Из хаоса — навстречу счастью 18 страница

Опять русский.

«Может быть?.. Ну ладно». Я уж было собрался уходить, как молодой человек знаком позвал меня в машину своего беззубого папаши, старенькую «Ладу», давно уже мечтающую стать металлоломом. Он повез меня к мастеру, который чинил проезжие грузовики. Мастер помочь тоже не смог, так я и побрел в наш лагерь ни с чем, обдумывая на ходу планы. Например, соорудить на мосту из каких-нибудь досок рампу через пролом и провести по ней мотоциклы, если вода в реке не спадет до завтра. В лагере Эван развел большой костер, чтобы отпугивать медведей. Еще он лечил последствия первой серьезной встречи с сибирскими комарами — летней чумой восточной России, о которой нас в свое время предупреждали.

«Ты только посмотри», — сказал Эван, спустив штаны и демонстрируя мне голую попу. Я посчитал укусы. Их было пять штук по вертикали, все на одной стороне.

«Вот этот, кажется, славно накушался, да ведь?» — спросил я.

«У-у, жадюга, — ответил Эван. — И это все за раз, за один-единственный присест».

Мы приготовили ужин и съели его под проливным дождем. Потом Клаудио, чью палатку украли, перешел на другой берег и устроился на ночь в одной из заброшенных хижин. Всю ночь мы прислушивались, не подъезжает ли какой-нибудь грузовик, но было тихо. Дождь шел до самого рассвета, и уровень воды на реке стал еще выше. Часов в девять утра мы услышали, как к берегу кто-то приближается. Я пулей вылетел из спальника, натянул одежду и выбрался из палатки. Оказалось, по дороге ехал тот вчерашний парень на русском джипе. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, сидела полная пожилая дама, я принял ее за мать молодого человека. Я помахал им, сожалея об отсутствии грузовиков, и посмотрел, как они исчезают вдали. Несколько секунд спустя завопила сирена и все никак не замолкала. Я побежал в ее направлении, забрался на горку и внизу увидел тот же джип — он лежал на боку. Лобовое стекло было выбито и болталось непонятно на чем, из машины раздавались крики. Подбежав к машине, я оторвал стекло совсем: пожилая женщина навалилась сверху на сына, придавив его своим немалым весом. Я вытащил сначала ее, потом его, и они встали рядом с машиной, в грязи, под проливным дождем, явно в шоке. На женщине обуви не было, и я сползал в машину, достал туфли и помог ей их надеть. Парень явно находился на грани отчаяния. Насколько я понял, он эту машину у кого-то взял — и вот теперь она разбита. Мы с Эваном и Клаудио помогли поставить машину на колеса и потом полчаса пытались ее завести, порядком промокнув в процессе.

«Под таким дождем рампу на мосту не построить, — сказал Эван, когда мы вернулись к палаткам и сели завтракать. — Слишком опасно. Придется ждать грузовик — надеюсь, когда-нибудь он здесь все же появится».

Мы решили, что я останусь на дороге ловить проезжий грузовик, а Эван и Клаудио тем временем сходят на другой берег и просушат насквозь сырые спальники и одежду. Клаудио нашел печку в одной из лачуг. Я прождал несколько часов, бродя туда-сюда по дороге; мне часто что-то мерещилось вдалеке, но на самом деле никто не ехал. Перевалило за полдень, я как раз прошелся по дороге в одну сторону и собирался повернуть обратно, как вдруг почувствовал движение за спиной. Я обернулся и увидел Дэвида на «Воине». Единственный раз, когда машина все-таки подъехала, а я ее не услышал.

