Глава 21. вэн из норгарда.

Во дворе одного из караван-сараев, что в огромном множестве были разбросаны на пути к столице ханства, друзьям повстречался человек, одетый по обычаю варгрикских ратников. Цветом кожи от местных жителей он не отличался, а вот платьем на фоне хатизцев выделялся резко. Смуглые обитатели полупустынных нагорий в длинных до колен рубахах и широких шароварах более подходили к этим краям, чем камзол с вышитой на спине и груди короной.

Варгрикский воин в одиночестве сидел за одним из низеньких столиков на крытой камышовым навесом террасе. Перед ним лежала лепёшка и стояла пиала с чаем, но он даже не смотрел на еду, погрузившись в свои, видимо, невесёлые мысли. Казалось, ратник ничего вокруг не замечал, словно весь мир для него просто исчез. Лишь изредка он смотрел на что-то в своей ладони и тяжело вздыхал.

Путники подошли к нему.

– Здравствуй, земляк, – без церемоний обратился Бахт к ратнику.

Тот посмотрел на него, не поверив тому, что услышал. Это легко читалось по его удивленному лицу.

– Чего молчишь, уважаемый? – улыбнулся хонанд, со своим другом подсаживаясь к собеседнику.

– Здравствуйте, добрые люди, – придя в себя, ответил воин. Указав пальцем на Царру, а после на Бахта, он спросил:

– Вы…

– Мы из Варгрика… идём.

– Вот это да! – улыбнулся ратник. – А я как раз туда.

– И встретились на Поххарской дороге, – усмехнулся Бахт. Он представил себя и своего друга.

В ответ незнакомец назвал свое имя.

– Вэн из Норгарда, – сказал он. – Иду со службы домой.

Друзья переглянулись.

– Куда ты идешь? – осторожно переспросил Царра.

– Домой, в Норгард. Я родом оттуда. Там мать у меня и отец, сёстры и брат. Все, кто есть, в общем.

– Ты знаешь, что…, – начал Царра и осекся, когда товарищ толкнул его локтем под бок.

– Бывали, как же, – вставил хонанд. – Этой осенью там были.

– Да что вы? – обрадовался Вэн. – Как там дела? В Норгарде?

– Осенью мы там были…, – хмуро ответил Царра, пряча глаза.

– Осенью, – мечтательно произнес воин, улыбаясь своим воспоминаниям. – Осень в наших местах это сказка. Наполненное волшебной грустью время – когда начинают желтеть листья, и их ветром несет в сторону моря.

– А весна? – спросил Царра.

Ему и вправду было интересно, ведь весны то он в Норгарде не видел.

– О! Спрашиваешь. Весна… Весна – это волшебство, не поддающееся никакому описанию. Время, когда из земли, только что сбросившей зимний сон, пробиваются нежные колокольчики, и все холмы стают белые–белые, но уже не от снега, а от их лепестков.

– Я так понимаю, что лето и зима также прекрасны? – иронично усмехнулся Бахт.

– Не то слово! – воскликнул Вэн, не обратив никакого внимания на слегка шутливый тон собеседника. – Видели бы вы, как сияет переливами зимнее небо. Словно кто-то полными горстями рассыпает по нему самоцветные камни. А летом ночь вообще не настаёт. Благодатное время для влюблённых ...

– Ты, видно, давно не был дома, – сделал вывод хонанд.

Он улыбнулся тому, с каким мечтательным прищуром их собеседник рассказывал о своих родных краях.

– Три долгих года, – подтвердил Вэн.

– Три года? – удивился Царра, – Что ты здесь забыл, если столько времени не видел родных?

– Я служил на пограничной заставе южнее Поххара, – норгардец махнул рукой, показывая, где именно он был.

– Под Поххаром? Что же там делают войска Короны? – искренне удивились его собеседники.

– Насколько я знаю, – сказал один из них. – Хатиз имеет своего повелителя.

– Имеет, а Варг союзник здешнего правителя – хана Хушйара. Вот мы и подтверждаем дружеские чувства нашего короля, неся службу на южной границе Хатиза. Мы обороняем ее от обитателей Диких Степей, что тянутся на юго-запад от нижнего течения Вешруд до самого моря и Сухельпорта. Там кишмя кишат наши старые знакомые.

– Кто? – не совсем понял Царра.

– Кочевники, – пояснил ему Вэн. – Мы же с ними на Кучидаре постоянно сталкиваемся, поэтому и говорю, что «старые знакомые».

– Ясно. И много воинов послал король?

– По десять сотен арбалетчиков и мечников.

– Две тысячи?

– Ну, да.

– И вы уже три года здесь?

– Три года. Наша сотня первой пришла, после – остальные. Мы построили укрепления, крепость и систему вышек. Большую работу проделали. Раз в год прибывало пополнение взамен убитых, война, все-таки. Вот я дождался конца службы, а кто-то…, – Вэн замолчал и посмотрел на предмет, что сжимал в правой ладони.

