Regis Filmmaker's Dialogue [14]: Джим Джармуш . Джонатан Розенбаум / 1994
Это интервью состоялось в рамках ретроспективы фильмов Джармуша в «Уокер-арт-сентр» в Миннеаполисе 4 февраля 1994 года. Собственность «Уокер- арт-сентр». © «Уокер-арт-сентр», 2000.
Когда вы начали интересоваться кинематографом? Как произошло ваше первое знакомство с кино?
Первый фильм, который произвел на меня по-настоящему сильное впечатление, — «Дорога грома» с Робертом Митчумом в главной роли. Я посмотрел его, когда был на каникулах во Флориде вместе с матерью и сестрой. Мы заехали в «драйв-ин» — такой кинотеатр, где фильмы можно смотреть, не выходя из машины. Мне было тогда лет шесть. До этого я смотрел только диснеевские фильмы вроде «Сына Флаббера». И вот я увидел настоящий фильм, с закрученным сюжетом, с погонями и насилием. Тогда я по-настоящему заинтересовался кинематографом, живым кинематографом.
В детстве вы часто ходили в кино?
Я вырос в Акроне, штат Огайо. Выбор фильмов там был небольшой. Там был один кинотеатр, он назывался «Стейт-театр», где по субботам шли дневные программы с фильмами вроде «Мухи» и «Нападения крабов- монстров». По субботам показывали две картины за сеанс, и мать частенько меня туда отводила — наверное, чтоб сплавить меня куда-нибудь на вечер. Так что я часто там бывал, мне там нравилось. Кроме этого кинотеатра, в Акроне было мало что интересного. Когда я уже был подростком, появился, как тогда говорили, арт-хаус — кинотеатр, где в будние дни крутили европейские эротические ленты, а в пятницу по вечерам у них шла программа под названием «Андеграундное кино». Мы с приятелями постоянно ходили на этот сеанс. У нас были поддельные удостоверения, так что с возрастом проблем не было. В этом кинотеатре мы много чего пересмотрели — «Девушки из Челси» Энди Уорхола, фильмы Стэна Брекхеджа, «Страсти по косяку»[15].
Это было в шестидесятые годы?
Да, в конце шестидесятых.
В какой момент вы понялиу что хотите стать режиссером?
Я поступил в колледж, чтобы изучать литературу, я хотел стать писателем. На последнем курсе я поехал на стажировку в Париж, и вместо того, чтобы посещать лекции, я большую часть времени проводил в Синематеке и в разных других кинотеатрах. Вернувшись в Нью-Йорк, я совершенно не представлял, что мне делать дальше. В то время я начал серьезно интересоваться кинематографом, а мои литературные опусы стали все больше напоминать сценарии. Может быть, вы знаете книгу Берроуза «Последние слова Голландца Шульца»? Она во многом стилизована под киносценарий. Что-то похожее писал тогда и я. Потом я подал заявку в киношколу Нью-Йоркского университета. Даже не знаю, зачем я так старался, — у меня все равно не было денег, чтобы платить за обучение, и я на тот момент не снял еще ни одного фильма. До сих пор не понимаю, почему меня все-таки приняли. Я получил специальную стипендию на оплату обучения и стал изучать кино.
Интересно... Поездка в Париж, о которой вы говорили, была вашим первым заграничным путешествием?
Да. Если бы не эта стажировка, боюсь, я бы и до Канады не доехал — это же страшно далеко. Особенно если ты родом из Акрона.
Я спрашиваю об этом потому, что считаю совершенно уникальной одну особенность ваших фильмов: это фильмы американского режиссера, который чувствует себя дома лишь за пределами Америки. Это довольно необычно.
Вы правы, мне неуютно в Америке, но это не значит, что за ее пределами я чувствую себя как дома.
Эта формулировка даже лучше. Скажите, вы сняли «Вечные каникулы», еще будучи студентом киношколы?
Да. Я начал снимать этот фильм в качестве дипломного проекта в киношколе Нью-Йоркского университета. Тогда я получил стипендию от Фонда Луиса Б. Майера. Эти деньги предназначались для оплаты последнего года обучения, и их должна была получить непосредственно киношкола, но по ошибке эту сумму прислали мне. Вместо того чтобы заплатить за учебу, я израсходовал стипендию на съемки фильма. В итоге я снял «Вечные каникулы», но диплом мне так и не выдали. Им не понравилось, что я не заплатил за учебу. От фильма они тоже были не в восторге.
Это действительно был ваш первый фильм или до этого вы снимали короткометражки?
Да, в студенческие годы я снял два или три короткометражных фильма. Это были учебные работы. У меня они не сохранились; надеюсь, что они потеряны навсегда.
Получается, что бюджетом «Вечных каникул» был грант от Фонда Майера. Или у вас были какие-то дополнительные источники финансирования?
Кроме стипендии я еще взял кредит в банке, якобы на покупку машины. Общий бюджет фильма составил около двенадцати тысяч долларов.
У меня сложилось впечатление, что вы подбираете актеров для будущего фильма еще до того, как начинаете писать сценарий. То есть вы пишете сценарий для определенных актеров. С «Вечными каникулами» была такая же ситуация?
. Да. Я до сих пор не считаю себя настоящим режиссером — и в этом для меня нет ничего унизительного. В моих первых фильмах снимались мои друзья, и когда я писал сценарии, то писал непосредственно для них. И в каком-то смысле я до сих пор продолжаю это делать, хотя сейчас у меня есть возможность работать с профессиональными актерами, с более опытными людьми. Многое с тех пор изменилось: я снял несколько фильмов, много бывал за границей, познакомился с разными актерами. Так что мой круг общения стал гораздо шире, но метод работы остался прежним. Я пишу сценарий, уже представляя себе, какие актеры будут играть в фильме. Если мне не удается заманить какого-либо актера на съемки, я просто переписываю эту роль под другого исполнителя. Принципы работы не поменялись.
Актеры, которые снимались в фильме «Страннее рая», учились вместе с вами?
Нет. На самом деле люди, которые играют в этом фильме, еще не были тогда актерами — кроме Эстер Балинт. Джон Лури и Ричи Эдсон были музыкантами и до этого не снимались в кино, хотя Джон к тому времени уже снял несколько фильмов на восьмимиллиметровую пленку, в стиле Джека Смита.
А чем занимался Крис Паркер?
