Баклажаны по‑пармски по рецепту Беппи 7 страница

Потом мы выбрали себе наряды. К этому времени я уже сшила для каждой из нас по нескольку вещичек, так что нам не пришлось довольствоваться юбчонками в цветочек или поношенным тряпьем, в котором мы приехали в Рим. Одевшись и накрасившись, мы все разом преобразились: одна из девушек синьоры Люси даже одобрительно присвистнула нам вслед.

Все, что говорят об итальянских мужчинах – щипки за мягкое место, одобрительный свист, – все это правда. И очень неприятно. С момента нашего приезда в Рим на нас заглядывались многие, очень многие, и, как бы эти знаки внимания ни льстили нам поначалу, вскоре они стали нас утомлять. Разодетые в пух и прах, мы произвели настоящий фурор. От пансиона синьоры Люси до Пьяцца Навона путь совсем недолгий, но, когда мы его преодолели, на наших ягодицах буквально не осталось живого места.

– Неужели они думают, что нам это нравится? – возмущенно спросила Маргарет. – Да я ни в жизнь не соглашусь гулять с парнем, который так себя ведет.

– Но некоторые из них довольно симпатичные, – задумчиво проговорила Одри.

– А мне плевать, – решительно заявила Маргарет. – Мне совершенно неважно, какие они там симпатичные, пусть не распускают руки.

Мы выбрали кафе рядом с одним из фонтанов. Официант усадил нас за свободный столик и принял заказ. Было чудесно сидеть там, наблюдая за неторопливо прогуливающимися прохожими.

– Пейте кофе как можно медленней, – проинструктировала нас Одри. – Надо растянуть удовольствие.

Все собравшиеся вокруг нас женщины были элегантно одеты, с тщательно уложенными волосами и безупречным маникюром. В нагретом воздухе носился мускусный аромат их духов, и наша троица сидела по большей части молча, прислушиваясь к их веселому смеху и позвякиванию бокалов и тарелок, в то время как они наслаждались изысканными дорогими яствами.

Вдруг Одри улыбнулась.

– Что там? – спросила ее Маргарет.

– Видишь вон тех двух ребят? Один худенький, черноволосый, и второй, которому не мешало бы немного похудеть? Ну вот, они уже в третий раз прошли мимо нас, и оба глаз не сводят с Кэтрин.

– Чушь, – сказала я. Ведь именно Одри всегда привлекала всеобщее внимание; на втором месте была Маргарет. Иногда я задавалась вопросом, не щиплют ли ребята меня за ягодицы исключительно по необходимости, за компанию с ними.

Но когда они прошли мимо нас в четвертый раз, я подняла глаза и мне действительно показалось, что они на меня пялятся.

Мне стало смешно.

– Держу пари, они думают, мы богатенькие туристки, потому что сидим здесь и попиваем кофеек, вместо того чтобы стоять у барной стойки.

Маргарет тоже засмеялась, но потом заметила что эти двое застряли у фонтана и закурили, поминутно оборачиваясь в нашу сторону.

– О нет, они явно нас ждут. Держу пари, когда мы будем проходить мимо них, от наших ягодиц ничего не останется.

– Ну что ж, в данной ситуации у нас только один выход – заказать еще по чашечке кофе, – сказала Одри. – Может, они устанут ждать.

Но когда мы уходили, они по‑прежнему стояли у фонтана. Худенький паренек отошел от своего приятеля и приблизился к нам.

– Простите, мадам, – окликнул он меня. – Пожалуйста, можно мне с вами поговорить?

Может, это была вежливая форма обращения, отчаянная попытка правильно произносить английские слова? Или, может, это был первый мужчина, приблизившийся ко мне, не ущипнув меня при этом за мягкое место. Но я сама себе удивилась, повернувшись и сказав:

– Что ж, давайте поговорим.

Его друг присоединился к нам, и мы все вместе отправились гулять вокруг пьяццы, болтая на ходу. Они сказали нам, что их зовут Джанфранко и Беппи, и работают они официантами в большом отеле неподалеку.

