Неприятная неожиданность для миссис кэрью 1 страница

Позаботившись о том, чтобы ремонт и необходимые усовершенствования в принадлежащих ей домах были надлежащим образом и эффективно осуществлены, миссис Кэрью сказала себе, что выполнила свой дог и дело закрыто. Она забудет о нем. Мальчик не Джейми, он не может быть Джейми. Этот невежественный, хилый калека — сын ее покойной сестры? Такое невозможно! Она просто выбросит все это из головы.

Именно здесь, однако, миссис Кэрью наткнулась на неуничтожимое и непреодолимое препятствие: выбросить все это из головы не удавалось. Всегда перед ее глазами стояла одна и та же картина — голая маленькая комната и мальчик с печальным лицом. Всегда в ее ушах звучал один и тот же мучительный вопрос:

«Что, если это все-таки Джейми?» И вдобавок рядом всегда была Поллианна, и хотя миссис Кэрью могла добиться (и добилась) того, что просьбы и вопросы не звучали из уст девочки, не было никакой возможности скрыться от мольбы и упрека, отражавшихся в ее глазах. Еще дважды в безысходном отчаянии миссис Кэрью ходила к мальчику, каждый раз говоря себе, что всего лишь еще один визит необходим, чтобы окончательно убедиться: мальчик не тот, которого она ищет. Но хотя в его присутствии она твердила себе, что убедилась в том, в чем хотела убедиться, стоило ей уйти, как прежние вопросы возвращались снова и снова. Наконец, в еще большем отчаянии она написала сестре я рассказала ей всю эту историю.

"Я не хотела ничего говорить тебе, — писала она, предварительно изложив голые факты, — не хотела бередитъ твои раны или порождать неоправданные надежды. Я уверена, что это не он… и тем не менее, даже когда я пишу эти слова, я знаю, что не уверена. Вот почему я хочу, чтобы ты, приехала. Ты должна приехать. Я должна показать его тебе. Я хочу знать, ах, как я хочу знать, что ты скажешь! разумеется, мы не видели нашего Джейми с тех пор, как ему исполнилось четыре года. Сейчас ему было бы двенадцать. Этому мальчику, насколько я могу судить, лет двенадцать. (Он не знает своего возраста.) Нельзя сказать, что его волосы и глаза непохожи на волосы и глаза нашего Джейми. Он не может ходить, но стал калекой в результате падения шесть лет назад, и его состояние ухудшилось после новой травмы четыре года спустя. Добиться полного описания внешности его отца, как кажется, невозможно, но в том, что я сумела выяснить, нет ничего, говорящего окончательно за или против того, что он был мужем бедной Дорис. Его называли «профессором», он был очень странным человеком и, как кажется, не имел ничего, кроме нескольких книг. Возможно, это имеет какое-то значение, а возможно, нет. Джон Кент, несомненно, всегда был чудаком со склонностями к богемному образу жизни. Любил он книги или нет, я не помню. А ты, помнишь? И, разумеется, титул «профессор» он мог легко присвоить себе сам, если хотел, или его просто назвали так другие люди. Что же до этого мальчика… я не знаю, не знаю… но надеюсь, ты узнаешь!

Твоя сметенная сестра. Рут".

Делла приехала сразу же, как только получила это письмо, и немедленно пошла посмотреть на мальчика. Но и она «не знала». Как и сестра, она сказала, что скорее всего это не их Джейми но в то же время ничего нельзя было исключить и, в конце концов, это мог быть именно он. Впрочем, как и Поллианна, Делла видела вполне, как ей казалось, приемлемый выход из положения.

— Но почему бы тебе не взять его к себе, дорогая? — предложила она сестре. — Почему не взять и не усыновить его? Это было бы замечательно и для него — бедный мальчик! — и…

Но миссис Кэрью содрогнулась и даже не дала ей договорить.

— Нет-нет, я не могу, не могу! — простонала она. — Мне нужен мой Джейми, мой любимый Джейми… или никто.

