Глава 34 агриппина тихоновна

Медленно возвращался Миша домой. Итак, он не увидел таинственного незнакомца. Однако все это очень подозрительно. И ушел этот человек через черный ход. И старик вел себя как-то настороженно. И Борька-Жила сюда ходит…

Уже подойдя к своему дому, Миша подумал о веере, и неожиданная мысль мелькнула вдруг в его мозгу. Когда старик свернул веер, он стал подобен ножнам… И кольцо как ободок. Неужели ножны?

Взволнованный этой догадкой, он побежал разыскивать друзей. Он нашел их на квартире у Генки.

Ребята сидели за столом. Слава линовал бумагу, а Генка что-то писал. Он с ногами забрался на стул и совсем почти лег на стол.

Против них сидела Агриппина Тихоновна. На кончике ее носа были водружены очки в железной оправе. Она посмотрела поверх них на вошедшего в комнату Мишу. Потом снова начала диктовать, отодвигая от себя листок, который она держала высоко над столом, на уровне глаз.

– «…Рубцова Анна Григорьевна», – медленно диктовала Агриппина Тихоновна. – Написал? Аккуратней, аккуратней пиши, не торопись. Так… «Семенова Евдокия Гавриловна».

– Гляди, Миша, – крикнул Генка, – у меня новая должность – секретарь женотдела!

– Не вертись, – прикрикнула Агриппина Тихоновна: – весь лист измараешь!

Миша заглянул через плечо Генки: «Список работниц сновального цеха, окончивших школу ликвидации неграмотности». Против каждой фамилии стоял возраст. Моложе сорока лет не было никого.

– Вертишься! – продолжала ворчать Агриппина Тихоновна. – Вон Слава как аккуратно рисует, а ты все вертишься… Ну? Написал Евдокию Гавриловну?

– Написал, написал… Давайте дальше. И чего вы вздумали старушек учить?

Агриппина Тихоновна пристально посмотрела на Генку:

– Как – чего? Ты это что, всерьез?

– Конечно, всерьез. Вот, – он ткнул пером в список, – пятьдесят четыре года. Для чего ей грамота?

– Вот ты какой, оказывается! – медленно проговорила Агриппина Тихоновна и сняла очки. – Вот какой!.. А я и не знала.

– Чего, чего вы? – смутился Генка.

– Вот оно что… – снова проговорила Агриппина Тихоновна, продолжаяа пристально смотреть на Генку. – Тебе, значит, одному грамота?

– Я не…

– Не перебивай! Так, значит, тебе одному грамота? А Семенова сорок лет на фабрике горбом ворочала, ей, значит, так темной бабой и помирать? И я, значит, тоже зря училась? Двух сыновей в гражданской схоронила, чтобы, значит, Генка учился, а я как была, так чтобы и осталась? И вот Асафьеву из подвала в квартиру переселили тоже, выходит, зря. Могла бы и в подвале помереть – шестьдесят ведь годов в нем прожила… Так, значит, по-твоему? А? Скажи.

– Тетя, – плачущим голосом закричал Генка, – вы меня не поняли! Я в шутку.

– Отлично поняла, – отрезала Агриппина Тихоновна, – отлично, сударь мой, поняла. И не думала, не гадала, Геннадий, что ты такой. Не думала, что ты такое представление имеешь о рабочем человеке.

– Тетя, – упавшим голосом прошептал Генка, не поднимая глаз от стола, – тетя! Я не подумавши сказал… Ну… Не подумал и сказал глупость…

– То-то, – наставительно проговорила Агриппина Тихоновна, – а нужно думать. Слово – не воробей: вылетит – не поймаешь… – Она тяжело поднялась со стула. – В другой раз думай…

Глава 35 Филин

Агриппина Тихоновна вышла на кухню. Генка сидел, понурив голову.

– Что, – насмешливо спросил его Миша, – попало? Еще мало она тебе всыпала. Тебе за твой язык еще не так надо.

– Ведь он признался, что был не прав, – примирительно сказал Слава.

– Ладно, – сказал Миша. – Ну что, Генка, видел ты того, высокого?

– Никого я не видел, – мрачно ответил Генка.

– Так вот… – Миша облокотился о край комода и безразличным голосом произнес: – Пока вы здесь сидели… я… видел ножны.

– Какие ножны? – не понял Слава.

– Обыкновенные, от кортика.

Генка поднял голову и недоверчиво смотрел на Мишу.

– Нет, правда? – спросил Слава.

