Но уже через неделю инспектор познакомился с людьми иного сорта – финансистами, железнодорожными магнатами, банкирами и юристами, – в среде которых ему приходилось вращаться, дабы не терять надежды на поимку неуловимого сэра Джеймса Мадиса. И эти люди оказались во многих отношениях не менее жестокими, чем самые отъявленные знаменитости уголовного мира Нью-Йорка.
Знакомство с криминальными методами Мориарти позволило Кроу оценить ситуацию свежим взглядом. Приступая к работе с теми, кто оказался замешанным в Великое Железнодорожное Мошенничество – как окрестили историю газетчики, – инспектор поначалу вовсе не думал о Мадисе. Гораздо больше его интересовали трое других, Пайк и братья Джейкобс. Постепенно, проведя много часов в беседах с расстроенными, проявляющими понятное нетерпение бизнесменами, Кроу смог составить психологический и физический портрет трех так называемых директоров, а затем и сэра Джеймса Мадиса. К концу мая у него уже не осталось сомнений в том, что Мадис и профессор Джеймс Мориарти есть одно и то же лицо, а Пайк и братья Джейкобс – ближайшие подручные того, кого Холмс назвал «Наполеоном преступного мира».
Продолжая поиски Мадиса-Мориарти, Кроу покинул Нью-Йорк и отправился в Ричмонд, штат Виргиния, где мошенники устроили свою последнюю американскую штаб-квартиру. К началу июля инспектор сложил еще одну часть паззла, проследив заключительные передвижения шайки Мадиса до Омахи. Там след исчезал. Создавалось впечатление, что однажды вечером четверо мужчин зарегистрировались в отеле «Блэкстоун» и потом испарились.
Кроу, однако, был уверен, что Мориарти не уехал из Америки, и что дальнейшими его поисками должно заниматься ведомство генерального прокурора. По возвращении из Ричмонда он вместе с шефом детективного отдела полицейского департамента Нью-Йорка поехал в Вашингтон, откуда во все отделения полетело срочное уведомление: доложить о появлении богатого мужчины средних лет в сопровождении трех спутников, подозреваемых в принадлежности к криминальным элементам.
Шли недели, но ответов на уведомление не поступало, и к середине августа Кроу начал готовиться – без большого, надо сказать, желания – к возвращению в Ливерпуль, домой, к жене. Однако в разгар подготовки из офиса генерального прокурора пришла телеграмма, получив которую детектив помчался в Вашингтон. Там ему сообщили о подозреваемом, богатом французе Жаке Менье, сумевшем за относительно короткое время внедриться в уголовный мир Сан-Франциско. Туда уже отправили специального агента.
Описание Менье и его спутников – среди них был и китаец – отозвалось в голове инспектора целой симфонией аналогий. На этот раз Кроу не сомневался, что цель близка. Азарт охотника горячил кровь. В тот же вечер, договорившись о встрече в Сан-Франциско с агентами генеральной прокуратуры, инспектор оказался в вагоне отправляющегося на запад скорого поезда «Юнион Пасифик».
Инспектор не мог и предполагать, что за ним кто-то наблюдает, а потому и не обратил внимания на едущего в другом вагоне того же поезда одного из ближайших подручных Мориарти – пронырливого, напоминающего хорька коротышку по имени Эмбер.
В Сан-Франциско Жак Менье – или Джеймс Мориарти, если вам угодно – дважды прочитал полученную от Эмбера телеграмму и, выдохнув сквозь стиснутые зубы, посмотрел на китайца Ли Чоу. Глаза его, гипнотической силы которых страшились многие, опасно блеснули.
– Кроу, – прошептал он чуть слышно, но с явной ненавистью. – Время пришло. Кроу вышел на наш след, и я уже проклинаю себя за то, что не прикончил его в ту ночь в Сандринхеме.
Голова его задвигалась вперед-назад, медленно и плавно, как у змеи. Мориарти понимал, что может выдать себя этим жестом, но поделать ничего не мог.
– Задерживаться здесь для того, чтобы дать ему бой, я не стану. Как и не стану выплясывать утреннюю джигу перед каким-то презренным скотом. – Он помолчал, потом откинул вдруг голову и громко рассмеялся. – Настало время возвращаться. К счастью, братья Джейкобс уже в Лондоне. Пришли ко мне Спира, Чоу. Нужно снять все наши деньги – Америка щедро поделилась с нами своим богатством. Мы пустим их в дело, используем против тех, кто думал, будто может предать нас. Пришли Спира и займись сборами. В нашем распоряжении двадцать четыре часа. Не успеем – потянем тюремную лямку. Наши друзья в Европе скоро узнают, каково это, идти против меня.