– Очень элегантный, очень дорогой, – важно заявил Беппи, худенький паренек. – Я там только второй помощник официанта, но мой друг Джанфранко, он – шеф ранга[25]. Он важная птица.

Мне он сразу понравился. Другой, Джанфранко, показался мне чересчур важным, даже надутым, а у Беппи лицо было доброе, оно часто озарялось улыбкой. Он сказал мне, что приехал в Рим совсем недавно и почти никого здесь не знает.

– Джанфранко – мой единственный друг. Мы знакомы с раннего детства. Мы оба из одной деревни, Равенно. Это в горах Базиликата. Она очень красивая. Когда‑нибудь я вам ее покажу.

Я вежливо улыбнулась, а про себя подумала: почему итальянские мужчины считают своим долгом хвастать перед женщинами? Ладно, по крайней мере, они с Джанфранко не распускают руки.

Мы четыре или пять раз обошли вокруг площади, а потом Беппи повернулся ко мне и сказал:

– Завтра у меня выходной, но Джанфранко, он должен работать. Я буду такой одинокий сам с собой. Не согласитесь ли вы пойти вместе со мной изучать Рим? – Он умудрился произнести это так, будто был в одно и то же время убит горем и окрылен надеждой. – Потому что, если вы не согласитесь, я весь день проведу в одиночестве, – театрально завершил он.

– А куда мы пойдем? – спросила я, из последних сил пытаясь сопротивляться его обаянию.

Он широко улыбнулся.

– Я поведу вас на выставку и покажу вам мир, – торжественно провозгласил он.

Одри заинтересовало его предложение:

– Звучит неплохо. Я бы тоже пошла, но я завтра работаю.

– И я тоже. – Маргарет была мрачнее тучи.

– Ну, тогда договорились. Только вы и я, Кэтрин, – весело проговорил Беппи. – Встретимся в десять часов у фонтана около кафе. Мы с вами проведем чудесный день, обещаю.

Когда они уходили, я заметила, что Джанфранко то и дело оглядывается на меня. Что‑то в выражении его лица натолкнуло меня на мысль, что он чем‑то недоволен.

Пьета обрадовалась: наконец‑то в рассказе появился ее отец. Несмотря на то что было уже очень поздно, она ждала продолжения.

– Ну так расскажи мне, что произошло на свидании, – настаивала она. – И как он тебя разыграл?

– Нет‑нет, теперь я уже достаточно устала и очень хочу спать, – пробормотала мать. – Да и тебе тоже пора. Давай отложим разговоры до завтра. А утром я куплю что‑нибудь из еды и отнесу твоему отцу. Ты только представь, чем его там накормят, в этой больнице? И что он скажет?

Пьете стало совестно.

– Если бы не я, ты давно бы уже спала.

– Нет, мне самой было очень приятно вспомнить. Но теперь мне и в самом деле пора в кровать. Завтра я снова тебе помогу – по крайней мере, пока не понадоблюсь твоему отцу.

– И ты расскажешь мне дальше? Начнешь с того места, где мы остановились?

– Там видно будет. Посмотрим.

Пьета проснулась рано, даже слишком рано. Мама, как ей представлялось, встанет не раньше чем через час. Она спустилась вниз, сварила кофе и, устроившись на ступеньках заднего крыльца, стала пить его, то и дело обжигаясь.

Небо подернулось туманной дымкой: день обещал быть жарким. Пьета коротала свободное время, снуя по кухне и накрывая на стол для матери: поставила пачку ее любимых хлопьев, кувшинчик молока, плошку и ложечку, а рядышком положила сложенную газету. Потом заварила чай.

Но мама спустилась вниз уже полностью одетая.

– Я не стану завтракать, – коротко объявила она. – Мне надо побыстрее в больницу.

– Выпей хотя бы чаю.