Он показал его своим собеседникам, и те увидел серебряный перстень с тёмно-зелёным глубокого цвета, камнем. Ратник вздохнул и положил его на достархан.

– Это друга моего кольцо, – сказал он.– Тезка мой, тоже Вэн и тоже из Норгарда. Земляки мы были, жили рядом, с детства знали друг друга.

– Что же с ним случилось?

– Что случается с людьми на войне? Погиб он. Хотя причём здесь война? – усмехнулся воин. – Она тут не причём. Глупо он погиб, по-дурацки. Мы подимали кирпичи на крепостную стену. Он споткнулся, не удержался и упал с высоты на землю, грудью прямо на бревно.

Вздрогнув, говоривший запнулся и немного погодя продолжил:

– Он еще пытался мне что-то сказать, но не мог, только кровь клокотала в горле. До сих пор не могу забыть этот звук. Он умер у меня на руках…

Вэн посмотрел на пустые ладони и, забрав перстень, сжал в кулаке.

– Лишь успел отдать мне кольцо, что попросил вернуть своей ненаглядной Эльске, которая ждет его в Норгарде. Вернуть, если что с ним случиться. Кольцо это она ему подарила, когда он в поход собирался. Как он ее любил, – вздохнул горько Вэн. – Три года ждал с ней встречи, жениться наметил этой осенью. А теперь…

– Дела, – вздохнул Бахт.

– Дела, – с непередаваемой тоской согласился воин и спросил надрывно. – Теперь что мне делать? Вестником смерти служить? Прийти и сказать: «Не жди, Эльске, своего Вэна»? Но если не прийти – как тогда жить, не выполнив обещанья, данного другу, а?

Он грустно посмотрел в глаза Царре. Тот неловко пожал плечами, отведя взгляд, а хонанд серьезно так ответил:

– Не переживай. Он уже сам все ей рассказал.

– Рассказал? Как это? – удивился воин, недоверчиво поглядев на странного собеседника.

– Ты просто поверь. Я знаю, что говорю, – убедительно ответил тот.

– Постараюсь поверить.

Бахт поспешил сменить тему, уж больно гнетущим сделался их разговор.

– Когда было последнее пополнение из Варгрика? – спросил он.

– Прошлым летом.

– А предыдущее?

– Этим летом. Я же говорю, что раз в год приходит.

– Это я понял уже. Мне интересно – когда именно.

– Получается, что летом.

– Каждое?

– Ну да. Зимой перевалы закрыты. Даже гонцы не приезжают.

– И вы по полгода вестей не получаете? – спросил Царра.

– Да, а что такое? – Вэн настороженно посмотрел на собеседника.

– Да так, ничего, – уклонился тот от ответа и сделал своему товарищу незаметный знак, означающий «так-то».

Они еще долго сидели, беседуя о разном, о вещах стоящих слов, и не имевших ровным счётом никакого значения. В общем, говорили обо всем, тщательно избегая темы Норгарда.

Передохнув, путники попрощались с новым знакомым и продолжили путешествие на юг, а Вэн отправился дальше, так и не узнав о войне, прокатившейся по западным и северным землям родного королевства. Он шёл домой, не ведая о том, что дома его уже нет. В дорожной сумке он вёз перстень, а в сердце надежду на скорую встречу с родными.

– Почему мы не сказали ему, что Норгард разрушен? – хмуро спросил Царра, раздосадованный странным поведением хонанда.

– Ему два месяца быть в пути, – резко ответил Бахт, совершенно без улыбки, даже глаза его были стального цвета. – Ты хочешь, чтобы он шел, зная, что идти некуда?

– Но он же все равно узнает, когда придет.

– Конечно, узнает, – согласился Бахт.

– Или в Крунеберге скажут.

– Непременно. И даже намного раньше. Добродушные люди, вроде тебя, расскажут ему об этом ещё на Северном Перевале. Но разве кому-то будет хуже, от того, что Норгард еще какое-то время будет для него живым?

– Но он же сгорел дотла.

– Для нас сгорел, друг мой. Для нас. Но для Вэна он самый что ни на есть целый и невредимый. И там его по-прежнему ждут. Если он это знает и в это верит, то пусть, хоть весь мир рушится, так оно и есть. Потому что то, во что он верит – самая верная истина.

Царра не стал спорить. Многое в словах Бахта казалось ему непонятным, но он привык доверять суждениям своего друга – хонанда. Наверное, тот знает, о чем говорит.

Глава 22. Поххар.

Два дня спустя после встречи с норгардцем друзья прибыли в столицу ханства Хушйара. Она расположиллась на пологих берегах Вешруд, окруженных пустынными голыми горами. В долине, где раскинулся город, мутная река разливалась, образуя две излучины и обнимая ими небольшой остров. Два моста из белого камня соединяли его с обоими берегами, а на нём самом высился Арг поххарского правителя, обнесенный высокими и такими толстыми стенами, что два всадника могли бы свободно проехать по ним бок обок, не касаясь друг друга коленями. Левый берег был известен тем, что там располагался рынок рабов, которых привозили с окрестных земель. В правой части города находились базар и кварталы ремесленников, там же были и многочисленные караван-сараи, в одном из которых остановились двое путников.