И Делла со вздохом оставила попытки переубедить сестру и вернулась к своей работе в санатории. Однако, если миссис Кэрью думала, что это дело наконец закрыто, она опять ошибалась. Ее дни были по-прежнему тревожными, а ночи все еще или бессонными, или со снами, в которых «может быть» надевало маску «это так». К тому же ей приходилось нелегко с Поллианной. Поллианна была в растерянности. Ее томило беспокойство и множество вопросов. Впервые в жизни она лицом к лицу столкнулась с настоящей бедностью. Теперь она знала людей, которым не хватает еды, которые ходят в лохмотьях и живут в темных, грязных и очень маленьких комнатах. Ее первым побуждением, естественно, было «помочь». Она дважды ходила вместе с миссис Кэрью к Джейми и очень радовалась переменам, которые произошли там, после того как «этот Додж сделал то, что нужно». Но для Поллианны это была капля в море. Ведь были еще и другие болезненного вида мужчины и несчастного вида женщины, и оборванные дети на улице — соседи Джейми. И она с уверенностью рассчитывала на то, что миссис Кэрью поможет и всем им.

— Вот как?! — воскликнула миссис Кэрью, когда узнала, что ожидается от нее. — Значит, ты хочешь, чтобы вся улица была обеспечена свежими обоями, краской и новыми лестницами, да? Ну а еще чего-нибудь ты хочешь?

— Да, кучу разных вещей, — обрадованно ответила Поллианна. — Понимаете, им так много всего нужно — всем им! И как будет весело, когда они все это получат! Как я хотела бы быть богатой, чтобы я тоже могла помогать; но мне почти так же радостно оттого, что я с вами, когда вы помогаете.

Миссис Кэрью прямо-таки ахнула от удивления. Не теряя времени — хотя в немалой степени потеряв самообладание — она принялась объяснять, что не имеет намерения делать что-либо еще для обитателей «переулка Мерфи», и что нет никаких причин, почему ей следовало бы что-то делать. Никто и не ожидает от нее этого. Она аннулировала все долговые обязательства жильцов и даже была очень щедра — любой скажет! — в том, что сделала для дома, в котором живут Мерфи. (То, что этот дом принадлежит ей, она не сочла нужным отметить.) Довольно подробно она объяснила Поллианне, что существуют благотворительные организации, многочисленные и эффективно действующие, чье дело — помогать достойным беднякам, и что этим организациям жертвует часто и щедро. Однако даже это не убедило Поллианну.

— Но я не понимаю, — возражала она, — почему это так хорошо или хоть чем-то лучше, если много людей объединяются и делают то, что каждый хотел бы делать сам. Я уверена, мне гораздо приятнее было бы самой подарить Джейми хорошую книжку, чем устроить так, чтобы это сделало какое-то там общество. И я знаю, ему тоже было бы приятнее получить ее от меня.

— Вполне вероятно, — немного устало и раздраженно отозвалась миссис Кэрью. — Но возможно, это было бы совсем не так полезно Джейми, как… как если бы он получил эту книгу от группы людей, которые знают, какую выбрать.

Это заставило ее также сказать многое (ничего из сказанного Поллианна совершенно не поняла) о "пауперизации бедных", порочности практики подаяний всем без разбора и «пагубных последствиях неорганизованной благотворительности».

— К тому же, — добавила она в ответ на по-прежнему растерянное и озабоченное выражение на лице Поллианны, — вполне вероятно, что, если бы я предложила помощь этим людям, они отказались бы от нее. Ты помнишь, как миссис Мерфи сначала не захотела позволить мне прислать им еду и одежду, хотя они охотно приняли помощь от своей соседки с первого этажа.

— Да, я помню, — вздохнула Поллианна, отворачиваясь. — Есть что-то, чего я не понимаю. Но это кажется несправедливым, что у нас столько всего хорошего, а у них почти ничего.

