И в ту самую минуту, когда он больше всего горевал о том, что возле
Него нет его обожаемой возлюбленной, он услышал шаги Матильды.
"Худшее из мучений в тюрьме - это невозможность запереть свою дверь", -
Подумал он. Все, что ни говорила ему Матильда, только раздражало его.
Она рассказала ему, что г-н Вально, который в день суда уже знал о
Назначении его в префекты, осмелился посмеяться над г-ном де Фрилером,
Прельстившись соблазном вынести Жюльену смертный приговор.
- "Что за фантазия пришла в голову вашему приятелю, - только что сказал
Мне господин де Фрилер, - пробуждать и дразнить мелкое тщеславие этой
мещанской аристократии! Зачем ему понадобилось говорить о кастах? Он им
Просто-таки сам подсказал, как им следовало поступить в их политических
интересах: эти простачки и не помышляли об этом и уже готовы были слезу
Пустить. Но кастовая сторона дела заслонила для них ужас смертного
Приговора. Наде признаться, что господин Сорель очень наивен в делах. Если
Нам не удастся испросить ему помилование, смерть его будет своего рода
самоубийством".
Матильда не могла рассказать Жюльену того, о чем и сама она пока еще
Даже не подозревала, а именно, что аббат де Фрилер, видя, что Жюльен - уже
Человек конченый, счел за благо для своего честолюбия постараться стать его
Преемником.
Жюльен едва владел собой от бессильной ярости и раздражения.
- Ступайте послушать мессу за спасение моей души, - сказал он Матильде,
- дайте мне хоть минуту покоя.
Матильда, и без того терзавшаяся ревностью из-за длительных визитов
Г-жи де Реналь и только что узнавшая об ее отъезде, догадалась о причине
Скверного настроения Жюльена и залилась слезами.
Горе ее было искренне. Жюльен видел это и только еще больше
Раздражался. Он испытывал неодолимую потребность остаться одному; но как
этого добиться?
Наконец Матильда после тщетных уговоров и попыток смягчить его ушла, и
Он остался один, но чуть ли не в ту же минуту появился Фуке.
- Мне надо побыть одному, - сказал он верному другу. И, видя, что тот
стоит в нерешительности, он добавил: - Я сочиняю прошение о помиловании. Да,
кстати, вот что: сделай мне одолжение, пожалуйста, не говори со мной никогда
О смерти. Если мне в тот день потребуются какие-то особенные услуги, я уж
Сам тебе об этом скажу.
Когда Жюльен, наконец, остался в одиночестве, он почувствовал себя еще
Более подавленным, более малодушным, чем прежде. Последний остаток сил,
Который еще сохранился в этой ослабевшей душе, был исчерпан усилиями скрыть
Свое состояние от м-ль де Ла-Моль и от Фуке.
Под вечер ему пришла в голову одна мысль, которая утешила его:
"Если бы сегодня утром, в ту минуту, когда смерть казалась мне такой
Омерзительной, меня повели на казнь, - глаза толпы были бы стрекалом для
Моей гордости; может быть, в походке моей почувствовалась бы некоторая
Напряженность, как у какого-нибудь застенчивого фата, когда он входит в
Гостиную. Кое-кто из людей проницательных, если найдутся такие среди этих
Провинциалов, мог бы догадаться о моем малодушии. Но никто не увидел бы
его".
И у него несколько отлегло на душе. "Сейчас я умру - повторял он себе,
напевая, - но никто об этом не узнает".
Но едва ли еще не худшую неприятность приберегал для него завтрашний
День. Ему уже давно было известно, что его собирается посетить отец; и вот в
Это утро, когда Жюльен еще спал, седовласый старый плотник появился в его
Узилище.
Жюльен пал духом; он ждал, что на него сейчас посыплются самые
Отвратительные попреки. В довершение к этому мучительному состоянию его сей-
Час нестерпимо мучило сознание, что он не любит отца.
"Случай поместил нас рядом на земле, - раздумывал он, в то время как
Тюремщик прибирал кое-как его камеру, - и мы причинили друг другу столько
Зла, что, пожалуй, больше и не придумаешь. И вот он явился теперь в мой
смертный час, чтобы наградить меня последним пинком".