Глава 39. Было почти четыре часа утра, когда привратник открыл перед Синджином дверь в Сет-Хаусе

Было почти четыре часа утра, когда привратник открыл перед Синджином дверь в Сет-Хаусе. Шепотом они обменялись приветствиями, и Синджин пересек холл по мраморному полу. Поднимаясь вверх по слабо освещенной лестнице и обозревая неестественно белый бордюр и арочные потолки, он вдруг почувствовал неимоверную усталость от многих бессонных ночей.

Завтра все будет кончено и все начнется сначала;

Несмотря на слова Хариет, Синджин все же намеревался поскорее отбыть в Тунис. Ему требовалась передышка. «Боже, я должен отдохнуть», — утомленно подумал он. Выйдя в море, он проспит несколько суток подряд. «А теперь переодеваться…»

Войдя в комнату, Синджин застыл на пороге в изумлении, держась за дверную ручку. Он ошибочно полагал, что четыре утра — это вполне безопасное время для возвращения домой… Жена спала на его постели, белое кружевное дезабилье мадам Дюбэй в изумительной небрежности ниспадало на ее бедра.

Волосы переливались золотыми нитями в отблеске свечей, кожа отливала чистым розовым цветом. Челси была похожа на спящего ребенка, положившего ладонь под щеку.

Она надела для него белое пышное неглиже, серьги «Венеры», и ничего более.., как симпатичный эротический сувенир для его удовольствия.

Свечи, сгоревшие почти до конца, погрузили просторную спальню в полумрак, позолота на пальмовидных колоннах, казавшихся нереальными, фантастическими, бордюры в стиле храма Антония и Фаустины, — все это как бы парило в воздухе, покрытое таинственной пеленой. Синджин постоял немного, пристально вглядываясь в свою жену, сияющую в золотисто-розовом свете прикроватного подсвечника. Отплытие всего лишь через несколько часов, а он не мог сдвинуться с места, ее образ приковал его взгляд. И Синджин почувствовал, что его обуревают эмоции, не поддающиеся контролю.

Взъерошенные золотистые волосы Челси в беспорядке разметались по подушкам, их красота впечатляла больше, чем богатое кружевное дезабилье. Ее стройная фигура приобрела некоторую осязаемую чувственность в неярком свете свечи. Грудь ее, поддерживаемая серебряными бинтами (слабая опора), просвечивала сквозь прозрачное кружево и напоминала Синджину спелые плоды.

Синджин сразу же почувствовал непреодолимое желание развязать маленькие бантики, приподнять кружево, скрывающее бедра, и ощутить тепло кожи. Челси пахла садовыми розами и лилиями и лежала в его постели, словно само искушение, Ева в садах Эдема.

Сколько времени Синджин оставался без женщины — без нее?

Он стоял в полумраке комнаты, не зная, сможет ли он бороться с этим. Хотя какое это имеет значение? Еще один раз… Тут слабый голос разума подсказал ему, что это искушение, которое доставляло ему поистине танталовы муки, может стоить ему очень и очень дорого.

Синджин мог бы вернуться в Брукс или в любой из клубов, но Бо уже будет здесь очень рано утром — в его последний день дома. Синджин вздохнул. "Который сейчас час? Когда может проснуться Бо?

И сколько времени мне потребуется добраться до Брукса и обратно?"

Дьявол, его мозг не справлялся с такой нагрузкой.

У него был выбор.., или «невыбор»? И Синджин стоял в дверном проеме, думая о том, как запах роз изменил чисто мужскую атмосферу его комнаты. Будто его жена раз и навсегда изменила его жизнь.

Взгляд Синджина забегал по комнате, словно ища ответ на мучающие вопросы, будто он мог заключаться где-то в свете и тенях. Тут его поманил графин с коньяком, который, словно маяк, попал в поле зрения Синджина. Мягко закрыв дверь, подошел к изящному сооружению из вещей, сделанному его женой. Опустившись на стул, обитый зеленым дамастом с позолотой и вышитым на спинке фамильным гербом Сетов, Синджин взял графин и бокал. Они помогут ему скоротать время до прихода Бо, и тогда уж он будет в безопасности. До утра, до быстрого летнего рассвета оставалось слишком мало времени, и Синджин оставил мысль о возвращении в Брукс; в последнее время он проводил там слишком много вечеров и ночей.