С Крисом я случайно познакомился на улице, мы были приятелями. Когда мы познакомились, ему было лет четырнадцать. В то время мы с ним почти каждый вечер ходили в клуб «CBGB». Это было в конце семидесятых. Крис Паркер мог заговорить кого угодно, у людей он неизменно вызывал доверие; он хорошо знал Хилли Кристал, который до сих пор является владельцем «CBGB»[16]. Ему каждый раз удавалось бесплатно пройти в клуб, потом он открывал служебный вход, через который обычно заносили аппаратуру для концертов, и проводил меня внутрь. У нас в то время не было денег, чтобы платить за вход. По крайней мере, деньги были далеко не каждый день. Крис интересовался разными музыкальными стилями, особенно бибопом и панк-роком. Странное сочетание, ничего не скажешь. Хотя сейчас я в чем-то его понимаю.
Думаю, этого вполне достаточно в качестве прелюдии к первому фрагменту, который мы с вами сейчас и посмотрим. Это отрывок из фильма «Вечные каникулы», где участвуют Крис Паркер и еще один актер, Фрэнки Фэйсон.
Похоже на шоу Джея Лино. (Смех в зале.)
[Первый фрагмент: «Вечные каникулы».]
Мне было бы любопытно узнать, откуда взялась эта история [о джазмене, который забыл, как играть «Где- то за радугой». — Авт.].
Ее рассказывал какой-то юморист, уже не помню кто. Я как-то услышал эту историю по радио, поздно вечером, и тут же вставил ее в фильм. Как звали автора, я, к сожалению, не помню. Так что теперь вы понимаете, почему в киношколе мне не хотели давать диплом. (Смех в зале.)
Но в то же время в этой сцене на стене висит постер «Невинных дикарей», это фильм Николаса Рэя, а Николас Рэй был одним из ваших преподавателей в киношколе.
Да.
Он как-то руководил вами в работе над этим фильмом?
Только из-за него я вернулся в Нью-Йоркский университет. Я учился по трехгодичной программе, и когда у меня кончились деньги — это было уже на третьем курсе, — я пошел к Ласло Бенедеку, режиссеру фильма «Дикарь», который был тогда директором киношколы, чтобы сообщить, что не смогу оплатить последний год обучения. А он сказал мне: «Слушай, у нас собирается преподавать Ник Рэй, ему нужен ассистент. Мне кажется, ты подойдешь». Я ответил: «Это здорово, но я как раз хотел сказать вам, что ухожу из киношколы. У меня нет денег, чтобы платить за учебу». А он говорит: «Знаешь что, приходи завтра и сам поговори с Ником, а я подумаю, как помочь тебе получить стипендию, чтобы ты мог продолжать учебу». Он имел в виду стипендию Луиса Б. Майера. Я пришел на следующий день, познакомился с Ником Рэем, который в то время был моим кумиром. Он спросил, согласен ли я быть его ассистентом. Так я и вернулся в киношколу.
Он помогал вам в работе над «Вечными каникулами»?
Он постоянно критиковал сценарий, говорил, что фильм слишком затянут, что в нем мало действия, что герой фильма должен убить свою девушку, что у нее в сумочке должен оказаться пистолет и т. д. И это при том, что тогда в сценарии было гораздо больше действия, чем в итоге осталось. Потому что всякий раз, когда Ник давал мне какой-нибудь совет, я шел домой и делал прямо обратное, я все время убирал из сценария моменты, которые ему нравились. Тогда я и сам не знал, почему так поступаю. Теперь я понимаю, зачем это делал: я не хотел, чтобы он воспринимал меня как марионетку, которой можно управлять. Каждый раз я приносил ему сценарий, в котором становилось все меньше действия, и наблюдал за его реакцией. Обычно он с ошеломленным видом говорил: «Еще дальше от того, к чему нужно стремиться». Но в конце концов, когда я принес ему окончательный вариант сценария, он сказал мне, что очень рад, что я не следовал его советам и выработал свой собственный стиль. Но тогда я делал это совершенно неосознанно.
Я заметил одну интересную особенность, своего рода фирменный знак вашего стиля. Эпизод, который мы сейчас посмотрели, по сути дела, представляет собой один очень длинный план. Пару раз вы, кажется, даете обратный кадр с Крисом Паркером, но в остальном предоставляете актеру полную свободу в кадре. Это ваше осознанное решение? Повлияла ли на подобную манеру съемки финансовая сторона?
Конечно. Я отлично помню, что снял только один дубль этого длинного эпизода, потому что у меня не было возможности снять второй и потом выбрать. Изначально я избрал такой стиль именно из финансовых соображений. А еще я тогда находился под сильным впечатлением от фильма Эймоса По «Иностранец», это был своего рода панк-фильм; Эймос снял его в семьдесят седьмом или семьдесят восьмом году за пять тысяч долларов, или около того. По и его друг Эрик Митчелл, мои хорошие приятели, постоянно говорили мне: «Давай, Джим, ты тоже можешь снять фильм». По и Митчелл были для меня источником вдохновения, снимали они похожим образом, и тоже из финансовых соображений. Кстати, этот эпизод снимался в фойе кинотеатра «Сент-Маркс» — сейчас его уже нет, его закрыли, — где я в то время работал билетером. Это был дешевый кинотеатр, и я, как новичок, был там мальчиком на побегушках. Мне могли сказать: «Джим, возьми-ка фонарик, спустись в зал и объясни вон тем орлам, что траву у нас не курят. (Смех в зале.)
На самом деле, я не узнал кинотеатр, когда смотрел этот эпизод, но «Сент-Маркс» как нельзя лучше подходит для этого фильма, потому что он находился в Нижнем Ист-Сайде. Помнится, я смотрел там «Красную линию 7000» Говарда Хоукса. Кстати, странно, но в этом эпизоде звучит музыка не из «Невинных дикарей». По-моему, это саундтрек к какому-то фильму Серджо Леоне?
Да. На этом сеансе показывали два фильма, второй постер просто не вошел в кадр. Это музыка из фильма «Хороший, плохой, злой».
Как развивались события после окончания съемок? Вам сразу удалось показать фильм или это потребовало от вас каких-то дополнительных усилий?
