Глава 54. Фибрилляция желудочков
Внезапное презрение Джианны к смерти хотя и удивило меня немного, но изменило мои планы лишь незначительно. Так как ей было не ясно, что сейчас случится. Тильман это знал, но, казалось, он думал, что я сама, из-за паники в последние дни забыла.
Молча и прислушиваясь, мы втроём сидели рядом друг с другом на моей кровати, пока дверь ванной не закрылась и в спальне рядом не наступила тишина. Даже храп Пауля не проходил через стену. И вчера он тоже не храпел, когда Тильман и я легли рядом с ним. Его дыхание стало слишком поверхностным, чтобы могло сотрясать горло. Он храпел так же мало, как это делали люди без сознания.
Первую это встретило Джианну, потому что она не ожидала такого. Её глаза потускнели, а руки, которыми она только что ещё нервно перебирала, упали безжизненно вниз. Потом её голова опустилась на моё плечо. Я отодвинулась в сторону и встала, чтобы положить её, растянувшись, на кровать. Тильман тоже встал. Снова его взгляды блуждали по мне, как и бесконечное количество раз в прошедшие минуты. Это не ускользнуло от меня, но я сделала вид, будто не замечала или была слишком усталой, слишком потерянной в моих мыслях и страхе, чтобы реагировать.
Он шагнул к полочке мерзостей Пауля, освободил одного жука-оленя из кошачьего черепа поменьше и вытащил оттуда крошечный свёрток. Не глядя на меня, он высыпал содержимое на полочку и выложил белый порошок, с помощью своей кредитной карты, которую он небрежно достал из кармана штанов, в тонкую линию. Я смотрела на него, при этом скрестив руки на груди.
- Ты, наверное, при всём своём беспокойстве забыла, Эли, - сказал он, сосредоточившись, не поднимая головы. Я встала прямо за ним. - Но мы уснём, когда он придёт. Джианну это уже настигло. Это произойдёт быстрее, чем обычно. Я кое-что сделаю против этого, и ты знаешь что. Я хочу там быть. Я должен там быть. - Он закончил своё дело и склонился над белой линией.
Тебе не надо, подумала я спокойно, подняла руку, положила мои пальцы в полость между шеей и плечом и сильно нажала. Ларс показывал мне эту точку так часто, что я нашла бы её вслепую. Прежде чем Тильман смог вдохнуть порошок, его тело под моими руками ослабело, и он упал на пол.
- Отдыхай с миром, - прошептала я и подложила ему под голову подушку. - Ты тоже недооценил меня. - Я уже в течение нескольких дней думала об этой проблеме, но предусмотрительно не стала о ней говорить.
Потому что Тильман выберет именно то средство, которое в последний раз прекрасно выполнило свою цель. Кокаин - особенно потому, что он ещё сильнее разжигал его агрессивность. Он был идеальным веществом для схватки. Единожды - все равно, что никогда. Дважды, однако, было уже началом зависимости. А у Тильмана были шансы пережить всё это, наверное, лучшие, чем у меня. Я не могла допустить того, что ему это удастся, а потом он соскользнёт в ад наркотиков.
Мои глаза скользили по белой линии. Она выглядела такой безобидной. Слабо переливающейся, чистой, невинной. Это было просто, почти как игра. Один вдох и мозг взорвётся, и тебе кажется, что ты бессмертный - чувство, которое я жаждала сильнее, чем всё остальное. В голове Тильмана образовалось жажда насилия и секса; два чётких желания, не больше. Для страха не осталось места.
- И не вводи нас в искушение, - сказал Колин. Не бояться? Хотеть испытать насилие? От этого я была далеко. Только движение моей диафрагмы, вздутие лёгких - не сильное, скорее естественный, побочный вздох, изменит это. Может быть, а может быть, и нет. Я чувствовала себя уже отравленной после принятия посредственного антибиотика, у меня начинал болеть живот от аспирина и даже чувствовала в себе изменения, когда на языке растворялось несколько гомеопатических шариков. Я не имела представления, что эта штука сделает со мной. Возможно, она меня убьёт, прежде чем Францёз вообще приблизится.
