Понедельник, 23 декабря – четверг, 26 декабря 3 страница

Теперь он уже поднял два пальца.

– Конечно, я не исключал, что с ней мог произойти несчастный случай… Окажи мне услугу – подойди, пожалуйста, к письменному столу и открой верхний ящик. Там лежит карта.

Микаэль вытащил карту и развернул ее на сервировочном столике. Остров Хедебю имел территорию неправильной формы, был вытянут на три километра в длину, а в самом широком месте едва достигал полутора километров. Бо́льшую часть острова занимал лес. Здания располагались ближе к мосту и вокруг маленькой лодочной пристани. А на дальней стороне острова имелось только одно хозяйство, Эстергорд. Именно отсюда и отправился на машине бедняга Аронссон.

– Имей в виду, что она не могла бы покинуть остров, – заметил Хенрик Вангер. – Здесь, на Хедебю, как и в любом другом месте, может случиться все. В человека может ударить молния… впрочем, в тот роковой день грозы не было. Можно попасть под лошадь, свалиться в колодец или провалиться в расщелину. Существуют сотни самых разных злосчастий. Я уже чего только не передумал…

Он поднял третий палец:

– Я даже размышлял над третьим вариантом, в конце концов, она могла бы и покончить с собой. Но тогда где‑нибудь на этой обозримой территории мы обязательно обнаружили бы ее тело.

Хенрик Вангер стукнул рукой по карте.

– После ее исчезновения мы сутками прочесывали весь остров. Обошли его весь, вдоль и поперек. Обследовали каждый ручеек, каждый клочок пашни, горной расщелины и бурелома. Проверили каждое здание, каждую дымовую трубу, каждый колодец, каждый сарай и каждый чердак.

Хенрик Вангер перевел взгляд с Микаэля и теперь всматривался в темень за окном. Его голос стал тише – и звучал более задушевно:

– Я искал ее всю осень… Даже после того, как все остальные отчаялись и перестали исследовать остров. Когда выпадала свободная минутка, я бродил по острову взад и вперед. Но прошла осень, наступила зима, а я так и не обнаружил ее следы. Весной я вновь принялся за поиски, хотя и понимал, что все бесполезно. А летом я нанял троих опытных лесников, которые еще раз все обследовали со специально обученными собаками. Они систематически прошерстили каждую пядь острова. К тому времени я уже начал подозревать убийство, так что лесники искали место, где ее зарыли. Они искали три месяца. Но никаких следов, ни единой зацепки – Харриет исчезла бесследно, словно растворилась в воздухе.

– Но есть и другие варианты, – предположил Микаэль.

– Я весь внимание.

– Она могла бы утонуть… Или утопиться. Здесь, на острове, вода может многое утаить.

– Согласен. Но все же это не слишком вероятно. Ведь если Харриет утонула, то наверняка это произошло бы где‑то близко от селения. Имей в виду, что переполох на мосту стал главной драмой Хедебю за несколько десятилетий. А всякая любопытная девушка шестнадцати лет вряд ли при этом отправится бродить на другой стороне острова… Но важно и другое. Течение здесь умеренное, а ветер в это время года дует северный или северо‑восточный. Если что‑нибудь или кто‑нибудь попадает в воду, то позже обязательно всплывет где‑нибудь у материка, а там почти везде стоят дома. Конечно, мы анализировали и такую возможность… И, естественно, обследовали все места, где она могла бы утонуть. Я нанял молодежь из клуба дайверов здесь, на Хедестаде. Целое лето тщательно обыскивали дно пролива и ныряли вдоль берега… И ничего не нашли. Я абсолютно убежден, что в воде ее нет, иначе бы мы ее отыскали.

– Но ведь несчастье с ней могло случиться и в другом месте? Мост, конечно, оцепили, но до материка было рукой подать. Она могла добраться туда вплавь или воспользоваться лодкой.

– Был конец сентября, и вода настолько остыла, что Харриет вряд ли отправилась бы купаться, тем более когда поднялся такой невероятный переполох. А если она, вопреки логике, рискнула бы доплыть до материка, ее обязательно заметили бы и подняли тревогу. На мосту находились сотни любопытных глаз, да и на материке вдоль воды стояли две‑три сотни людей; они наблюдали за трагедией и ждали развязки.

– А что, если она добиралась на материк на лодке?