– Нет, нет, нет. – Она была настроена решительно. – Я попытаюсь поговорить с доктором и спросить, что он думает по поводу Беппи. Как только увижу, что с ним все в порядке, приеду домой, вероятно, уже к обеду. А ты пока что займись платьем.

И Пьете пришлось пить чай в одиночестве. В доме царила непривычная тишина, и никаких признаков Адолораты. Скорее всего, она вчера вечером сбежала к Идену. Наверное, сейчас она просто не в силах смотреть в глаза матери и сестре.

Ей не очень хотелось корпеть в душной швейной мастерской над свадебным платьем сестры, но стоило ей приступить к работе, как неприятное чувство исчезло. За шитьем она только и думала что об истории, рассказанной матерью накануне. Казалось, будто все это произошло с незнакомыми ей людьми. Пьете не терпелось услышать продолжение. Она хотела узнать, как ее родители полюбили друг друга, а еще больше – как они стали теми, какие они сейчас.

Но когда мама вернулась домой, уголки ее глаз были красны. Пьета заподозрила, что она плакала.

– Что сказали врачи? Плохие новости? – кинулась расспрашивать она.

– Да нет, не совсем, – проговорила мать. – Просто мне показалось, что сегодня утром папе стало настолько лучше… Я думала, худшее уже позади.

– Но это не так?

– Они хотят провести еще кое‑какие обследования – сделать рентген сердца и кровеносных сосудов. Может, они вставят ему в артерию такую специальную тоненькую трубку, чтобы открыть просвет и позволить крови свободно циркулировать. Они говорят, что делают это каждый день, но…

– Но что?

– Существует определенный риск. Доктор сказал, что во время этой процедуры умирает менее двух процентов больных. Но ведь это тоже люди, верно? А что, если Беппи станет одним из них?

– Ты не имеешь права так думать, мама, – сурово сказала Пьета, тоже встревожившись, но изо всех сил стараясь этого не показывать.

– Ничего не могу с собой поделать, – проговорила мать; лицо ее сморщилось, и на минуту она стала похожа на потерянного ребенка. – Что я буду без него делать, Пьета? Как мне без него жить?

Пьета крепко обняла ее. Так они и стояли посреди кухни, охваченные одними и теми же чувствами. Пожалуй, никогда они еще не были так близки.

– Мама, может, я могу чем‑то помочь? – первой прервала молчание Пьета. – Хочешь, я поеду в больницу вместе с тобой? И сама поговорю с доктором – чтобы убедиться, что операция действительно пойдет папе на пользу?

– Нет‑нет, нельзя надоедать доктору. Он занятой человек. Да и твой отец сам этого хочет. Ему надо снова поверить в собственные силы. Он настроен решительно.

Они оставались на кухне еще некоторое время. Пьета заварила матери чаю и разогрела обнаруженный в холодильнике суп, но та не проявила никакого интереса ни к тому, ни к другому.

– А как насчет свадьбы? – спросила Пьета, наблюдая, как она безучастно помешивает ложкой суп. – Может, Адолорате следует ее отложить?

– Не знаю. Если операция пройдет нормально, Беппи пробудет в больнице еще несколько дней. К свадьбе он полностью поправится. Но если…

– Все пройдет нормально, – с нажимом произнесла Пьета. – Иначе и быть не может. Так что пока будем придерживаться намеченного плана, да?

– Да. – Мать по‑прежнему вяло помешивала суп. – Если ты думаешь, что так будет лучше.

– Оставь это. – Пьета забрала у нее тарелку с нетронутым супом, поставила ее в раковину и принялась вытирать кухонным полотенцем запачканный стол. – Поднимись на минутку наверх и посмотри, сколько я успела сделать. По‑моему, платье действительно неплохо смотрится.

Как только они вошли в мастерскую, мать не удержалась: схватила иголку и села за стол. Пьета устроилась рядом, и обе молча приступили к работе, одолеваемые одними и теми же тревожными мыслями: они пытались представить себе мир без Беппи.