Но Синджин не мог, не хотел признаться самому себе, с усилием отталкивал неоспоримый довод, причину, из-за которой он остался дома, а именно — необходимость, бешеное желание вновь почувствовать жену в своих объятиях…

Чуть позже, наливая себе вторую порцию коньяка, Синджин нечаянно смахнул пробку графина на столик.

Она завертелась на его гладкой поверхности, потом подскочила и со звоном разлетелась на множество осколков, ударившись о каминную решетку. Словно маленький колокольчик, прозвенел в комнате, нарушив тишину.

— О, черт, — пробормотал Синджин, когда Челси зашевелилась и проснулась. — Спи, — сказал он, — я уйду через минуту.

Покорная жена, пожалуй, подчинилась бы такой команде, но не Челси. Она тут же приподнялась на подушках, отбросила волосы с лица и прошептала:

— Когда ты пришел?

Синджин пожал плечами:

— Минуту назад. Неглиже мадам Дюбэй тебе очень идет. — В голосе его звучало обычное равнодушие.

Челси улыбнулась слегка соблазняюще и была довольна, видя, что Синджин заметил это, хотя и разговаривал с ней, как тогда, в Лондоне, будто они были совсем чужими людьми друг другу.

— Спасибо.., и я думаю, ты не имеешь ничего против, что я сплю у тебя, но ты утром уезжаешь, и… знаешь… Тунис вдруг показался мне таким далеким…

Голос Челси звучал неловко под неприязненным взглядом Синджина.

— Я не возражаю, — кратко ответил он, слишком сжато для равнодушного человека. И, одним быстрым глотком опустошив бокал, Синджин поднялся со стула и направился в гардеробную.

— Извини, — произнес он, чувствуя, как выпитое начинает ударять в голову. Ему следует выпить порошки от головной боли, быстро переодеться и ждать в детской, когда Бо проснется. Синджин вдруг обнаружил, что не может просто смотреть на Челси, не представляя себе маленькие серебристые банты развязанными. — Я иду переодеваться, — пробормотал он, глядя куда-то поверх ее головы и ощущая знакомый жар, разливающийся по всему телу. Он не мог дольше оставаться с ней в комнате!

Как только Синджин исчез За дверями гардеробной, Челси подумала, что внезапно придется корректировать ее и так наспех придуманный план. Услышав мягкий щелчок закрываемой двери, Челси соскользнула с постели. Добежав до двери, ведущей в холл, она заперла ее, а потом проделала то же самое с дверью, разделяющей их спальни. Бросив ключ в свою комнату через окно, Челси тщательно спрятала ключ от входной двери и "заняла прежнюю позицию на постели.

Сердце ее бешено колотилось, так, что звук его отзывался эхом в ушах. Челси ждала мужа, его безразличие пробудило в ней безрассудство и смелость.

Синджин вскоре вышел из гардеробной, переодетый в дневное платье. Волосы его были тщательно расчесаны и заплетены.

— Если ты соблаговолишь позавтракать со мной в восемь часов утра, — произнес он, проходя мимо кровати, туфли его мягко шуршали по шелковому ковру, — то ты сможешь обсудить, сколько тебе понадобится денег в мое отсутствие.

Синджин, пытаясь убежать от собственной страсти, даже не приостановился ни на секунду.

Челси затаила дыхание, когда он взялся за дверную ручку. Минуту спустя Синджин резко развернулся, нахмурился, его темные брови угрожающе сдвинулись.

В тот момент он был похож на защищающегося борца.

— Не будь такой наивной, — резко произнес Синджин.

— Я скучаю по тебе, — ответила Челси спокойно, — мне бы очень этого не хотелось, но ничего не .поделаешь, я скучаю. Я надеюсь, — продолжала она, прекрасно осознавая, какое унижение принесет ей следующая фраза, — что ты бы мог переспать со мной до Отъезда.

Синджин не ответил и направился к двери, разделяющей их комнаты.

— Отдай ключ! — ; Он подергал ручку двери и протянул свою ладонь Челси.

— Я выбросила его в окно.

Синджин вздохнул:

— Ну, тогда дай мне другой.

— Подойди ко мне и найди его, — мягко произнесла Челси. Все же она смогла остановить его, хоть на мгновение, и непривычное ощущение силы, власти вдохновляло ее. Тон голоса, едва заметная улыбка, играющая на ее губах, должны были предупредить его.

— Черт побери, я не в настроении играть. Где ключ?