– Исключено. В тот день на острове было ровно тринадцать лодок. Большинство прогулочных суденышек уже извлекли на берег. В старой лодочной гавани на воде оставались лишь два катера. Были еще семь плоскодонок, пять из которых уже лежали на берегу. Еще две плоскодонки под пасторской усадьбой – одна на суше, другая на воде. А дальше у Эстергорда находились еще одна моторная лодка и плоскодонка. Все эти лодки проверили, и они оказались на месте. Если бы Харриет переплыла на лодке на материк, то оставила бы там одну из этих лодок.

Хенрик Вангер поднял четвертый палец:

– Таким образом, остается только одна возможность: Харриет исчезла не по своей воле. Кто‑то убил ее и избавился от трупа.

Второй день Рождества Лисбет Саландер посвятила чтению весьма спорной книги Микаэля Блумквиста об экономической журналистике. Книга называлась «Тамплиеры», состояла из двухсот десяти страниц и имела подзаголовок «Повторение пройденного для бизнес‑журналистов». Обложку, оформленную Кристером Мальмом, украшала фотография Стокгольмской биржи. Кристер Мальм использовал фотошоп, и до зрителя не сразу доходило, что здание биржи зависло в воздухе, а фундамента у него попросту нет. Эта обложка сразу задавала тон повествованию.

Саландер сразу отметила, что Блумквист – непревзойденный стилист. Он излагал материал доступно и увлекательно, и даже не посвященный в тонкости экономической журналистики читатель мог многое почерпнуть для себя. Тон книги был язвительным и не лишенным сарказма, но прежде всего убедительным.

Уже в первой главе автор объявлял войну своим коллегам, без гламура и сантиментов. За последние двадцать лет шведские журналисты, специализирующиеся на бизнесе и экономике, постепенно превратились в группу сервильных некомпетентных мальчиков на побегушках; они явно страдали завышенной самооценкой, поверили в собственное величие и утратили способность к критическому мышлению. Автор утверждал, что большинство из них просто цитировали директоров предприятий и биржевых спекулянтов и не протестовали, даже когда им сообщали заведомо ложные сведения. Все эти репортеры либо столь наивны, что встает вопрос об их профпригодности, либо – что значительно хуже – сознательно пренебрегают долгом журналиста беспристрастно изучать материалы и предоставлять общественности правдивую информацию.

Блумквист утверждал, что часто испытывает чувство стыда, когда его называют бизнес‑журналистом или экономическим обозревателем, потому что при этом его приравнивают к людям, которых он вообще отказывается причислять к категории журналистов.

Он сравнивал работу «экономических обозревателей» с работой уголовных хроникеров или международников. Подумать только, писал он, какой разразился бы скандал, если бы уголовный хроникер из ведущей дневной газеты во время, например, процесса по обвинению в убийстве стал бы пересказывать полученные от прокурора сведения и выдавать их за истину в последней инстанции. При этом он не получил бы информацию у стороны защиты, не побеседовал бы с семьей жертвы и не составил бы представления о том, что справедливо, а что нет… Блумквист полагал, что и в области экономической журналистики необходимо следовать тем же правилам.

Он приводил доказательства, призванные подтвердить эти тезисы. В развернутой главе журналист анализировал репортажи об известной IT‑компании, напечатанные в шести ведущих дневных газетах, а также в «Финанстиднинген» и «Дагенс индустри». Он использовал также блоки экономических новостей на телевидении. Вначале Блумквист цитировал и обобщал высказывания журналистов, а затем сравнивал с реальной картиной, с тем, как ситуация выглядела на самом деле. Он интересовался, почему все эти солидные журналисты так и не задали самые элементарные вопросы.

В другой главе журналист излагал историю распространения акций компании «Телия» – это была самая ироничная глава книги. Он поименно назвал нескольких своих коллег, пишущих об экономике. Среди них был некий Уильям Борг, на которого Микаэль, похоже, затаил особую обиду. И публично разнес его.

В одной из последних глав он сравнивал уровень компетентности шведских и зарубежных экономических обозревателей. Блумквист анализировал, как серьезные журналисты из «Файнэншл таймс», из журнала «Экономист» и нескольких немецких экономических изданий комментировали аналогичные темы. Шведские журналисты явно проигрывали этот раунд.