Шли дни, но эти чувства Поллианны не ослабевали, а скорее усиливались, и вопросы, которые она задавала, и замечания, которые высказывала, отнюдь не способствовали облегчению душевного состояния самой миссис Кэрью. Даже попытки Поллианны применить «игру в радость» закончились почти полным провалом.

— Непонятно, как можно найти в этом деле с бедными чему радоваться, — сказала она однажды. — Конечно, мы можем радоваться за себя, что мы не бедные, как они, но всякий раз, когда я думаю, как я этому рада, мне становится так жаль их, что я больше не могу радоваться. Конечно, мы могли бы радоваться тому, что есть бедные, которым мы можем помогать. Но если мы не помогаем, что же в этом есть радостного? — И Поллианна не могла найти никого, кто дал бы ей вразумительный ответ.

Особенно часто она задавала этот вопрос миссис Кэрью, и та, все еще преследуемая видениями Джейми, которого она знала, и того, который мог появиться теперь, становилась лишь еще более беспокойной, еще более несчастной и еще глубже впадала в отчаяние. Ничуть не помогло ей и приближение Рождества. Где бы ни видела она праздничные украшения, каждая пламенеющая ягода на венке из остролиста, каждый отблеск на нитях мишуры рождали в ее груди острую боль, так как неизменно напоминали о пустом детском чулочке, подвешенном к камину в ожидании подарков — быть может, это был чулочек Джейми.

Наконец, за неделю до Рождества, она выдержала то, что казалось ей последней битвой в ее внутренней борьбе. Решительно, но с далеко не радостным лицом, она отдала краткие распоряжения Мэри и призвала к себе Поллианну.

— Поллианна, — начала она почти сурово, — я решила… взять к себе Джейми. Автомобиль будет здесь через минуту. Я сейчас же еду за мальчиком и привезу его сюда. Если хочешь, можешь поехать со мной.

Глубокое душевное волнение преобразило лицо Поллианны.

— Ах! Как я рада! — воскликнула она. — Я так рада, что… мне хочется плакать! Миссис Кэрью, отчего это, когда бываешь чему-нибудь очень рада, всегда хочется плакать?

— Право, не знаю, — рассеянно ответила миссис Кэрью. Выражение ее лица было по-прежнему отнюдь не радостным.

Когда они оказались в маленькой комнатке, где жили Мерфи, миссис Кэрью не потребовалось много времени, чтобы изложить цель ее визита. В нескольких коротких фразах она рассказала о своем пропавшем племяннике и о возникших у нее в первое время надеждах на то, что Джейми и есть тот самый мальчик. Она не стала делать секрета из своих сомнений в том, что перед ней действительно Джейми Кент, но в то же время сказала, что решила взять его к себе и дать ему воспользоваться всеми преимуществами его нового положения. Затем, несколько утомленным тоном, она сообщила о планах, которые наметила для него.

В ногах кровати сидела миссис Мерфи, слушала и тихо плакала. В другом углу Джерри Мерфи с широко раскрытыми от удивления глазами негромко восклицал время от времени: «Фу ты! Вот так штука! Ничего подобного не слышал!» Что же до Джейми… Джейми, лежа на кровати, слушал с видом человека, перед которым вдруг открылись двери рая, но постепенно, пока миссис Кэрью говорила, выражение его глаз менялось. Очень медленно он закрыл их и отвернулся.

Когда миссис Кэрью умолкла, долго стояла тишина; затем Джейми обернулся, и они увидели, что он очень бледен, а его глаза полны слез.

— Спасибо, миссис Кэрью, но… я не могу переехать к вам, — сказал он просто.

— Не можешь… как?! — воскликнула миссис Кэрью, словно не веря собственным ушам.

— Джейми! — ахнула Поллианна.

— Ну, ну! Что ты, парень? Какая муха тебя укусила? — нахмурился Джерри. — Неужто своего счастья не понимаешь?

— Понимаю, но я не могу переехать к вам, — повторил Джейми.

— Но, Джейми, подумай, подумай, что это значило бы для тебя! — с дрожью в голосе воскликнула миссис Мерфи.