Упомянутое заведение представляло собой длинное глинобитное здание, второй этаж которого занимала просторная крытая веранда. Здесь находились низкие лежанки, а между ними такие же низкие восьмиугольные столики. Двор караван-сарая был обнесён высоким саманным забором и весь заполнен лениво жующими и лежащими на земле верблюдами. Между ними сновали босые служки, подсыпая животным корм и наливая в поилки воду. У ворот, на больших, в рост человека весах, отмеряли дрова для продажи. Горожане живо торговались с караванщиками и грузили поленья на спины терпеливых осликов, увозивших хозяйскую покупку в окрестные селения.

Устроив, как водиться, своих скакунов, путешественники разместились на двух топчанах, любезно показанных хозяином караван-сарая, среднего роста полноватым поххарцем с куцей бородкой и хитрыми, но незлыми глазами.

– Вот ваши места, уважаемые странники, – указал он пухлой ручкой на лежанки.

Специально для этого жеста он снял её с кушака, за который держался большим пальцем.

– С двоих серебряный динар за ночлег и пищу.

– Добро, почтенный. Динар, так динар, – кивнул Бахт, бросив дорожную сумку на глиняный пол. – Цена для нас привычная.

– О вещах не переживайте, – поспешил успокоить гостей хозяин, видя, как Царра неуверенно осматривается вокруг и не спешит отпустить ремень своей сумки. – Воров у нас нет, и посторонних сюда не пускают. Служки за этим строго следят.

– Это, конечно же, нас успокаивает, почтенный, – улыбнулся хонанд, сделав товарищу знак не беспокоиться. Он прошёл к перилам веранды и, оперевшись о них, задумчиво окинул взглядом город. Перед ним лежали однотонные дома, словно вылепленные из серой пыли.

– У нас, правда, нет хатизских денег…, – сказал он, повернувшись к куцебородому, который почтительно ждал продолжения его фразы. Бахт вынул из кошелька крону и, протянул со словами:

– Такие сгодятся?

Хозяин с настороженностью взял монету, но сразу же подбросил её на ладони и одобрительно вздёрнул брови.

– Варгрик, – протянул он, глянув на профиль молодого короля. – Хорошие деньги.

– Полновесные, – улыбнулся хонанд.

– Достойный металл. Ничего не скажешь, – сказал караван-сарайщик и, уходя, сообщил. – Кормят у нас в день два раза – в полдень и на закате. Не опаздывайте, а то останетесь без плова.

– Постараемся, – тихо ответил Царра, оглядываясь вокруг.

Кроме них в этой части веранды разместились четверо купцов, прибывших с севера, и, как выяснилось чуть позже из разговоров, лавочник из Шималхара, приехавший судиться со сборщиком податей, взявшим с него сверх меры. У лежанок были лишь дорожные сумки, а их владельцы, по-видимому, ушли по своим делам. Оно и понятно, до заката было ещё далеко, а в караван-сараях разве для того сселяться, чтобы ждать обеда и ужина?

Друзья тоже не стали терять время попусту, не для того они совершили такое долгое путешествие. Так что они наспех разобрали вещи и нырнули в узкие улочки.

Цель их выхода в город находилась в самом его сердце, там, где располагался большой базар. Не было места более подходящего для того, чтобы узнать Поххар. Здесь можно было встретить разнообразнейшую публику со всех известных земель. Легко узнаваемый по платью, варгрикский торговый люд сновал между рядов, и многочисленные служки грузили на повозки ткани, специи, клинки, всё, чем славятся эти края. Хатизские купцы в богатых парчовых и шёлковых халатах меняли свой товар на звонкую монету, многословно торгуясь за каждый золотой.

На пыльных улочках кипела жизнь. Мелкие торговцы развозили на двухколёсных тачках нехитрый товар – глиняную посуду, мешки с мукой и сушёные фрукты. Мальчишки, помощники хлебопёков, разносили по зажиточным дворам горячие лепёшки, вызывая прислугу громкими криками. Зеленщики с полными лотками размахивали пучками укропа и петрушки, торопясь продать свой товар. Хозяйки домов скороговоркой торговались с ними, высовываясь из открытых окон вторых этажей, и если сходились в цене, посылали младших сыновей за покупкой. Люди с большими медными кувшинами за спиной предлагали прохожим холодный мятный чай. Желающих утолить жажду было немало, и продавец с лёгким поклоном наливал полный стакан, взбивая при этом воздушную пенку струёй из длинного носика. В дополнение к напитку покупатель получал кусочек сахара или сушёный финик. Приятная мелочь, способная любому поднять настроение.

Птицеловы продавали певчих дроздов, воронов и скворцов, подвесив плетёные клетки к шестам, переброшенным с крыши на крышу. Прямо над головой прохожих щебетала и каркала пернатая братия, глядя на родное небо через тесные прутья.