«Парень, как же я рад тебя видеть», — сказал я, наклонившись к окну «Воина», чтобы объяснить Дэвиду наши проблемы с мостом. Я ему все рассказал, потом отступил назад, повернулся — и вздрогнул так, как еще в жизни не вздрагивал. Всего в тридцати футах от меня стояли два огромных грузовика, а я их опять не услышал. Один был «КамАЗ» с открытым верхом, а другой — «Урал» с большой пассажирской кабиной сзади, как у автобуса. Оба — внушительные гиганты, с приводом на шесть колес и мощным двигателем. Камазовские грузовики — девиз компании: «Нет дорог? Нет проблем!» — разрабатывались в Советском Союзе в семидесятые годы специально для самых непроходимых районов страны. В Арктике, в пустыне, в тропиках и в горах им нет равных.

Из одного грузовика выбрался дородный водитель и назвался Владимиром. Это был крупный человек, словно проекция своего мощного грузовика, с широкой улыбкой и любопытным взглядом.

«У нас мотоциклы, — сказал я. — Грузовик через реку пройдет?» Владимир кивнул.

«Мои друзья на другом берегу, — продолжал я. — Скоро придут. Вещи принесут». Владимир снова кивнул.

Я побежал к мосту, где встретил Эвана и Клаудио. «Я два грузовика нашел, — сообщил им. — Нас переправят. Всё пучком». «Отлично!» — сказал Эван.

«Пошли, посмотрите на них», — позвал я. Я был возбужден: «Давно уже мечтаю на таком грузовике прокатиться. У меня от одной мысли об этом слегка встает».

Владимир поставил грузовик у высокого края дороги, мы закатили в кузов мотоциклы, закрепили их и сами остались там же. У «КамАЗа» очень низкое передаточное отношение, и это позволяет ему взбираться по самым крутым склонам. Ревя мотором, он медленно съехал по берегу, заехал в реку, так что вода скрыла колеса, пересек ее и выбрался на другую сторону. Мы с Эваном приветствовали высадку радостными криками, а Владимир тем временем отправился обратно, чтобы одну за другой перевезти машины техподдержки.

Мы думали, что на Дороге Костей нам встретятся только две большие реки — одна та, через которую мы только что переправились, и вторая перед самым Магаданом. Между ними, конечно, будет еще множество речек поменьше, но с ними нам и самим удастся справиться, поэтому мы попрощались с Владимиром и командой и поехали дальше одни. Мы миновали несколько городов-призраков, большинство из которых были заброшенными лагерями ГУЛАГа, причем во многих бараках до сих пор аккуратно в ряд выставлены детские туфельки, словно бы все их обитатели внезапно исчезли и могут в любой момент вернуться обратно.

Бродить по этим заброшенным лагерям — то еще приключение. Нам говорили, что в окрестностях Колымы погибли два миллиона заключенных и часто их трупы закапывали на дороге, по которой мы ехали. Отсюда и ее название — Дорога Костей. Она строилась для доступа к золотым шахтам, в которых при температуре до минус 20 °C работали заключенные со стальными ведрами, добывая золото по четырнадцать часов в день, стоя на коленях. Подсчитано, что на каждый килограмм добытого таким образом золота приходилось по одному мертвецу. Многие не протягивали здесь и месяца после прибытия из Магадана.

В Магадан же отправляли всех заключенных, и сейчас туда направлялись мы. Путь в эти лагеря был невероятно труден. Людей по железной дороге везли через весь Советский Союз до Владивостока в битком набитых вагонах для скота, где многие просто задыхались. Температура в трюмах кораблей, которыми их потом этапировали в Магадан, часто опускалась ниже нуля, поэтому многие прибывали туда уже в заледенелом состоянии. Из Магадана заключенных пешими переходами гнали по лагерям, которые могли находиться на расстоянии нескольких сотен километров друг от друга. Не удивительно, что Александр Солженицын, сам бывший узник ГУЛАГа, назвал Колыму «полюсом холода и жестокости». Нам рассказывали, что иногда заключенных голыми привязывали летом к деревьям и оставляли комарам, пока человек не терял сознание или не умирал. От этих строений веяло невыносимой скорбью, и перед такими человеческими страданиями наши мелкие трудности на Дороге Костей меркли и казались сущей ерундой.