В Нью-Йоркском университете как раз проводился студенческий кинофестиваль, и я отдал его туда. Комиссия запретила мне участвовать в фестивале и вернула фильм. Мало того, я получил от них очень неприятное письмо, общий смысл которого сводился к вопросу: «Что за дерьмо вы прислали?» Я растерялся: В то время я играл в рок-группе, и я подумал: «Ладно, я снял один фильм, больше я не собираюсь этим заниматься, потому что все равно мне никто не даст этим заниматься, но, по крайней мере, я снял собственный фильм». А потом фильм посмотрел Марк Уайз и сказал, что хотел бы показать его на кинофестивале в Мангейме, в Германии. Я тогда вообще не догадывался о существовании кинофестивалей — ну, слышал краем уха про Каннский фестиваль, и все. Я сказал: «Круто!» — и мой фильм показали в Мангейме. Но это было еще не все. Уайз сказал: «Они пришлют тебе билет на самолет, так что ты сможешь приехать в Германию и присутствовать на фестивале». Я страшно удивился. Я не предполагал, что из этого фильма может получиться бесплатная поездка в Германию. Я отправился на фестиваль, и там фильм получил премию — что-то около двух тысяч долларов. На тот момент у меня не было никаких денег, я уже несколько месяцев не платил за жилье, и за мной уже охотились мафиозного вида домовладельцы. И вот я вернулся в Америку с двумя тысячами долларов. А потом компания «WDR» купила у меня права на прокат фильма на немецком телевидении. Таким образом, фильм полностью окупился. Потом я получил приглашение на Берлинский кинофестиваль и на фестиваль в Роттердаме. И потом все завертелось. -
Помнится, один из номеров немецкого киножурнала «Фильмкритик» был полностью посвящен вашему фильму.
Да, я был в шоке.
И на тот момент фильм ни разу не показали в Соединенных Штатах — кроме, конечно, просмотра в Нью- Йоркском университете?
Его и на сегодняшний момент ни разу не показали в Соединенных Штатах. (Смех в зале.)
Это очень интересно. Еще до выхода на экран фильма «Страннее рая» вы уже получили довольно широкую известностъ в Европе. Насколько я знаю, «Рай» изначально представлял собой короткометражный фильм, а затем вы решили сделать его полнометражным. Это действительно так?
Да.
Еще я знаю, что на разных этапах вам помогали такие режиссеры, как Вим Вендерс, Жан-Мари Штрауб и Даниэль Юйевял отдавали какое-то количество неиспользованной пленки и уже отснятого материала. Как вам удалось это устроить? Ник Рэй пригласил меня в качестве ассистента на съемки фильма Вима Вендерса «Молния над водой». Там я, конечно, встретился с Вимом, но я был единственным членом съемочной группы, которого пригласил Ник, а не Вим, так что на съемках меня воспринимали как аутсайдера. Я начал снимать «Вечные каникулы» на следующий день после смерти Ника. Фильм был снят за десять дней. Вим посмотрел его, а полтора года спустя он и его тогдашний коллега Крис Северник сказали мне, что у них осталась неэкспонированная пленка после съемок фильма «Положение вещей». Они предложили мне пленку, и Вим сказал, что тем самым какая-то часть расходов уже покрыта и что пленки хватит на получасовой или сорокаминутный фильм. Я написал сценарий первой части «Страннее рая» именно потому, что у меня уже была эта пленка. А потом Жан-Мари и Даниэль дали мне еще пленки, которую можно было использовать для затемнений. Так что они тоже мне очень помогли. Когда я монтировал первую часть, то параллельно уже писал сценарий для полнометражной версии, так что, когда короткометражный фильм был готов, у меня уже был написан сценарий, с которым можно было продолжать работу. И тут мне снова помогли — на этот раз это был Пол Бартел, который одолжил мне денег, чтобы я смог выкупить у Криса Северника правана первую часть. С правовой точки зрения Крис вел себя сомнительно — например, отдал пленку в лабораторию под своим именем. Видимо, он решил ее придержать и без выкупа отдавать не собирался. Пол Бартел, с которым я совершенно случайно познакомился тоже, кажется, на кинофестивале, тогда как раз выпустил очень успешный фильм «Поедая Рауля». Он спросил, в чем проблема, я объяснил ему ситуацию, и он сказал: «Что ж, рад поддержать начинающих режиссеров, тем более что могу себе это позволить. У меня есть какие-то деньги, вернете через год». Он сыграл роль ангела-хранителя. До этого я не мог найти финансирование, потому что права на фильм мне не принадлежали. А потом я получил деньги от немецкого телевидения, и у меня появился продюсер в Германии, Отто Грокенбергер, который помог мне профинансировать оставшуюся часть фильма. Так что в ту пору меня окружали замечательные люди, которые очень мне помогли. Не знаю, зачем они это делали, но без их помощи фильм не получился бы.
Меня всегда интересовал венгерский аспект фильма. Это как-то связано с вашей семьей, с вашими корнями? Или с кем-то из ваших знакомых?
Тут две причины. Во-первых, мои предки со стороны отца — чехи; моя бабушка, которая была очень похожа на тетю Лотти из фильма, — чешка. Во-вторых, Эстер Балинт работает в нью-йоркском театре «Сквот», это экспериментальная театральная труппа из Будапешта, мои хорошие друзья. Многие мои знакомые часто бывали в этом театре, общались с актерами. Вся труппа жила в огромном доме на Двадцать третьей улице, там же находился и театр. Мне кажется, здесь сказались оба этих обстоятельства.
Похожеу что сейчас самое время посмотреть второй фрагмент. Это отрывок из первой части фильма «Страннее рая». Незадолго до этого Эстер Балинт появляется в Нью-Йорке и останавливается у своего двоюродного брата Уилли. Ее героиню зовут Ева. В этом эпизоде она знакомится с другом Уилли, Эдди, которого играет Ричард Эдсон.
[Второй фрагмент: «Страннее рая».]
Я заметил, что в этом эпизоде тоже присутствуют своего рода киноцитаты. Когда Эдди читает вслух газету, там фигурирует название фильма, «Токийская история».
Да, это все клички скаковых лошадей. Я использовал названия нескольких фильмов Одзу — «Поздняя весна»...
Да, и еще «Соблазн».
Точно. Там несколько названий.
Вам не кажется, что ваша манера съемки в чем-то сродни простоте Одзу: просто поставить камеру перед героями и...
Да, здесь есть сходство. У меня очень противоречивые вкусы. Мне нравятся чистые, беспримесные вещи: фильмы Одзу, Карла Дрейера, кое-что из вещей Джозефа Корнелла или Сая Твомбли, музыка Антона Веберна. Или группа Ramones. Простые вещи производят на меня сильное впечатление. Но, с другой стороны, меня привлекает пестрое, беспорядочное: музыка Blue Cheer , картины Джексона Поллока или Де Кунинга. Мне нравятся такие фильмы, как, например, «Король Нью-Йорка» или «Окольный путь». Пестрота в искусстве меня тоже привлекает, но моя собственная эстетика движется скорее к чистоте форм.