Лежа на спине на подушках с кружевной отделкой, будто актриса в «живых картинках», Челси слегка приподняла пышное белое неглиже, открывая бедра, и, убедившись в том, что Синджин заметил это и смотрит на нее в упор, медленно и слегка приоткрыла ту часть своего тела, которая привлекала внимание Синджина с момента его прихода в спальню.

Ему следовало бы учесть это. И как он мог так .глупо попасть в ловушку!

— Очень смешно, — произнес Синджин сердито и резко, но взгляд его был прикован к Челси, к ее фигуре, которую она явно демонстрировала. И в ту же секунду горячая волна желания будто прорвалась изнутри с такой силой, что Синджин сжал кулаки до боли, пытаясь противостоять дикому животному искушению.

— Не-ет, — зашептал он, пытаясь успокоить себя, — чертовщина какая-то, нет, нет…

Синджин еще не решил, хотел ли он сохранить свой брак, и оставшихся нескольких часов перед отъездом было далеко не достаточно для решения подобного вопроса.

— Я не хочу рисковать и опять сделать тебя беременной, — словно в тумане произнес он. Можно было использовать «греческую губку» или «французское письмо», но все же это были ненадежные средства.

Однако такой грубый отпор с его стороны, его слова очень ободрили Челси, она даже развеселилась и обрадовалась, чего никак не ожидала от себя в утро его отъезда. По крайней мере, муж не испытывал к ней ненависти, а сохранял свою независимость, — и уж это Челси могла понять.

— Я не собираюсь завлекать тебя в ловушку, — сказала она с улыбкой. — Неужели у тебя нет голландских презервативов? [Изобретатель презерватива, названный в XVIII веке «механизмом» или «прибором», является итальянец Габриэль Фаллопио, который в 1550 году (используя часть кишечника овцы), произвел презерватив-футляр в целях защиты от эпидемии сифилиса, распространившегося в Европе. Он также рекомендовал его в качестве контрацептива.

Первые контрацептивные препараты ввозились в Англию из Франции, и «приборы» лучшего качества продолжали еще — долгое время ввозиться из Голландии или Франции. Джон Уилмот, распутный граф Рочестер, превозносил презервативы в своем «Панегирике о кондоме», вышедшем в свет в 1674 году.

Обычно они продавались по восемь штук в упаковке трех размеров, изящно уложенные в шелковые пакетики, перевязанные лентами. Тогда и вошел в обиход термин «французское письмо». В «Сильной связи» (1741 г.) есть следующие строки:

Счастлив мужчина,

Который хранит при себе

Перевязанный зелеными

Или алыми лентами

Добротный кондом…].

— Нет.., не здесь и не сейчас… Боже мой, — воскликнул Синджин, глубоко вздохнул и взъерошил волосы на голове. — Зачем ты это делаешь?

— Я уже говорила тебе. Никаких отговорок. Простая просьба. И не нужно волноваться, а приняла меры предосторожности. Видишь, какая я послушная.

Синджин, казалось, раздумывал с минуту, потом медленно покачал головой.

— Послушай, я уезжаю через несколько часов. Давай обсудим это после моего возвращения.

— Нет.

Синджин был поражен. Он не сталкивался с такой непреклонностью среди женщин и не знал, что говорить и делать. Но уже через минуту он повернулся и, не говоря ни слова, подошел к стулу, на котором он сидел до этого. Синджин не собирался спорить с Челси, это было бесполезно.

— Я буду ждать до тех пор, пока не проснется прислуга, — заявил он, наливая себе коньяку и присаживаясь на стул.

— Ты, разумеется, не станешь устраивать сцен перед домашними. — В голосе зазвучала самодовольная уверенность, проблема была решена.

Челси же действовала исходя из собственной уверенности. Она видела, как Синджин выпил коньяк и сейчас вновь наполняет свой бокал. Она знала его возбудимость, решив про себя, что он не отвергнет ее.

Челси любила Синджина, как и многие другие его женщины. И он мог дать ей столько же, сколько давал другим. Челси не была рассержена.., только полна решимости.

Завороженным взглядом Синджин наблюдал, как она поднялась с постели и направилась к зеркалу, неслышно ступая по ковру. Белый кружевной пеньюар развевался за ее спиной. Стоя перед псише, Челси перехватила его мимолетный взор и улыбнулась.

Синджин решил, что ему требуется успокоительное, и осушил бокал одним глотком. Она была слишком близкой, слишком соблазнительной, он ощущал запах ее духов, видел всю ее ошеломляющую женственность.