– Правда. Только что своими глазами видел.

– Где? – Генка поднялся со стула.

– У старика филателиста, на Остоженке.

– Врешь?

– А вот и не вру.

– Здорово! – протянул Генка. – А где они там у него?

Миша торопливо, пока не вошла Агриппина Тихоновна, рассказал о филателисте, высоком незнакомце и черном веере…

– Я думал, ты ножны видел, а то веер какой-то, – разочарованно протянул Генка.

– В общем, – сказал Слава, – было уравнение с двумя неизвестными, а теперь с тремя: первое – Филин, второе – Никитский, третье – веер. И вообще: если это не тот Филин, то остальное – тоже фантазия.

Генка поддержал Славу:

– Верно, Мишка. Может быть, тебе все это показалось?

Миша не отвечал. Он облокотился о край комода, покрытого белой салфеткой с кружевной оборкой, свисающей по бокам.

На комоде стояло квадратное зеркало с круглыми гранями и зеленым лепестком в левом верхнем углу. Лежал моток ниток, проткнутых длинной иглой. Стояли старинные фотографии в овальных рамках, с тисненными золотом фамилиями фотографов. Фамилии были разные, но фон на всех фотографиях одинаковый – меж серых занавесей пруд с дальней, окутанной туманом беседкой.

«Конечно, Славка прав, – думал Миша. – А все же тут что-то есть». Он посмотрел на Генку и сказал:

– Если бы ты не ссорился с теткой, то мы бы всё узнали о Филине.

– Как так?

– А так. Ведь она знает Филина. Хоть бы сказала: из Ревска он или нет.

– Почему же она не скажет? Скажет.

– Ну да, она с тобой и разговаривать теперь не захочет.

– Она не захочет? Со мной? Плохо ты ее знаешь. Она все давным-давно забыла, тем более я извинился. К ней только особый подход нужен. Вот сейчас увидишь…

В комнату вернулась Агриппина Тихоновна, внимательно посмотрела на смолкнувших ребят и начала убирать со стола.

Генка сделал вид, что продолжает прерванный рассказ:

– Я ему говорю: «Твой отец спекулянт, и весь ваш род спекулянтский. Вас, я говорю, весь Ревск знает…»

– Ты это о ком? – спросила Агриппина Тихоновна.

– О Борьке Филине. – Генка поднял на Агриппину Тихоновну невинные, простодушные глаза. – Я ему говорю: «Вашу фамилию весь Ревск знает». А он мне: «Мы, говорит, в этом Ревске никогда и не были. И знать ничего не знаем»…

Мальчики вопросительно уставились на Агриппину Тихоновну. Она сердито тряхнула скатертью и сказала:

– И какие у тебя с ним дела? Ведь сколько раз говорила: не водись с этим Борькой, не доведет он тебя до добра.

– А зачем он врет? Раз из Ревска, так и скажи: из Ревска. Зачем врать?

– Он-то, может, и не был в Ревске, – сказала Агриппина Тихоновна.

– Я и не говорю, что был, но ведь папаша-то его из Ревска. Зачем же врать?

– А он, может, и не знает про отца-то.

– Да ведь сам Филин тут же сидел. Смеется и говорит: «Мы, говорит, коренные москвичи, пролетарии…»

– Это они-то пролетарии? – не выдержала наконец Агриппина Тихоновна. – Да его-то, Филина, отец стражником, жандармом в Ревске служил, а он, вишь, теперь как: под рабочего подделывается! Пролетарии…

– Это кто же, сам Филин жандармом был? – спросил Миша.

– Не сам он, а отец его. Ну, да яблоко от яблони недалеко падает.

Агриппина Тихоновна свернула скатерть и вышла из комнаты.

– Видали? – Генка подмигнул ей вслед. – А вы говорили. Все сказала! Я свою тетку знаю. Теперь все ясно. Филин тот самый. Значит, и Никитский здесь, и ножны. Чувствую, чувствую, что клад близко!

– Не совсем ясно, – возразил Слава. – Ведь ты сам говорил, что в Ревске полно Филиных. Может быть, это другой Филин.

– Ну да! – мотнул головой Генка. – Жандармское отродье. Факт, тот самый…

– Ладно, – весело сказал Миша, – может быть, не тот, а может быть, и тот. Во всяком случае, он из Ревска. Теперь узнаем, служил он на линкоре «Императрица Мария» или не служил.

– Как мы это узнаем? – спросил Генка.

– Проще простого. Неужели у Борьки-Жилы не выведаем?