Глава 16. Битва у Крунеберга. 4 страница

– Это не каждый. Это особое.

– Чем же оно так особо?

– Это первое весеннее полнолуние.

– И что вас так тревожит в это время?

– Белая Ведьма, – испуганно озираясь по сторонам, ответил портной и вздрогнул от того, что язык его повернулся произнести это имя.

– Кто такая?

– Колдунья, что живет в озере, у мельницы. С незапамятных времён обитает она в этих краях. Никто не видел её, но каждое весеннее полнолуние она выходит из воды и до утра бродит по деревне. У нее в руке, говорят, алая, словно кровь, роза. Запах её проникает в дом, и горе тому, кто не закроет плотно ставни и не зажжет благовоний!

– Что же станет тогда?

– Пропадет. Пропадёт, как пропал бедный Михай.

– Михай? – переспросил Царра. – Кто это?

– Кузнец наш.

– Это тот, чья кузница пустует на окраине?

– Он самый. Хороший был человек, только странный немного… Хотя кто не странный? У каждого своё… это…, – Джамдуз покрутил пальцем у виска, – завихрение.

– Что за завихрение? – Царра не понял, что имеет в виду собеседник, и вопросительно на того поглядел. – Где?

– В голове, где же ещё… Как бы тебе пояснить… Мечтал он всё. Как выпьем, бывало, с ним вина молодого или меда, так и начнёт мне рассказывать, что хочет он стать воином. Я уже наизусть его слова выучил, даже весело было по началу, когда после третьего стакана он заводил свою старую песню. Всё мне меч показывал, который выковал для осуществления своей мечты, – портной усмехнулся иронично и махнул рукой. – Но это, когда выпьет, а так и не вспоминал о своей затее. Жена его, бывало, как услышит его разговоры, так в крик и слёзы. Глупая баба. Не понимает, что это только мечтания. Ну, кто не мечтает? Я вот когда-то звездочётом хотел быть. Манили меня к себе звёзды. Часами мог в небо смотреть. Но что толку? Хлеба они тебе не дадут. Сколько на них не гляди. Вот хороший камзол и штаны хорошие завсегда людям нужны…

– Так что с кузнецом случилось? – Царра напомнил собеседнику о Михае.

– Ну, а что с ним могло случиться? Как-то раз не успел он закрыть ставни и пропал. Только его и видели.

– Как пропал?

– Как люди пропадают? Бесследно! Сгинул. Как в воду канул.

– Искали его?

– Ну, а как же? Исходили всю долину и баграми озеро прочесали.

– И ничего?

– Ни малейшего следа. Вещи в кузнице все на месте остались, в доме тоже, только меч пропал. Висел на стене в горнице. Жена Михая всё на него кричала, чтобы убрал подальше.

– Теперь не кричит, поди.

– Это уж точно, – усмехнулся портной и, вспомнив, куда направлялся, поменялся в лице. Он оглянулся на восток, где показался бледный диск луны.

– Заговорился я с тобой. Побегу до ткачихи. Бывай.

– Бывай.

Сосед торопливо раскланялся и побежал дальше, искать благовония, а разговор тот Царра тут же из головы выбросил. Рассказов таких он вдоволь наслушался ещё в Варгрике, когда перепуганный люд шептался по тавернам, пересказывая друг другу тревожные новости с западных границ. Послушать можно, а вот принимать за чистую монету… В том пользы нет. Мало ли что люди со страху наплести могут?

Так что он спокойно продолжил рубить дрова, а после пошёл копать огород и в домашних заботах позабыл напрочь о Белой Ведьме. Вспомнил он о ней вскользь и с улыбкой, когда Мцива зажгла в миске душистые травы и несколько раз за вечер перепроверила, плотно ли закрыты окна.

Когда же настало время отдыха от дневных забот селение погрузилось в сонную тишину и над долиной поплыл диск весенней луны, медленно превращаясь из медового в белый.

