Почитать воспоминания о катастрофах

В 524 году нашей эры, находясь в тюрьме в ожидании казни, философ Боэций написал: «Подумай о масштабах и вечности небес, и тогда наконец прекрати любоваться вещами, не имеющими никакой ценности». Угрозы моему душевному спокойствию, конечно, не шли ни в какое сравнением предстоящей казнью, но я хотела воспитать в себе это ощущение перспективы, чтобы оставаться невозмутимой перед лицом мелких неприятностей и неудач.

Я хотела укрепиться духом и стать настолько сильной, чтобы пережить самое страшное, когда такой час наступит. Чтобы достичь этого, все великие религиозные умы и учителя философии настоятельно советуют думать о смерти. Как учил Будда: «Из всех медитаций ясного ума превыше всех стоит медитация на смерть». Правда, я не очень понимала, как начать медитировать на смерть.

Средневековые монахи в качестве memento mori хранили в своих кельях изображения скелетов. Художники-ванитас в XVI в. писали натюрморты, состоящие из символов скоротечности жизни и неизбежности смерти, например задуваемых ветром свечей, песочных часов, гниющих фруктов и пузырей на воде. Что же могу сделать я для достижения этого обостренного самоосознания, создаваемого угрозой смерти или катастрофическими обстоятельствами, обойдясь при этом без черепов на журнальном столике?

Однако мне удалось найти себе подходящий memento mori: я буду читать воспоминания людей, попадавших в смертельную опасность.

Я отправилась в библиотеку и набрала там огромную стопку книг. Сначала собирала рассказы тех, кому пришлось бороться с очень серьезными или смертельными болезнями, но потом расширила рамки поиска до любого типа катастрофических обстоятельств, то есть разводов, параличей, наркозависимости и т. д.

Я надеялась, что, не проходя сама через подобные испытания, смогу извлечь пользу из того факта, что эти люди смогли победить, пережив огромную боль. На свете есть определенные категории знаний, получить которые я хочу исключительно из чужого опыта.

Август — это месяц солнца и отпусков, и, наверное, из-за этого контраста с мрачными откровениями, содержавшимися в книгах, он оказался для них идеальным фоном. Спокойствие, которое я ощущала, находясь со своей семьей, гораздо облегчало мне задачу пережить через воспоминания других людей бездны несчастья и невосполнимых потерь.

Пока мы собирали вещи для поездки на море, Джеми взглянул на несколько книг, которые я сложила в нашу потрепанную спортивную сумку.

— Ты что, правда собираешься читать все это на отдыхе? — с сомнением спросил он, рассматривая обложки. — Стэн Мак о раке, Джин Келли об опухоли мозга и Марта Бек о том, как воспитывать ребенка с синдромом Дауна?

— Я знаю, всем кажется, что от таких книг впадешь в депрессию, но это не так… Читать их очень печально, но одновременно с этим… Знаешь, как-то неудобно говорить, что эти книги «поднимают настроение», но они действительно это делают.

— Ну ладно, — он пожал плечами, — делай, как тебе угодно. Я беру «Яркую блестящую ложь» и «Миддлмарч».

К концу нашего путешествия я прочитала все взятые с собой книги. Я не согласна с наблюдением Толстого, что «все счастливые семьи похожи друг на друга», но то, что «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», вероятно, правда. Хотя во многих из этих мемуаров описывались очень похожие ситуации, то есть схватка с представляющими угрозу для жизни обстоятельствами, каждая из них запоминалась благодаря уникальности пережитых людьми страданий.

После прочтения этих книг я обнаружила, что стала гораздо выше ценить все, из чего состоит мое обычное существование. Повседневная жизнь кажется нам незыблемой данностью, но, как мне напомнили все эти авторы, иногда ее можно разрушить всего одним телефонным звонком. Одна книга за другой начиналась с рассказа о конкретном моменте, когда привычная жизнь человека закончилась навсегда. «21 октября 1986 года мне поставили диагноз — рак яичников, — написала Гильда Раднер. — Телефонный звонок раздался в семь утра. Опухоль была злокачественной и неоперабельной». Корнелиус Райан вспоминал 23 июля 1970 года следующим образом: «Мне кажется, что именно в это теплое утро я начал четко осознавать, что умираю… Диагноз полностью меняет жизнь».