Знаете, что мне напомнили затемнения в фильме «Страннее рая»? Они чем-то похожи на блюзовые рефрепы. Это своего рода границы между сценами. Вы воспринимаете каждую сцену как единое целое. Как долго вы монтировали эти затемнения? Я имею в виду хронометраж и прочее.
Я очень долго выяснял для себя, сколько должны длиться эти затемнения. На самом деле они не все одинаковой длины. Этот прием был изначально предусмотрен в сценарии, потому что я хотел избежать слишком прямолинейного монтажа. Затемнения — как блюзовый рефрен, как дыхание, вдох и выдох: один образ исчезает, и его постепенно сменяет другой. Я с самого начала решил использовать этот прием, но при монтаже мы варьировали длину затемнений.
В вашем фильме очень длинные планы; это усложнило или, наоборот, облегчило съемочный процесс?
И то и другое. Мне кажется, длинные планы удобнее для актеров, потому что длинный план создает почти театральную ситуацию, у актеров больше времени для создания образа. Мне помогло то, что мои актеры раньше никогда не снимались в кино, да и сам я тогда был начинающим режиссером. Но с другой стороны, длинные планы вызывали затруднения в работе, потому что у нас было очень мало пленки, и если бы кто-то из нас ошибся, весь дубль пошел бы насмарку. Так что здесь были и плюсы, и минусы.
Возникали ли у вас перед съемками или после их окончания проблемы из-за того, что фильм черно-белый? Вы сталкивались с отрицательной реакцией продюсеров или дистрибьюторов ?
Да, конечно. Все говорили: «Выпускать этот фильм на видео неприбыльно» или «Мы не сможем вам много заплатить, потому что ваш фильм не примут на телевидении». Перед началом съемок у меня не было никаких проблем: пленка, которая мне досталась, была черно-белой; когда я работал над сценарием, я представлял себе будущий фильм именно черно-белым. Но потом возникли трудности. Тогда, в 1982-м и 1984-м, ч/б было не в моде — даже на «МТУ». Так что продать фильм оказалось очень сложно, причем почему-то именно в Штатах. В Европе было проще.
Мне кажется, в Европе черно-белое кино дольше не сходило с экранов. Говорят, что даже в наши дни там гораздо проще, чем в Штатах, снять черно-белый фильм, лаборатории никуда не делись.
Даже в Европе все труднее становится снимать черно-белые фильмы, потому что все настоящие специалисты по ч/б уже давно на пенсии. А другим они свой опыт не передали. Ставить свет здесь надо совсем по-другому, чем в цветном кино. Сейчас снимать черно-белые фильмы дороже, чем цветные. Лабораторная обработка очень дорогая.
Сейчас это в каком-то смысле роскошь.
Многие отказываются снимать черно-белое кино. Я знаю, что Тим Бартон столкнулся с кучей проблем, когда решил снять «Эда Вуда» на черно-белую пленку. Ему пришлось разругаться со студией, чтобы снять этот фильм.
Похожее отношение наверняка было и к субтитрам? По этому вопросу вы тоже часто встречали непонимание?
В Европе у меня были проблемы из-за того, что я, за немногими исключениями, не разрешил дублировать свои фильмы. Когда в Италии фильм «Вне закона» вышел на экран с субтитрами, это было очень необычно, потому что итальянцы дублируют даже свои собственные фильмы. Даже те, которые целиком на итальянском языке. Так что проблемы возникали. В Европе я не смог продать фильмы крупным телеканалам, фильм с субтитрами никогда не покажут в прайм-тайм.
Мне всегда казалось, что тут есть некое противоречие. Я имею в виду у что, хотя в Штатах субтитры автоматически воспринимаются как принадлежность некассового фильма, люди забывают, что в «Танцах с волками», например, часто используются субтитры. Из новинок могу назвать «Список Шиндлера». Субтитры много где используются, и зрителей это не раздражает.
Если в фильме играет талантливый актер, его голос значит ничуть не меньше, чем его мимика. И вот вам предлагают убрать этот голос. Дублировать талантливого актера все равно что пожертвовать половиной фильма. Но иногда и дубляж бывает интересным. Мне нравится, как дублируют боевики с восточными единоборствами.
Я слышал, что в Италии все фильмы дублируются из-за обилия диалектов: если не дублировать, будут смеяться совершенно не над тем.
Феллини — мы как раз познакомились на итальянской премьере «Вне закона» — тоже спрашивал, почему я не стал дублировать фильм. У Феллини актеры во время съемок вместо того, чтобы произносить реплики, просто считали вслух. А потом он писал диалоги и добавлял их при озвучке. Он говорил: «Мне нравится лицо этого актера, но не нравится его голос, так что его будет озвучивать другой человек». Он не понимал, почему я против дубляжа. Интересно, что во многих итальянских фильмах героев дублируют одни и те же актеры, и ты уже начинаешь узнавать их по голосам.
Кстати, об итальянцах: как вы познакомились с Роберто Бениньи?
Мы встретились в Италии, в Сальсо-Маджоре. Мы с ним были членами жюри одного небольшого кинофестиваля.
Мне кажется, многие реплики на ломаном английском, которые Роберто произносит в фильме, взяты из жизни.
Да, это точно. Когда мы познакомились, он с гордостью рассказал мне свою любимую английскую шутку: «Когда дверь становится кувшином? Когда она приоткрыта» [Шутка основана на похожем звучании слов «ajar» — «приоткрытый» и «ajar» — «кувшин». — Прим. пер.]. Ему очень нравилась эта шутка. Сейчас он неплохо говорит по-английски, но предложения он до сих пор строит очень забавно. На съемках фильма, если он не знал, какой глагол употребить, то говорил сразу несколько, например: «Да, это нам нужно можно необходимо сделать бы». Просто потому, что не знал, какой глагол выбрать.
Фильм «Вне закона» познакомил американских зрителей с Бениньи. Кроме того, в этом фильме вы работали с новым оператором. Это ваш первый фильм с Робби Мюллером.