Посреди ночи проснулся Царра. Из-за выпитого вечером вина захотелось ему воды испить. Встал он со своей лавки, а потому как темно в горнице было, и потому, что не вырос он в этих краях, беспечно приоткрыл он ставни и почувствовал аромат дивной розы.

Тихий женский голос позвал его:

– Царра. Царра.

Столько нежности в нём было и столько силы, что противиться ему было невозможно, как нельзя противиться любви.

– Кто зовет меня? – полушёпотом спросил он, отворив двери и ступив на порог.

– Тебя зову я – Хйало, – послышалось из сада.

Он прошёл между недавно начавших распускаться деревьев и замер среди них. Не дыша, он стоял перед прекрасной женщиной. Прозрачная накидка, сотканная из тонких звёздных нитей, серебристым туманом окутывала её мерцающее тело. Она была похожа на отражение лунного сияния на тихой водной глади. Белые волосы, лучами света, ниспадали на высокую грудь и хрупкие плечи. В руке незнакомки горела кровью роза. Её чуть распустившийся бутон источал пьянящий, дурманящий аромат, который разливался вокруг густым мёдом.

– Чего тебе надо от меня? – удивлённо спросил Царра, сделав шаг ей на встречу.

– Я хочу, чтобы ты вспомнил, – сказала удивительная женщина. Казалось, голос её звучал в самом его сердце.

И она нежной рукой коснулась Царры, как раз там, где засел осколок стального шара. Будто острый нож пронзил его сердце. Вскрикнул он и заплакал, но не от боли, а оттого, что вспомнил вдруг, вспомнил, куда и зачем он шел. Увидел в небе яркую весеннюю луну, и почти забытый образ любимой вспыхнул в груди.

– Злата, – прошептал он. – Злата.

Хйало вздрогнула, словно гладь озера встревоженная резким порывом ветра, и вмиг исчезла, оставив лишь сладкий аромат розы и нестерпимую боль в бешено колотящемся сердце.

Как ошпаренный, Царра кинулся в горницу. Стараясь не шуметь, он собрал свои вещи. Обулся впотьмах и, бросив прощальный взгляд в сторону кровати, на которой безмятежно спала Мцива, прошептал беззвучно:

– Прости.

Выбежав во двор, он вскочил на коня, который, казалось, уже давно ждал этого. Путника даже не удивило то, что вороной был под седлом, хотя тот и ходил рассёдланным с тех пор, как его наездник остановился в этой долине. Дорожные сумки и меч приторочены были к седлу, даже бурдюк был наполнен водой и полная белая луна ярко освещала дорогу.

Хиск сорвался в галоп, стуком подков растревожив небо, покоившееся на горных вершинах. Когда же заалел рассвет, Царра был уже далеко от деревни. Он оставил тихий дом и забыл его хозяйку, как только покинул долину. Но не судите его и не пытайтесь понять, просто их пути разошлись, и добавить к этому нечего.

Через перевалы и ущелья вороной унес своего седока от сожалений. Они снова были вдвоем, одни в целом мире, лишь горы да небо над ними.

Три дня шел Хиск, три дня Царра ехал по Хатизским горам, пока те не закончились, и не показалась широкая степь. Сколько хватало глаза, алели тюльпаны, между которыми белоснежными островками цвели нарциссы. Дух перехватило у путника. Легкий равнинный ветер гладил его по лицу, трепал волосы и тонкий аромат нарциссов заполнил собою весь мир.

Спустившись с гор, вороной брел без дороги, держа путь на восход солнца. Высоко – высоко в синем небе пел невидимый жаворонок. Душа странника наполнилась радостью, и он впервые за все время безмятежно улыбнулся небу, восходящему солнцу, да и просто так.