Отбрасывая десятки солнечных зайчиков, по улицам ходили продавцы зеркал, прикрепив их прямо на свои халаты, а на лотках в круглых коробочках лежала сурьма, индиго, хна, всё, что могло заставить местных женщин вытребовать от своих мужей лишний динар.

В маленьких открытых с двух сторон двориках работники в корытах месили ногами глину, тщательно перемешивая её с соломой. После чего с помощью деревянных форм они лепили кирпичи и выкладывали в ряды для просушки. Неподалёку из уже готового сырца строители возводили дом. Будущий хозяин стоял рядом и придирчиво следил за каждым движением рабочих, быстро перебирая гагатовые чётки.

Прямо на улице стояли казаны с готовящимся пловом, и улыбчивый повар помахивал тонкой дощечкой над мангалом, из которого разносился одуряющий запах кебаба. Переворачивая мясо, он грозно покрикивал на рыжую собаку, которая крутилась около него и никак не желала уходить. Видимо они были знакомы уже давно, потому что, не смотря на кажущуюся угрозу в голосе повара, собака знала, что он это не всерьёз. Она отбегала немного и заходила с другой стороны, делая вид, что жаркое её совершенно не интересует, и в мире полно вещей куда более занимательных. Она увлечённо нюхала землю, могла облаять кошку, лениво умывающуюся на краю плоской крыши, увязаться за какой-нибудь повозкой, и всё это только для того, чтобы незаметно вновь приблизиться к заветной жаровне. Она знает, что повар всё-таки сдастся и бросит ей кусочек мяса.

Среди пёстрой толпы встречались старики в чёрных высоких колпаках и с тощими дорожными сумками. Халаты их состояли сплошь из разноцветных лоскутов, и никто бы не мог с уверенностью сказать, из какой ткани они Когда-то были пошиты. В руках бродяги сжимали неизменный посох, украшенный серебряным колокольчиком – довольно странная деталь в их убранстве. У некоторых на плече сидели большие попугаи. Если кто-то из прохожих соглашался дать медную монету, то из коробочки, которую подавал им хозяин, птицы клювом вынимали бумажную записку с добрым советом, но желающих было мало. Очевидно, каждый, кто проходил мимо, считал, что всё в своей жизни он делает правильно.

По лабиринту улочек друзья вышли на главный регистан Поххара. Он имел форму ровного круга, по краю которого росли чинары. Посреди площади находились солнечные часы – на посыпанной песком земле лежал большой мраморный диск диаметром в десять шагов. В его центре стоял треугольный гномон. Густая тень ползла по кругу, касаясь своим острым краем потемневших от времени бронзовых шаров, верхушки которых были отполированы до ослепительного блеска.

Вокруг этого сооружения на невысоких лавочках сидели мужчины преклонных лет в рваных ватных халатах. Они были заняты тем, что рассматривали ладони сидящих рядом с ними. Возле каждого на некотором отдалении стояло ещё по нескольку человек и ожидали своей очереди, поглядывая на беседующих.

– Кто это такие? – спросил Царра, когда друзья проходили мимо.

– Местные провидцы, – ответил хонанд и с усмешкой махнул рукой. – Будущее предсказывают.

– Неужели они могут сказать, что будет?

– Говорят, что да. За пару монет распишут всю твою жизнь и за дополнительную плату, как её изменить.

– Разве можно узнать свою судьбу? – заинтересовался Царра, приглядываясь к гадателям.

Те с вдумчивой важностью изучали протянутые ладони и сообщали посетителям открывшуюся им тайну.

– Узнать можно, – ответил хонанд. – Изменить – нет.

– Зачем тогда эти люди приходят сюда?

– Потому что боятся жить.

Друзья прошли мимо солнечных часов и через площадь вышли к базару, состоящему из больших кварталов, в которых жили мастера какой-то одной специальности. Дома в этой части города имели маленькие дворики, имевшие со стороны улицы лавку или просто широкие распахнутые настежь ворота. В ремесленных кварталах стоял постоянный шум. Здесь сотни деревянных молотков били по металлу и меха со свистом раздували жар в печах. На земле сидели чеканщики, медники и плотники, мастеря и починяя предметы необходимые человеку в быту.

Особняком стояли Золотой, Шёлковый и Оружейный кварталы. В их лавках находилась масса диковинных для западных людей вещей: ковры, вытканные замысловатыми узорами, тончайшие ткани, чеканка по меди и серебру, оружие и, конечно же, самоцветы в ювелирных рядах.

В одном из них Царра приметил перстень. Одиноко затерявшийся на лотке среди золотых украшений – витых тонких браслетов, колец и серег. То была изящная работа – серебряное кольцо с синим, величиною с ноготь мизинца, камнем. Солнечный свет играл с зеркально отшлифованным самоцветом, и тот словно подмигивал проходящим мимо странникам.