Мы покинули бывший лагерь и подъехали к еще одной большой реке. Я зашел в нее, чтобы проверить глубину и силу течения. Когда вода была мне чуть выше колен, она уже норовила сшибить с ног. «Похоже, вода выше головки поршня, могут возникнуть проблемы, — сказал я. — Но даже если до поршней она и не достанет, мотоциклы собьет течением, их просто унесет».

Пока мы ждали наши грузовики, с другого берега переправились три других «Урала». Их водители сказали, что до Томтора придется пересекать еще, по меньшей мере, пять больших рек, а Томтор — это пока только середина Дороги Костей. А еще — что недавно на одной из переправ унесло два «Урала». «Четыреста километров снега, и никаких мостов, — сказал один из водителей. — Трудно было сюда добраться».

Мы переправились через реку в кузове «КамАЗа» и поехали дальше сами. Где-то через час посреди соснового леса путь нам преградила еще одна река, смывшая 10 метров дороги. Вроде, участок и неширокий, но река глубокая и очень быстрая. Владимир ехать через нее отказался. Он сказал, что надо ждать до утра, тогда, может, станет безопаснее. Мы могли так прождать и три дня, пока уровень воды в реке не упадет. Я видел, как Владимир справляется с реками, и его мнение было для меня вполне авторитетным. Он отличный водитель, двадцать пять лет ездит по этим дорогам, десять из них — на этом «КамАЗе», его собственном. И переубедить его невозможно. Владимир вел себя очень спокойно и уверенно, не позволяя навязывать себе чужое мнение. Было ясно, что он поступит так, как считает нужным и когда считает нужным. Если он говорит, что уровень воды высокий и надо ждать, значит, так и есть.

На другом берегу стояли три лесовоза, их водители спорили, ехать через реку или не стоит. Мы смотрели, как они кричат и машут друг на друга руками. Потом один из них запрыгнул в мощный грузовик, на котором возят бревна, завел мотор, и 30-тонная махина полезла в воду. Лесовоз тут же окружила вода, и было похоже, что его вот-вот снесет течением. Грузовик держался только благодаря привязанному сзади стальному тросу. Когда мы подумали, что он сейчас точно уплывет, водитель другого грузовика, с которым этот был связан тросом, вытащил его обратно на берег. А ведь лесовоз гораздо больше и мощнее любого нашего грузовика — и все равно на реке его болтало, как перышко на ветру. Ситуация стала проясняться.

ЭВАН: Водители лесовозов буянили на берегу всю ночь. Когда мы забирались в палатки спать, то увидели: один из них принес ящик водки. А в половине седьмого утра мы проснулись от пьяных криков и рева заводимых моторов. Осмелев от выпивки, они решили попытаться переправиться еще раз. Лесовоз в реку повел тот же вчерашний водитель, но у него снова ничего не получилось. За ночь уровень воды снизился на один метр, наш берег стал слишком высоким, и из воды на него было не заехать. Мы взялись за лопаты и киркомотыги и стали рыть Дорогу Костей, чтобы сделать спуск более пологим. Лично я люблю ситуации, когда не остается ничего иного, кроме как решать проблему. Это всех нас очень здорово сближало. Каждый делал что мог, никаких споров и несогласия, все старались изо всех сил. И пока мы медленно пробирались на восток, я испытывал гордость: ведь именно мы с Чарли всех нас тут собрали.

«Ты только посмотри», — сказал я Чарли. Перед нами Расс, Дэвид, Джимми, Сергей и Василий копали берег. Работа это тяжелая, да еще дождь лил. Мы, по идее, должны были испытывать мучения, но ничего подобного — все очень радовались и вроде как даже отлично проводили время.

«Если бы мы все это не затеяли, никого бы из них сейчас здесь не было, — сказал я. — И Владимир, и тот другой водитель сейчас бы нам не помогали, да и вообще, мы бы никого из этих людей не узнали». Потрясающее это было чувство.