Пять дней кряду они пересекали цветущую степь. Колодцев на пути не попадалось, и бурдюк был почти пуст. Царра отдавал вороному свою часть воды, довольствуясь лишь парой глотков. Он уже начал ненавидеть прекрасную равнину, не замечая её красоты, когда к его радости Хиск вышел к небольшой деревне. С полсотни домов, сложенных из сырца, виднелись на берегу широкой реки, несущей свои мутные воды с севера на юг. Пыльная дорога шла вдоль реки, повторяя все ее извивы. Проходя по селению, она становилась главной улицей и вновь превращалась в тракт, покидая его. Фруктовые деревья росли у самой воды, пронизанные канавками поля распаханной рыжей глиной лежали за рекой, и овцы щипали сочную траву на окрестных холмах. Пару человек ходили с волоком вдоль берега, несколько пастухов возились с лошадьми в загоне, женщины во дворах занимались хозяйством, только старики сидели на небольшой площади у окраины села и из-под старой чинары наблюдали за всем, многозначительно поглаживая седые бороды. Они издали заметили чужестранца, подъезжавшего к их селу, и с прикрытым важностью любопытством наблюдали за ним.

Царра облизнул пересохшие губы и направил вороного к селению. Ему интересно было посмотреть на этих людей, так непохожих на тех, что встречались ему по дороге в Хатиз. Ну, и попить, конечно же. Замучила жажда.

Подъехав к старикам, путник спрыгнул с коня и поприветствовал их, приложив руку к сердцу:

– Мир вам, почтенные.

Седобородые удивлённо переглянулись, но ответили на приветствие кивками. Один из них, с палкой в руке, обратился к чужеземцу на незнакомом тому языке. И хоть тот ни слова не понял, но по интонации он догадался, о чём у него спрашивают. Он показал рукой на запад в сторону цветущей степи. Старики загалдели, что-то оживлённо обсуждая. Всё тот же из них резким взмахом своего посоха прервал разговор, и, чуть повернувшись вправо, требовательно кого-то позвал. На его зов из ближайших ворот появился чумазый босой мальчишка и подошёл к деду. Тот важно сказал ему что-то и с улыбкой кивнул чужеземцу на своего внука, предлагая следовать за ним. Не понимая, что происходит, но, решив довериться внутреннему голосу, путник, раскланялся со стариками и пошел по пыльной улице вслед за мальчуганом.

– Куда идём-то? – с улыбкой спросил Царра своего проводника.

Тот, будто понял, и, шмыгнув носом, указал на дом впереди, стоящий в конце улицы, на выезде из села. Что-то в нём было особенное. Он выделялся среди остальных своими размерами – два этажа и высокий саманный забор, скрывающий от чужих глаз двор. По всему выходило, что в нём обитал уважаемый здесь человек, скорее всего, староста деревни.

Мальчишка привёл чужеземца к этому дому и остановился перед узкими приотворёнными воротами. Он постучал в них медным молотком с затёртой ручкой, что цепью крепился к большому кольцу.

Три глухих стука потревожили сонный покой двора, и на них ответил ленивый собачий лай. Чумазый проводник весело оскалился, подглядывая в щель за псом. Он отпрянул от глазка, когда сухой голос окликнул четырехлапого сторожа. В скрипнувших воротах появился хозяин дома – степенный старик с густой белой бородой. На нём был красивый халат из тёмно-синей парчи и богатый шёлковый кушак. Мальчишка почтительно поприветствовал старейшину и, быстро–быстро тараторя, пояснил цель своего визита. Царра молча наблюдал за разговором, поглаживая Хиска по шее.

Сдержанно поглядывая на чужеземца, хозяин дома внимательно выслушал мальчишку, затем кивнул, с улыбкой погладив парнишку по растрёпанным волосам, и пошёл во двор, жестом приглашая своего гостя следовать за собой.

Царра благодарно кивнул своему провожатому, который тут же умчался обратно, и протиснулся в узкие ворота вслед за вороным. Они оказались на просторном дворе. Отгороженный от внешнего мира стеной, тот казался крепостью. С внутренней стороны по всей длине забор имел дощатый навес, дающий спасительную тень. В ней на старом коврике лежал лохматый рыжий пёс. При виде незнакомца он глухо зарычал, но резкий окрик хозяина прервал его, и он потерял интерес к гостю.

Перед домом розовым и белым цвели невысокие деревца, а в центре двора располагался круглый саманный колодец. Если судить по длине верёвки, которой крепилось остродонное глиняное ведро, он был неглубокий.