– Смотри, дружище, – Царра указал на украшение, толкнув хонанда в бок.

– Красивая вещь, – одобрительно кивнул тот.

Его товарищ взял кольцо и внимательно рассмотрел тёмно-синий с золотыми вкраплениями камень. Он походил на звёздное хатизское небо, когда оно золототканым шатром накрывает весеннюю цветущую землю.

– Немного великоват, – огорчённо вздохнул Царра, примерив перстень на безымянный палец левой руки. Он положил украшение на лоток и собрался, было, пойти дальше, но, сделав пару шагов, застыл на месте. Передумав уходить, он вернулся. Уж очень красивой была вещь и до боли знакомые узоры на ней.

– Сколько хочешь за это кольцо, уважаемый? – спросил он торговца,

Невысокого роста, сухощавый поххарец назвал цену в десять золотых. Сторговались на пяти, и перстень перекочевал с лотка ювелира на палец довольного странника. Тот потёр его о рукав, полируя поверхность камня, и вытянул руку, любуясь синим огнём. Затем он внимательней присмотрелся к витиеватому узору, что виноградной лозой шёл по внешней поверхности кольца, и вспомнил, откуда тот ему знаком. Их выводил каламом старик из его виденья, когда после встречи с Беррой, ему пришлось валяться в беспамятстве.

– Здесь ведь что-то написано? – спросил он, показывая причудливую вязь своему спутнику.

Тот кивнул.

– А что? Ты можешь разобрать?

Хонанд прочитал:

– Мир – для тебя, а ты – для мира.

– Что это может значить?

– Не знаю. Это ты его купил, а не я. Значит, он – твой. Подумаешь как-нибудь на досуге. Лучше пошли дальше.

Они побродили по рядам, неспешно осмотрели весь базар, восхищаясь работой поххарских чеканщиков и оружейных дел мастеров.

Бахт кивнул своему товарищу на мечи, когда они проходили по оружейному кварталу:

– Помнишь нашего Дзвана?

Царра прищурился на слепящие солнечными бликами клинки. Толстый лавочник с длинными чёрными усами заметил интерес чужестранцев к своему товару и затараторил, показывая одну из сабель.

– Чего он там трещит? – спросил Царра, который ещё не всё понимал по-хатизски.

– Хороший меч, говорит, – бросил хонанд, вежливо улыбаясь торговцу. – Человека пополам может разрубить.

Усач действительно показывал движениями, как наносит удары по невидимому врагу. Для пущей убедительности он надувал щёки и, двумя руками взяв меч, изображал яростный бой.

– А он видел, как человека рассекают пополам? – раздраженно спросил Царра и глянул зло в глаза торговцу. – Видел?

Черноусый поххарец не понял слов, брошенных ему, но тон чужестранца его сильно задел. Злость, как и радость, в переводчиках не нуждается. Он взвизгнул, словно ему вонзили в пятку раскалённую иглу, и с угрожающими криками принялся размахивать руками, совершенно забыв, что в одной из них у него сабля. Увидев острие, порхающее у своего лица, Царра, сам не зная как, пришел в ярость и схватился за оружие. К счастью, Бахт успел перехватить его руку, и меч остался в ножнах.

– Пошли отсюда, – процедил он, растянув рот в примирительной улыбке.

Являя собою саму вежливость, он повел товарища прочь от вопящего торговца, вокруг которого начали собираться его собратья, ещё не понимавшие, что произошло, но уже закипавшие гневом. Рассыпаясь в извинениях и любезностях, хонанд вывел Царру из скопления народа, готового в любой миг превратиться в безумную толпу.

– Ты что, очумел? – сквозь улыбку шипел он на товарища, ведя того под локоть, подальше от беды. – Что на тебя нашло?

– Сам не знаю, – буркнул тот. – Но эта сволочь расхваливает свой товар и совсем не знает, что делает.

– Но, уж извини, друг мой, – язвительно ответил хонанд. – Так уж бывает, что очень часто люди говорят то, о чем не имеют ни малейшего понятия, но это не повод хвататься за оружие. Ты знаешь, что если бы я тебя не остановил, и ты вынул бы меч из ножен, для нас это могло очень плохо закончиться?

– Почему?

– Да потому что здешний обычай не позволяет обнажать клинок просто так, для угрозы. Если достал, значит – руби!

– Я не знал, – виновато ответил Царра.

– Не знал он, – пробурчал хонанд. – Мало ли, чего ты не знал. Дела это не меняет. Сейчас такое представление разыгралось бы!

– Теперь буду знать, – сказал Царра и положил руку на плечо товарища. – Прости меня, дружище.

– Ладно, – с примирительной улыбкой вздохнул тот. – Забыли. Но впредь спрашивай меня перед тем, как что-то сказать или сделать. Здесь все совсем не так, как в наших краях. Усвой ты, наконец!

– Хорошо. Договорились.

– Вот и ладно, – Бахт довольно похлопал друга по плечу и оглянулся по сторонам. – Где это мы?