Где-то через час мы закончили делать спуск, а лесовозы тем временем предприняли еще одну попытку. На этот раз у них получилось. Лесовоз перебрался через реку, но застрял на заболоченной земле у берега и не смог сразу подняться наверх к дороге. Дымя черным дымом, водитель заехал одним колесом на дорогу — остальные оставались в грязи — подминая кусты и молодые деревья, чтобы хоть за что-то зацепиться и вытащить 15-метровый лесовоз на Дорогу Костей. И, в конце концов, он это сделал. Потом водитель стальным тросом перетянул на этот берег и другие грузовики. Когда все переправились, снова появилась водка, и празднование продолжилось.

Теперь настала наша очередь. Владимир переключился на самую нижнюю передачу, «КамАЗ» сунулся в реку, медленно проехал по воде и постепенно, как черепаха, забрался на высокий берег. «Воина» перетаскивали на тросе. Дэвид закричал, когда задняя часть его начала скользить и появилась реальная угроза потерять машину из-за сильного течения. Василий отказался вести наш русский фургон через реку. Он сказал, что это слишком опасно и, вообще, не входит в обязанности доктора. Вместо него вызвался Дэвид.

«Не делай этого, если думаешь, что это опасно. Оно того не стоит, — сказал я. — Я себе не прошу, если что-то случится. Путешествие не стоит того, чтобы во время его кто-то погибал».

Дэвид завел фургон в реку, а я наблюдал за ним с берега. Смотреть было страшно — могло случиться что угодно. Фут за футом он пробирался к другому берегу, так сильно сжимая руль, что костяшки пальцев побелели. Но до той стороны Дэвид все же добрался. Он сделал это! Я закричал от радости. Мы спросили у водителей лесовозов, как там впереди с дорогами. Они сказали, что до Томтора еще сотни рек. Я вопросительно посмотрел на Владимира, но он только щелкнул пальцами по шее — русский жест, обозначающий водку. В некоторых обстоятельствах он может означать приглашение выпить. Но в этом случае означал другое: водители лесовозов в стельку пьяны, и верить им нельзя. Разумеется, Владимир оказался прав, и мы без проблем добрались до Томтора, встретив лишь несколько мелких речек, которые легко пересекали на мотоциклах.

По пути Владимир подстрелил бурого медвежонка, не ради самообороны, а потому, что шкура его стоила 600 долларов. Он быстренько снял ее с медвежонка и забросил в машину, оставив мясо гнить в лесу. Я был в шоке. Мы тут посреди дикой природы, кланяемся ей, матушке, по несколько раз на дню — но при этом многие с ней так бесцеремонны. Нам встречались лесозаготовщики, которые незаконно рубили лес из-за 100 долларов за ствол. Владимир убил этого несчастного медвежонка только ради ценного меха. Я понимаю, что жизнь у них непростая и деньги нужны, но это все же не оправдание. Тот медвежонок — дикое животное, обитавшее на своей территории, и никто не имел права в него стрелять. Это было просто отвратительно. Чарли тоже сильно пожалел, что медвежонка убили, но грустно ему было не из-за зверюшки, а потому что он не видел сам процесс. «Почему ты не дал мне его застрелить!» — кричал он. Я снова страшно возмутился, и еще много дней после того мы спорили, хорошо это или плохо — убивать диких животных. Вечером мы заселились в охотничий домик, где было невыносимо жарко и душно, а окна невозможно открыть из-за комаров. Здесь, в тишине, у меня снова появилось время подумать о доме. Накануне у жены был день рождения, и я бы все отдал, чтобы оказаться в тот день рядом с ней. Больше года мечтал об этой поездке. И вот сейчас я в пути — и думаю о доме, мечтаю отвезти детей в школу, искупать их в ванне или погулять вместе в парке. Приходят мысли о самых обычных и простых вещах.