В заключительной главе автор предлагал собственные рецепты преодоления этого кризиса. Выводы возвращали читателя к предисловию:

Ни один парламентский репортер не мог бы позволить себе такое: одобрять каждое принятое решение, каким бы неоправданным оно ни было. Или, допустим: политический журналист избегает оценки ситуации. Таких репортеров с треском выгнали бы или, по крайней мере, перевели бы в отдел, где они не смогли бы причинить большого вреда. Однако в мире экономических обозревателей стандартные правила работы журналистов – критически оценивать ситуацию и объективно доводить полученные сведения до читателя – не действуют. Напротив, здесь принято прославлять самых удачливых мошенников. Все это подрывает остатки доверия к профессиональным журналистам и создает нелицеприятный имидж Швеции будущего.

Словом, Блумквист предъявлял своим коллегам по цеху серьезные обвинения. Причем он издевался и ерничал, и Лисбет стало ясно, почему книга Микаэля Блумквиста вызвала негодование и шквал возмущения, – и в профессиональном издании «Журналист», и в некоторых экономических журналах, а также в передовицах дневных газет. Несмотря на то что в книге были названы поименно лишь несколько человек, Лисбет Саландер понимала, что клан экономических обозревателей сам по себе довольно узок, и все прекрасно понимают, чьи именно газетные статьи цитировались. Так или иначе, Блумквист умудрился нажить себе злейших врагов. Именно поэтому решение суда по делу Веннерстрёма не обошлось без ехидных комментариев.

Лисбет закрыла книгу и взглянула на фото автора на задней стороне обложки. Микаэль Блумквист был снят в полупрофиль. Русая челка небрежно падала на лоб. Создавалось впечатление, что непосредственно перед тем, как фотограф нажал на кнопку, подул ветер. Или, скорее всего, фотограф Кристер Мальм специально избрал для него такой имидж. Блумквист смотрел в камеру с ироничной мальчишеской улыбкой, и лицо его казалось очень привлекательным.

«А он очень даже хорош собой, – отметила про себя Лисбет. – Надо же, и ему предстоит провести три месяца в тюрьме…»

– Ну что ж, Калле Блумквист, – произнесла она вслух. – А ты ведь довольно высокомерен, не так ли?

Ближе к обеду Лисбет Саландер включила свой лэптоп и запустила почтовую программу «Эудора». Она набрала всего одну строчку:

У тебя есть время?

Лисбет подписалась «Оса» и отправила письмо на адрес [email protected][53]. На всякий случай она прогнала свое сообщение через программу шифровки PGP.

Затем Саландер натянула черные джинсы, тяжелые зимние ботинки, теплый свитер, темную короткую куртку, а также перчатки, шапочку и светло‑желтый шарф. Затем извлекла кольца из бровей и носа, накрасила губы помадой розового цвета и глянула на себя в зеркало. Теперь она напоминала праздную барышню. Лисбет сочла, что удачно придумала с камуфляжем – теперь можно легко просочиться в тыл врага.

Доехав на метро от станции «Синкенсдамм» до станции «Эстермальмсторг», Лисбет вышла из подземки и двинулась по направлению к Страндвэген. Она шла по аллее, глядя на номера домов. Дойдя до моста, ведущего на остров Юргорден, остановилась и посмотрела на подъезд, который был ей нужен. Затем перешла улицу и замерла в нескольких метрах от двери.

Лисбет обратила внимание, что в этот холодный день после рождественских праздников прохожие гуляли по набережной, и лишь немногие шагали по тротуару возле домов.

Она набралась терпения и прождала почти полчаса, пока со стороны Юргордена не появилась пожилая дама с тростью, которая остановилась и с подозрением уставилась на Саландер. Та приветливо улыбнулась и поздоровалась, кивнув ей как старой знакомой. Дама с тростью поприветствовала ее в ответ, пытаясь вспомнить, откуда она знает эту девицу. Лисбет повернулась спиной и на несколько шагов отдалилась от подъезда, сделав вид, что кого‑то поджидает и с нетерпением бродит туда‑сюда. Когда она обернулась, дама с тростью уже подошла к двери и теперь набирала номер кодового замка. Саландер без труда запомнила его: 1260.