– Тридцать лет мы прожили вместе, – проговорила Кэтрин и, помолчав, добавила: – Трудно поверить, что время пролетело так быстро.

– Расскажи о вашем первом свидании, – попросила Пьета, прилаживая на место бисеринку. – Держу пари, ты жутко волновалась.

– Волновалась? Еще как! – Пьете показалось, что мама уже куда охотнее делится с ней своей историей. Бегство в прошлое теперь приносило ей явное облегчение. Когда она заговорила, ее лицо просветлело.

Накануне нашего первого свидания я действительно очень волновалась. И не потому, что это было мое самое первое свидание: до этого я встречалась с двумя симпатичными парнями‑британцами. Но они вели себя так правильно: сначала заходили поздороваться с моими родителями, а потом доставляли меня домой в положенный час. Да и потом, с ними я никогда не чувствовала себя так, как с Беппи. Мне он очень‑очень нравился, и мне отчаянно хотелось, чтобы он чувствовал то же самое.

Одри и Маргарет с нетерпением предвкушали мое свидание, но я паниковала.

– Не могу же я гулять с ним весь день одна! О чем мы с ним будем говорить? – то и дело спрашивала я.

– Он поведет тебя на выставку, так что у вас будет на что поглядеть и о чем поговорить, – заметила Одри и прибавила с хитрой улыбкой: – Да и потом, может, вам и не захочется все время болтать.

Чтобы решить, что надеть, мы разложили на кроватях все наши вещи. Я остановила свой выбор на юбке в цветочек, нарядной голубой блузке и босоножках, купленных на рынке. Мы носили их по очереди.

– Давай‑ка я тебя снова накрашу, – предложила Одри.

Но я покачала головой:

– Нет. Я хочу выглядеть так, как выгляжу всегда.

В ту ночь я то и дело просыпалась, вспоминая Беппи, его сухощавую фигуру, темно‑карие глаза и конечно, его улыбку, обнажавшую ровный ряд снежно‑белых зубов, – как я потом выяснила, таких крепких, что он мог разгрызть самый твердый орех.

В то утро я проснулась ни свет ни заря. Я страшно нервничала. Приготовления не отняли у меня много времени, хотя я провела целую вечность перед зеркалом: подводила брови одним из карандашей Одри, красила ресницы, мазала губы розовой помадой, а потом все стерла. У меня еще оставалась куча свободного времени, так что я заглянула к Анастасио, чтобы выпить чашечку кофе.

Одри была уже там. Она окинула меня взглядом знатока.

– Выглядишь просто отлично.

– Спасибо.

Увидев, что я вне себя от волнения, она принялась отпаивать меня кофе с молоком и кормить булочками, пока не настало время идти. Тогда она подтолкнула мне через стойку свои темные очки:

– На, поноси их сегодня. Они тебе очень идут.

Да, и повеселись как следует.

Беппи уже ждал меня на площади, нетерпеливо шагая взад‑вперед. Я замедлила шаг и, смешавшись с толпой, немного понаблюдала за ним. Очевидно, ему тоже пришлось поработать над своей внешностью: его темные непослушные волосы были приглажены бриолином, а белая рубашка с коротким рукавом тщательно выглажена. И все‑таки я никак не могла собраться с духом и сделать несколько шагов ему навстречу.

Потом он поднял голову, увидел меня и просиял улыбкой, разом преобразившей его лицо.

– Bella Катерина, вот ты и здесь. – Он звонко расцеловал меня в обе щеки. – Я так рад, что ты пришла. Я до последнего момента немного переживал – вдруг ты не придешь.

– Итак, где же эта выставка? – спросила я.

– Нам придется подъехать туда на метро. Не беспокойся, это совсем несложно.

Он настоял, чтобы заплатить за мой билет, и, в то время как поезд, грохоча и раскачиваясь, мчался по туннелям, взял меня за руку, но очень нежно, и я почувствовала, что в любой момент смогу отнять ее, если захочу.

Мы сошли с поезда на станции «Эспозиционе».