Читая рассказы этих людей, я начала чувствовать новую, глубочайшую благодарность своему послушному телу… просто за его способность есть, двигаться и даже ходить в туалет в совершенно нормальной манере. Во время отпуска мне пришлось отказаться от обычного режима питания, и я обнаружила, что налегаю на картофельные чипсы, молочные коктейли, горячие сандвичи с сыром и прочие вкусности, которых никогда не ем в обычной жизни. В одно утро я впала в уныние, потому что поправилась на несколько фунтов. Но, в силу того, что я только что прочитала рассказ человека, пережившего рак простаты, я смогла отнестись к своему телу с большей добротой. Вместо того чтобы чувствовать постоянное неудовольствие своим весом, я должна получать радость от ощущения жизни, здоровья, отсутствия болей и страха.

Самым распространенным лейтмотивом религиозных и философских учений, а также воспоминаний людей о пережитых катастрофах, является совет жить полной жизнью в текущем моменте и чувствовать благодарность за это. Ведь слишком часто мы начинаем ценить, то, что у нас есть, только после того, как на нас обрушатся какие-нибудь невзгоды. «В жизни большинства из нас, — заметил Уильям Эдуард Хартпол Лекки, — бывают времена, когда мы отдали бы все на свете, только чтобы оказаться такими, каким были всего лишь вчера, хотя вчерашний день прошел мимо нас и не принес никакой радости, потому что мы не ценили его».

Когда я начала острее осознавать, какая это драгоценность — повседневная жизнь, меня обуяло желание фиксировать этот поток практически не замечаемых нами мгновений жизни.

Я никогда не любила особенно много задумываться о прошлом, но появление детей заставило меня гораздо больше размышлять о ходе времени. Сегодня я вожу Элеонору в детской коляске, а когда-нибудь она будет возить меня в инвалидном кресле. Буду ли я тогда помнить свою сегодняшнюю жизнь? Мне никак не удавалось выкинуть из головы строки Горация: «Годы бегут, и у нас одно за другим похищают».

Я решила завести дневник однострочных записей. Я знала, что мне не под силу каждое утро садиться и по 45 минут писать в красивой тетрадке лирическую прозу, но каждый вечер забивать одну-другую фразу в компьютер я вполне способна.

Этот дневник стал местом для записи тех мимолетных событий, которые делают жизнь такой чудесной, но потом быстро забываются. Кроме того, он помог мне усиливать эффект счастливых переживаний, давая возможность соблюдать свои обязательства в рамках проекта путем формулирования и реконструкции пережитых ощущений.

Ведь даже когда это лето канет в прошлое, у меня будет способ напомнить себе о забывшихся, но прекрасных моментах своей жизни, например о том вечере, когда Джеми изобрел новый тип пирога, или о том дне, когда Элиза впервые сама сходила в магазин за молоком. Я не могу представить себе, что когда-нибудь забуду, как Элеонора показала на свои спагетти и вежливо попросила подложить в них еще «пижамок», имея в виду «пармезана», но когда-то и это воспоминание обязательно сотрется из моей памяти.

В последний день пребывания на море, когда вещи уже упакованы и все готовы отправляться в обратный путь, мы с Джеми сидели и читали газеты в ожидании парома. Элеонора побрела к небольшой, состоящей всего из трех ступенек, лестнице, чтобы потренироваться в умении преодолевать такие препятствия, и я позволила ей лазать вверх-вниз по ступеням. Я стояла рядом и просматривала газету и вдруг сообразила — вот оно.

Это и был тот самый драгоценный, мимолетный миг жизни, момент, когда я была вместе с совсем маленькой, чудесной, жизнерадостной Элеонорой, упорно топающей вверх и вниз по деревянным ступенькам лестницы. Сияло солнце, все вокруг утопало в цветах, Элеонора была такой умилительной в своем розовом летнем платьице, так почему же мне пришло в голову отвлекать себя от этого мгновения какой-то газетой? Она уже так сильно выросла, и у нас больше никогда не будет того крошечного ребенка, которым она когда-то была.