– Плофессол, – вставил, воспользовавшись паузой, Ли Чоу, – плослый лаз в Лондоне вы…
– То было тогда, – перебил его Мориарти. – Сейчас – другое. На этот раз наши коварные европейские союзники будут приведены к покорности, а Холмс и Кроу познают горький вкус мести. Все, иди за Спиром.
В результате, когда Кроу прибыл наконец в Сан-Франциско, француза Менье уже и след простыл. В полиции подтвердили лишь одно: что он исчез с приличной суммой, собранной в переулках и укромных уголках Варварского берега[6] и Чайнатауна.
Энгус Маккреди Кроу опять опоздал – на несколько часов. Почти в отчаянии он начал складывать вещи, и лишь одна звездочка освещала потемневший горизонт – мысль о том, что в доме 63 по Кинг-стрит его ждет дорогая супруга.
Инспектор не знал, что уже помечен, вместе с еще пятью людьми, как мишень для Джеймса Мориарти, вознамерившегося не только отомстить врагам, но и осуществить хитроумный план, рассчитанный на достижение вершины криминальной власти.
Глава 2 ВОССОЕДИНЕНИЕ
Ливерпуль и Лондон:
понедельник, 28 сентября – вторник, 29 сентября 1896
Казалось, сам воздух возвещал приближение Англии, хотя до входа в Мерсей оставался еще едва ли не день пути. Мориарти понимал, что это всего лишь игра воображения, но что-то входило в него с дыханием, разносилось с кровью по телу и отзывалось волнительной дрожью. Он прислонился к поручням, вглядываясь в раскинувшееся впереди сияющее безбрежье моря, – неподвижная, одинокая фигура в застегнутом на все пуговицы пальто с поднятым воротником, рука в перчатке на спасательном круге с красной надписью «Аурания. Кьюнард».
Он был в своем естественном обличье, и многие наверняка бы удивились, узнав, что этот плотный, статный, широкоплечий мужчина может с помощью макияжа и нехитрых приспособлений без особого труда перевоплотиться в высокого, сгорбленного, сухощавого человека с большой лысиной и глубоко запавшими глазами, человека, в котором просвещенная часть общества узнала бы знаменитого профессора математики, оскандалившегося преподавателя, ушедшего в отставку, чтобы прославиться уже на другом, криминальном поприще, человека, названного «Наполеоном преступного мира».
А еще они вряд ли поверили бы, что в Вашингтоне и Сан-Франциско его знали как рыжеволосого британца, сэра Джеймса Мадиса, и представительного, влиятельного гостя из Франции, Жака Менье.
Тем не менее все эти люди были воплощениями одной и той же личности, одного ума и тела – хитрого и ловкого Джеймса Мориарти, младшего из трех братьев Мориарти, более известного преступному сообществу Европы под кличкой Профессор.[7]
Штурвальный на мостике слегка подкорректировал курс, и деревянная палуба под ногами едва ощутимо задрожала, а Мориарти подумал, что вот так же, как рулевой, и он вскоре, как только ступит на британскую землю, изменит жизнь и судьбу нескольких людей.
Да, нужно признать, случится это немного раньше, чем он планировал. Еще бы год, и его состояние удвоилось. Впрочем, жаловаться было не на что, поскольку сумма, снятая в свое время с банковских счетов в Англии и Европе, и без того возросла вчетверо. Сначала благодаря «Мадис компани» в Нью-Йорке, потом – за счет мошеннических операций в Сан-Франциско.
Он снова потянул носом воздух, с почти чувственным удовольствием вбирая знакомую сырость. Во время этой, второй со времен Рейхенбахского водопада, ссылки ему очень недоставало Англии, в особенности Лондона с его привычным запахом дыма и сажи, шумом кэбов, криками продающих газеты мальчишек и уличных торговцев, звуками знакомой английской речи – арго близких ему людей.
Но и за границей время прошло не впустую.
Взгляд, скользнув по искрящейся под лучами солнца воде, ушел к горизонту. Он и сам считал себя в некотором смысле глубоководным хищником, кем-то вроде акулы. Большой, молчаливой, быстрой, всегда готовой вцепиться в добычу.
Профессор вспомнил, как они обошлись с ним, эти четверо повелителей преступного мира Европы, всего лишь два с половиной года назад бывшие его гостями в Лондоне, и по жилам прокатилась горячая волна гнева.