– Это «выставка» по‑итальянски? – поинтересовалась я.

– Да, правильно, – кивнул он, снова ослепив меня своей улыбкой.

Я думала, он поведет меня в какой‑нибудь музей или картинную галерею, но, когда мы вышли из метро, я немного растерялась. Это была современная часть города, с широкими проспектами и новыми многоэтажными домами. Музеев там и в помине не было.

Он провел меня в небольшой скверик и остановился у скамейки возле фонтана. Потом, картинно взмахнув рукой, он достал что‑то из кармана, развернул и положил на скамейку. Я очень удивилась, увидев, что это была карта мира.

– Ну вот, готово. Пожалуйста, садись, – произнес он галантным тоном, но с улыбкой от уха и до уха.

– Я что‑то не поняла. Где же выставка?

– Мы с тобой на «Эспозиционе», и я показываю тебе мир. Видишь? – Он показал на карту и начал хохотать, но, увидев выражение моего лица, сразу перестал: – Прости, Катерина, это была шутка. Но тебе она не показалась смешной, да?

– Нет, не очень. – Сначала я хотела повернуться и с возмущением удалиться, но не была уверена, что сама найду дорогу обратно. – Из‑за тебя я чувствую себя дурой.

– Прости, – повторил он. Он уже больше не улыбался. – Мне так хотелось провести с тобой этот день. Джанфранко говорил мне, что я не должен этого делать. Он предупреждал меня, что ты рассердишься. Но я был уверен, что мне удастся тебя рассмешить.

– И все‑таки я не понимаю. Почему мы не пошли к Колизею или к Испанской лестнице?

Он состроил гримасу:

– Ну, туда все ходят, все туристы. И я решил придумать что‑нибудь более оригинальное, чтобы убедить тебя провести со мной время и понравиться тебе.

Не придумав ничего лучшего, я села на его карту мира. Беппи пристроился рядом со мной. Я видела, что ему не терпится снова взять меня за руку. Его пальцы тихонько поползли вдоль карты по направлению к моей руке. Я наблюдала за тем, как они остановились и безнадежно застыли посреди синего пятна, обозначавшего морское пространство. Тогда я не выдержала и расхохоталась. И уже не могла остановиться. Беппи некоторое время терпел, а потом тоже начал смеяться. Мы хохотали, пока по нашим щекам не потекли слезы, и прохожие не начали старательно отводить глаза.

– В следующий раз я поведу тебя к Колизею, – пообещал он, когда мы наконец отсмеялись. – Или к Испанской лестнице.

– Но больше никаких выставок.

– Идет, – согласился он.

Я снова позволила ему взять меня за руку, и мы говорили, говорили – до тех пор, пока не проголодались. Тогда мы пошли в небольшую закусочную, купили там бутербродов, а потом вернулись в сквер, чтобы еще поговорить. Он рассказал мне, что его отец умер совсем молодым, что его матери пришлось одной воспитывать их с сестрой. Беппи покинул дом, когда его призвали в армию, а потом остался в Риме, работая в отеле вместе с Джанфранко и посылая большую часть заработанных денег матери и сестре.

В свою очередь, я рассказала ему о своей жизни. Она казалась мне ужасающе скучной, – пока, разумеется, я не добралась до того места, где началось мое путешествие автостопом в Италию.

А потом он меня поцеловал – так же нежно, как держал мою руку. Это было чудесно. Потом он обнял меня, и я знала, что, как благовоспитанная барышня, должна отстраниться со словами: «Нет‑нет».

Когда начало смеркаться, он отвел меня обратно на станцию, а потом мы еще раз прогулялись вокруг Пьяцца Навона, таращась на богачей за столиками уличных кафе.

– Знаешь, я не такая, как они, – заверила я его.

Он улыбнулся и поцеловал меня в щеку.

– Пока нет, а там кто знает, – сказал он.