Старик показал вправо от себя, где под навесом стояла кормушка с коновязью, и путник без вопросов отвёл туда скакуна. Поилка была полна, едва не переливаясь через край. Когда вороной принялся пить, его седок застыл, борясь с соблазном. Он умирал от жажды, это было заметно по его взгляду, прикипевшему к кругам, что разбегались по поверхности воды и многократно отражались от стенок поилки. Хозяин дома всё понял. Он принёс небольшой медный кувшинчик и для гостя. Тот с благодарной улыбкой принял воду и, жадно припав губами к горлышку, стал пить большими глотками. Пока он утолял жажду, старик взял стоявший у забора мешок и насыпал в кормушку овса. Всадник напряжённо ожидал, что его вороной вспылит, как бывало не раз на постоялых дворах, но тот преспокойно принялся есть.

«Скажите, пожалуйста», – удивлённо подумал Царра, с подозрением посмотрев на Хиска. Он поблагодарил хозяина, возвратив пустой кувшин. Теперь, когда мысли его не вертелись вокруг воды, он более внимательно осмотрелся и заметил в пыли двора следы знакомых подков. На коновязи висело седло, а на столбе – уздечка, украшенная серебряными монетками. Но на этом удивительные вещи не закончились.

Когда по глиняным ступенькам старик провёл гостя на широкую веранду своего дома, случилось то, чего последний никак не ожидал – за низким столиком на шёлковой подушке сидел Бахт и пил чай.

Глава 20. Встреча.

Увидев своего пропавшего друга, путник опешил, затем бросился к нему и обнял крепко, так, что содержимое пиалы чуть было не расплескалось по столу.

– Тише, тише ты, – весело засмеялся хонанд, пытаясь удержать чай в равновесии. – Кипяток же.

– Как ты здесь оказался, дружище? – радостно спросил Царра. – Ты ли это?

– Я, я, – пробурчал Бахт, ставя чашку на достархан.

– Но откуда?

– Из Леса Такигрука, откуда же еще? Проснулся – тебя нет, позвал – ты не отзываешься. Тогда пошел искать, да так и не нашел, как видишь.

Хозяин дома тронул гостя за рукав, показывая на достархан.

Бахт пояснил:

– К столу просит.

Благодарно кивнув, его товарищ присел на расшитую шёлком подушку.

– Это я проснулся, а тебя – нет, – сказал он. – Ждал тебя весь день, после искал по лесу, да без толку.

– Почему без толку? – улыбнулся хонанд. – Нашел ведь.

– Ну да. В Хатизе.

– Да хоть в Фернланне. Какая разница? Ведь совершенно не имеет значения, где. Нашел, и ладно. Это главное.

– А я гляжу – следы у коновязи уж больно знакомые, и уздечка, – засмеялся Царра, всё ещё не веря, что перед ним его товарищ. – Где же твой конь?

– Отпустил попастись. Пусть отдохнёт немного. Конь всё-таки, а не человек.

– Ты здесь давно?

– Третий день.

– Как бы твой вороной от седла не отвык, – пошутил Царра.

Его друг усмехнулся:

– Это вряд ли. Скорее больше по нему соскучиться.

Старик, с вежливым любопытством наблюдавший за встречей, прервал их разговор, обращаясь к Бахту, который ответил на этом же языке к несказанному удивлению своего друга.

– Ты знаешь местное наречие? – спросил тот.

– Что же тут необычного? – усмехнулся хонанд. – Когда бываешь в Хатизе, не удивительно, что говоришь по-хатизски.

– И что старик сказал? – кивнул Царра на седобородого.

– Сказал, что рад видеть встречу двух братьев.

– Мы же не братья…

– Тебя что-то смущает? – хитро прищурился Бахт.

– Ну, уж не родные, так это точно.

– В этом мире, друг мой, ни в чём нельзя быть уверенным. И кровное родство порой не значит ничего.

– Возможно.

– Ещё Мирхан предлагает тебе остановиться у него.