Медленно Челси развязала банты на лифе, и высокое зеркало отразило ее обнаженное тело. Синджин видел гибкую спину, и экстравагантная пышность ее форм предстала перед ним во всем великолепии. Ее грудь, едва прикрытая лентами, открывалась его взору в отблеске свечей. Затаив дыхание, Синджин наблюдал за руками Челси, которые поднялись к бантам на плечах.

Она медленно спустила бретельки, как бы играя сосредоточенным вниманием Синджина. Жесты ее были томными. Шелковые ленты свободно соскользнули с плеч. Шуршание падающего шелка вытеснило все, остальные звуки из его слуха. Теперь грудь Челси была не прикрыта.

— Ты попусту тратишь время, — — хрипло произнес Синджин, подавляя в себе мучительное желание встать и дотронуться до нее.

— В таком случае у меня масса времени до того, как проснется прислуга, — ответила с улыбкой Челси, поворачиваясь к нему так, чтобы хорошо была видна ее грудь. Потом она медленно, как бы с ленцой, погладила ладонями свое упругое тело и с удовольствием заметила явный интерес и напряжение Синджина.

— Как здесь темно, — небрежно произнесла Челси, — я едва вижу тебя. — Слова ее достигли ожидаемого результата, и Челси увидела все, что хотела видеть.

— Нет, я не в состоянии, — прорычал Синджин.

— Ах, да, я уже тебе говорила, что добавила возбуждающего в коньяк? — Синджин побледнел. В ярости он приподнялся с кресла, но потом рассудок вернул его на прежнее место.

— Дрянь!

— Ну да, как Кассандра.

— Нет. Она сначала говорит, а потом делает.

Сквозь его шепот Челси расслышала глухой животный звук.

— Сожалею, — промурлыкала она нежнейшим голоском с притворным смущением. Прожив долгие годы среди раздражительных беспокойных братьев и отца Челси уже не пугалась мужского гнева. — По-моему, я не до конца усвоила урок.

И если она хоть чуть-чуть поколеблется в своей решимости, это укрепит Синджина в его сопротивлении.

Челси намеревалась полюбопытствовать, кто сильнее и кто все же уступит в конце концов. Она, не спеша, направилась к стулу, на котором сидел Синджин, и в последний момент, едва не натолкнувшись на него, обогнула стул и открыла китайский шкафчик у стены.

Заранее проверив, есть ли еще свечи в ящичке, Челси слегка выгнула спину, потянулась за двумя свечами цвета слоновой кости, стоящими на нижней полке, и приступила к действу, которое должно было поставить ее мужа на колени. «Пусть Кассандра сначала говорит, а может быть, и делает, что говорит, а шотландские леди делают то, что им нравится, — по крайней мере, леди Фергасон». И если ей нужно было усваивать уроки, то Синджину тоже следовало бы кое-чему поучиться.

Изгиб ее бедер и ног находился в нескольких дюймах от Синджина, он ощущал аромат ее духов, перед которым трудно было устоять, и ему пришлось поменять положение. Он мог протянуть руку и дотронуться до ее прелестей, до шелковистой и теплой кожи.

— Ну вот, — произнесла Челси, выпрямляясь и поворачиваясь; пару свечей она держала перед собой, прижимая к груди. — Тебе не кажется, что нам не хватает света?

Свечи оставили едва заметные следы на ее нежной коже…

Синджин почувствовал физическую боль, причиняемую бешеной страстью, кровь пульсировала в венах и готова была вырваться наружу, похоть разъедала его мозг, она была гораздо сильнее, чем он мог подавить.

И Синджин был «арестован» в этой комнате с живым искушением наедине.

— Я могу ударить тебя, — глухо сказал он, но тон голоса, вместо того чтобы быть угрожающим, придал этим словам иносказательный смысл, так как Синджин сделал ударение на глаголе.