— Я думаю, — с трудом выговорил Джейми. — Неужели, по-вашему, я не знаю, что делаю… от чего отказываюсь? — Мокрыми от слез глазами он взглянул в лицо миссис Кэрью. — Я не могу… я не могу согласиться, чтобы вы сделали все это для меня. Если бы вы… беспокоились обо мне, все было бы по-другому. Но вы не беспокоитесь… по-настоящему. Вам нужен не я… Вам нужен настоящий Джейми, а я ненастоящий. Вы не думаете, что я ваш племянник. Я вижу это по вашему лицу.

— Да, но… но… — беспомощно пыталась возразить миссис Кэрью.

— И потом, если бы я был, как другие мальчики и мог ходить… — перебил ее Джейми. — А так — я надоел бы вам в два счета. И я видел бы это, и мне было бы невыносимо… быть такой обузой. Конечно, если бы вы беспокоились обо мне, как мамуся… — Он взмахнул рукой, подавил рыдание, потом снова отвернулся. — Я не тот Джейми, который вам нужен. Я… не могу… поехать… с вами. — С каждым словом его худая детская рука сжималась все сильнее, так что костяшки пальцев стали белее старой рваной шали, которой была накрыта кровать.

Последовала минута напряженной тишины, затем очень тихо миссис Кэрью поднялась со стула. Лицо ее было бледным, но в его выражении было нечто, подавившее рыдание в груди Поллианны.

— Пойдем, Поллианна, — вот и все, что она сказала.

— Ну, большего дурака, чем ты, не найти! — пробормотал Джерри, как только дверь закрылась. Но мальчик на кровати плакал так, как будто эта дверь была той, которая вела в рай и которая закрылась теперь навсегда.

Глава 12

ИЗ-ЗА ПРИЛАВКА

Миссис Кэрью была разгневана. Довести себя до такого состояния, когда она была готова немедленно взять этого маленького калеку в свой дом, а затем услышать, как он преспокойно отказывается переехать к ней, — это было невыносимо. Миссис Кэрью не привыкла к тому, чтобы на ее приглашения не обращали внимания, а ее просьбами пренебрегали. Более того, теперь, когда она не могла поселить мальчика у себя, она испытывала почти безумный страх, что он все же настоящий Джейми. Она знала, что подлинная причина ее желания взять мальчика к себе заключалась не в том, что она беспокоилась о нем, и даже не в том, что ей хотелось помочь ему и сделать его счастливым, а в том, что таким способом она надеялась вернуть себе спокойствие духа и навсегда забыть этот ужасный, постоянно преследовавший ее вопрос: «Что, если это все-таки ее Джейми?» И, разумеется, ей было ничуть не легче оттого, что мальчик интуитивно догадался о ее душевном состоянии и обосновал свой отказ тем, что она «не беспокоится о нем». Конечно, миссис Кэрью теперь очень гордо говорила себе, что она действительно «не беспокоится», и что он не сын ее сестры, и что она «окончательно забудет обо всем этом».

Но «забыть обо всем этом» не удавалось. Как бы настойчиво ни отвергала она ответственность и родство, столь же настойчиво ответственность и родство навязывали себя ей в виде панических сомнений; и как бы упорно ни старалась она сосредоточиться на чем-нибудь другом, столь же упорно образ мальчика с печальным взглядом, лежащего в жалкой, убогой комнате, маячил перед ее глазами.

Кроме того, была еще и Поллианна. Девочка явно была непохожа на себя. В совершенно несвойственном ей расположении духа она уныло слонялась по дому, не проявляя интереса ни к чему.

— Нет-нет, я не больна, — отвечала она, когда ее увещевали и расспрашивали.

— Но в чем же тогда дело?

— Да ни в чем. Просто… просто я думала о Джейми… что у него нет всех этих красивых вещей — ковров, картин, штор.

То же самое было и с едой. Поллианна на глазах теряла аппетит; но и тут она отрицала, что причиной тому болезнь.

