Глава 2. Здание Бюрократизма. Директива

Ещё задолго, за несколько лет, до уже известного переполоха со стульями в Священном Полуденном городе имени Двенадцати ударов, как писалось во всех желтоватых или пасмурно серых небосводах дешёвой бумаги официальной документации, или же в городе Вечного Полудня, как чаще звучало в щебете голосов его улиц и переулков, в этом населённом пункте у моря с центральной Круглой площадью, в Здании Бюрократизма, в приёмную самого последнего кабинета, находящегося на финальном, задыхающемся этаже центральной башни, из-за двери, на которой номер с трудом, но всё же переваливал за шестизначное число, будто за горный хребет, из-за двери, на которой было крупными буквами выложено «Директор», из-за страшной двери красного дерева в приёмную, пропитанную сырым предсмертным ожиданием, через маленькое окошечко со стальной челюстью выдвигающегося ящика поступила одна из редких, но настолько важных директив, что взяли её с невообразимом трепетом, как и все предыдущие, взяли в стерильных белых перчатках, с трудом донесли до вздрогнувшего стола, опустили бесшумно на зелёное сукно, с замиранием сердца глубоко вздохнув, надрезали конверт, и, комкая первый раз глазами слова, всё же прочли, прочли и выдохнули:

«Приказываю в оперативном порядке провести перепись населения города с целью увеличения эффективности налогообложения».

Всё.

Перепись и перепись.

Никого не нужно расстреливать, увольнять, сокращать, обвинять, судить, вести в пыточные подвалов Службы Преследования или, хотя бы, объявлять выговор с занесением в личное дело. И само содержание бумаги в корне не меняет состояние ни города, ни Здания Бюрократизма. Да и порядок указан оперативный, а не срочный или, страшно вспомнить, «Мгновенный», или «Сиюсекундый!», или даже «Срочнейшный!!!», помните? А самое главное, смотрите: нет личной подписи Директора, этой страшной завитушки, устремляющейся прямо в небеса из узкой графлённой клетки. Нет, только бесспорно важная, но всё же просто Печать, Печать Бюрократа с эмблемой Здания в виде то ли мрачного и скучного человека, согбенного за рабочим столом, то ли дырокола в профиль – не разобрать, сколько ни работаю…

Да, пусть края Печати привычно обуглены по зловещей чёрной орбите от точного удара, да, Печать – важнейший артефакт не только в вертикальной системе Здания, но и в горизонтальной плоскости городских крыш и улиц, да, след от неё – веский символ на теле документов, татуировка, достойная вождя племени официальных бумаг и затхлых картонных папок. Но вот только на одном этом этаже, как и на сорока других, таких Печатей десятки, если не сотни. Несколько таких чёрных тотемов дрейфует на бортах облупленных кожаных портфелей по конторам города Полудня, время от времени оставляя редкий пунктир круглых ожогов, снизошедших на берега накладных и купчих. Да что там, такой Печатью вооружён каждый из Преследователей, а Бюро Преследования по слухам – самое многочисленное в Здании, хотя информация о размере отдела закрыта. В общем, если опустить устрашающий и даже мистический ореол Печати, её чёрная отметина в Здании не была чем-то выдающимся. Даже для приказа самого Директора – вертикальная система не щадила никого.

А раз так – раз личной подписи нет – то документ начинал существовать наряду с другими практически на равных правах, имея, конечно, некоторые привилегии, но в большинстве случаев: «В порядке очереди, что вы напираете!»

Соответственно, выйдя из приёмной директора и попав в общий распределитель, директива задержалась там на пять лет, слушая стук печатных машинок и дожидаясь своей очереди, и только по какой-то ошибке не пролежала там ещё лет двадцать, а попала к Направителю.

Направитель, как это всегда и бывает с Направителями, был человеком рассеянным, и, получив бумагу, он по привычке сунул её в портфель, планируя на днях занести в Счётную Комиссию, но после службы пошёл домой, выложил директиву там, забыл положить обратно, и ещё три года подрастающий сын бюрократа использовал документ в качестве паруса в своих морских играх. Затем Направитель был переведён в другой отдел и в общем порядке сдал все бумаги, в том числе и случайно найденную на диване измятую директиву. А спустя месяц, против Направителя начали Процесс, потому что количество бумажек с доносами и проступками наконец перевесило гирьку Невиновности на его весах. Чтобы хоть как-то смягчить последствия Процесса, измученный бессонницей, женой и никотином Направитель хотел довести дело, начатое самим Директором до конца, надеясь таким образом выслужиться перед Преследователями, но его утащили в пыточные прямо из зала суда.

