Живших при Генрихе IV. Но если, невзирая на усердные старания князя Арачели
Меня все-таки не повесят и если я когда-нибудь получу возможность
Распоряжаться своим состоянием в Париже, я приглашу вас пообедать в обществе
Восьми или десяти убийц, людей весьма почтенных и не знающих никаких
Угрызений совести.
Вы да я - только мы двое и будем не запятнаны кровью на этом обеде, и,
Однако же, меня будут презирать и чуть ли не ненавидеть как лютого изверга,
Кровожадного якобинца, а вас будут презирать как простолюдина, втершегося в
Порядочное общество.
- Совершенно верно! - сказала м-ль де Ла-Моль.
Альтамира взглянул на нее с удивлением. Жюльен не удостоил ее взглядом.
- Заметьте, что революция, во главе которой я очутился, - продолжал
Граф Альтамира, - не удалась только по той единственной причине, что я не
Захотел снести три головы и раздать нашим сторонникам семь или восемь
Казенных миллионов, лежавших в сундуке, ключ от которого был у меня. Мой
Король, которому сейчас не терпится меня повесить и с которым до этого
восстания мы были на "ты", пожаловал бы меня своим королевским орденом
Первой степени, если б я снес эти три головы и роздал бы казенные деньги,
Потому что тогда я добился бы, по меньшей мере, хоть половинного успеха и
Страна моя имела бы хоть какую-нибудь конституцию... Так уж оно на свете
заведено: это шахматная игра.
- Но тогда, - с загоревшимся взором возразил Жюльен, - вы еще были
Неопытны в игре, а теперь...
- Я бы срубил эти головы - это вы хотите сказать? И не стал бы
разыгрывать жирондиста, как вы мне заметили на днях?.. Я с вами поговорю об
Этом, - грустно ответил Альтамира, - когда вы убьете человека на дуэли; а
Ведь это куда менее гнусно, чем отдать его в руки палача.
- Ну, знаете! - сказал Жюльен. - Если идешь к цели, нечего гнушаться
Средствами. Если бы, вместо того, чтобы быть ничтожной пылинкой, я имел
Какую-то власть в руках, я бы отправил на виселицу троих, чтобы спасти жизнь
Четверым.
Глаза его вспыхнули убежденной решимостью и презрением к жалким
Человеческим суждениям. И в эту самую минуту он встретился взглядом с м-ль
Де Ла-Моль, которая стояла совсем рядом с ним; но это презрение, вместо
Того, чтобы уступить место любезной учтивости, казалось, еще возросло.
Матильда почувствовала себя глубоко уязвленной, но она уже была не в
Силах забыть Жюльена; она с раздражением отошла, увлекая за собой брата.
"Мне надо выпить пунша и танцевать до упаду, сказала она себе. - Выберу
Сейчас самого блестящего кавалера и во что бы то ни стало постараюсь стать
центром внимания. Да вот, кстати, прославленный наглец, граф де Фервак". Она
приняла его приглашение, и они пошли танцевать. "Посмотрим, кто из нас
Сумеет быть более дерзким; но для того, чтобы вволю поиздеваться над ним,
надо заставить его говорить". Вскоре все, принимавшие участие в кадрили,
Танцевали только для соблюдений приличий. Никому не хотелось упустить ни
Одного из острых словечек, которыми Матильда парировала замечания графа. Г-н
Де Фервак был в замешательстве, у него было наготове сколько угодно
Галантных фраз, но никаких мыслей, он корчил недовольные мины. Матильда была
Раздражена, она была беспощадна к нему и нажила себе врага. Она танцевала до
Утра и наконец уехала смертельно усталая. Но и в карете она из последних сил
Не переставала тосковать и огорчаться. Жюльен выказал ей презрение, а она не
Могла его презирать.
Жюльен был в полном восторге. Сам того не замечая, он был опьянен
Музыкой, цветами, красивыми женщинами, всей окружавшей его роскошью, а
Больше всего - своим собственным воображением, мечтами о славе для себя и
Свободе для всех.
- Какой чудесный бал! - сказал он графу, - Просто не налюбуешься. Чего
тут только нет!
- Мысли, - отвечал Альтамира.
И на лице его промелькнуло презрение, которое было тем явственнее, что