— Как-нибудь в другой раз, — прошептала Челси, прекрасно осознавая этот скрытый смысл, чего не хотелось Синджину. Потом она проследовала мимо него в облаке аромата и принялась зажигать все больше и больше свечей — от стены к стене, от канделябра к канделябру. В руке у Челси была зажженная длинная и узкая свеча из канделябра возле постели. Время от времени Челси ощущала ключ внутри тела: при ходьбе, наклонах, при потягивании вверх. Синджин не сводил с нее глаз. Определенно замысловато обточенный ключ во влагалище доставлял ей приятные ощущения, о чем она и упомянула:

— Всякое движение заставляет меня чувствовать его прикосновение, — пробормотала Челси, выгибаясь и доставая настольный подсвечник. — Он скользкий и теплый, — добавила она тихо, глядя Синджину прямо в глаза, — я чувствую его с каждым жестом. — Челси на секунду даже зажмурилась, впитывая сладко-мучительное ощущение инородного предмета, пронизывающее ее снизу вверх. — Хотя… — произнесла она с придыханием, — ..он не может… — и тут ее голос перешел на прерывающийся шепот, — ..сравниться с тобой…

Пальцы Синджина, обхватывающие подлокотники кресла — леопардовые головы, — побелели: звериное желание разрывало его изнутри. Возбуждающе пронизывало кровь — это было уже опасно.

Сверкание многочисленных свечей подчеркивало чувственную красоту Челси, словно она стояла перед ним, залитая полуденным солнцем. В комнате пахло розами, и теплый воздух подвел возбуждение Синджина к крайней точке.

Ключ к свободе был близко, и он знал это, но как осмелиться взять его? Ах, если бы он мог контролировать свое взвинченное плотское возбуждение!

«Осмелится ли он достать ключ? — подумала Челси. — Подойдет ли он ко мне?» И, отвернувшись от мужа, который лишь неимоверным усилием воли все еще удерживал себя сидящим на стуле, она встала на цыпочки и укрепила последнюю свечу в подсвечник на высокой ножке возле постели.

Ее стройное гибкое тело выгнулось немного назад, полная грудь приподнялась, когда она укрепляла свечу высоко над головой в золоченый перьевидный подсвечник. Божественная форма икр, бедер, которые как бы парили в воздухе, приковали взгляд Синджина, а по том он сконцентрировал внимание на том месте, скрытом тончайшим шелком, где был ключ к его свободе.

Но кроме мысли поскорее выбраться в воспаленном мозгу Синджина пульсировало варварское вожделение, руки его дрожали. Возбуждающее уничтожило последние следы самоконтроля, и, словно обезумевший гепард, он рванулся со стула вперед. В три прыжка Синджин пересек комнату, вырвал свечу из рук Челси и зашвырнул ее к каминной решетке. В следующую секунду он схватил ее на руки, будто она была невесомой, и понес к постели, которая до настоящего момента была его «неприкосновенной территорией», так же как и комната, которая не была предназначена для щедрой страсти Синджина. До сегодняшней ночи… До тех пор, пока бледнокожая золотоволосая девушка, называющая его мужем, не одержала безоговорочную победу. Это был ее триумф.

— Ты знала, что я не устою, будь ты проклята! — прошептал Синджин, швыряя Челси на постель и не снимая с себя одежду. В следующую же секунду он оказался рядом с ней. — Будь ты проклята! — Он целовал ее в шею, и слова его заглушались шелковистой, сладко пахнущей кожей. — Проклинаю тебя.., проклинаю.

— Я не знала.., не знала.., но я хотела тебя.., пусть даже в последний раз.

Челси тяжело дышала, сжимая его темноволосую голову. Синджин горячо покрывал ее поцелуями, и Челси закрыла глаза, ощутив блаженство прикосновения его тела к своему.

Потом Синджин в мгновение ока двумя пальцами осторожно, мягко и ловко извлек ключ. Отбросив его в сторону, он крепко сжал Челси в объятиях. Перед его глазами будто сверкнула молния, Синджин зажмурился, осознавая, что добровольно и с удовольствием умер бы в объятиях жены.

Его тело охватила горячка, вызванная возбуждающим. Синджин застонал, чувствуя, что в сладости и желанности ее заключается его ад на земле, его спасение, его самое величайшее наслаждение в этом мире. Челси крепко прижала его к себе с безотчетной страстью, на которую способны лишь юные девушки, с настойчивостью зрелой женщины, с любовью, надеждой и слезами счастья.

Через несколько секунд все было кончено. «Обет безбрачия», длившийся последние недели, был прерван; скорость действа была вызывающе большой, и это доставляло обоим доселе невиданное удовольствие.