Они далеко ушли от неприветливого торгового ряда и оказались на окраине Оружейного квартала. Хонанд определил их местонахождение и, кивнув назад, со смешком спросил:

– Тебе больше ничего на базаре не надо?

– Нет.

– Тогда пошли в Арг.

– Зачем нам туда?

– Акиль, которого ты ищешь, – придворный мудрец хана Хушйара.

– Нас разве пустят к нему? Дворец правителя всё-таки.

– Это мы сейчас узнаем.

Через переулочки двое друзей вышли на просторную улицу и по ней направились в сторону острова, на который вёл каменный мост. Столбы его перил были сделаны в виде статуй хатизских воинов в натуральную величину. Мастера тщательно вирезали наименьшие детали оружия и доспехов, даже оперение стрел в сагайдаках за спинами можно было перепутать с настоящими, а в коротких бородках можно было считать волосину за волосиной, и делом это казалось таким же безнадёжным, как и в случае с живым человеком. Суровые лица мраморных мужей ничего не выражали, кроме решимости отдать свои жизни за правителя этих мест. Под их суровыми взглядами путники перешли излучину Вешруд и оказались у ворот крепости. Дорога обходила её с двух сторон, снова сливаясь в одну, и через второй мост уходила на левый берег к невольничьему рынку.

– Нам к Акилю, – сказал Бахт, отвечая на вопросительный взгляд стражника, один в один похожего на своих каменных собратьев. – Пройти можно?

– Нельзя, – грозно ответил тот.

– Как тогда нам с ним встретиться?

– Незачем вам здесь ходить. Нет Акиля.

– Где же он?

– Он давно ушёл и больше при дворе не служит. Но если он вам очень нужен, найти его можно вон там, – стражник показал гору, видневшуюся у окраины Поххара. – Говорят, он живет в пещере с северной стороны.

– Спасибо, почтенный, – хонанд поклоном головы поблагодарил ратника, и, повернувшись к другу, передал ему то, что узнал.

– Пошли тогда к Акилю? – сказал Царра, жмурясь на солнце, выглядывающее из-за указанной вершины.

– Успеем, – ответил Бахт и предложил другу пройтись на левый берег.

Тот равнодушно пожал плечами, и они перешли Вешруд. Прошлись по кварталу с красивыми, богатыми домами, во дворах которых за глинобитными заборами шелестели молодыми листочками фруктовые деревья. По неглубоким арыкам струилась мутноватая вода, попадая в сады через наполовину врытые в землю глиняные трубы.

Людей навстречу попадалось мало. Тем сильнее показался контраст между сонными улицами и невольничьим рынком.

Под полотняными навесами стояли и сидели полуобнаженные мужчины и женщины. Почти каждый имел на шее медный ошейник, от которого цепь шла за спину к кольцу, вмурованному в стену. Перед ними прохаживались вольные люди в богатых одеждах, и, словно товар на базаре, выбирали людей. Они одобрительно цокали языками, разглядывая обнаженные груди невольниц, жадно изучали их едва прикрытые тела и, выбирая работников, проверяли крепость рук и силу мужчин.

– Кто это? – спросил Царра, до глубины души пораженный тем, что увидел. – Те, что сидят в цепях.

– Невольники. Их привозят с юга и востока.

– Их что, покупают? – ужаснулся спутник хонанда, когда увидел то, как чёрный сухой старик протягивает кошелёк довольному торговцу, указывая при этом на молодую невольницу.

– Для того их сюда и привозят.

– Зачем?

– Мужчины работают в мастерских и в штольнях, где добывают драгоценные камни, а женщины служат в богатых домах.

– Но зачем?

– Вот этого я тебе объяснить не могу. Никто не знает. Такая уж природа человека – заставить другого делать за себя то, что не хочется делать самому.

– Пойдём отсюда поскорее…

– Посмотреть разве не хочешь?

– Что здесь интересного? Зачем мы вообще сюда пришли?

– Ну, ладно, – пожал плечами хонанд. – Давай вот ток обойдём и назад.

Он свернул влево, его товарищ – за ним. Проходя по ближнему ряду, Царра встретился взглядом с одним из невольников и оторопел. В этих глазах было что-то знакомое, что-то, чего и не объяснишь.

– Что такое? – удивился хонанд, видя с каким выражением лица застыл его друг, разглядывая молодого невольника.

– Подожди, – ответил Царра.

Он подошел к тучному круглощёкому торговцу, чтобы спросить о цене, но тот так непонятно говорил, что пришлось объясняться через хонанда. Он спросил через него:

– Сколько просят за этого человека?

Бахт перевел, и хозяин товара, погладив ухоженную смоляную бороду, два раза подряд разжал пальцы обеих рук.

– Двадцать золотых? – уточнил Царра и немедленно полез за кошельком, но товарищ остановил его, перехватив руку.

– Ты чего? – спросил он Бахта.

– Это Хатиз, мой друг, ты забыл. Здесь принято торговаться.