С тех пор я только и говорила что о Беппи, и Одри в конце концов заявила, что я просто невыносима. Весь день, пока я в одиночестве шила у нас в комнате, я думала только о нем и только о нем и говорила, едва у меня появлялся собеседник. И дело было даже не в его внешности, а в том, что никогда прежде я не чувствовала себя с парнем так легко. Может, его глупая шутка сломала между нами лед, но я чувствовала себя так, будто могу говорить с Беппи так же легко, как с Маргарет или Одри. В свой следующий выходной он собирался показать мне Римский Форум, и я все время думала: возьмет ли он снова меня за руку, когда мы с ним будем бродить по развалинам?

– Откуда он так хорошо знает английский? – подозрительно вопрошала Маргарет. – Кажется, он говорил, будто родом из какой‑то маленькой горной деревушки? Что‑то тут не сходится.

Я бросилась защищать его:

– Но ведь он достаточно долго прожил в Риме, так ведь? Может, он много времени проводил с англичанами.

Маргарет вытаращила глаза:

– Держу пари, так и есть.

– Ну и что это, по‑твоему, значит?

– Ей‑богу, Кэтрин, какая же ты наивная. Неужели не ясно? Ты – не первая англичанка, которой твой ненаглядный Беппи «показывал мир».

– Ладно, тогда я больше с ним не увижусь, если вы так о нем думаете, – заявила я, почувствовав, что вот‑вот разревусь.

Одри вздохнула:

– Мы этого не говорили. Просто постарайся не влюбляться в него по уши после первого же свидания, только и всего.

Я пообещала, что не буду, хотя, конечно, было уже слишком поздно. Беппи очаровал меня, и я проводила большую часть времени в воспоминаниях о нашем первом свидании, а оставшуюся часть – в мечтах о втором.

Так что, когда я пришла в назначенное время к фонтану на Пьяцца Навона и увидела там еще и Джанфранко, это меня очень огорчило. Я надеялась, что Джанфранко выпьет с нами кофе, а потом уйдет по своим делам. Но он остался: бродил с нами по развалинам Форума, а потом потащился и в Колизей.

– Надеюсь, ты не против, – сказал Беппи, когда Джанфранко отошел за мороженым, оставив нас на несколько минут наедине. – У него сегодня тоже выходной, и мне не хотелось, чтобы он провел его в одиночестве.

Чем ближе я узнавала Джанфранко, тем меньше он мне нравился. Что‑то в его отношении к Беппи меня беспокоило. Он будто смотрел на своего друга свысока. И любил порисоваться, напоминая нам о том, что у него куда более высокая должность и он намного больше зарабатывает. Я не сомневалась, что в их отношениях он играет первую скрипку. Но, похоже, Беппи это не трогало, или, может, он этого просто не замечал.

Я никогда не знала наперед, будет ли вместе с Беппи поджидать меня у фонтана и важно‑надутый Джанфранко. Он тенью бродил за нами по садам Виллы Боргезе и узким улочкам Трастевере. Он стоял рядом, когда я впервые увидела Сикстинскую капеллу, и даже сидел с нами у фонтана Треви. Я притворялась, что безумно рада его компании, но всякий раз, выходя из пансиона синьоры Люси и направляясь к нашему фонтану, молилась, чтобы Беппи пришел один. Я придумывала ритуалы и приметы. Если я выпью одну чашку кофе, а не две, Джанфранко не придет. Если встречу на улице трех монахинь, Беппи будет один. Глупости, конечно, но я начала в них верить.

Когда к нам присоединялся Джанфранко, мы посещали гораздо больше римских достопримечательностей: ходили в музеи и картинные галереи, совершали долгие, по многу миль, прогулки. Как‑то раз он уговорил нас выпить по чашечке чая с кексами в помпезном отеле, где он работал. Похоже, он несказанно гордился тем, что привел нас туда. Он достал бумажник и расплатился за всех. Но я чувствовала себя не в своей тарелке, сидя на неудобном стуле с вычурным орнаментом, в окружении высоких мраморных колонн и написанных маслом огромных темных портретов людей, умерших много веков назад.