— Нет-нет! — печально вздыхала она. — Просто я, похоже, не голодна. Почему-то, как только я начинаю есть, мне вспоминается Джейми… что у него на обед только засохшие пончики и черствая булка, и тогда я… я не хочу ничего.

Миссис Кэрью, подстрекаемая чувством, которое она сама понимала весьма смутно, в отчаянной решимости любой ценой добиться перемены в настроении Поллианны заказала огромную елку, два десятка гирлянд и множество венков остролиста и рождественских игрушек. Впервые за много лет дом горел багрянцем и сиял блеском мишуры. Предстояла даже праздничная вечеринка, так как миссис Кэрью велела Поллианне пригласить пять или шесть школьных подруг на елку в канун Рождества.

Но даже здесь миссис Кэрью ждало разочарование, так как хотя Поллианна принимала все с благодарностью, а иногда проявляла интерес и даже бывала взволнована, личико ее часто оставалось печальным. И в конечном счете рождественский вечер стал скорее грустным, чем радостным событием, так как вид сверкающей елки вызвал у девочки поток рыданий.

— Да что ты, Поллианна! — воскликнула миссис Кэрью. — Теперь-то в чем дело?

— Ни в чем, — всхлипнула Поллианна. — Только она такая совершенно прекрасная, что я просто не могла не заплакать. Я подумала, как она понравилась бы Джейми.

И тогда терпение миссис Кэрью лопнуло.

— Джейми, Джейми, Джейми! — воскликнула она. — Поллианна, неужели ты не можешь перестать твердить об этом мальчике? Ты отлично знаешь, — не моя вина, что он не здесь. Я предлагала ему поселиться у меня. И потом, где же эта твоя хваленая «игра в радость»? Мне кажется, это было бы неплохо применить ее в данном случае.

— Я как раз и играю, — дрожащим голосом ответила Поллианна. — И вот это-то мне и непонятно. Раньше я никогда на замечала, чтобы у нее было такое странное действие. Понимаете, прежде, когда я чему-нибудь радовалась, я чувствовала себя счастливой, но теперь из-за Джейми я… Я так рада, что у меня есть ковры и картины, и вкусная еда, и все такое, но чем больше я рада за себя, тем грустнее мне за него. Я никогда прежде не замечала, чтобы игра действовала так странно, и не знаю, что с ней случилось. А вы не знаете?

Но миссис Кэрью с отчаянием махнула рукой и отвернулась, не сказав ни слова.

А на следующий день после Рождества случилось нечто столь замечательное, что Поллианна на время почти забыла о Джейми. Миссис Кэрью взяла ее с собой за покупками, и пока сама миссис Кэрью пыталась решить, какой воротничок — из атласных или игольных кружев — ей лучше взять, Поллианна случайно заметила чуть поодаль за прилавком лицо, которое показалось ей знакомым.

Наморщив лоб, она на мгновение вгляделась в него, а затем, радостно вскрикнув, бегом бросилась вдоль прохода.

— Ах, это вы… вы! — с восторгом закричала он девушке, которая ставила в витрину лоток с розовыми бантами. — Как я рада вас видеть!

Девушка за прилавком подняла голову и удивленно посмотрела на Поллианну. Но почти в то же мгновение ее печальное, хмурое лицо осветилось приветливой улыбкой.

— Да это же моя маленькая подруга из городского парка!

— Как я рада, что вы меня помните! — просияла Поллианна. — Но вы так и не пришли больше в парк. А я столько раз вас искала.

— Я не могла. У меня работа. Тогда у нас был последний в этом году свободный вечер, и… Пятьдесят центов, мадам, — прервала она разговор с Поллианной, чтобы ответить на вопрос приятной пожилой дамы о цене черно-белого банта на прилавке.

— Пятьдесят центов? Хм-м! — Дама повертела бант в пальцах, подумала, а затем положила обратно со вздохом. — М-да, разумеется, очень красивый, моя дорогая. — И она пошла дальше.