Лисбет подождала пять минут и только потом подошла к дверям. Когда она набрала пароль, замок щелкнул. Саландер открыла дверь, вошла и огляделась у лестничного пролета. У самого входа висела камера наблюдения. Взглянув на нее, девушка поняла, что можно не опасаться: камера, обслуживаемая «Милтон секьюрити», включалась автоматически только после того, как при взломе квартиры в охраняемом здании срабатывала сигнализация. В глубине, слева от допотопного лифта, имелась еще одна дверь с кодовым замком. Лисбет Саландер на всякий случай набрала те же цифры «1260» и убедилась, что та же самая комбинация годится для входа и в подвал, и в отсек с мусорными контейнерами.

«Вот это да!» Лисбет возмутило легкомыслие управляющей компании.

После трех минут тщательного осмотра подвала она обнаружила там незапертую прачечную и кладовку для крупногабаритного хлама. Затем Лисбет воспользовалась отмычками, захваченными из «Милтон секьюрити», и открыла дверь, которая вела в помещение, вероятно, предназначенное для собраний жильцов. В глубине подвала находилась комната для проведения занятий кружков по интересам. Наконец Саландер достигла цели своего визита – маленькой каморки, выполнявшей в доме роль электроподстанции. Она исследовала счетчики, шкаф с пробками и раздаточные коробки, а затем достала цифровой аппарат «Кэнон» размером с сигаретную пачку и трижды сняла то, ради чего пришла сюда.

Уже выходя на улицу, Лисбет на секунду бросила взгляд на доску у лифта и прочла имя жильца с верхнего этажа. Веннерстрём.

На улице Саландер почти бегом устремилась к Национальному музею. Она зашла в кафе, чтобы согреться и выпить кофе. А уже почти через полчаса вернулась в Сёдер и зашла к себе в квартиру. За это время Лисбет получила ответ с адреса [email protected]. Когда она расшифровала текст с помощью PGP, оказалось, что он состоит из одного‑единственного числа.

20.

Глава 6

Четверг, 26 декабря

Лимит времени в тридцать минут, который Микаэль Блумквист отвел своему собеседнику, давно был исчерпан. Часы показывали половину пятого, и на первый вечерний поезд он явно опоздал. Хотя, конечно, Микаэль еще мог бы успеть на другой вечерний поезд, который уходил в половине десятого. Стоя у окна, он массировал себе шею и рассматривал освещенный фасад церкви по другую сторону моста.

Хенрик Вангер демонстрировал ему вырезки из местных и центральных газет со статьями о происшествии. Какое‑то время оно явно находилось в центре внимания прессы. Еще бы: история исчезновения девушки из семьи известных промышленников – просто находка для репортеров всех мастей. Но поскольку тело так и не обнаружили, а поиски преступника окончились ничем, пресса скоро потеряла интерес к этому событию. А теперь, когда прошло более тридцати шести лет, дело Харриет Вангер и вовсе предали забвению. И неважно, что речь шла о бесследном исчезновении близкой родственницы одного из крупных промышленных магнатов. В статьях, написанных в конце шестидесятых годов, похоже, преобладала версия, согласно которой девушка утонула, а тело ее унесло в море – от подобной трагедии не застрахована ни одна семья на свете.

Микаэль, похоже, вопреки своим первоначальным намерениям, по‑настоящему увлекся рассказом Хенрика Вангера, но после того как он взял краткий тайм‑аут и посетил туалет, к нему вернулся прежний скептический настрой. Однако Хенрик еще не закончил свой рассказ, а Микаэль обещал дослушать историю до конца.

– А сами‑то вы как считаете? Что с ней случилось, по‑вашему? – спросил он, когда Вангер вернулся в комнату.

– Обычно здесь жили человек двадцать пять, но в тот день – в связи с семейной встречей – на острове находилось около шестидесяти человек. Из них можно, скажем, исключить двадцать – двадцать пять. И я считаю, что кто‑то из тех, кто остался – скорее всего, кто‑то из членов нашей семьи, – убил Харриет и спрятал тело.

– Я могу выдвинуть дюжину возражений.

– Хотелось бы услышать.

– Самое главное: если, как вы говорите, поиски велись так упорно и так тщательно, тело обязательно нашли бы, даже если кто‑то его спрятал.

– Честно говоря, поиски были еще более масштабными, чем я рассказал. Впервые мне пришло в голову, что Харриет убили, только когда я представил себе несколько ситуаций, как могло исчезнуть ее тело. У меня нет доказательств, но в своих предположениях я опираюсь на хронику реальных событий.