Потом, сразу после кульминации, вдруг наступила тишина и спокойствие, прерываемые лишь хриплым порывистым дыханием Синджина. Челси слышала приглушенные удары его сердца, ее собственный беспорядочный пульс эхом отдавался в ушах. «Это нечто неземное, фантастическое наслаждение», — подумала она в любовном изнеможении. Синджином двигали гораздо менее утонченные импульсы. Он лежал неподвижно некоторое время лишь для того, чтобы перевести дыхание. Потом резко поднялся с постели, оторвавшись от ее теплого тела, и стал срывать с себя одежду, нимало не заботясь о тончайших и дорогих тканях. Его сюртук, сшитый специально так, чтобы его было легко надевать и снимать с помощью лакея, затрещал по всем швам. Тонкий батист сорочки пришел в негодность после того, как Синджин буквально разодрал ее и снял через голову, лишь тихо выругавшись. Туфли отлетели в разные стороны на несколько футов, последними упали на пол брюки, с которых посыпались пуговицы и пряжки.

— Ты еще пожалеешь, что разбавила мой коньяк возбуждающим, — пробормотал Синджин, быстро возвращаясь в постель. Одежда его была разбросана по всей комнате, голубые глаза горели от вожделения.

Челси, которая разделяла с Синджином постель долгие месяцы до их приезда в Лондон и которую сейчас охватила жаркая страсть, вызванная двухнедельным воздержанием, навязанным ей мужем, лежала, словно в горячечном бреду, нетерпеливая и безумно желающая, как и Синджин.

— Милорд, я не пожалею, если только это поможет мне вернуть вас, — Челси произнесла эти слова с искренностью деревенской простушки и с придыханием лондонской искушенной леди. — Молю, позволь мне обладать тобой…

Улыбка Синджина стала похожей на гримасу.

Взволнованная откровенность его жены ясно напоминала ему, как далеко зашла Челси в исследовании изобилующих и широко распространенных в свете пороков.

— Ты будешь обладать мной, моя дорогая, — прошептал Синджин, слегка раздражаясь, — поскольку мне нужна, очень нужна податливая женщина. — И Синджин быстрым и нетерпеливым жестом развел ее ноги. — И ты — самая подходящая, — добавил он хрипло, быстро проникая в нее без обычной соблазняющей нежности. — Когда ты пресытишься, скажи, — процедил он сквозь зубы. И тут разум Синджина помутился, он забыл о своем гневе и издал громкий низкий стон блаженства. Он закрыл глаза, наслаждаясь уникальными ощущениями. Руки его скользнули по телу Челси и крепко сжали его в объятиях. В эту секунду все естество Синджина, каждая клеточка была как бы принесены на алтарь чувственного экстаза. На время Синджин потерял способность мыслить.

Челси осознала гнев и раздражение мужа, но принимала его всяким, и, почувствовав тяжесть его тела, она обвила руками шею Синджина и как бы растаяла в его объятиях. Челси тихонько вздохнула от возбуждения. Она слишком соскучилась по нему, по его прикосновениям, объятиям и быстро поймала сладкий ритм любви, в котором двигался ее муж, — сильно, неистово, бесконтрольно. И Челси покорно, но со страстью отдалась ему. Оба забыли обо всем на свете.

Но все же ей было лишь восемнадцать, и она долгое время была лишена любимого…

Несколько часов спустя восходящее солнце окрасило горизонт. Челси и Синджин лежали бок о бок, пресыщенные любовью, изможденные. Вдруг Синджин услышал всхлипывания. Приподнявшись с подушек, он заметил, что Челси плачет.

— Не плачь… — зашептал он и, оперевшись на локоть, наклонился к ее лицу. Поцелуями Синджин осушал ее щеки. — Мой Бог, не плачь…

— Но мне хочется. — Челси кончиками пальцев погладила его руку.

На ее губах дрожала счастливая улыбка.

— Неужели? Ты уверена? — Синджин слегка растерялся. Челси кивнула головой, неожиданно икнула и ответила:

— Да, теперь мне хочется плакать. И я уверена.

Он понял, что они говорят на разных языках и о разном, поэтому слегка приподнял бровь, улыбнулся и спросил:

— Все же.., кое-что требует объяснений, не так ли? — и добавил необычайно вежливо:

— Если ты, конечно, не…

— Я должна была узнать… Я хотела узнать.., даже если бы ты отказался… — Голос Челси все еще дрожал от пережитых эмоций. Потирая глаза кулачком, словно маленький ребенок, она продолжала очень тихо:

— Я не могла позволить тебе так просто уехать…

В полном молчании Синджин тяжело вздохнул, Это прозвучало странно, будто слова раскаяния, сожаления.