Когда мы с Беппи были одни, мы сплошь и рядом вообще никуда не ходили. Дойдем, бывало, до фонтана Треви, сядем там и проговорим весь день. Когда опускались сумерки и зажигались фонари, он брал мою руку и говорил мне нежные слова, а я позволяла ему меня целовать. Один раз мы засиделись так поздно, что уличные уборщики прогнали нас.

Одри и Маргарет давно перестали читать мне лекции, но иногда мы втроем лежали в кроватях и говорили о Джанфранко. Мы безуспешно гадали, почему он с таким упорством преследует нас с Беппи. Это жутко напрягало, особенно когда мне больше всего хотелось побыть с Беппи наедине.

– В воскресенье мы снова встречаемся. Он собрался отвести нас на какой‑то холм, откуда открывается потрясающий вид на Рим. Пойдешь с нами, Маргарет? – умоляла я.

В комнате было слишком темно, чтобы разглядеть выражение ее лица, но я знала, что она скорчила рожицу.

– Ну пожалуйста, – снова заныла я.

– Ох, Кэтрин…

– Будет весело. Мы накупим мороженого и сделаем классные снимки.

– Но мне даже не нравится твой Джанфранко. Он толстый, и потом, у него вечно несчастный вид. Если я пойду, ему, чего доброго, взбредет в голову, что он мне нравится.

– Нет, не взбредет, – заверила ее я. – Я просто скажу ему то, что всегда говорит Беппи: что у тебя сегодня тоже выходной и мне не хочется, чтобы ты осталась на весь день одна.

Одри издала приглушенный презрительный звук. Она, похоже, лежала накрывшись одеялом с головой, но я знала, что она прекрасно нас слышит.

– Почему бы тебе не попросить таскаться за вами Одри, а не меня? – простонала Маргарет.

– Потому что я знаю, что она нипочем не согласится, – созналась я. – Ну, пожалуйста, Маргарет, пожалуйста.

Она была слишком великодушна, чтобы отказать мне. Так что в воскресенье утром мы встретились с Беппи и Джанфранко у фонтана. Они взяли напрокат у официантов в отеле два мотороллера «веспа», и мы вскочили позади них на сиденья. Я крепко обхватила Беппи и увидела, как Маргарет, покосившись на меня, с явной неохотой проделала то же самое с Джанфранко.

Лавируя между автомобилями, мы неслись по улицам. Джанфранко ехал впереди, изо всех сил нажимая на клаксон. Я забеспокоилась. Мне показалось, что он в очередной раз решил пустить нам пыль в глаза.

– Беппи, скажи ему, чтобы он немного сбавил скорость. Мы ведь никуда не спешим, верно? – крикнула я, но он и бровью не повел.

Утро было теплое, обещая погожий денек; легкий ветерок трепал мои волосы, пока мы взбирались на крутой холм. Как только мы добрались до самого верха, я внутренне порадовалась, что проделала этот путь. Мы остановились у старинной каменной балюстрады; оттуда открывался потрясающий вид на Рим. Ничего подобного я еще прежде не видела. Все было как на ладони – купола соборов, фонтаны, полуразрушенные крыши, а между ними серебристая змейка реки. Зазвонили церковные колокола, и их звон эхом докатился до нас.

– Красиво, да? – произнес Беппи.

Я прислонилась головой к его плечу и потянулась к его руке.

– Да, очень красиво.

Джанфранко купил нам в придорожном кафе крепкого кофе с сахаром в бумажных стаканчиках, и мы вместе побрели вдоль балюстрады. Я заметила, что он как будто избегает Маргарет. Он едва смотрел на нее, а когда она задала ему вопрос на своем практически безупречном итальянском, он пожал плечами и что‑то невнятно пробурчал в ответ.

Беппи бросил в урну свой пустой стаканчик и крепко сжал мою руку.

– Катерина, я должен тебе кое‑что сказать. – Его тон был непривычно серьезен.