Его преемник хотел продолжить дело и доставить директиву в Счётную Комиссию, которая, кстати, находилась в соседнем коридоре, и его заверили, что это проще простого. Надо только произвести опись всех документов, а после описи, ему выдадут оригинал директивы. Правда, чтобы произвести опись, с Направителя №2 потребовали копию директивы в «Отдел Проверок». Чтобы получить доступ к копированию директивы, ему надо было получить справку о сданном оригинале, а чтобы получить справку о сданном оригинале, с него затребовали копию директивы. Направитель №2 был человеком молодым, более нервным и менее равнодушным, чем свойственно чиновнику. Парадокс, привычный для других, свёл его в Дом Скорби, что в северной части города.

Затем произошло чудо. Чьими-то полуденными молитвами, а, быть может, просто ошибкой курьера, директива поступила по адресу, в Счётную Комиссию города, этаж двенадцать.

Тут она столкнулась с очередной бюрократической проволочкой.

Счётная Комиссия состояла из двух отделов: просто Счётный отдел населения №1 и Отдел по Пересчёту Населения (или, по-другому, Счётный отдел населения №2 – название, которое его служащие рассматривали как откровенное оскорбление). Возникла угрожающая пауза. Можно было бы копировать бумагу, если не учитывать всю сложность процедуры копирования. И тогда заминка составила бы от силы полгода. Но о таком наивном решении могли помышлять только несведущие, никогда не служившие на этаже двенадцать и не знавшие о великой войне двух отделов, «Войне Счётов», как называли её обе стороны и все, кто служил на роковом двенадцатом.

Неизвестно, с чего началась война, но длилась она уже не один год. Возможно, как раз из-за нежелания Счётного отдела №2 носить в своём имени этого позорного лебедя, изогнутую птицу из школьных кошмаров и спрятанных дневников. А может, из-за того, что руководитель первого отдела был отцом руководителя второго, и они не разговаривали уже семнадцать лет. А может, из-за не поделенной комнаты заседаний, которая полгода была опечатана обоими отделами. Да и неважна была причина, два конкурирующих отдела испокон веков были в натянутых отношениях, потому любая недомолвка или хлопнувшая дверь приводила к боевым действиям.

Война отделов, помимо злых сплетен и доносов, что были регулярными мероприятиями во всём Здании, выражалась ещё и в конкретных боевых действиях, которые, правда, редко дотягивали до открытых битв – война носила партизанский, диверсионный характер.

Так, полгода назад отряд из секретарши, бухгалтера и двух счетоводов Отдела №1 проник в кабинеты Отдела №2 путём кражи ключей за обедом в общей столовой и вынес шестнадцать дыроколов, сто шестьдесят четыре скрепки и рулон чистой писчей бумаги, чем парализовал работу Отдела №2 на неделю, лишив тем самым всех его работников отпусков на ближайшие два года.

В ответ около трёх месяцев назад оперативная группа из уборщицы, трёх клерков, машинистки и заместителя провела акцию, которую готовила и разрабатывала несколько недель. Проникнув через вентиляционные трубы в помещение Счётного отдела населения №1, группа разложила по стульям всех кабинетов канцелярские кнопки. На утро половина сотрудников Отдела №1 получила травмы, несовместимые с работой и была госпитализирована. Возмущённый начальник Счётного отдела №1 повёл оставшихся в бой: бюрократы забаррикадировали коридор столами и стульями и устроили засаду на работников Отдела по Пересчёту Населения, обстреляв их жёванной бумагой. В тот же вечер обстрелянные и униженные работники Отдела по Пересчёту, окопавшись в своих кабинетах, перерезали проводку – электричество во всём городе было только в Здании, да и то постоянно отключалось – и Счётный отдел №1 застрял в лифте почти в полном составе. Это воспалило расшатанные нервы начальника отдела до состояния раскалённой вольфрамовой нити, и в ответном ударе против войска, возглавляемого его сыном, он допустил роковую оплошность. Бюрократы Счётного отдела №1 ворвались в Счётный отдел №2, устроили хаос и потасовку, но, главное, сожгли несколько официальных документов. Это была рядовая документация, рутинные отчёты, но документ в Здании важнее человека, это прописано в самой Железной Книге, и уже через полчаса руководитель отдела, бледный, как простыня, судорожно что-то лепетал в своё оправдание равнодушному Преследователю с блеклыми усиками. Начальнику отдела повезло – документы жёг не он, а бухгалтер – его со всей семьёй казнили путём пыток «до полной гибели». Но вот доверие было утрачено: директиву, томящуюся на развилке между двух отделов, отдали в Счётный отдел №2, а в Счётный отдел №1 направили только копию.