С беззвучным вздохом я смела кокаин кредитной картой Тильмана себе на ладонь, открыла окно и сдула его во влажную, прохладу ночного воздуха. Мне он был не нужен. Я подготовилась к этому своим собственным способом. И мои методы были намного более болезненными и жестокими, чем вздох кокаина. Но они гарантированно не сделают тебя зависимым.
Я поставила контейнер с моими контактными линзами перед собой на письменный стол. В последние дни я их не вставляла, потому что с моей последней встречи с Колином глаза снова стали лучше видеть. Тренировка ещё больше поспособствовала этому. Но сегодня ночью я надену одну из них. Только какую? Я обе погрузила в их новый раствор для хранения, потому что не могла решить. И теперь я снова упорно над этим думала.
Левым глазом я видела гораздо хуже, чем правым. Моя логика говорила мне, что я должна вставить её туда. Но у меня было такое чувство, что мой левый глаз воспринимал больше и интенсивнее, чем правый. Вещи, которые я не могла видеть, а только чувствовать. Он был ближе к моему сердцу, был непригоден для деталей, но незаменим для моих инстинктов. Его нужно оставить нетронутым. Не затуманенным.
Так что придётся пожертвовать правым глазом. Моя правая сторона тела привыкла к скорби. Справа я откусила себе слизистую оболочку полости рта, зажала нерв плеча, после бронхита правое лёгкое оправилось намного позже, чем левое, шрамы последней схватки красовались на правой ноге, а когда я страдала от головной боли, тогда всегда сначала на правом виске.
Но ещё моя усталость была в пределах терпимости. Сегодня вечером я потребила достаточно всего, что раньше не давало мне заснуть и до самого рассвета заставляло бодрствовать. Обильная пища, толпы людей, плохой воздух, громкая музыка, неожиданный поцелуй. Чужие губы на моих. Мой разум работал на полную, чтобы справиться, классифицировать и отсортировать все эти впечатления. Я слишком перевозбудила мои чувства, но в первый раз в жизни я это приветствовала.
Минуты проходили очень медленно. Я почти не могла поверить в то, что мои часы показывали только несколько минут после полуночи. Но он нападёт сегодня раньше. Нам нельзя было оставаться дольше. Это была бурная программа, которую мы свершили, бурная и удовлетворяющая. И мы закончили её именно тогда, когда было нужно.
Теперь все, корме меня, спали. Потому что он приближался. Я почувствовала это прежде, чем Джианна отключилась. Наступила эта пугающая тишина, которая как невидимая стена надвинулась на нас и за которой следовали густой, холодный туман и запах мертвечины. Она отрезала всех других людей этого огромного города от нас, изолировала нас, чтобы никто не заметил, что здесь сейчас произойдёт. Теперь отключилось искусственное освещение домов вокруг нас; беззвучно вырубался один круг света за другим, пока только конусы света фонарей на мосту не стали посылать слишком слабое мерцание на воду. Я выскользнула из моих ботинок, потому что буду чувствовать себя босиком более безопасно.
Было бы так легко тоже подчиниться сну. Любой желал в тайне умереть во сне. Тильману и Джианне, может быть, представится такая возможность. А Пауль ... Ничего не подозревая, он сделает свой последний вздох, после того, как ему было позволено быть ещё раз счастливым и удовлетворённым.
Но я хотела быть рядом с ним, когда это случится, и я хотела посмотреть Колину в глаза, как только он сделает то, что я уже так долго боялась. Убьёт меня. Он должен видеть меня, в то время как переходит на другую сторону и совершает с Францёзом двойное убийство брата и сестры. Отомстив за замыслы моего отца. Отомстив мне. Мы должны быть уничтожены. Или я ошибалась? Сдержит ли он своё обещание и попытается спасти моего брата, подвергая при этом опасности свою жизнь?
Ещё одно облако трупного запаха повеяло в комнату, но в этот раз я не испытывала к нему отвращения, позволила своим векам стать тяжёлыми. Тихий, ритмичный плеск воды, который отдавался тысячу раз эхом от стен дома, сладкозвучно объединяясь с шумом в ушах и тёплым потоком моей крови, убаюкивал меня ... соблазнительный гимн для моих снов. Гладкое и прохладное дерево письменного стола прижалось к моей щеке, когда моя голова опустилась вниз и осталась лежать. О, это было так хорошо, закрыть глаза. Кому вообще было нужно тело? Смерть была единственной свободой, которая нам была когда-либо предоставлена. Больше не бояться. Не беспокоиться. Не паниковать, что потеряешь любимого человека. Потому что смерь больше не допускала любви. Ей было всё равно, кто останется, а кто уйдёт.