– Поделитесь, пожалуйста.

– Харриет исчезла около трех часов дня. Примерно в два пятьдесят пять ее видел пастор Отто Фальк, который спешил на место аварии. Приблизительно в это же время приехал фотограф из местной газеты, который в последующий час сделал множество снимков. Мы – то есть я и полиция – просмотрели все пленки и убедились, что ни на одном из снимков Харриет нет. Зато все остальные люди, находившиеся здесь, за исключением самых маленьких детей, запечатлены хотя бы на одном кадре.

Хенрик Вангер принес новый альбом и положил его на стол перед Микаэлем.

– Здесь фотографии, сделанные в тот самый день. Первый снимок снят в Хедестаде во время детского шествия тем же фотографом примерно в час пятнадцать дня, и на нем присутствует Харриет.

Фотограф снимал, находясь на втором этаже дома; на снимке была видна улица, по которой только что проехали грузовики с клоунами и девицами в купальных костюмах. На тротуаре столпились зрители.

Хенрик Вангер показал на одну из девушек в толпе.

– Это Харриет. Примерно через два часа она исчезнет, а пока гуляет по городу вместе с одноклассниками. Это ее последняя фотография. Но здесь есть еще один очень любопытный снимок.

Он стал листать дальше. На оставшихся страницах в альбоме разместилось около ста восьмидесяти фотографий с шести пленок, посвященных катастрофе на мосту. После услышанного Микаэлю даже стало немного не по себе, когда он увидел Харриет, зафиксированную на резких черно‑белых снимках. Фотограф вполне профессионально запечатлел на снимках возникший хаос. Многие фото изображали то, что происходило рядом с перевернутой автоцистерной. Микаэль сразу узнал жестикулирующего сорокашестилетнего Хенрика Вангера. Он был перепачкан мазутом.

– Это мой брат Харальд.

Хенрик указал на мужчину в пиджаке; тот наклонился вперед и показывал на что‑то в разбитой машине, где сидел заблокированный Аронссон.

– Мой брат Харальд не внушает симпатии, но, на мой взгляд, его можно исключить из списка подозреваемых. Он все время находился на мосту, за исключением нескольких минут, когда ему пришлось сбегать в усадьбу, чтобы переобуться.

Вангер продолжил листать альбом. Снимки были самые разные. Вот автоцистерна. На берег стекаются зеваки. Аронссон зажат в покореженной машине. Панорамные снимки. Крупные планы.

– Взгляни сюда, – сказал Хенрик. – Насколько нам удалось установить, этот снимок сделан приблизительно в пятнадцать сорок или пятнадцать сорок пять, то есть примерно через сорок пять минут после того, как Харриет столкнулась с Отто Фальком. А вот наш дом, среднее окно на втором этаже. Это комната Харриет. На предыдущем снимке окно закрыто. А здесь оно открыто.

– Значит, кто‑то в этот момент находился в комнате Харриет?

– Я спрашивал всех. Но никто не признался, что открывал окно.

– Следовательно, либо его открыла сама Харриет – и, значит, в этот момент она была еще жива, – либо вам солгали. Но зачем убийце заходить к ней в комнату и открывать окно? И зачем кому‑то понадобилось лгать?

Хенрик Вангер покачал головой. У него не нашлось ответов на эти вопросы.

– Харриет исчезла в пятнадцать ноль‑ноль или чуть позже. По этим фотографиям можно вычислить, где в это время находилась публика. Так что я могу снять подозрения с части присутствовавших. И, кстати, по той же причине люди, которые отсутствуют на снимках, должны быть включены в число подозреваемых.

– Но вы так и не ответили на вопрос о том, каким образом, по вашему мнению, могло исчезнуть тело… Думаю, что на него есть вполне рациональный ответ. Наверняка кто‑то провернул трюк из набора иллюзионистов.