Тома Ди Чилло, который снимал «Вечные каникулы» и «Страннее рая», я знаю еще с киношколы. Он никогда не хотел быть оператором. Фильмы, которые он снимал в киношколе, визуально были самыми красивыми из всего, что я видел, очень лирическими по манере съемки. Теперь он работает как режиссер, недавно снял фильм «Джонни Суид» и сейчас готовится к следующей картине. Я бы охотно продолжил с ним сотрудничество, но он больше не хочет работать как оператор. Мне повезло: я был знаком с Робби Мюллером, операторской работой которого всегда восхищался — особенно в фильмах Вима Вендерса «Короли дороги» и «Американский друг». Когда Робби посмотрел «Вечные каникулы», он сказал: «Если захочешь поработать со мной, буду очень рад». Ему страшно понравился фильм. После «Страннее рая», когда Том сказал, что больше не будет работать оператором, я сразу же позвонил Робби.
Помнится, однажды вы рассказали мне о съемках фильма «Вне закона». Вы тогда сказали, что одновременное присутствие как минимум двух актеров в кадре было для вас концептуально значимым. Я ничего не путаю? Это был важнейший элемент визуальной конструкции картины.
Таких деталей я уже не помню. Я никогда не пересматриваю свои фильмы, так что сейчас, когда мы смотрим эти фрагменты, мне немного не по себе.
Во фрагменте, который мы сейчас посмотрим, все три героя почти постоянно находятся в кадре. Это довольно интересно. Все предельно статично, даже статичней, чем в предыдущем фрагменте, где камера хоть раз да перемещается. Но давайте посмотрим фрагмент, я думаю, он понятен и без контекста. Вы видите главных героев, их трое, фрагмент взят примерно из середины фильма «Вне закона».
[Третий фрагмент: «Вне закона».]
«Тут машину не крутанешь» — тоже изобретение Роберто?
Мы насобирали такое количество этих перлов, что я уже не помню, кто что придумал. Но в общем, это вполне в духе Роберто. Когда я с ним познакомился, он выписывал какой-то итальянский журнал для изучающих английский — половину его нелепых выражений мы взяли именно оттуда.
Почему вы решили снимать этот фильм в Луизиане?
Решающую роль здесь сыграла музыкальная культура Нового Орлеана. Я большой поклонник блюза и ритм-энд-блюза. До съемок мне не приходилось бывать в Новом Орлеане, но, когда я писал сценарий, у меня то и дело возникали образы, навеянные музыкой этого города. Думаю, это и привело меня в Луизиану.
Вы ориентировались на какие-то другие фильмы с тюремной тематикой?
Нет, меня это не занимало. Я пытался придумать, как свести персонажей, которые терпеть друг друга не могут. Проще всего было отправить их в тюрьму.
В фильме «Страннее рая» в репликах персонажей часто воспроизводится один и тот же мотив: сколько ни езди по свету - мир не изменится. В этом фильме тоже присутствует похожий мотив. Например, когда герои совершают побег из тюрьмы, они устраиваются на ночлег в лачуге у где даже койки похожи на тюремные. Эта обстановка в точности повторяет ту, из которой они только что вырвались.
Да.
Какой фильм было сложнее снимать — «Рай» или «Вне закона»?
Съемки «Вне закона» прошли гораздо веселее. С «Раем» было сложнее. У нас было меньше времени, меньше денег. В фильме «Страннее рая» есть эпизод, где герои приезжают во Флориду и останавливаются в мотеле, а в этом мотеле всего три комнаты. Вот в этих трех комнатах и размещалась наша съемочная группа вместе с актерами, и каждый вечер мы выясняли, чья очередь спать на полу. Съемки «Рая» были довольно трудными. На «Вне закона» было гораздо лучше: мы жили в настоящем мотеле, у каждого даже была своя комната. Мотель был, правда, какой-то запущенный, но все равно было весело.
Много ли времени вам пришлось потратить на поиск натуры для съемки «Вне закона»?
Да. И для «Рая» тоже. Но мне до сих пор очень нравится Новый Орлеан. Я снова ездил туда пару месяцев назад. Очень люблю этот город.
Приходилось ли вам «подгонять» натуру под фильм или вы все оставляли как есть?
Мы почти ничего не меняли — разве что подсвечивали неожиданным образом или двигали мебель. В начале фильма мы видим дом, в котором живут персонаж Тома Уэйтса и его подружка, которую играет Эллен Баркин. Стены разрисованы граффити и увешаны всякой всячиной. В этом доме жила девушка. Мы познакомились с ней и узнали, что ее бывший парень работал диджеем. В доме повсюду валялись пластинки, и мы ничего не стали менять.
А тюрьма в фильме тоже настоящая?
Да. Центральная тюрьма. Официальное название — «Тюрьма округа Орлеан, города Новый Орлеан».
И во время съемок там находились настоящие заключенные?
Да. Не знаю, о чем я тогда думал, но мне вдруг показалось, что было бы неплохо, если бы Тома Уэйтса, Джона Лури, Роберто, да и меня заодно — раз уж это моя идея, — посадили на сутки в тюрьму, и чтобы при этом охранники и те, кто там сидел, думали, что мы настоящие вновь прибывшие заключенные. Мы с Роберто сидели в одной камере, Том и Джон — в другой. Было по-настоящему страшно, приходилось делать все, что требуется от заключенных, надзиратели и окружающие обращались с нами довольно грубо. Для Тома и Джона все это оказалось очень полезным, — правда, у Тома уже был опыт пребывания за решеткой. Оба были здорово напуганы. Мне, честно говоря, тоже было не по себе, но я сидел в одной камере с Роберто, который считал, что это абсолютно бесполезная затея, и все время говорил мне: «Да, Джим, все это здорово, но... в какой бы ресторан нам пойти сегодня вечером? Я бы с удовольствием поел linguini al dente». На Роберто тюремная атмосфера совершенно не подействовала.
Во время съемок этого фильма он, должно быть, значительно улучшил свой английский?
Да, он стал намного лучше говорить. Роберто человек очень умный и невероятно быстрый. Он заговорил почти сразу же. Но мы частенько подшучивали над ним, неправильно переводя некоторые английские слова. Например, мы убедили его, что по-английски слово «вспыхнуть» значит «помочиться», «отлить». Сейчас он знает, что это не так, но он очень долго нам верил. Когда он наконец догадался, что мы его разыгрываем, он отыгрался на Джоне Лури на Каннском кинофестивале. У Джона брали интервью для итальянского телевидения, но корреспонденты не говорили по-английски, и тогда Роберто сказал Джону: «Не волнуйся, я тебе все переведу». Они задавали ему, например, такой вопрос: «Как вы добились столь необычайного актерского мастерства? Что вам помогло: система Станиславского, особый метод игры или просто ваше чутье?» А Роберто, вместо того чтобы перевести вопрос, говорил Джону: «Уж не знаю, зачем это им нужно, но они спрашивают, что ты ел сегодня на завтрак». Ну, Джон и отвечал: «Бекон, яичницу...» Он выглядел абсолютным идиотом. Так что Роберто нам отомстил.