В Счётном отделе №1 сразу побежали в архив, принесли какую-то справку, и вместе с ней копию директивы отправили по пневмопочте куда-то наверх, на том и позабыли, видимо, незаметно саботировав дело. А в Счётном отделе №2 – или, как они называли себя, в Отделе по Пересчёту Населения – впервые получив бумагу лично от Директора, испугались, восхитились и напряглись. А в кабинете управляющего отделом ещё и крепко задумались. Задумавшись, решили собрать срочное совещание. Отдел был молодым и амбициозным – средний возраст работников едва доходил до пятидесяти – потому собрались буквально через четыре месяца. На совещании долго решали, как считать население, и пришли к выводу, что это невозможно: люди постоянно двигаются, ходят, ездят на велосипедах, вообще уезжают из города, а на их место приезжают новые. Нельзя же всех людей зафиксировать на своих местах! Кто-то предложил всех жителей поместить в «считательные» лагеря, кто-то хотел создать день пересчёта, когда каждый обязан прийти в Здание и отметиться, кто-то хотел прикреплять людей к квартирам с помощью комендантского часа, наручников и гвоздей, кто-то – запросить все личные данные из роддомов, моргов и контор по регистрации браков за всю историю города, кто-то просто истошно вопил «Протестую!»… Бюрократы кричали сиплыми голосами, расстёгивая узкие воротнички с багровыми шеями.

И вот уже начала зарождаться гулкая буря: мол, надо писать Директору объяснительную, что задание невозможно к выполнению, а начальники говорили, что такой ответ всех подведёт под Процесс за саботаж, а им, в свою очередь, отвечали, что раз так, идите и считайте сами, умники, а им кричали, вы уже саботируете дело, нет это вы, и т.д. и т.п. и длилось бы это вечно. Но вдруг с задних рядов встал какой-то старичок, недавно переведённый из Отдела Хозяйственно-Важных Формул, и сказал, что число людей всегда равно количеству стульев в городе, разделённому на четыре или умноженному на одну четвёртую, кому как удобнее. Старичок утверждал, что формула эта известна, проверена временем, и придумана ещё… Голос утонул в общем гвалте, мол, так давайте считать стулья! Во-первых, они, значится, стоят, а во-вторых, никто не будет против пересчёта, и с людьми работать не надо. При мысли о работе с живым человеком каждый уважающий себя бюрократ покрывался мурашками.

Так и решили на общем голосовании: восемьдесят «За», двенадцать «Против», девять воздержались, один уснул.

Когда с голосованием было покончено, зал замер в безмолвии вспотевших ладоней.

Настал самый напряжённый миг.

Надо было назначить ответственного.

Этот роковой, почти сакральный, момент в Здании был моментом откровения, когда спадали все маски, и каждый показывал своё истинное лицо.

Брать на себя ответственность в Здании было нонсенсом.

Брать на себя ответственность в Здании было моветоном.

Брать на себя ответственность в Здании было крахом, однозначной гибелью.

Но щепетильная ситуация разрешилась быстро. Начальник Отдела по Пересчёту Населения был не только опытным полководцем, разгромившим своего отца в коридорных битвах – он был и расчётливым, чутким интриганом, способным манипулировать подчинёнными с помощью их страхов и страстей.

После минутного шёпота в коридоре Считающим назначили некоего Аркадия Чехова, и отказаться он не мог, как ни крути.

Причина была проста. В ту секунду, когда армия Отдела №1 ворвалась в помещение Отдела №2, устроив настоящее побоище, заместитель начальника нападавших накинулся на старую считающую, схватив её за седую косу. Та испугано причитала и просила отпустить, и единственный, кто кинулся её защищать, был считающий Чехов. Он ударил замначальника дыроколом по лбу так, что тот потерял сознание и всю боевую прыть.

В теории против замначальника могли начать Процесс за порчу имущества Здания, к коему относилась старая считающая, но вот только нанесение побоев вышестоящему лицу, как было в случае с Чеховым, классифицировалось как нарушение субординации, что было очень и очень серьёзным преступлением, и любая порча имущества меркла перед открывшейся чернотой. Против Чехова вот-вот должен был начаться Процесс. Он ждал уже несколько недель. Из свидетелей были только его сослуживцы из Отдела №2, но они, ни секунды не сомневаясь, с шутками и звонким смехом, не имеющим отношения к делу, накатали свои доносы. Кстати, среди доносов был и листок с корявой подписью самой старухи-считающей. Доносы сдали начальнику отдела, чтобы тот отнёс их Службе Донесения и Осведомительства. Но начальник не торопился. Он был опытным и умным.

И когда на собрании повисла та неловкая пауза, руководитель отдела уже знал, что предпринять. В перерыве в коридоре он помахал перед лицом Чехова толстой папкой донесений, что могли перевесить гирьку Невиновности, пообещав в случае отказа начать Процесс, а в случае успешного выполнения задания – дать семидневный отпуск.

В этот же день дали ему в руки счёты, чернильницу, бланки для записей, и выпустили в настоящий мир.