– Да какая разница? Нам человека спасти надо, и цена здесь – не вопрос.

– Спасти, конечно, дело хорошее. Но зачем же доставлять радость этому упырю? – с ехидной улыбкой хонанд показал на продавца, который в предвкушении барыша перебирал толстыми пальцами нефритовые чётки, с лёгким стуком отмерявшие тягостное для невольника ожидание.

– Ну, если так, – немного призадумавшись, согласился с другом Царра. После заглянул в кошелёк и уже уверенно кивнул.

– Пуст будет так.

Он начал торг, а прикованный к стене бедняга, затаив дыхание, ждал решения своей судьбы.

Сговорились на десяти золотых, сумме, которая и оказалась в похудевшем за время путешествия кошельке.

Когда все монеты, позвякивая, перекочевали в кошель торговца, ошейник на невольнике разжали. Настороженный человек, потирая шею, стоял в нерешительности перед своим избавителем, а тот сказал своему спутнику:

– Скажи ему, что он может идти домой.

Внимательно выслушав хонанда, невольник ответил:

– Дома больше нет. Некуда возвращаться.

– Куда же он пойдёт?

Бахт перевёл, человек грустно улыбнулся и пожал плечами. Царра снова спросил:

– Как зовут то его?

Его товарищ ответил:

– Арзу.

– Иди, куда смотрят твои глаза, Арзу, – сказал Царра, встретившись взглядом с бывшим невольником. Почему-то он не чувствовал радости от своего поступка.

Что ж. Взять они его с собой не могли. Пеший с конным – плохие попутчики. Так что, пусть идёт.

Хонанд перевел, и его товарищ протянул руку выкупленному им человеку. Тот сначала неуверенно, а после крепко пожал руку своему освободителю.

И они разошлись. Двое друзей пошли обратно в караван-сарай, а бывший раб – куда глаза глядят, и глядели они на восток, а ноги несли его по дороге к перевалу. Кулаки были сжаты до боли, а в сердце Арзу закипала злость, когда он вспоминал город Поххар, тяжесть цепи на своей шее и стук нефритовых чёток. На перевале он обернулся, бросил последний взгляд на ненавистный город, и погрозив ему кулаком, исчез из виду.

Вернувшись в караван-сарай, друзья успели застать остатки обеда. Все гости уже поели и служки собирались отмывать стенки казана от жира. Для этого они разводили в тазу песок и золу из мангала.

Проходя мимо них, Царра вздохнул:

– Не успели.

– Не страшно, – усмехнулся хонанд. – Вечером наверстаем.

Они поднялись к себе наверх и встретили там каравансарайщика, который сторожил на столике две глиняные миски, отгоняя от них ленивых, но всё же надоедливых мух.

– Вам повезло, уважаемые, – с улыбкой встретил он постояльцев. – Я оставил вам немного плова и кебаба. Постояльцы из Варгрика в первый раз часто пропускают обед, как их не предупреждай.

– Очень любезно с Вашей стороны, почтенный, – устраиваясь за столик, Бахт благодарно улыбнулся каравансарайщику.

– О! Это пустяк. Мне совсем не трудно, – ответил тот. – Но больше оставлять не буду. Порядок, есть порядок. Святая вещь.

Он подсел к своим гостям и, видимо, не имея более собеседников, принялся рассказывать им о местной жизни. Бахту было всё равно, и он вежливо молчал, позволяя куцебородому вести беседу, больше похожую на монолог. Только Царра, как всегда проявлял любознательность и задавал вопросы, на которые получал исчерпывающие ответы. От собеседника он много узнал о столице ханства.

А именно.

Город богател за счет рудников в горах, в которых добывались самоцветы: рубины, капли крови павших в бою храбрецов, сапфиры – осколки неба, тёмные гранаты и самые ценные из всех камней – удивительной чистоты смарагды. Последние были гордостью Поххара. За ними приходили купцы со всех сторон света, как осы на пролитый мёд, стекаясь на рынок, чтобы приобрести бесценный товар. Рабов, привозимых кочевниками и перекупщиками с востока, покупали хозяева штолен, и те были обречены до конца дней своих добывать в кромешной тьме драгоценные камни, выдавая на–гора корзины с кусками битой породы. Мужчины пропадали в рудниках, а женщины вынуждены были работать в богатых домах.

Такие нравы царили в Поххаре, когда пришел в него Царра, пришел незаметно для жителей города, которые и не подозревали, чем обратится для них прибытие незнакомца, имени которого никто не узнал, кроме безумного Акиля.

Да-да, именно безумного, ведь, как можно назвать человека, оставившего должность ханского советника и уйти жить на голую гору?

Люди в Поххаре шептались, что мудрец Акиль лишился разума, прочитав книгу, найденную в дворцовой библиотеке. Но было ли это правдой неизвестно. Верно лишь то, что старик вдруг бросил все и ушел жить в пещеру на горе, которую теперь все называли Акильгар. Как это часто бывает, многие из горожан отвернулись от безумца, но некоторые по-прежнему считали его мудрецом, которому открылась истина, и начали подниматься к нему, чтобы спросить совета. Старик принимал гостей, беседовал с ними, но в благодарность за мудрые слова ничего не брал, разве только соглашался на лепешку и флягу воды.