В ваших фильмах прослеживается некая закономерность: начиная с картины «Страннее рая», через фильм «Вне закона» к «Таинственному поезду» ваши работы становятся все более двуязычными, или даже многоязычными: Иностранный язык от фильма к фильму звучит все чаще и играет все более важную роль в сюжете картины. Как вы считаете, это как-то связано с тем, что вам все чаще приходится ездить со своими фильмами за границу, с тем, что вы много путешествуете?
Мне кажется, здесь две причины. Во-первых, я много путешествовал и часто общался с людьми, для которых английский язык не является родным; во-вторых, я долгое время жил в Нью-Йорке. Я живу в квартале Бауэри, по соседству со мной живут доминиканцы и пуэрториканцы — их произношение немного отличается друг от друга, — а также евреи-хасиды, сицилийцы и китайцы. Очень пестрая смесь. Наверное, это повлияло на мои фильмы. Каждый день я слышу вокруг себя разноязычную речь. Это и есть Америка: множество иммигрантов, которые истребили коренное население, чтобы обосноваться в этой стране.
Мне кажется, сейчас режиссеры все чаще снимают фильмы на языках, которыми они не владеют. Например, недавно я узнал, что Кесьлевский почти не знает французского, но фильм «Три цвета: синий» снят на французском. Во время съемок ему приходилось общаться с исполнительницей главной роли, Жюльет Бинош, по-английски. Независимый режиссер Джон Жост недавно снял фильм в Италии, на итальянском языке, хотя сам очень плохо владеет итальянским.
Макс Офюльс, например, всегда поражал меня тем, что снимал фильмы на английском, французском, итальянском и немецком языках. Хотя, возможно, он владел всеми этими языками. Кстати, каждый раз, когда я приезжаю в Японию, я покупаю там кучу видеокассет с фильмами, и там нет никаких субтитров. Это фильмы Одзу, Мидзогути, Судзуки и других режиссеров. Мне нравится смотреть эти картины, не понимая, что говорят актеры, я уже привык к этому. Язык — это код, при помощи которого мы общаемся, но даже внутри этого кода мы часто определяем эмоциональное состояние человека не по его словам, а по тону, по интонации. Актерский язык не сводится к словам, которые говорят персонажи. Можно почувствовать, что ощущают герои, какое у них настроение, даже не зная языка, на котором они говорят. В этом плане моим первым опытом стали съемки «Таинственного поезда», работа с японскими актерами. Я понимаю французскую речь, итальянскую — совсем немного, но я постепенно осваиваю этот язык. По-фински я не понимаю ни слова, но финны — очень открытые люди, они не прячут свои эмоции. Мне кажется, в общении язык вторичен.
Мне сейчас пришло в голову, что некоторые события вашей жизни тоже могли сформировать у вас такое убеждение. Например, год, который вы провели в Париже, посещая Синематеку. Когда я в свое время ходил в Синематеку, Анри Ланглуа считал, что зарубежные фильмы нужно показывать вообще без субтитров. Иногда субтитры все же были,, но проку от них было мало. Например, однажды мне довелось посмотреть фильм Бунюэля, дублированный по- немецки и с португальскими субтитрами. Ланглуа любил такие вещи. Большинство фильмов, которые я посмотрел в Синематеке, были на иностранных языках, которых я не знал.
Я тоже смотрел в Синематеке много европейских — и не только — фильмов и понятия не имел о том, что говорили актеры. Но сюжет всегда был понятен без слов. Кроме, конечно, фильмов, целиком построенных на диалогах.
Жальу что в мире так много фильмов, на которые сразу же наклеивают ярлык «некоммерческих» только потому у что люди будто бы не воспримут фильм, если в нем говорят на языке, которого зрители не знают. Огромное количество коммерческих стратегий основывается именно на этом предубеждении. А вы, когда работали над диалогами для «Таинственного поезда», обращались к помощи переводчиков, чтобы подобрать соответствующие японские идиомы? Вы просто переводили с английского на японский или сначала выучили определенный набор японских фраз и потом пытались выстроить диалог на их основе?
Нет. На репетициях мы с актерами много импровизируем. Актеры играют своих персонажей, но сцены, которые мы разыгрываем, я сочиняю тут же, по ходу, их нет в сценарии. Например, мы играем эпизоды, которые могли предшествовать нашей истории. Японским актерам я предлагал, например, такие ситуации: «Представьте себе, что герои собираются в кино. Дзюн хочет посмотреть фильм, в котором играет Стив Маккуин, а его подружка хочет сходить на фильм с Элизабет Тейлор». В итоге у меня есть два имени, которые я могу вычленить в потоке японской речи, чтобы иметь возможность следить за развитием сцены. Я даю им написанный диалог, переводчик объясняет, в чем состоит основной смысл этой сцены, а потом я просто наблюдаю за их импровизацией. Когда я закончил писать сценарий, мы отрепетировали его и подробно обсудили с актерами и переводчиком, как правильнее отразить в языке ту или иную деталь. Мы вместе принимали решения, какую фразу убрать, какую заменить. Хотя я не знаю японского, переводчик и актеры объясняли мне, чем отличаются по смыслу те или иные слова, а потом мы вместе обсуждали, какое из них больше подходит. Так что особых проблем не было.
Вам не доводилось смотреть «Таинственный поезд» в Японии, вместе с японскими зрителями?
По-моему, нет.
Просто мне интересно было узнать, как в Японии восприняли «японскую» часть фильма?
Этого я не знаю. Мои фильмы очень популярны в Японии. Даже не знаю почему. Все мои фильмы имели в Японии большой успех. Возможно, потому, что у меня там замечательные дистрибьюторы.
Где вы нашли этих двух японских актеров?
Девушку, Ёуки Кудо, я впервые увидел в фильме, который показывали на том кинофестивале в Италии, где мы с Роберто были членами жюри. Фильм назывался «Чокнутая семейка». Ёуки было тогда двенадцать лет, и играла она гениально. Меня поразил ее облик, ее эмоциональность и эксцентричность. Бернардо Бертолуччи посоветовал мне посмотреть фильм «Клуб „Тайфун"», который не выходил в американский прокат — я посмотрел его в Японии, — там тоже играла Еуки. Потом я написал для нее роль и отправился в Токио, чтобы провести пробы на роль Дзюна, и там мне посчастливилось найти Масатоси Нагасэ. Всего я прослушал около пятидесяти кандидатов на эту роль.