— В последнее время я выигрываю такое количество денег, что только сумасшедшие соревнуются со мной. И мое времяпрепровождение заключается в том, что я сижу в Бруксе, или в Будле, или в Уатсе, пью, играю в карты да еще тоскую по тебе… — Он говорил очень спокойно, ровно, будто ясность его слов подчеркивала простоту, незамысловатость признания.

— Тогда возьми меня с собой! Ты должен… Я все равно здесь не останусь… Я заставлю тебя взять меня с собой! — заявила Челси, ее слова звучали с триумфом и эхом отдавались в ее сознании. Неожиданно она села, схватила его руки и с силой сжала их. — Ты должен . — настойчиво и решительно повторила она.

Улыбка Синджина была столь прекрасной, что глаза Челси снова наполнились слезами. Он улыбнулся точно так же, как в то утро, когда встречал ее в своем доме.

Челси поняла тогда, что любит его несмотря ни на что.

— Должен? — поддразнил ее Синджин.

— Да, да.., должен, — настаивала Челси, воодушевленная и задыхающаяся. И, неожиданно встав на колени, она потянулась к мужу и обняла его за шею.

Губы ее были совсем рядом с его губами. — Ты должен, обязан… — выдохнула Челси, улыбаясь уже уверенно и совсем не тревожно. Синджин не переставал подразнивать ее хорошо знакомой улыбкой. — Я буду использовать «греческую губку», — заговорила она, — я привезу целые коробки.., и тебе не придется чувствовать себя словно в ловушке… Я не стану ничего требовать, я не буду заставлять тебя поздно ложиться, если ты устанешь, я не буду пачкать тебе постель.., я буду тебе полезной.., очень… — все это Челси нежно промурлыкала, она была похожа на тигрицу.

— Звучит очень заманчиво.

— Ты увидишь… Я буду чрезвычайно, более чем чрезвычайно заманчива, так что ты будешь думать, что находишься у Хариет. — Глаза Синджина изумленно расширились. — Это, знаешь ли, обычные сплетни, дорогой, — заявила Челси, улыбаясь, однако, совершенно по-другому. — О том, какие вы хорошие, близкие друзья.

— Были друзьями. — Эти два слова доставили Челси невыразимое удовольствие.

— Ну, тогда ты должен взять меня с собой, — настаивала она, радостная, ликующая и растроганная своим открытием в ту минуту — и ни в какую другую, — что муж любит ее.

Они помолчали. Тишина продолжалась до тех пор, пока Синджин мысленно делал выбор между привычной жизнью и ошеломляющей потребностью в этой симпатичной молоденькой девушке, которая стояла перед ним на коленях и смотрела на него своими «анютиными глазками».

И когда Челси подумала, что все же проиграла, Синджин мягко произнес:

— Только до Неаполя.

Она взвизгнула от восторга, повалила Синджина на постель, осыпала его поцелуями, ликующими «спасибо» и одарила его счастливыми улыбками.

— Ты не пожалеешь, нет, нет!

Упав на мужа, Челси прижалась к его теплому и мягкому телу и, изящно, по-женски шевельнув бедрами, добавила:

— Я обещаю…

Разумом Синджин уже пожалел о сказанном, однако чувства его, внутренний мир, душа были невероятно польщены.

— Отплываем рано утром, — предупредил Синджин, — так что у тебя мало времени на приготовления.

— Я поспешу, я буду готова. Не двигайся, я сейчас.

Я быстро!

Когда несколько минут спустя Челси вернулась в комнату, позвонив горничной и приказав ей собирать вещи, Синджин крепко спал.

За последние две недели он ни разу не высыпался, утомленность взяла верх, и он заснул, раскинувшись на постели и закинув руки за голову, словно очень уставший за день ребенок. Во сне Синджин выглядел еще стройнее, тоньше, скулы его заострились, под твердыми мышцами торса слегка выступили ребра. Круги под глазами свидетельствовали о беспорядочном образе жизни, которую он вел со дня возвращения в Лондон. И даже усилием воли Синджин не мог заставить себя бодрствовать. Челси накрыла его одеялом и подоткнула его возле широких плеч мужа. Она подумала, что любит, очень любит его даже за его попытки убежать от нее, скрыться за бесконечными вояжами в клубы, за ночной жизнью. А потом, едва приметно улыбнувшись, Челси решила для себя, что больше всего любит мужа за то, что он проиграл сегодняшнюю битву с самим собой.