Моему носу, однако, ещё не было безразлично всё. Совершенно остро он различал падаль и масло перечной мяты - концентрированное, чистое масло мяты, чей едкий аромат жгуче ложился на слизистые оболочки. Заскрипев зубами, я схватила себя за волосы и потянула голову вверх. Казалось, будто мои руки - это омертвевшие куски мяса, которые ничего общего больше не имели с остальным моим телом. Онемевшими кончиками пальцев я начала искать линзу. Когда я, наконец нащупала её, она скользнула из масла мяты на письменный стол, выпуклостью вверх. Мне нужно было заново увлажнить её ... только ещё раз ...
Он уже поднимался вверх по стене. Я отчётливо слышала, как его когти царапали по влажным камням. Звуки дыхания Тильмана и Джианны утихли, но быстрым взглядом - моим последним безболезненным - я удостоверилась, что их грудная клетка мягко поднималась и опускалась. Чудовищный зевок вызвал у меня удушье, потому что я попыталась его подавить, и сразу последовал следующий. Я должна была сделать это. Немедленно. Я хотела глубоко вдохнуть, чтобы набраться мужества, но получился только страдальческий хрип, потому что запах разложения иначе заставил бы меня вырвать. Кашляя, я поставила линзу на мою роговицу. В мгновение ока она присосалась.
С хриплым стоном я сползла на пол. Слёзы потекли ручьём из моего глаза и покрыли доски мелким моросящим дождём, но они не могли убрать линзу. И тем более масло. Займёт какое-то время, пока эти мучения прекратятся, я это знала. Один раз это случилось со мной по ошибке, и я думала, что сойду с ума. Я держала мои глаза несколько минут под струёй воды, но это не помогло.
Тогда я только кончиком пальца, на котором было масло, потёрла в уголке глаза, не больше. Сегодня же моя линза купалась полдня в масле перечной мяты. Это должно было помочь мне, даже если я таким образом потеряю зрение. У меня всё ещё была левая сторона.
На четвереньках и оставляя тонкий след из слёз, я подползла к двери и, упираясь в неё, поднялась на ноги. Я пыталась держать мой горящий глаз закрытым, но рефлексы заставляли меня моргать. И об этом я тоже подумала. Повязку на глаза я купила сегодня после обеда в магазине для туристов в Санкт-Паули, в котором кучами сбывался всякий матросский хлам. Пираты были в моде. Я быстро натянула её на голову. Мои слёзы, как всегда, нашли свой путь через материал, но мне удалось держать мой левый глаз открытым, в то время как правый закатился от пытки.
Теперь и моя грудь начала шуметь - тот шум, который я слышала у Пауля в последние дни всё чаще и чаще. Мне нужно было прочистить горло и сплюнуть, чтобы продолжить дышать. Слизь из моего горла шлёпнулась комком на пол, пронизанная чёрной запёкшейся кровью. Оно переходило на меня ...
Когда я положила пальцы на ручку двери Пауля, мои ногти окрасились жёлтым цветом. Руки покойника. Я медленно нажала на неё, а моя кожа издала такой звук, будто губка, пропитанная водой. Моя рука соскользнула, но дверь открылась. Францёз уже висел над Паулем на потолке и смаковал свой голод, ещё немного, пока жадность превратиться в сладострастие и он не сможет по-другому, как потерять себя в угаре жрачки. Теперь и мои босые ноги покрылись слизистой влагой и стали прилипать к паркету, чтобы остановить меня. Из последних сил и с булькающим криком, который застрял глубоко в моих лёгких, я оторвала их и смотрела с отвращением на то, как остатки кожи остались прилипшими к полу. Крысы бросились на них и начали жрать, отрывая с досок.
Не смотри, Эли. Смотри наверх. Не позволяй себя отвлечь. Это всё быстро заживёт. Это только кожа. Мёртвая ткань.