– На самом деле существуют различные рациональные варианты. Убийца принял решение где‑то около пятнадцати ноль‑ноль. Он или она вряд ли использовали какое‑нибудь оружие – иначе мы, конечно, обнаружили бы следы крови. Я предполагаю, что Харриет задушили. И произошло это здесь, во дворе, за стеной. Это место не видно фотографу, и из дома оно не просматривается. Там есть удобная тропинка, ведущая коротким путем от пасторской усадьбы, где Харриет видели в последний раз, на пути обратно к дому. Сейчас там газон и кое‑какая растительность, а в шестидесятые годы была засыпанная гравием площадка под автопарковку. Убийце оставалось только открыть багажник и засунуть туда труп Харриет. Ведь, когда на следующий день мы начали поиски, никто и не думал, что совершено преступление, – мы сосредоточились на осмотре береговой линии, строений и ближайшего к нам участка леса.

– Значит, багажники никто не проверял…

– А на следующий вечер убийца мог спокойно сесть в свой автомобиль, переехать через мост и перепрятать тело в другом месте.

Микаэль кивнул:

– Прямо под носом у тех, кто искал девушку. В таком случае речь идет об очень хладнокровном ублюдке.

Хенрик Вангер горько усмехнулся.

– Ты даже не представляешь, насколько точно сейчас охарактеризовал многих членов семейства Вангеров.

В шесть часов вечера они продолжали беседовать. Анна приготовила к обеду жареного зайца со смородиновым желе и картошкой. Хенрик Вангер поставил на стол дорогое красное вино. Микаэль по‑прежнему вполне мог успеть на последний поезд.

«Пора бы и честь знать», – подумал он.

– Я согласен, вы рассказали леденящую душу историю. Но я никак не понимаю, с какой целью.

– А ведь я уже объяснил. Я должен узнать, какая сволочь убила мою внучатую племянницу. И я рассчитываю на твою помощь.

– Но как я могу вам помочь?

Хенрик Вангер отложил нож и вилку.

– Микаэль, скоро тридцать семь лет, как меня мучает вопрос, что произошло с Харриет. С годами я уделяю ее поискам все больше времени.

Он замолчал, снял очки и стал рассматривать какое‑то невидимое пятнышко на линзе. Потом взглянул на Микаэля:

– Если уж быть до конца откровенным, именно из‑за исчезновения Харриет я постепенно отказался от своих властных полномочий в концерне. Мне было не по себе. Я знал, что убийца находится где‑то рядом. Моя рефлексия и погоня за истиной стали мешать работе. И самое страшное, что с годами эта ноша не стала легче. Скорее, наоборот. Примерно в семидесятом году наступило время, когда я желал лишь одного: чтобы меня оставили в покое. К тому времени Мартин уже стал членом правления, и ему приходилось все больше и больше работать за меня. В семьдесят шестом году я подал в отставку, и Мартин стал генеральным директором. Мое место в правлении остается за мною, но после своего пятидесятилетия я мало что сделал, находясь на нем. За последние тридцать шесть лет не было ни одного дня, чтобы я не размышлял об исчезновении Харриет. Можешь обвинить меня в том, что я просто‑напросто помешан на этом… во всяком случае, так считают большинство моих родственников. Впрочем, так оно и есть, скорее всего.

– Леденящая душу история…

– Более того, это событие сломило меня. И с годами мне становится все сложнее смириться с тем, что случилось. Я сам от себя этого не ожидал. Понимаешь ли ты, что я имею в виду?

– Надеюсь, что понимаю.

– Все, что случилось, не отпускает меня. С годами мое восприятие изменилось. В самом начале я не мог опомниться от горя и скорби. Я хотел найти ее и хотя бы похоронить. Тогда душа Харриет обрела бы покой.

– Но что‑то изменилось?

– Теперь для меня, пожалуй, стало важнее найти этого хладнокровного ублюдка. Чем старше я становлюсь, тем больше меня поглощает эта идея – найти и отомстить. Это стало как маниакальное хобби.

– Как хобби?

– Ну да, как хобби. Я умышленно употребляю именно это слово. Даже когда полицейское расследование зашло в тупик, я не смог остановиться. Пытался систематизировать всю информацию, все источники и сведения, какие только оказались доступны, – фотографии, результаты полицейского расследования… Расспросил и записал все показания свидетелей о том, что они делали в тот день… Так что почти половину своей жизни я занимаюсь сбором информации об одном‑единственном дне.

– Но вы, надеюсь, понимаете, что за тридцать шесть лет убийца, возможно, и сам давно умер и похоронен?

– Не думаю.

Микаэль поднял брови.

– Давай закончим обед и снова поднимемся наверх. Чтобы завершить эту историю, мне не хватает одной детали. Кстати, самой невероятной.