С тех пор как мы уехали из Улан-Батора, я будто бы плыл по течению. Монголия произвела на меня сильнейшее впечатление: я и не ожидал, что увиденное и пережитое так затронет мое сердце. Там я всегда четко знал, где мы находимся и куда едем, но здесь, в Сибири, потерялось всякое ощущение пространства. Сейчас я мог думать только о том, как бы поскорее добраться до Магадана. До сих пор дорога была крайне тяжелой. Грузовики, мотоциклы, грязь, палатки и медведи — это на самом деле очень непросто и в то же время интересно. И когда мы работали единой командой на переправе, когда строили спуск или убирали перегородившее дорогу дерево, появлялось такое чувство, будто совершается что-то важное. В глубине души я очень хотел пройти Дорогу Костей только с Чарли, без помощи Владимира и его грузовиков. Но пришлось смириться с фактом, что это невозможно. Одни мы бы не справились. Мотоцикл не переедет реку глубиной шесть футов, двигатель затопит, и нас унесет течением. На том все и закончится. Конец пути. А у нас была только одна цель: доехать до Нью-Йорка, и эта цель оправдывала средства. За следующие три дня, медленно пробираясь в Магадан, мы пересекли не один десяток рек и даже валили деревья, чтобы заполнить канавы. В первый день, покинув Томтор, мы ехали 16 часов, и более увлекательных 16 часов на мотоцикле у меня еще не было. Дорога становилась все хуже, и нам приходилось пробираться через грязь, гравий, лужи, ямы, реки и болота. На нас свалились все трудности одновременно, но этого все-таки я ожидал. Если бы за плечами не было Казахстана и Монголии, я бы назвал Дорогу Костей непроходимой. Но теперь опыта нам было не занимать, я сам чувствовал огромный прогресс в своем умении справляться с бездорожьем. Грязь по колено уже не пугала. Я ее даже полюбил. И от страха воды тоже избавился, сделав то, чего больше всего боялся: утопил двигатель. Во время одной переправы я уронил мотоцикл на правую сторону, как раз на ту, где находится воздухозаборник. И вместо того чтобы удариться в панику, я спокойно вывинтил свечи, откачал воду из головок поршня и запустил двигатель. Потом поставил свечи обратно и снова завел мотор. Вода вылетела из выхлопных труб, и мотоцикл прекрасно завелся. Я его сам починил, заставил его забегать — и в самый нужный момент.

Но потом все стало совсем плохо, мы дошли до точки, когда продвижение вперед оказалось невозможным по двум причинам. Во-первых, Чарли ушиб спину. Его мотоцикл начал падать, когда он снимал его с центральной подставки. Чарли испугался за свою ногу, которая могла оказаться зажатой между его мотоциклом и мотоциклом Клаудио. Он попытался протолкнуть байк вперед и получил при этом растяжение мышц за лопаткой. Было ужасно больно, и вести мотоцикл Чарли пока не мог. Во-вторых, мы подъехали к очень глубоким рекам, переправиться через которые было невозможно. Я во второй раз утопил мотор, Чарли сделал то же самое, только впервые. До того мы пересекали реки, где вода нам была по пояс, а мотоциклам — выше сидения. Единственный способ переправиться в таком случае — это переносить каждый мотоцикл по отдельности. Чарли держал руль, я толкал сзади, а Клаудио на счет «раз-два-три» проталкивал вперед переднее колесо. Потом мы снимали с мотоцикла все вещи, чтобы их просушить, и проверяли, не наглотался ли двигатель воды. Но наступил момент, когда нас это все вымотало. С тяжелым сердцем приходилось признать, что реки оказались сильнее нас. В июне у них уровень воды еще слишком высок. Мы восемь дней ехали по Дороге Костей и справлялись. Через месяц, быть может, стало бы легче, но не ждать же целый месяц. Мы погрузили мотоциклы на «КамАЗ», а сами пересели в машины техподдержки. Василий накормил Чарли болеутоляющими. И уже через пятнадцать минут я понял, что мы приняли правильное решение, — потом пошли ямы размером с озеро, шириной с дорогу и глубиной выше седла мотоцикла. И все равно, самое трудное ждало впереди: это была река, которую, как нам сказали, не пересечь даже «КамАЗу» с «Уралом».