Сразу после нее появились две оживленные девушки, которые, хихикая и обмениваясь шутками, выбрали расшитое блестками произведение из алого бархата и сказочное сооружение из тюля и розовых бутонов. Когда девушки, весело болтая между собой, ушли, Поллианна восхищенно вздохнула:

— И так весь день? Ах, как вы, наверное, рады, что выбрали такую работу!

— Рада?

— Конечно. Это, должно быть, так интересно — столько людей и все особенные! И вы можете поговорить с ними. Вы даже должны говорить с ними, ведь это ваша работа. Мне она нравится. Наверное, я тоже стану продавщицей, когда вырасту. Это так весело — смотреть, что они все покупают!

— Весело? Рада? — рассердилась девушка за прилавком. — Ну, детка, я думаю, что, если бы ты знала хоть полови… Один доллар, мадам. — Она оборвала речь на полуслове, чтобы поспешно ответить на резкий вопрос какой-то молодой женщины о цене ядовито-желтого бархатного банта, расшитого бисером.

— Да уж, пора бы вам ответить, — раздраженно заявила молодая женщина. — Мне пришлось задать вопрос дважды.

Девушка за прилавком закусила губу:

— Я не слышала, мадам.

— Ничего не могу поделать, мисс. Это ваша работа — слышать. Вам за это платят, не так ли? Сколько тот черный?

— Пятьдесят центов.

— А голубой?

— Доллар.

— Без дерзостей, мисс! Будете отвечать так отрывисто, пожалуюсь на вас за грубость. Покажите мне тот лоток с розовыми.

Губы продавщицы приоткрылись, затем плотно сомкнулись, образовав тонкую прямую линию. Послушно потянувшись к витрине, она достала лоток с розовыми бантами, но ее глаза горели, а руки заметно дрожали, когда она ставила лоток на прилавок. Молодая женщина, которую она обслуживала, повертела в руках пять бантов, спросила о цене четырех из них, а затем отвернулась, коротко бросив:

— Не вижу ничего подходящего.

— Ну, — дрожащим голосом сказала девушка за прилавком Поллианне, которая стояла широко раскрыв глаза, — что ты теперь думаешь о моей работе? Есть тут чему радоваться?

Поллианна немного нервно засмеялась.

— Ну и ну, до чего она сердитая! Но она тоже была интересная… вам не кажется? Во всяком случае, вы можете радоваться тому, что… что не все такие, как она , правда?

— Вероятно. — Девушка слабо улыбнулась. — Но я тебе, детка, сразу скажу: эта твоя «игра в радость», о которой ты говорила мне тогда в парке, быть может, очень хороша для тебя, но… — она опять не договорила, устало ответив на вопрос с другой стороны прилавка: — Пятьдесят центов, мадам.

— Вы по-прежнему очень одиноки? — печально спросила Поллианна, когда продавщица снова оказалась свободна.

— Ну, не могу сказать, чтобы я устроила больше пяти вечеринок у себя и больше семи раз побывала в гостях, с тех пор как видела тебя в парке, — ответила девушка с такой горечью в голосе, что Поллианна заметила иронию.

— Но Рождество-то вы, наверное, провели приятно?

— О да! Я провалялась весь день в кровати, замотав ноги тряпками, и прочитала четыре газеты и журнал. А вечером я прихромала в кафе, где с меня содрали тридцать пять центов за куриную котлетку вместо двадцати пяти.

— Но что у вас было с ногами?

— Волдыри. Я стерла ноги, пока крутилась за прилавком… Перед Рождеством всегда наплыв покупателей.

— О! — содрогнулась полная сочувствия Поллианна. — И у вас не было ни елки, ни праздника — ничего?! — воскликнула она, огорченная и потрясенная.

— Какое там!