Моя шея захрустела, когда я последовала своему собственному совету, хотя даже не знала, была ли вообще ещё жива. Я уже начала разлагаться, везде. Я это чувствовала. Захныкав, я подняла голову и посмотрела прямо в глаза Францёза - наоборот, как тогда, на экране. Но в этот раз я чувствовала его запах, запах зеленоватой слюны, которая текла толстыми полосами по его распухшим мешкам под глазами и затекала в волосы. Его жадный рот скривился в убийственную усмешку. Чешуйницы сновали по его воротнику и перебирались через затхлый, свисающий вниз рукав пальто на голую грудь Пауля. На один момент я следовала взглядом за их мерцающими панцирями и наблюдала с ужасом, как они забегали в его носовые полости и протискивались под веки.
Францёз начал смеяться, грязный, влажный смех, который потряс меня до глубины души и возродил разрушительную пульсацию в моём правом глазе. Со скользким хихиканьем, он закончил свой смех и скользнул рядом с моим лицом. Так же и в его носовой полости карабкались чешуйницы.
- Ты, - проклокотал он презрительно, и его голос прозвучал совершенно иначе, чем я когда-либо слышала. Приглушённо и гортанно. Он всегда изменял его - это было то, что так сильно меня будоражило и всегда давало такое ощущение, что что-то было не так. Было так много, что не соответствовало истине.
- Ты будешь следующая. И ты этого даже не заметишь.
- Помечтай ещё, Ричард Латт, - ответила я, булькая, и чуть не подавилась тягучим куском слизи, который отделился от горла, когда я говорила. Храбро я заставила себя проглотить его.
Со смачным звуком Францёз упал вниз, в воздухе повернулся вокруг собственно оси и обвил руками и ногами спящее тело Пауля. Позвоночник захрустел, когда Францёз впился своими когтями в спину Пауля и начал пить, длинными сосущими движениями, его губы прижаты к выпуклой груди Пауля, а вздрагивающая нижняя часть живота, как у спаривающегося насекомого, к чреслам Пауля.
Беспомощно я стояла рядом с кроватью и поняла, что совершенно ничего не могу сделать. Всегда, когда я хотела протянуть вперёд руку и схватить Францёза, она подала обессилено назад. Казалось, что мои суставы состоят только из чистого желе, которые подчинялись только законам Францёза, но не моим. Я не могла, по крайней мере, коснуться Пауля? Погладить ещё раз по щеке - подарить ему немножко человечности?
Но и в этом Францёз мне отказал. Мои пальцы, которые теперь были покрыты белесыми бороздами, как будто я часами лежала в ванной, зависли в воздухе, прежде чем моё плечо с противным, скользким звуком, отправило их вниз. Я была марионеткой Францёза.
Потом вдруг началось рычание и рыканье, холодное и такое сердитое, что крысы, визжа, покинули кровать и бросились за угол комнаты.
- Колин, - прошептала я умоляюще, когда его высокий, элегантный силуэт появился в окне. Слюна затопила мой рот. Бесчисленное количество крошечных ножек поползли поспешно по моему языку. - Не причиняй нам вреда ... пожалуйста ...
Но он не отреагировал на меня, а его лица я не видела, даже его глаз. Бесшумно он прыгнул на Францёза, оторвал от Пауля и подбросил в воздухе. Сжимая и переплетая друг друга, они метнулись к открытому окну. Гортанный рёв Францёза раздался в ночи, когда они шлёпнулись в воду, разбрызгав её. Крысы, пища, последовали за ними. Так же и чешуйницы покинули моё и тело Пауля и исчезли в щелях паркета.
Я поборола своё оцепенение и подошла, качаясь, к окну. Канал лежал нетронутым подо мной. Но они ведь только что прыгнули вниз, в канал, где же они были? Почему я их не слышала? Они плыли? Но даже это должно было быть видно и слышно. Каналы были не глубокими; уровень падал, так как наступал отлив. Неужели это было всё? Я огляделась. Но туман стал таким плотным, что я могла видеть только стену следующего дома.
Распространилась полная тишина - никакого шума борьбы, никаких звуков от воды, никакого бульканья или чмоканья. Только моё дыхание, которое потихоньку выигрывало свою борьбу со слизью и снова начало транспортировать кислород в мои артерии.
Только моё дыхание. Никакого другого. Никакого другого? Но ...