За следующие два дня мы переправились через десятки рек. На тот момент мы с Чарли уже слились с остальной командой, вместе со всеми копали берега, чтобы помочь машинам спуститься к воде, и удивленно наблюдали, как «Воин» отлично справляется с Дорогой Костей. Из всех машин эта поражала больше всего. «КамАЗ», «Урал» и фургон были созданы для таких условий, но «Воин»-то ведь — это обычный Mitsubishi Shogun. Дома он стал бы всего лишь тележкой для езды по магазинам. В Сибири же проявил себя как самый настоящий экспедиционный внедорожник.

И, тем не менее, сложных моментов хватало. Однажды «Воин» чуть не перевернулся на размытом рекой участке дороги. Спас ситуацию Василий, который быстро додумался ухватить его тросом и с помощью фургона вытащить на безопасное место. А на другой переправе была уже история с фургоном: его начало относить течением, но Василий не запаниковал, не оторвал взгляд от берега и не снял ногу с акселератора, благодаря чему благополучно добрался до суши.

25 июня мы подъехали к той самой большой реке, о которой нас предупреждали. Родная мать всех речных переправ. Владимир нам все уши прожужжал про эту сибирскую Немезиду. Увидев ее, он только покачал головой и сказал: «Будем ждать до завтра». Решение окончательное. Река была шириной метров триста и с очень быстрым течением, мимо проплывали целые деревья. Мы разбили лагерь на берегу, рядом с ржавеющим остовом брошенного автобуса, когда-то перевернувшегося в реке. Чарли с Владимиром пили водку чуть ли не всю ночь. Он с этим русским вообще очень подружился, называл его своим суррогатным отцом, и в четыре утра я проснулся от их пьяных песен.

Выглядел на следующее утро Чарли ужасно. Мы все начали, как обычно, копать спуск на берегу под песни Ната Кинг Коула, утверждавшего, что стоит только улыбнуться, и жизнь покажется прекрасной. Чарли наблюдал за всем этим, стоя в сторонке и мучаясь недетским похмельем, добавившемся к боли в спине. Через пару часов спуск был готов. «КамАЗ» медленно заехал в реку, а мы запрыгнули ему в кузов. Борясь с течением, он перевез нас на другую сторону, где мы перелезли через кабину и спрыгнули на землю готовить следующий берег. Через час мы достаточно сгладили край, чтобы грузовик смог по нему подняться.

«Я-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — это кричал Чарли, победно вскинув руки, несмотря на больное плечо. — Мы сделали это!» По его щекам текли слезы. Мы все кинулись обниматься. Невозможное свершилось. Через три с половиной недели после того, как мы покинули Улан-Батор, закончился переход через Сибирь. Последняя большая река на великой и ужасной Дороге Костей осталась позади.

Мы достали мотоциклы из кузова «КамАЗа». Владимир показал нам с Чарли большой палец, махнул рукой, будто бы говоря: «Катитесь дальше», развернулся и снова поехал через реку за машинами техподдержки. Я снова выкачал воду из двигателя, начал менять масло и вдруг услышал истошное бибиканье. Из подъехавшей машины выскочили Костя и Таня, наши монгольские связные, и с криками бросились к нам.

«Вы же сказали три дня!» — закричали они, обнимая нас.

«Так мы сами так думали», — ответил я.

«А мы вас семь дней прождали. Семь дней в этой машине». Мы попросили прощения. Перед матушкой-природой все графики отступают. Протянув нам миски с лапшой быстрого приготовления, Таня обрисовала ситуацию. «Мы можем заночевать здесь, на радость комарам, — сказала она, — или подняться на холм, где вода тоже есть, но комаров поменьше».

«Тогда поедем на холм, конечно», — ответил я. Потом они рассказали, что очень удивились, найдя нас совершенно одних, грязных, дурно пахнущих и измазанных маслом. Рядом на обочине, к их недоумению, были разложены инструменты, а сами мы меняли масло в моем байке. Они ожидали увидеть вокруг трейлеры и полк помощников — в общем, полное голливудское снаряжение.