– Это он, что ли? – Царра незаметно показал глазами на седобородого, который тоже присел на подушку, наливая чай вновь прибывшему.

– Он самый. Староста деревни.

– Ну, что ж. Я не против. Отдохнем денек, а завтра в путь.

Выслушав перевод хонанда, старик с довольной улыбкой закивал. Он протянул второму гостю пиалу с зелёным чаем.

Тот взял чашку и осторожно пригубил ароматный напиток, которого было налито ровно на два пальца.

– Благодарю, почтенный, – сказал он.

Мирхан жестом пригласил его угощаться стоявшими на достархане изюмом и курагой. После поднялся с подушки и, подойдя к перилам, крикнул кому-то во дворе, словно отдавал распоряжения.

– Чего это он? – спросил Царра.

– Торопит своих невесток готовить для нас обед, – тихо пояснил хонанд.

– Это хорошо, – улыбнулся его товарищ и, воспользовавшись тем, что хозяин занят руководством домашними, снова спросил. – Слушай, а почему так мало наливают?

– Это ты про чай? – улыбнулся Бахт.

– Ну, да.

– Потому что рады тебе.

– Странно как… У нас наоборот.

– Ну, «у них» это тебе не «у нас».

– Ты как сюда добрался?

– По дороге. Видишь, тянется с севера на юг?

– Вижу.

– Это караванный путь на Поххар. Дорога, по которой мы шли от Крунеберга, проходит мимо Леса Такигрука в Гранцмунт, оттуда до Северного Перевала в Хатизских горах, и затем спускается к Вешруд.

– Вешруд? – встрепенулся Царра. – Это название мне знакомо.

– Эта река, что ты видишь, зовется Вешруд, – показал Бахт за свое правое плечо, где виднелась мутная лента. – Вдоль нее и вьется дорога, по которой я сюда пришел. И проходит дальше на юг к Поххару, соединяя его с Шималхаром.

– Теперь понятно.

– Вот ты, я вижу, пришел другим путем.

– Я шел напрямик через горы.

– Ты как всегда, мой друг.

– Что «как всегда»?

– Выбираешь себе путь посложнее. Это же сплошное высокогорье, через него и дорог то нет.

– Зато напрямик, – отшутился Царра.

– Чего тогда так долго? – съёрничал хонанд. – Давно бы здесь уже был. Я тебя на Северном Перевале неделю ждал у знакомого трактирщика. И после на каждом постоялом дворе дня по три торчал, всех мимо проезжавших расспрашивал о тебе. Все надеялся, что ты меня догонишь.

– Мне пришлось задержаться в одной долине…

– Вот как. Что за место? – удивлённо приподнял брови Бахт.

– Я не знаю, как она называется, но там было так спокойно и тихо, что забываешь все на свете.

– И ты, конечно же, забыл, – с лёгким укором улыбнулся хонанд.

Его товарищ молча отпил из пиалы.

– Да-а, – протянул Бахт. – Бывает.

– Лучше бы не было.

– Не сожалей, мой друг, об этом. Дорога полна непредсказуемых вещей. Значит, так было надо.

– Человека обидел…

– Девушку, что ли? – хитро усмехнулся хонанд.

– Все-то ты знаешь.

– Догадаться несложно, мой друг. Для этого не требуется рыться в пыльных книгах.

Беседу товарищей прервал Мирхан. Он вернулся к гостям, попросив прощения за то, что оставил их. Это Царра понял по жестам и тону.

– Ладно, после обсудим, – сказал Бахт и обратился к старику с вопросом, после чего они долго о чем-то беседовали. Хонанд всё спрашивал, а староста не спеша, отвечал, изредка поглаживая седую бороду.