Они говорили по-английски?
Ёуки немного говорила, а Масатоси вообще не знал языка. Ну, кроме «роук-н-роул», конечно.
То есть вам большей частью приходилось общаться с актерами через переводчика?
Да, постоянно. У меня был свой переводчик. Было забавно, потому что порой, когда я давал им режиссерские указания, мы понимали друг друга и без переводчика, мне не мешало мое незнание японского. Мы могли общаться.
Похожая ситуация была у вас с Бениньи.
Да. Еще я научил их нескольким очень грубым английским ругательствам. Они страшно этим гордились.
Похоже, пришло время посмотреть четвертый фрагмент. Это один из начальных эпизодов «Таинственного поезда».
[Четвертый фрагмент: «Таинственный поезд».]
Весь этот треп о компании «Сан-рекордз» — это что у действительно текст экскурсии?
Да. Мы взяли на «Сан-студио» текст экскурсии и дали его в ускоренном темпе.
Здесь опять была та же ситуация, что и на съемках фильма «Вне закона»? Я имею в виду знакомство с Мемфисом и прочее. Наверное, решающую роль в выборе места съемок опять сыграла музыка?
Да.
Раньше вы часто бывали в Мемфисе?
До начала съемок — никогда. Но когда я дописал сценарий, то поехал в Мемфис подыскивать натуру. Так что и здесь музыка побудила меня написать сценарий, чтобы у меня появилась возможность отправиться в этот город.
В Мемфисе действительно есть улица Чосера?
Нет. Мы специально заказывали табличку с этим названием.
Я воспринял это как отголосок вашей университетской специализации — вы изучали английскую литературу. Я знаю у вы хотели, чтобы фильм напоминал «Кентерберийские рассказы».
Да, по форме фильм чем-то похож на «Кентерберийские рассказы». Но в Мемфисе действительно много улиц, названных в честь поэтов. Очень много. Хотя Чосера среди них не было.
В фильме вы показываете лишь очень небольшую часть Мемфиса. Вас удивил этот город? Вы представляли его себе иначе?
Да, потому что здания в центре Мемфиса, в районе Бил-стрит, были снесены в 1968—69 годах, после убийства Мартина Лютера Кинга, чтобы предотвратить возможные беспорядки. Весь центр Мемфиса буквально сровняли с землей, а это был самый большой на юге черный квартал в черте города. В свое время там кипела жизнь, а потом его просто разрушили. Все эти пустующие участки в самом центре города произвели на меня странное впечатление: немного путающее и очень печальное. Но на самом деле Мемфис большей частью состоит из заброшенных бензоколонок и пустующих парковок. В этом городе много призраков. В Мемфисе постоянно чувствуешь присутствие чего-то потустороннего. Кроме того, в этом фильме действие разворачивается главным образом в гостинице. Здание гостиницы, в которой мы снимали, находится через дорогу от отеля «Лоррейн», где был убит Мартин Лютер Кинг. Возможно, Джеймс Эрл Рэй стрелял в Кинга как раз из нашего здания. Выбирая натуру, мы ни о чем не подозревали, но, когда это выяснилось, нам стало не по себе.
Как вам показалось, где труднее снимать: в большом городе или в сельской местности? Есть какая-то разница?
В разных местах сталкиваешься с разными проблемами. Я не могу сказать, что в городе снимать легче, чем в сельской местности; это просто разные вещи.
Идея у которую вы наметили в «Таинственном поезде», находит свое развитие в вашем следующем фильме, «Ночь на Земле»: все эпизоды фильма, сколь угодно разные, происходят в одно и то же время. Уто натолкнуло вас на эту мысль?
Мне вспоминается книга Уильяма Фолкнера «Дикие пальмы». Она состоит из двух отдельных повестей. Когда Фолкнер принес их в издательство, ему сказали: «Отлично, Билл, но нам нужен роман. А у тебя две небольшие повести, такую книгу никто не купит». Уж не знаю, было ли это предложением издателей или решением самого Фолкнера, но он стал чередовать главы двух совершенно разных, написанных независимо друг от друга повестей. Таким образом в романе возникли тонкие, нюансированные переклички; собственно, красота и мощь «Диких пальм» — во взаимосвязи тем, встречающихся в обеих историях.
Я согласен с вами, хотя я всегда имел дело с немного другой версией возникновения этой книги. Фолкнер начал писать одну из повестей — кажется , о любви — и вдруг почувствовал, что в ней чего-то не хватает. Тогда он начал писать другую историю, своего рода контрапункт, и получилось так, что он стал чередовать главы этих повестей. Потом книга была опубликована. Кстати, однажды эти повести были напечатаны раздельно. Но когда читаешь их как отдельные истории, они не производят столь сильного воздействия.
Мне даже представить трудно, как их можно читать порознь.
Но в этом случае мы имеем дело с одновременностью написания двух повестей, это вовсе не значит, что действие в них разворачивается в одно и то же время.
Ну конечно, я же не пытался имитировать подобную структуру. Просто именно эта книга вдохновила меня на создание фильма. И «Кентерберийские рассказы», конечно, потому что это произведение замечательно выстроено: люди странствуют и в дороге рассказывают друг другу истории.
В фильме присутствует даже религиозная параллель, потому что японская парочка совершает своего рода паломничество. Их поездка — тоже поклонение святым мощам.
А есть ведь еще и «Декамерон» Боккаччо, где герои, пережидая чуму, пируют и рассказывают друг другу истории, сюжеты которых иногда очень напоминают «Кентерберийские рассказы».
Когда вы работали над «Таинственным поездомвы писали все три истории одновременно или они сложились отдельно друг от друга? По крайней мере, для понимания третьей истории очень важно знать две предыдущие.
Когда я пишу сценарий, я сначала делаю заметки, а когда их накапливается очень много, сажусь и составляю из них сценарий. Одновременность как форма фильма была выбрана мной до того, как я начал писать.
Это интересно в том плане, что, сняв свою картину, вы, пусть по-другому, чем прочие режиссеры, но вернулись к возможности снимать короткометражные фильмы. Даже несмотря на то, что ваши короткометражки связаны между собой. Правда, пару лет назад на экран вышли «Нью-йоркские истории» у но их сняли три разных режиссера. Лишь в очень редких случаях цикл короткометражных фильмов снимает один режиссер.