Мы поднялись на холм и разбили там лагерь, чуть позже к нам присоединились остальные члены команды и водители грузовиков. Для Владимира работа закончилась. Он открыл бутылку водки и очень быстро напился. Такая вот манера праздновать. И бог свидетель, надрался Владимир в хлам. Я уже давно никого в таком состоянии не видел.

На следующее утро Чарли снова разрыдался, когда пришла пора прощаться с Владимиром. Обнявшись напоследок, мы поехали дальше и, пройдя почти 650 км по грунтовым дорогам, прибыли в Карамкен. Ночевали мы в лагере, в плотном окружении комаров, которые умудрялись проникать всюду. Пока в котелке закипала вода, туда залетало их штук 10–15, и они болтались, как в джакузи. И в каждой второй ложке еды тем вечером сидел кто-то из этих тварей.

Проснувшись утром, мы обнаружили, что наши палатки покрыты инеем, а изо рта при дыхании идет пар. Стояла уже середина лета, но температура серьезно упала. На календаре 28 июня, и впереди последние несколько километров до Магадана. То есть график удалось обогнать на сутки. Мы быстро позавтракали, собрались и уже в семь утра двинулись в путь. На дороге нам попался грузовик, съехавший в канаву на обочине. Мы забрались на него, чтобы сфотографироваться, и вдруг заметили в кабине водителя.

«Harosho? О'кей?» — прокричал я в сторону тела, накрытого одеялом и с трикотажной шапочкой на голове.

«Normalya!» — ответило тело, махнув рукой, — отстань, мол.

Миль за пять до Магадана я встал на подножках, замахал руками и заорал во всю глотку. Мы это сделали! Мы проехали из Лондона через всю Европу и Азию до самого Тихого океана. Я чувствовал себя Валентино Росси, взявшим кубок Мото Гран-При. Душа парила. Мы объехали холм и увидели Магадан — он лежал в долине перед нами и был виден как на ладони. Я остановился у «Маски скорби», памятника жертвам сталинских лагерей, и слез с мотоцикла. У меня не было слов. Мы с Чарли подошли к краю выступа, нависающего перед Магаданом, и присели там. Свесив ноги и упершись подбородками в перила, мы молча смотрели на город и на море вдалеке. Последний раз открытое море мы видели, когда пересекали Ла-Манш, да и то было в тоннеле под землей. А тут раскинулся Тихий океан. Через пару дней мы через него перелетим и окажемся в Америке, самая сложная часть пути останется позади. В это трудно было поверить. Я представил себе карту и вспомнил последние 11 недель. Невероятно. Мы пересекли два континента на мотоциклах. Осознать это в тот момент еще не получалось, и я понимал: пройдет немало времени, даже после встречи с семьей, прежде чем все происходящее уложится в голове.

Мы с Чарли просидели так почти час, вспоминая моменты пройденного пути. Серьезных проблем не было, и каждое воспоминание сохранилось как драгоценность. Потом мы в последний раз в Азии сели на мотоциклы и поехали в город. У гостиницы я повернулся к Чарли и показал на свои часы.

«Знаешь, сколько сейчас времени?» — спросил я.

«Что?» — переспросил Чарли. 14 апреля мы покинули Лондон и заранее составили план: выезжать на дорогу рано утром, ехать до середины дня, останавливаться, чтобы еще оставалось время оглядеться на новом месте, потом идти рыбачить или гулять. Ни разу за 76 дней ни одного такого дня у нас не было.

«Сейчас три часа дня, — сказал я. — Три часа дня. В самый последний день мы выехали рано и закончили к трем часам. Как тебе это, а?»