Узнав все это от словоохотливого каравансарайщика и, попив с ним чаю, друзья решили сходить на Акильгар ближе к вечеру. А пока отправились на поиски Рохнамо. В ремесленном квартале они расспросили, где живёт чеканщик с таким именем, и прошли по узким улочкам до южной окраины Поххара. Там обитали некоторые из мастеровых людей, у которых не было денег для того чтобы купить лавку на улице возле базара. Найдя подходящий по описанию двор, друзья с сожалением обнаружили, что ставни ремесленной лавки и двери дома наглухо забиты досками.

У них ещё была слабая надежда на то, что они ошиблись, когда Бахт стучал в соседские ворота, но она исчезла, когда к ним вышел полноватый с пышными рыжими усами мужчина. После традиционных приветствий друзья получили утвердительный ответ на вопрос, дом ли это Рохнамо.

Хонанд удивлённо спросил:

– Но почтенный! Куда же он подевался? Вы не знаете?

Озираясь по сторонам, поххарец ответил, что однажды ночью чеканщик исчез, но куда, никто не знает. Долгое время дом пустовал, пугая соседей протяжным скрипом ставен, с которыми играл пустынный ветер. Ждали, что хозяин вскорости объявится, но напрасно, и плотник заколотил окна. Рассказав это, рыжеусый кивнул на прощание и скрылся за воротами.

Когда он исчез в глубине своего двора, Царра в растерянности спросил:

– Что ж теперь делать?

Его друг задумчиво посмотрел на коновязь с висевшем на ней фонарём, и в глазах его промелькнула тень радости, когда на верхушку покрытого затейливой резьбой столба вдруг сел ворон. Он искоса посмотрел на людей и громко каркнул, хлопая крыльями. Бахт сделал знак другу, чтобы тот не шумел и внимательно следил за птицей, которая, потоптавшись немного, соскочила с коновязи и, сделав круг над домом чеканщика, полетела на юго-запад.

Проводив её взглядом, хонанд улыбнулся.

– Вот значит, как, – сказал он и осмотрел фонарь. – Теперь всё ясно.

– Что тебе ясно?

– Куда дальше идти ясно, – Бахт снял с крючка масляный светильник и пару раз открыл–закрыл стеклянную дверцу. – Рохнамо показал нам путь. Пошли.

– А фонарь тебе зачем? – спросил Царра, увидев, что его товарищ не собирается снова вешать светильник на коновязь, а идёт, небрежно им помахивая.

– Может, пригодиться, – подмигнул хонанд и усмехнулся. – Всё равно чеканщику он уже не нужен, а соседи обязательно стащат. Скажут, что уж больно жутко он висит на коновязи.

Друзья вернулись в караван-сарай и, собрав подношение мудрецу, отправились на Акильгар, пока солнце не село. Хоть гора и виднелась совсем рядом, но это же гора, и близость её – лишь иллюзия. Надо было успеть до вечера, чтобы не лазить во тьме по узким тропам.

Солнце было ещё высоко, когда друзья, карабкаясь по крутым склонам, начали восхождение. Они взбирались, выискивая удобные места для подъема. Сторона, по которой они шли, смотрела прямо на Поххар, и город, перепоясанный рекой, был как на ладони. Люди-мурашки копошились на его пыльных улицах, снуя по своим мелким делам. Царра пару раз посмотрел через плечо на долину и дальше уже не отвлекался от подъема на гору, вглядываясь в её каменное тело. Едва заметная тропинка, даже не тропинка, а примятая скупая трава и следы, которые уже успели оставить люди, привели друзей к пещере, расположенной с левой части северного склона. Отсюда открывался чудесный вид на ту часть города, где располагался караван-сарай. Царра даже разглядел его, на миг задержавшись.

С колотящимся сердцем он вышел вслед за хонандом на выступ перед узким черным горлом пещеры. Картина, что открылась друзьям, была удивительна. На голом, каменном карнизе, уцепившись в него корнями, росло невысокое персиковое дерево. С десяток розовых цветков прилепились на его тонких ветвях. Рядом с ним, у входа в пещеру, на растрескавшемся от времени сером камне, сидел старик в потертом халате. Его наряд, не смотря на пыль и дыры, сохранял признаки былого богатства. Золотые и серебряные нити ярко поблескивали в богатой некогда ткани, ловя солнечный свет. Седые волосы прикрывали плечи старика, а сухой ветер играл с длинной бородой, ниспадавшей на грудь. Старец изредка убирал ее с книги, которую читал, развернув на коленях. Гостей он, казалось, не замечал, так сильно был увлечен своим занятием. Он не отрывал глаз от пожелтевших страниц, водя пальцем по витиеватым письменам, и беззвучно шевелил губами.