Лисбет припарковала «Тойоту Королла» с автоматической коробкой передач у железнодорожной станции в Сундбюберге[54]. Она взяла ее в гараже фирмы «Милтон секьюрити». Особого разрешения Саландер не спрашивала, но, опять‑таки, Арманский никогда не запрещал ей пользоваться казенным транспортом. «Хочешь не хочешь, придется покупать собственную тачку», – подумала она. Автомобиля у нее не было, но зато был байк – видавший виды «Кавасаки» с двигателем в сто двадцать пять «кубиков», на котором она рассекала летом. А зимой он хранился в подвале.

Лисбет прогулялась до Хёгклинтавеген и позвонила в домофон ровно в шесть часов вечера. Через несколько секунд замок запищал, и она поднялась по лестнице на второй этаж, где на табличке стояла заурядная фамилия: «Свенссон». Саландер понятия не имела, кто такой Свенссон и жил ли когда‑нибудь в этой квартире человек с такой фамилией.

– Здоро́во, Чума, – поздоровалась она.

– Оса… Ты приходишь в гости, лишь когда тебе что‑то нужно.

Парень, на три года старше Лисбет Саландер, был ростом 189 сантиметров при весе 152 килограмма. Сама она была ростом 154 сантиметра и весила 42 килограмма, так что рядом с Чумой чувствовала себя карлицей. Как всегда, в квартире было темно. Слабый свет от единственной горящей лампочки пробирался в прихожую из спальни, по совместительству рабочего кабинета Чумы. Воздух был спертым.

– Видишь ли, ты никогда не ходишь в душ, поэтому у тебя пахнет, как в клетке с обезьянами. Если когда‑нибудь соберешься выбраться наружу, я могу проконсультировать тебя насчет мыла. Продается в «Консуме».

Он натянуто улыбнулся, но ничего не ответил и жестом пригласил ее за собой на кухню. Там Чума уселся за стол. Свет здесь тоже не горел, и помещение освещал лишь уличный фонарь за окном.

– Я имею в виду, что и сама не слишком‑то люблю убирать, но когда старые пакеты из‑под молока начинают пахнуть трупными червями, я собираю их и выбрасываю.

– Я ведь пенсионер по нетрудоспособности, – сказал Чума, – я социально не адаптирован.

– Именно поэтому государство выделило тебе квартиру – и вычеркнуло из списков. А ты не боишься, что когда‑нибудь на тебя пожалуются соседи и вызовут социальную службу? И тогда тебя отправят прямиком в дурку.

– Лучше покажи, что принесла.

Лисбет Саландер расстегнула «молнию» на куртке и вытащила пять тысяч крон.

– Это все, что я могу тебе выделить. Мои личные деньги. Мне не хотелось бы заносить тебя в декларацию о служебных расходах.

– Что нужно?

– Манжетку, о которой ты рассказал мне два месяца назад. Ты собрал ее?

Чума улыбнулся и положил перед ней на стол какую‑то вещь.

– Расскажи, как с ней обращаться.

Целый час Лисбет Саландер внимательно слушала. Потом она апробировала манжетку. Возможно, Чума и относится к социально неприспособленным слоям; но вообще‑то он, конечно, гений.

Хенрик Вангер стоял возле письменного стола, в ожидании момента, когда Микаэль снова обратит на него внимание.

Блумквист взглянул на свои наручные часы:

– Вы упоминали о какой‑то детали?

Хенрик кивнул.

– Я родился первого ноября. Когда Харриет было восемь лет, она подарила мне картинку – засушенный цветок в простой застекленной рамке.

Вангер обошел вокруг письменного стола и показал на первый цветок – колокольчик. Он был вставлен в рамку не слишком аккуратно.

– Эту первую картинку я получил в подарок в пятьдесят восьмом году.

Он показал на следующую рамку:

– Пятьдесят девятый год – лютик. Шестидесятый год – маргаритка. Такая сложилась традиция. Она готовила картинку летом и держала ее до моего дня рождения. Я всегда вешал их здесь, на стене. В шестьдесят шестом году она исчезла, и традиции вроде как настал конец.

Хенрик умолк и показал на пустое место в ряду картин. Микаэль вдруг почувствовал, как у него шевелятся волосы на затылке. Всю стену занимали засушенные цветы в рамках.