— Как я хотела бы, чтобы вы видели мою елку! — вздохнула девочка. — Она была совершенно замечательная, и… Но послушайте! — воскликнула она радостно. — Вы же еще можете увидеть ее. Она пока что не убрана. Вы не могли бы прийти сегодня вечером или завтра и…

— Поллианна! — прервала ее самым ледяным тоном миссис Кэрью. — Скажи на милость, что это значит? Я ищу тебя по всему магазину, даже прошла обратно в отдел костюмов.

Поллианна обернулась с радостным возгласом:

— Ах, миссис Кэрью, как я рада, что вы пришли! Это… о, я еще не знаю ее имени, но ее саму знаю, так что все в порядке. Я познакомилась с ней в парке давным-давно. И она очень одинока, и никого здесь не знает. И ее папа был священником, как мой, только он жив. И у нее не было елки, а только стертые ноги и куриная котлета, и я хочу, чтобы она увидела мою. Ну, то есть елку, — не переводя дыхания, торопливо говорила Поллианна. — И я пригласила ее прийти сегодня вечером или завтра. И вы позволите мне снова зажечь всю елку, правда?

— Право же, Поллианна… — холодно и неодобрительно начала миссис Кэрью.

Но девушка за прилавком перебила ее таким же холодным и даже еще более неодобрительным тоном:

— Не беспокойтесь, мадам. Я не имела никакого намерения прийти к вам.

— Ах… но, пожалуйста, — умоляла Поллианна, — приходите! Вы не знаете, до чего мне хочется, чтобы вы пришли и…

— Я замечаю, что леди не приглашает, — перебила девушка, немного недоброжелательно.

Миссис Кэрью сердито вспыхнула и повернулась, чтобы уйти, но Поллианна схватила ее за локоть и не пускала, обращаясь в то же время, почти в исступлении, к девушке за прилавком, у которой в этот момент не было покупателей.

— Но она пригласит, пригласит! Она хочет, чтобы вы пришли! Я знаю, она хочет! Вы же не знаете, какая она добрая и сколько дает денег на… на благотворительные общества и все такое!

— Поллианна! — протестующе воскликнула миссис Кэрью. И она ушла бы, но на этот раз была словно прикована к месту презрением, зазвучавшим в низком, напряженном голосе продавщицы:

— О да, я знаю! Много их, что готовы жертвовать на дело спасения. Сколько рук помощи протягивается к тем, кто сбился с пути! И это все хорошо. Я не нахожу в этом ничего плохого. Только вот иногда я удивляюсь, почему кто-нибудь из них не подумает о том, чтобы помочь девушкам, прежде чем они собьются с пути. Почему они не устраивают для хороших девушек красивых домов с книгами, картинами, мягкими коврами, музыкой и не заботятся о них? Может быть, тогда не было бы так много… Ой, что я говорю? — чуть слышно пробормотала она, неожиданно оборвав речь, а затем с прежней апатией обернулась к молодой женщине, которая остановилась перед ней и приподняла лежавший на прилавке голубой бант. — Пятьдесят центов, мадам, — донеслось до миссис Кэрью, торопившей Поллианну к выходу.

Глава 13

ЗАВОЕВЫВАЯ ПРИВЯЗАННОСТЬ

Это был восхитительный план. Поллианна составила его в пять минут, а затем изложила миссис Кэрью. Миссис Кэрью не нашла его восхитительным и сказала это совершенно недвусмысленно.

— Но я уверена, что им он покажется восхитительным, — такой довод привела Поллианна в ответ на возражения миссис Кэрью. — И только подумайте, как легко мы можем его осуществить! Елка — такая же, как была… кроме подарков, но мы можем положить под нее другие. Новый год совсем скоро, и вы только подумайте, как эта девушка будет рада! Разве вы не были бы рады… особенно если перед тем у вас не было на Рождество ничего, кроме стертых ног и куриной котлеты?

— Какой ты несносный ребенок! — нахмурилась миссис Кэрью. — Тебе, похоже, и в голову не приходит, что мы не знаем даже имени этой молодой особы.