Не понимавший, о чём идёт речь, Царра успел выпить четыре пиалы чая и съесть блюдце кураги, но в животе от этого веселее не стало. Вежливость не позволяла ему спросить о еде, хотя в воздухе и витал дразнящий ноздри запах жареного мяса, лука и каких-то удивительных трав. С веранды гостю было видно, как младшие невестки Мирхана дружно хлопотали в углу двора, где на очаге стоял ведёрный казан. Девушки молча колдовали над пловом, не глядя в сторону мужчин. Одетая в чёрное свекровь, изредка ворчала, когда какая-нибудь из них украдкой бросала взгляд в сторону чужеземцнв. Царра тоже с интересом наблюдал за ними, и когда их глаза встречались, девушки быстро отводили взгляд, прикрывая лица легкими платками.

– Дружище, – Бахт незаметно толкнул Царру в бок.

– Чего?

– Не надо так уж откровенно пялиться, – сквозь улыбку сказал хонанд.

– А что такое?

– Не надо, и все тут. Это один из обычаев этой страны. Своих женщин они старательно прячут от чужих глаз. Мы – гости, и поэтому нам позволено их видеть, но ты так сильно не наглей.

– Я не наглею. Мне просто интересно.

– Интересно ему, – проворчал Бахт.

– Ты лучше спроси у Мирхана, как называется эта степь, – Царра указал в сторону, из которой приехал в село.

Его друг перевёл вопрос седобородому, и тот охотно пояснил, что местность эта зовется Хазаррох.

– Только это не степь, а пустыня. Они называют ее – Тысяча Дорог, У Которых Один Конец.

– Пустыня? – изумился Царра. – Как это может быть?

– Самая настоящая пустыня, – подтвердил хонанд. – Всего на десять весенних дней она зацветает, а после лишь ветер гуляет по ней, играя с высохшей травой. Палящее летнее солнце превращает ее в безжизненный край, в котором какую дорогу не выберешь, а придешь только к своей смерти.

Не смотря на убедительно звучавшие слова, путнику было трудно им поверить. Как же это может быть правдой, если на его глазах алые тюльпаны нежно целуют нарциссы. Не верилось, что эта красота через пару дней облетит, и только жаркий ветер будет свистеть по мёртвой равнине, которая еще недавно буйно цвела.

– Так всегда в этой жизни. Что приходит – должно непременно уйти, – подытожил Бахт и пояснил другу. – Это Мирхан сказал.

Царра кивком поблагодарил старика за рассказ, и, приложив ладонь к сердцу, улыбнулся. Староста ответил ему тем же и что-то сказал.

– Приглашает нас разделить с ним трапезу, – перевёл хонанд.

– Вот это с удовольствием, – оживился его товарищ.

Седобородый крикнул своим невесткам, и те принесли глиняное блюдо с горой душистого плова. Поставив еду на стол, женщины ушли, а хозяин и его гости принялись за еду.

Целый день они провели на веранде и вели неспешные разговоры. Мирхан с интересом расспрашивал о землях, из которых пришли его гости, а те поведали о войне, потрясшей Варгрик, и о небывалой доселе битве под стенами Крунеберга. Старик только сокрушённо качал седой головой, поражаясь тому, как тесно бывает на земле тем, кто хочет ею править, а не возделывать её.

Когда же внуки Мирхана пригнали коров и хатизская ночь накинула на себя расшитый золотом халат, старик провёл гостей на крышу, где для них уже были постелены низкие лежанки. Пожелав доброй ночи, хозяин удалился, а друзья ещё долго беседовали, делясь тем, что случалось с ними, пока их дороги шли отдельно.

Царре понравилось ночевать на крыше, под открытым небом. Заложив руки под голову, он любовался звездами, которые подмигивали ему и изредка падали яркими стрелами. Молодой месяц висел на западе, а воздух был полон запахом весны и нарциссов. Во дворе фыркал Хиск, тоже обрадованный встречей со своим старым приятелем – вороным хонанда.

– Интересно, – сказал Царра, вдыхая аромат цветов, пропитавший, казалось, даже небеса. – Почему в степи растут только тюльпаны и нарциссы?

– О, это удивительная история, – ответил Бахт, так же, как и его друг, заложив руки под голову и глядя в звездное небо.

– Расскажешь?