Есть соответствующая японская традиция, взять хотя бы «Квайдан» Кобаяси, есть и другие режиссеры, снимавшие фильмы, состоящие из отдельных эпизодов. В итальянской легкой комедии есть похожая традиция. Но вы совершенно правы: обычно разные части фильма снимают разные режиссеры. После «Таинственного поезда» у меня больше не возникало желания снять подобный фильм. За исключением проекта, над которым я работаю уже в течение довольно продолжительного времени, — это цикл короткометражек под названием «Кофе и сигареты». Но это не связанные между собой истории, я пишу каждую по отдельности. А фильм, похожий на «Таинственный поезд», я снимать не собираюсь. «Ночь на Земле» была в каком-то смысле случайностью, потому что другой сценарий, который я писал в то время, пришлось отложить по причинам, в которые я сейчас не хотел бы вдаваться. Я был подавлен и написал «Ночь на Земле» очень быстро. Дней за восемь. Поначалу только для того, чтобы иметь возможность снимать фильм за границей, поработать вместе с моими друзьями в Европе и так далее.
Сложно было все это устроить?
Да, было непросто.
Я думаю. Кстати, почему бы нам не посмотреть фрагмент этого фильма? Я выбрал эпизод из нью-йоркской истории, второй по счету в фильме. Это примерно ее середина.
Еще не все уснули? (Смех в зале.) Надо же, кое-кто еще не спит...
г [Фрагмент: «Ночь на Земле».]
Наверное, мне следовало бы объяснить тем, кто не смотрел этот фильм, что Хельмут Грокенбергер... кстати, его фамилия, насколько я понимаю, это своего рода посвящение вашему продюсеру, Отто Грокенбергеру?
Да.
Так вот, на самом деле именно этот герой — водитель такси. Но поскольку водить он не умеет, за руль садится Джанкарло Эспозито. В этом эпизоде мне нравится, как иностранец (аутсайдер), можно сказать, очеловечивает остальных персонажей. По крайней мере, ему удается изменить эмоциональную атмосферу этого эпизода. Но похоже, я злоупотребляю правом ведущего и лишаю собравшихся возможности задать свои вопросы Джиму Джармушу.
Вопрос из зала: Вы, как и многие знаменитости, родились и выросли в Акроне. Что особенного в этом городе?
Я думаю, чтобы понять это, нужно приехать в Акрон. Даже не знаю, что вам ответить. Акрон — довольно мрачное, унылое место. Когда я был маленьким, отцы всех моих приятелей работали на каучуковые компании. Мои отец и дядя — тоже. В отношении этого города у нас с друзьями была только одна мысль: убраться оттуда как можно скорее. Там просто нечего было делать.
Вопрос из зала: Многие места, которые вы выбираете для натурных съемок, совершенно неинтересны. Насколько тщательно вы занимаетесь подбором натуры?
Я считаю, что места съемок так же важны, как и герои фильма. Ну или почти так же. Поэтому я всегда очень тщательно продумываю фон. Видимо, потому, что я родом из Акрона, я питаю странную, если не сказать извращенную, любовь к постиндустриальным пейзажам. Мне они кажутся прекрасными.
Я только что обнаружил, что у нас еще есть время посмотреть одну из короткометражек из серии «Кофе и сигареты». Я слышал, что вы намерены продолжать этот проект и впоследствии выпустить «Кофе и сигареты» как полнометражную ленту.
Да. Мне хотелось бы, чтобы все короткометражки были самостоятельными фильмами, но в то же время в них есть кое-какие общие моменты. На сегодняшний день я снял пять короткометражек. Когда у меня их наберется штук двенадцать — общая продолжительность должна быть не меньше восьмидесяти минут, — я постараюсь выпустить их вместе хотя бы на видео. Не знаю, согласится ли кто-нибудь взять их в кинопрокат.
[Фрагмент: «Кофе и сигареты: Где-то в Калифорнии».]
Насколько я понимаю у этот проект начался с телепрограммы «Субботним вечером в прямом эфире»?
Да, они попросили меня снять для них короткометражный фильм, дали денег, и я снял первую короткометражку из этого цикла. Сейчас мы посмотрели третью, у меня есть еще две, они уже сняты, но пока не смонтированы.
Все фильмы снимались в разных городах?
Нет. Три я снял в Нью-Йорке, один — в Мемфисе и еще один — в Калифорнии.
По-моемуу на сегодняшний день это одна из последних работ Джима. Кажется, у нас еще есть время, чтобы задать пару вопросов нашему гостю...
Вопрос из зала: Вы рассказывали о своих первых операторах. Как вы познакомились с Фредериком Элмсом и начали с ним работать?Я видел фильмы, которые он снимал с Дэвидом Линчем, а также картину под названием «У реки», в которой его операторская работа превосходно сочетается с сюжетом фильма. В его работе нет надуманности, все очень естественно, манера съемки вырастает из самой сущности фильма, из его атмосферы. Работы Элмса произвели на меня огромное впечатление; я уже был коротко знаком с ним и читал его интервью — все, что он говорил, показалось мне очень важным. Его взгляды на операторскую работу во многом совпадают с моими: манера съемки зависит от содержания фильма, она не должна быть эдаким «фирменным клеймом», торчащим из любого кадра. Я позвонил ему, мы поговорили, а потом я приехал в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с ним лично, и он согласился снимать «Ночь на Земле».
Вопрос из зала: Насколько точного следования сценарию вы требуете от актеров?
На репетициях мы вносим много изменений в диалоги. Очень много. Я не стремлюсь привязывать актеров к сценарию. Важна основная мысль каждой реплики, а не слова, которыми эта мысль выражена. Так что я направляю актеров, сообразуясь со сценарием, но редко настаиваю на том, чтобы они выражали мысль именно так и никак иначе. Это бывает крайне редко, — например, если какая-то шутка уж очень мне нравится, я стараюсь ее сохранить. Мне важно, чтобы актеры вошли в роль и чтобы их герои выглядели убедительно. Мы многое меняем во время репетиций; немало ярких, удачных моментов в моих фильмах родилось именно на репетициях, благодаря тому, что актеры импровизировали, а я записывал их находки и включал их в сценарий. Я очень многим обязан актерам.
Haute время подходит к концу. Спасибо большое, Джим, что пришли к нам. Я также благодарю всех присутствующих.