— Да, правда, не знаем! И разве это не странно, когда я чувствую, что знаю ее саму очень хорошо? — улыбнулась Поллианна. — Знаете, мы так хорошо поговорили с ней в тот день в парке. Она рассказала мне все о том, как ей одиноко и как ей кажется, что нигде так не одиноко человеку, как в шумной толпе большого города, потому что другие люди не обращают внимания… Правда, там был один, который обращал, но она сказала, что он слишком обращает, а не должен бы обращать… Это вроде странно, если подумать, правда? Но во всяком случае, когда он пришел за ней в парк, чтобы взять ее куда-то с собой, она не пошла, а он был еще и очень красивый… пока не начал смотреть очень сердито, под конец. Люди бывают не такие красивые, когда сердятся, правда? Вот и сегодня в магазине была одна дама… Она смотрела банты и сказала… Ну, в общем, много неприятного. И она тоже сделалась некрасивой, когда… когда начала говорить. Но вы ведь позволите мне устроить елку на Новый год, миссис Кэрью? И пригласить эту девушку, которая продает банты, и Джейми? Ему уже лучше, так что он мог бы прийти. Конечно, Джерри пришлось бы привезти его в кресле… но ведь мы все равно хотим, чтобы и Джерри был на елке…

— О, конечно, Джерри! — с иронией и презрением воскликнула миссис Кэрью. — Зачем же ограничиваться одним Джерри? У него, несомненно, множество друзей, которые тоже охотно пришли бы. И…

— Ах, миссис Кэрью, можно, да? — перебила ее Поллианна в безудержном восторге. — Ах, какая вы добрая, добрая, ДОБРАЯ! Я так хотела…

Но миссис Кэрью ахнула от ужаса и удивления.

— Нет-нет! Поллианна, я… — запротестовала было она.

Но Поллианна, совершенно неправильно истолковав этот протест, решительно подтвердила:

— Конечно же, вы очень добрая … лучше всех на свете! И я не дам вам сказать, будто это не так! Ну, вечер у меня, думаю, будет на славу! Пригласим Томми Долака и его сестру Дженни и двух детей Макдональдса, и еще тех трех девочек — я не знаю, как их зовут, — которые живут под Мерфи, и еще много других, если хватит места. Вы только подумайте, как они все обрадуются, когда я им скажу! Ах, миссис Кэрью, мне кажется, что у меня в жизни не было ничего такого совершенно замечательного! Ах, и все это благодаря вам! Можно мне прямо сразу начать передавать приглашения… чтобы они знали, что их ждет?

И миссис Кэрью, сама не веря в то, что такое возможно, услышала, как слабо произносит «да», которое, как она знала, обязывает ее устроить в канун Нового года вечеринку для десятка ребятишек из переулка Мерфи и молодой продавщицы, чье имя был ей неизвестно.

Возможно, память миссис Кэрью все еще хранила слова девушки: "иногда я удивляюсь, почему кто-нибудь из них не подумает о том, чтобы помочь девушкам, прежде чем они собьются с пути". Возможно, в ее ушах все еще звучал рассказ Поллианны о той же девушке, которая чувствовала себя такой одинокой в толпе большого города и все же отказалась пойти с молодым человеком, «слишком обращавшим внимание». Возможно, в сердце миссис Кэрью жила смутная надежда, что именно здесь, во всем этом, и можно найти тот покой, которого она так жаждала. А может быть, всему виной было сочетание всех этих трех причин с полнейшей беспомощностью перед лицом удивительного истолкования ее раздраженного сарказма, как широкого жеста гостеприимной хозяйки. Но чем бы это ни объяснялось, дело было сделано, и миссис Кэрью тут же оказалась в истинном водовороте идей и замыслов, в центре которого неизменно была Поллианна и ее гости. В смятении миссис Кэрью написала обо всем сестре, закончив письмо так:

«Что я буду делать, не знаю. Но, вероятно, мне придется продолжать в том же духе. Другого выхода нет. Конечно, если Поллианна начнет читать мне нравоучения… но до сих пор она нравоучений не читала, так что я не могу с чистой совестью отправить ее назад к тебе».