– Слушай. Мне не жалко. Дело давно было, никто не помнит, когда точно, но то, что было, сомнений в том нет. Жили в этой деревне юноша–пастух. Звали его Хатол, и добрее парня не было, наверное, во всем мире. Когда он играл на своей свирели, ягнята сбегались к нему и заворожено слушали.

– Они к нему ластятся, как к мамке, а он ножом по горлу, когда подрастут, – хмыкнул Царра.

– Может ты рассказывать будешь, если слушать не умеешь?

– Молчу, молчу.

– И случилась с ним беда, полюбил он девушку по имени Наргиз…

– Почему ты зовёшь любовь бедою?

– Потому что она была дочерью его соседа, который ненавидел отца Хатола еще с молодости.

– За что же? В чём причина?

– Никто не знал. Эти две семьи враждовали еще со времен дедов их прадедов. Так бывает в Хатизе. Порой даже не помнят, из-за чего случилась ссора. Так было и у них.

– Дикость какая…

– Это их жизнь. Не мерь своей мерой.

– Да-да, я помню. Ты говорил… Извини. Что же дальше было?

– Однажды влюблённых, которые тайно встречались, увидел младший брат Наргиз и набросился на пастуха. Юноша пытался его образумить, но тот и слушать ничего не желал. И вышло так, что Хатол убил брата своей возлюбленной.

– Вот влип… И что же он сделал?

– Бежал.

– Один, что ли?

– Нет. Они вместе убежали, ибо пути назад не было. Беглецы хотели укрыться в горах, но пустыня была слишком широкой, а Наргиз – слишком нежной. Они не дошли до гор, но и не вернулись. С тех пор весной степь зацветает, и души Хатола и Наргиз сплетаются ароматами цветов. Хатол превратился в тюльпан, и красный цвет его лепестков – кровь, пролитая им. Наргиз же стала нежным нарциссом, белоснежным, как ее чистая душа.

– Грустная история.

– Самая обычная, – усмехнулся хонанд. – Таких историй я тебе могу столько рассказать, что ты устанешь слушать, мой друг. Давай отдыхать.

Он замолчал, а вскоре беззаботно захрапел. Его же друг долго не мог заснуть, все думал над судьбой Хатола и Наргиз, но все-таки сон одержал верх над печалью, и Царра безмятежно проспал до утра, пока предрассветная прохлада не разбудила его.

Он потянулся, открыл глаза и огляделся. Хонанд уже не спал, а сидел лицом на восток. Лицо его было спокойно, глаза неотрывно следили за горизонтом, который начал сереть, вот-вот готовый надорваться солнечным светом. Царра тоже присел на корточки. Услышав его, Бахт молча улыбнулся. Через плечо глянув на друга, он продолжал созерцать рассвет.

Царра равнодушно посмотрел на гористый край земли, над которым показалась макушка солнца.

– Чего не спишь? – зевнув, спросил он.

– Смотри, какая красота, – сказал хонанд, проведя рукой по линии горизонта, где по пологим вершинам пачал разливаться алый свет – Волшебный миг рассвета. На наших с тобой глазах родился новый день. Спеши увидеть это чудо…

– Это чудо каждое утро случается, – пробурчал Царра, поднимаясь.

– Второй возможности может и не быть.

– Давай лучше в дорогу собираться.

– Эх! Ничего ты не понимаешь, – сокрушённо вздохнул Бахт, тоже вставая на ноги вслед за товарищем.

– Всё я понимаю…

Друзья спустились с крыши. Во дворе они наткнулись на Мирхана, который, казалось, не ложился спать, а всю ночь только и делал, что ждал их на веранде. Старик сидел у достархана, а перед ним дымилась в утренней тишине пиала. Он безмолвно кивнул гостям. Поприветствовав его в ответ, те оседлали коней, проверили дорожные сумки и, убедившись, что все в порядке, умылись из кувшина, что висел на столбе.

– Сейчас с Мирханом потолкую и в путь, – сказал Бахт, вытирая лицо полотенцем, заботливо оставленным на гвозде невестками старика.

– Не натолковался что ли за три дня?

– Хватит бухтеть.