Они приехали тогда по его приглашению – здоровенный немец Шлайфштайн; француз Гризомбр с походкой учителя танцев; плотный, солидный итальянец Санционаре, и тихий, скрытный испанец, Эстебан Зегорбе. Они явились с дарами, выказав уважению как ему лично, так и его мечте об огромной криминальной сети, которая опутала бы всю Европу. Но потом – из-за малюсенькой ошибки с его стороны и вмешательства этого проклятого Кроу – все вдруг изменилось. Не прошло и месяца с тех пор, как эти люди клялись в верности идеям всеевропейского хаоса, и вот они же отказали ему в помощи и содействии.
Да, Гризомбр помог выбраться из Англии, но очень скоро дал понять, что ни он сам, ни его сообщники в Германии, Италии и Испании не готовы предоставить беглецу убежище или признать его главенство.
Вот так и умерла мечта. Что ж, кое-какой урок он все же для себя извлек: поступавшие из старого мира сообщения, рассказывали одну и ту же печальную историю мелочных дрязг, ссор и полного отсутствия какого-либо контроля.
Новый план рождался постепенно, в то самое время, когда сэр Джеймс Мадис сколачивал новое состояние в Нью-Йорке, а Жак Менье чуть позднее в Сан-Франциско. Конечно, было бы намного легче просто вернуться в Лондон, утвердиться на прежнем поприще и затем организовать, осторожно и незаметно, не привлекая к себе внимания, четыре одновременных убийства в Париже, Риме, Берлине и Мадриде. Потом, так же легко и без лишнего шума, расправиться с Кроу и Холмсом, избавиться от первого предпочтительнее свинцом, от второго – сталью. Мориарти уже давно понял – окончательный успех невозможен без устранения Шерлока Холмса. Но такая расправа была бы не в его духе.
Существовал иной, лучший путь. Более коварный, более скрытный. Чтобы встать во главе уголовного подполья запада, ему требовался европейский криминальный квартет. Иностранные лидеры в качестве помощников были нужны для того, чтобы наглядно показать, продемонстрировать с полной, уничижающей ясностью, что в Европе есть только один настоящий криминальный гений, и чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, кто он. Изощренный план требовал внимания, осторожности и финансовых вложений, но Мориарти знал – все сработает. Потом будут другие планы, нацеленные не на уничтожение, но на полную дискриминацию Кроу и Холмса в глазах всего мира. Он улыбнулся про себя. Два эти символа истеблишмента, власти, закона и порядка пройдут дорогой скорби и падут – вот в чем ирония! – по причине слабостей и изъянов собственной натуры. Пригладив ладонью густую копну волос, Мориарти повернулся и медленно, неверной походкой направился по качающейся предательски палубе к своей каюте на корме парохода, где его ждал Спир.
Почти каждый вечер после обеда – а обедали они в четыре часа по корабельному времени – первый подручный Мориарти выходил из своей каюты третьего класса и незаметно проскальзывал в каюту хозяина. Вот и сейчас он стоял у койки Профессора, большой, плотного сложения мужчина с переломанным носом и чертами, не лишенными приятности, но изуродованными длинным, рваным шрамом, пересекавшим правую сторону лица.
– Задержался на прогулочной палубе. Помоги-ка мне снять пальто. Тебя никто не заметил?
– Меня никто не заметит, пока я сам этого не захочу. Вам ли не знать, Профессор? Как себя чувствуете? Не укачало?
– Не могу сказать, что сильно расстроюсь, когда сойду наконец с этой посудины на твердую землю.
Спир коротко рассмеялся.
– Могло быть хуже. Уверяю вас, бесконечная лестница уж никак не лучше.
– Тебе виднее, Спир. Тебе виднее. Я, к счастью, близкого знакомства с топчаком[8] избежал.
– Лучше и не надо. Но если вас когда-нибудь поймают, будете упражняться каждое утро.
Мориарти сдержанно улыбнулся.
– Несомненно. Но то же самое ждет и тебя. – Он сбросил пальто. – Как Бриджет, ей легче? – Тон, каким это было сказано, подошел бы сквайру, осведомляющемуся о здоровье одного из своих арендаторов.
– Все так же. Как вышли из Нью-Йорка, так и не встает. Лежит пластом.
– Ничего, это скоро пройдет. Девушка она хорошая. Надеюсь, ты за ней присматриваешь.
– Стараюсь, как могу. – Спир грубовато усмехнулся. – Бывают дни совсем плохие, и тогда ей кажется, что она уже не встанет. Их там несколько таких, внизу. И запашок, скажу вам, мог бы быть лучше. Ну ничего, о ней я позаботился.