Слёзы прощания

Анкоридж — Нью-Йорк

ЭВАН: Прибытие на Аляску меня сильно разочаровало. Я ожидал, что Анкоридж окажется таким романтичным маленьким пограничным городком, с деревянными домиками вряд вдоль главной улицы и с портом, засыпанным опилками и стружкой. Но оказалось, что это самый обыкновенный американский город — с большими магазинами, высокими зданиями вдоль широких улиц и светофорами на каждом углу. Мы провели столько времени в диких краях, людям там нечего предложить, кроме радушия и душевного тепла. Теперь было странно очутиться в месте, где можно купить абсолютно всё. После двух с половиной месяцев отдыха от западного потребительского рая первое, что мы сделали в Анкоридже, — это пошли и устроили себе настоящий американский завтрак. Чарли объедался французскими тостами, а я — яйцами «Бенедикт»; рядом стояли тарелки с беконом, стаканы с апельсиновым соком и чашки с крепким кофе. «А ведь мне есть-то, в принципе, и не хочется», — сказал Чарли, смакуя вкусную еду.

Прошло время, прежде чем мы привыкли к этой земле изобилия. После завтрака я отправился на поиск некоторых бытовых предметов.

Побродив по супермаркету, взял зубную пасту, триммер для бороды и какое-то средство для волос. Я повернулся к другому ряду — и там на полках передо мной лежали винтовка, пистолет «Магнум», разная амуниция, ножи и самострелы. После езды по странам, где мы считали большим везением раз в два дня нормально поесть, такая возможность прикупить к бакалее еще и пушку как-то сбивала с толку.

В Анкоридже мы отдыхали четыре дня: ездили на экскурсии любоваться на медведей и касаток в их родной среде, смотрели телевизор и валялись на больших и удобных кроватях в своих номерах. Расслабиться и ни о чем не думать было здорово. Одним дождливым днем, во время постирушки в прачечной, я начал представлять себе идеальный выходной после двух месяцев дороги. Тогда я бы проснулся в номере отеля, посмотрел бы пару серий «Зачарованных», поедая завтрак в постели. Потом я бы стал смотреть Майкла Кейна в «Во всем виноват Рио». Прекрасный план. После него — Дадли Мур в «10», с Бо Дерек. Затем пойти пообедать. После обеда — снова в постель. Большая кружка кофе, большая миска шоколадного печенья, «Жестокое море» с Джеком Хокинсом и все парни из золотой английской классики. Лучше не бывает. Потом ранний ужин, наесться от пуза, снова залезть в койку и поставить «Сердце ангела» с Мики Рурком, а после него — «Дикие сердцем» с Николасом Кейджем. Потом спать.

Но мечты мечтами, а желание вновь оказаться где-нибудь посреди неизвестности все еще было сильным. Я откровенно тосковал по Дороге Костей. Хотелось туда, на эти дороги, снова почувствовать себя лишь одним из горстки людей на грунтовой трассе, пересекающей территорию, превосходящую по размерам все Британские острова вместе взятые. В более отдаленных местах мне оказываться еще не приходилось, но там было удивительно комфортно. Я скучал по командному духу, овладевшему нами в Сибири, и по возможности делать только то, что хочется. Не хочется тебе стоять перед кем-то и нести какую-то чушь весь день — так и не надо, никто не просит. А если все-таки хочется — тоже пожалуйста, неси себе на здоровье. Я уезжал на поиски приключений и другой культуры. В итоге нашел и то, и другое, и теперь хотелось еще.

Мы отвезли мотоциклы на полную проверку в анкориджсжий мотосалон, и это стало для нас одним из самых интересных мест в городе. Мотосалон этот, где имеются какие угодно машины, принадлежит байкерам — отличным парням, прекрасно поработавшим с нашими мотоциклами. В Анкоридже мотопутешественников пруд пруди, и удивить местных поездкой на большое расстояние трудно. Буквально каждую неделю сюда приезжает несколько человек, заканчивающих пробег по Панамериканскому шоссе — дороге длиной 25 500 км от Южной Америки до Аляски. Мы сказали, что перелетели через океан из Сибири.