Друзья взошли на веранду, и присели к достархану, на котором уже стояли пиалы и для них. В блюдцах горками лежал кишмиш и курага. Хозяин жестом предложил угощенье, и они недолгое время степенно пили чай, храня молчание. Только кони похрапывали, вытягивая шеи в сторону своих седоков.

Затем старик нарушил безмолвие, переговорив напоследок с хонандом, после чего они раскланялись.

– Пойдём, дружище, – поднялся Бахт с подушек. Его товарищ, как мог, жестами поблагодарил седобородого за гостеприимство и тоже встал из-за достархана.

Попрощавшись с хозяином, они вышли за ворота и взобрались на спины вороных. Старик, что вышел их провожать, придержал Царру за стремя и с доброй улыбкой что-то сказал. Смущённо улыбнувшись, тот оглянулся на друга в ожидании перевода.

– Мирхан говорит, чтобы ты больше не терялся, – сказал хонанд.

– Постараюсь, – с улыбкой пообещал Царра.

Поклонившись седобородому, он легонько шлёпнул Хиска по крупу.

Двое путников покинули дремавшее село и направились на юг, вдоль правого берега Вешруд. В этот ранний час на тракте им никто не встретился. Они ехали в одиночестве, а чуть позже им стали попадаться редкие странники, пешие и на конях, а некоторые верхом на осликах. Погонщики в цветастых халатах вели небольшие вереницы из гружёных сухим деревом верблюдов – животных, которых ранее Царра в жизни не видел. Впоследствии друзья часто обгоняли такие караваны на Поххарской дороге. Все они шли на юг. На грязных боках кораблей пустыни покачивались внушительных размеров вязанки. Брёвна были разной толщины и все, как один, неровные.

– Куда они идут? – спросил у хонанда его товарищ.

– На поххарский базар.

– Для чего такие коряги могут сгодиться?

– На дрова в самый раз. В Хатизе с этим большие трудности.

– Скажи, пожалуйста. А в Варгрике полным–полно такого добра.

– В каждой стране свои порядки…

– Почём же дрова в Поххаре?

– Не знаю, но дорого, иначе народ, что победнее не топил бы коровьими лепёшками.

Царра удивлённо хмыкнул и спросил у друга:

– Чего ты там с Мирханом шептался?

Тот в ответ, как всегда, улыбнулся:

– Он сказал, чтобы я следил за твоим чересчур длинным языком.

– Да иди ты!

– Да, прямо так и сказал, – засмеялся хонанд, стараясь делать серьезный вид, но глаза его предательски искрились смехом.

– С тобой серьезно разве поговоришь? – с улыбкой махнул рукой Царра.

– Да, ладно тебе. Добрые советы давал старик, курагу нам положил, головку овечьего сыра, изюма. Припасов на дорогу. До Поххара должно хватить. Сказал, что когда будем там, чтобы зашли передать от него привет чеканщику Рохнамо, брату старшей невестки.

– Где, кстати, его сыновья? – поинтересовался Царра. – Там ведь только жёны их бегали по двору.

– У Мирхана три сына. Они на севере, поехали на ярмарку в Шималхар.

– Понятно.

Царра помолчал немного, после снова спросил:

– Слушай, почему тюльпаны и нарциссы растут отдельно, а не вперемешку?

– Заметил? – улыбнулся Бахт. – Молодец.

– Так почему же? – не унимался его спутник.

Хонанд пояснил:

– Наргиз не смогла простить Хатолу смерть брата.

– Значит, вот как всё закончилось, – вздохнул Царра, глядя на цветущее буйство весны.

– Именно так. Неужели ты ожидал счастливой развязки?

– Надеялся.

– Вот только это зачастую нам и остаётся.

Пять дней они провели в пути, останавливаясь на ночлег в караван-сараях. Хонанд учил товарища говорить по-хатизски, и тот мгновенно схватывал, с лёгкостью повторяя за другом чудные на слух слова. Он уже мог составлять простые предложения и предвкушал, как в Поххаре будет изъясняться на местном языке.