– Да, друг мой, брак – это не только четыре голых ноги в постели.
– Оно, может, и так, – неохотно согласился Спир и уныло вздохнул. – Но когда задница чешется, ее лучше почесать.
Профессор снисходительно улыбнулся.
– Ты давно видел Ли Чоу? – спросил он, внезапно меняя тему разговора.
Сам Мориарти путешествовал первым классом под именем Карла Никола, профессора права из какого-то захудалого американского университета – так по крайней мере было написано в поддельных рекомендательных письмах. Спир с женой довольствовались третьим – их связь с хозяином должна была оставаться тайной. Хуже всех пришлось Ли Чоу – его записали матросом на все время рейса.
Спир ухмыльнулся.
– Видел вчера утром. Бедняга драил палубу, и вид у него был, как у крысы, угодившей в бочку с дегтем. Настоящий пират, как в книжке мистера Стивенсона. Помните, Профессор, вы нам читали про остров сокровищ? Я уж подумал шутки ради взять перо с бумагой да нарисовать ему черную метку.
– Никаких глупостей, – сурово оборвал его Мориарти. – Черной метки заслуживают многие, но со своими так шутить не позволено.
Пристыженный, Спир опустил голову. Подшучивание над простоватым китайцем стало для него чем-то вроде хобби. В каюте повисло молчание.
– Ну что ж, – вздохнул наконец Спир. – Загляну к вам сегодня последний раз. Завтра будем в Ливерпуле.
Мориарти кивнул.
– Будем надеяться, Эмбер добрался благополучно, а братья поняли все правильно и сделали как нужно. Сможешь поговорить с Ли Чоу до прибытия?
– Обязательно.
– Если все пройдет хорошо, то Эмбер будет ждать его за верфью. Как только получит расчет, пусть сразу же туда и отправляется. Они завтра же поедут в Большой Дым.[9] Там все уже должно быть готово.
– А мы?
– Меня встретит один из братьев. Другой будет ждать вас с Бриджет. Отдохнем, переночуем в Ливерпуле. Джейкобсы поделятся последними новостями. Обсудим, что делать дальше.
– Возвращаться всегда приятно.
– Многое изменилось, Спир. Будь готов к этому.
– Я готов. Чудно… Вот уж не думал, что буду скучать по мостовым да туманам. Все-таки есть что-то такое в Лондоне…
– Знаю… – Мориарти замолчал, словно уйдя вдруг в какие-то свои мысли. Волна воспоминаний принесла звуки и запахи улицы, текстуру жизни большого города. – Хорошо, – тихо обронил он, – тогда до завтра. Увидимся в Ливерпуле.
У двери каюты Спир покачнулся, но удержался, выставив ногу вперед.
– Добыча в надежном месте?
– В надежном. Почти как в банке Англии.
– Они будут спрашивать…
– Пусть спрашивают. – Профессор бросил взгляд на шкафчик, в котором стоял кожаный кофр, путешествовавший с ним от Сан-Франциско.
Когда Спир вышел, Мориарти открыл шкафчик и, подавив желание вытащить сундучок в каюту, откинул крышку и воззрился на содержимое. Он не питал иллюзий в отношении богатства. Оно давало власть и защищало от большинства опасностей, бед и несчастий, поджидающих человека в этой юдоли скорби. Если правильно им распоряжаться, богатство могло приносить еще большее богатство. Его предприятия в Лондоне, как легальные, так и нелегальные, разграблены и закрыты – об этом позаботился Кроу. Что ж, содержимого сундучка хватит, чтобы выстроить новую империю, сплести новую паутину, привести к послушанию заупрямившихся чужаков. А потом, как будто заработает некая магическая формула, начнет удваиваться – снова, снова и снова.
Там же, в шкафчике, находился и второй предмет багажа: герметично закрывающийся лакированный чемоданчик, напоминающий те, которыми часто пользуются армейские офицеры и правительственные чиновники в Индии. Проведя ладонью по гладкой крышке, Мориарти улыбнулся про себя – здесь он держал все необходимое для изменения внешности: одежду, парики, накладные волосы, обувь, ремни, напоминавшие плечевую портупею и придававшие ему некоторую сутулость, и корсет, помогавший выглядеть более сухощавым и добавлявший сходства со старшим братом. Здесь же хранились краски, пудра, мази и прочие предметы обширного арсенала обмана.
Закрыв шкафчик, Профессор повернулся и посмотрел на стоявший у койки последний предмет багажа: дорожный сундук «саратога», многочисленные отделения которого были заполнены обычной одеждой и прочими вещами повседневного употребления.