– Что?

Неужели он собирается сказать, что не хочет со мной больше встречаться? Неужели к нему вернулась одна из его прежних англичанок? Я прекрасно понимала, что мой голос меня выдает.

– Что произошло?

– У меня не очень хорошие новости, – сообщил он. – Я получил письмо от моей сестренки Изабеллы. Она пишет, что наша мама вот уже несколько недель как слегла. У нее всегда была слабая грудь, отсюда и все беды. Но сейчас Изабелла очень обеспокоена. Она хочет, чтобы я немедленно вернулся домой, в Равенно.

– Надолго?

Он пожал плечами:

– Не знаю.

– Но как же твоя работа?

Он поднял брови:

– Разумеется, они не станут держать для меня место. Но есть и другие отели. Найду себе другую работу, когда вернусь.

– Так значит, ты вернешься?

Я не могла сдержаться, и в моем голосе невольно зазвенела надежда.

Его пальцы легонько пробежали по моему лицу.

– Ну конечно, я вернусь, Катерина. И не волнуйся, я уже позаботился о том, чтобы ты не очень скучала во время моего отсутствия. Я попросил Джанфранко присмотреть за тобой.

Назовите это избитым клише, но я и в самом деле почувствовала, как сердце мое упало.

– Но я совсем не хочу превращаться в обузу, – заверила его я.

Разумеется, я сказала это из вежливости, но Беппи этого не почувствовал.

– Скоро станет жарко и можно будет ездить на пляж, – сказал он. – Джанфранко станет тебя туда возить.

– Но я не хочу ездить на пляж с Джанфранко, – умоляюще прошептала я. – Я хочу ездить туда с тобой.

Я увидела, что Джанфранко метнул в мою сторону мрачный взгляд. Мне было все равно, даже если он меня слышал.

– Местные пляжи – это ерунда, – сказал Беппи. – Вот погоди, ты увидишь, какие у нас пляжи дальше к югу. Когда‑нибудь я тебя туда отвезу, обещаю.

– Но не в этот раз?

– Нет, – с грустью сказал он. – Моя мама больна. Она хочет видеть своего сына.

– Когда ты уезжаешь?

– Завтра утром, причем очень рано. Так что сегодня мы попрощаемся. Но Джанфранко приглядит за тобой. Он позаботится о тебе, пока я не вернусь.

Я уже не сдерживала слез. Однако Беппи, похоже, они ничуть не обеспокоили. Он вытер их одолженным у Маргарет носовым платком, а потом расцеловал меня в мокрые щеки.

– Джанфранко приглядит за тобой, – еще раз повторил он.

Будь на то моя воля, я бы, конечно, постаралась не встречаться с Джанфранко. Но мой мир в Риме был очень ограничен, а он знал, где меня найти. По утрам я обычно чуть свет отправлялась к Анастасио, чтобы выпить кофе и поболтать с Одри, пока в кафе еще не набежали посетители. Одри работала в две смены, чтобы заработать побольше денег, и почти все откладывала. Она даже пошла на то, чтобы значительно сократить свои расходы на сигареты, и теперь довольствовалась одной‑двумя в день. Она не объяснила мне почему, но я заметила, что она переписывается с одним из военных‑американцев, которых мы встретили по дороге в Рим. Он демобилизовался и вернулся домой, в Нью‑Йорк. Уж не копит ли она деньги на билет в США, думала я, но не решалась спросить ее об этом напрямик. Мне была невыносима мысль, что наше маленькое трио распадается.

Я думаю, в каком‑то смысле это уже произошло. Спустя пару дней после отъезда Беппи Маргарет уехала с графиней и ее семейством. Каждое лето они проводили в собственном доме в Баттипалье и уезжали туда по меньшей мере месяца на два, на самое жаркое время. Мы уже получили от нее письмо; судя по всему, она чувствовала себя одинокой. Единственное утешение она находила в знаменитой моцарелле из молока буйволиц, которую изготавливали в этом местечке.