- Пауль! - Я трясла, гладила, целовала и била его, но его грудь оставалась молчаливой и неподвижной. Кровь из моего правого глаза текла по моей щеке и капала на его светлую кожу.
- Пауль, дыши! Ты должен дышать! Тильман! Джианна! Просыпайтесь! Пожалуйста, просыпайтесь! Быстрее! - Плача, я побежала к ним и начала пинать обеими ногами, пока те не пришли в себя. - Пауль умирает! Сделайте что-нибудь!
- Боже, Эли, как ты выглядишь? - пробормотал Тильман, пока наконец не понял, что я говорила. Джианна сообразила быстрее и, шатаясь, пошла к спальне Пауля. Когда я последовала за ней, она уже начала массаж сердца.
- Делай искусственное дыхание! - закричала я. - Ты поцеловала его, так что сможешь, пожалуй, и искусственное дыхание сделать!
- Да, только сначала следует, вероятно, привести в движение его сердечную мышцу! - огрызнулась она. - И то и другое одновременно не получится!
- Где твоя сумка? - спросил Тильман её с вынужденным спокойствием.
- Для чего сумка? - закричала она в отчаянии.
- У кого есть перцовый баллончик, у того и электрический шокер найдётся, - ответил он раздражённо. – И, может быть, он нам сейчас понадобится! Почему, собственно, ты ничего не делаешь, Эли? - Он оттолкнул меня в сторону, чтобы выбежать в коридор и перерыть гардеробную. Сумки и шарфы попадали на пол.
- Чёрная кожаная сумка, в переднем кармане, - закричала Джианна. – Да, Эли, почему нет? Почему ты стоишь здесь, как масляный идол? - Она склонилась над Паулем и начала ритмично задувать воздух в его широко открытый рот. Хорошо, что она ничего не знала о чешуйницах. - И почему мы, собственно, не вызовем скорую помощь? - добавила она, пыхтя.
- Потому что она не сможет до нас доехать, - сказала я тихо, но очень уверенно. - Она бы попала в аварию. Поверь мне. И я потому ничего не делаю, что ожидаю моего выхода. - Так оно и было. Это было не всё. Ещё ничего не закончилось. Это было только вступление. И вот он уже достиг меня, чистый и бархатистый. Угрожающе безоговорочный приказ.
- Иди ко мне.
Как сквозь туман, я смотрела на то, как Тильман приставил Паулю к груди электрический шокер и коротко нажал. Кровать затряслась, когда торс Пауля поднялся вверх и снова обмяк. Я ничего при этом не чувствовала. Совсем ничего. Джианна с перекошенным лицом повернулась ко мне.
- Что случилось, Эли? Помоги нам, наконец!
- Нет. Мне нужно к Колину. Он меня зовёт.
- Продолжай, - накинулся Тильман на Джианну. - Я думаю, он только что дышал. Его сердце должно снова начать биться! - Потом он спрыгнул с кровати, схватил меня за шиворот и бросил о стену. - Что ты такое говоришь? Что за выход?
- Он меня зовёт. Я должна идти к нему. Сейчас же. Это важно. Так должно быть. - Я начала дрожать, но мои слова звучали ясно и разумно, хотя я точно знала, что они такими не были.
- Кто тебя позвал? Кто?
- Мой сэнсэй, - механически ответила я. - Колин. Он зовёт меня, чтобы умереть. - Тильман резко отпустил меня. Короткое сияние вспыхнуло в его глазах. Я встала и поправила футболку, как всегда делала во время тренировки с верхней частью моего кимоно. Я опустила веки, сжав руки в кулаки. Сосредоточилась. Без боя он не получит меня.
- Тогда иди, - прошептал Тильман.
- Я не хочу умирать. Ещё пока нет. Я действительно не хочу. Но я...
- Я знаю. Ты должна. Ты должна идти. Тогда иди! - Он отступил на шаг назад, как будто хотел освободить мне дорогу. – Иди, Эли!
- Нет! Элиза, нет! Останься здесь! Ради всего святого, Элиза! - пронёсся резко голос Джианны через квартиру, но я уже мчалась по коридору и бросилась беззвучно, как призрак, по лестнице вниз. Я точно видела мой путь перед собой. От Старого Вандрам до Динеррайэ, потом по мосту через канал. Там она заберёт меня. Смерть.