Такие мысли у меня возникали и раньше… но тут я внезапно поняла, что именно это и есть моя…

Третья Великая Истина

Дни длинны, но годы коротки.

Эта фраза похожа на те, что пишут на бумажках из китайского печенья с предсказаниями, но она абсолютно правдива. Каждый отдельный день, каждая фаза нашей жизни кажется длинной, но годы пролетают так быстро. Я хотела ценить текущий момент, каждое время года, именно этот период своей жизни. В Лету кануло уже так много связанного с Элизой… детские книжки, походы на детские мюзиклы, игры в «верю — не верю». Когда-нибудь, и этот день был уже не за горами, я буду с такой же сладкой тоской вспоминать и о младенческих годах Элеоноры. Мгновение упреждающей ностальгии было настолько мощным и сладостно печальным, что именно благодаря этому моменту просветления я на всю оставшуюся жизнь обрела обостренное осознание неизбежности потерь и смерти.

Я записала это переживание в своем дневнике, и теперь оно не покинет меня никогда. «Все вещи собраны, мы готовы отправляться домой (дожидаемся парома), а Элеонора получает столько удовольствия от бесконечного лазания вверх-вниз по ступенькам лестницы на пляже, сколько не получала ни от чего, чем мы занимались с ней на протяжении всего этого лета. У меня просто рвется сердце от нежности, когда я вижу ее в купленной Джеми белой шляпке. Но все изменится, и все со временем пройдет». (Иногда я жульничаю и пишу в дневнике не одну, а несколько строчек.)

Когда я рассказала об идее такого лаконичного дневника в своем блоге, меня поразил энтузиазм читателей. Очевидно, множество людей страдает от такого же подавляемого в себе импульса вести записи; как и меня, мысль «вести дневник» привлекает их, но одновременно и немного пугает. Идея вести такой немногословный дневник, чтобы получать удовлетворение от возможности зафиксировать свои переживания и размышления, не чувствуя вины или гнетущей необходимости каждый вечер тратить 45 минут на записи, пришлась людям по душе.

Несколько человек рассказали мне о своих версиях таких лаконичных дневников. Один из читателей вел дневник, который планировал в будущем подарить трем своим детям; ему приходится очень много путешествовать по работе, и он всегда возит с собой небольшую записную книжку. Каждый раз во время посадки в самолет (и только до тех пор, пока не займут свои места остальные пассажиры) он заполняет несколько страничек записями о том, что в последнее время происходило в семье. Мне такое решение показалось почти гениальным, так как в этом случае время, которое обычно тратится впустую (посадка на рейс), превращается в приносящий радость период творческой деятельности.

Другая читательница написала мне, что интервью Элизабет Гилберт в телевизионном шоу Опры Уинфри вдохновило ее на ведение Журнала счастья, в который она стала записывать самые счастливые моменты каждого прошедшего дня.

Еще один читатель, занимающийся предпринимательством, ведет рабочий дневник, отмечая самые важные проблемы или озарения, связанные с работой. Он сказал, что такой журнал стал для него бесценным ресурсом — каждый раз, когда ему надо вспомнить, каким образом он поступал в той или иной ситуации, он может освежить это в памяти: «Я работаю один, и, если бы у меня не было рабочего журнала, я, наверно, снова и снова делал бы одни и те же ошибки. Кроме того, он дает мне ощущение прогресса, напоминая о том, какой путь я уже прошел с момента основания собственной компании».

Ведение лаконичного дневника и чтение воспоминаний о катастрофических ситуациях подхлестнуло меня заняться еще одним, менее приятным, видом деятельности. Нам с Джеми надо было привести в порядок свои дела. Во всех мемуарах особый упор делался на то, каким кошмаром оборачивается необходимость прибегать к холодной логике в состоянии горя и эмоционального шока.

— Знаешь, — сказала я Джеми, — нам надо обновить свои завещания.

— Хорошо, давай это сделаем, — ответил он.

— Мы же с тобой уже сто лет говорим, что это надо бы сделать, а ведь это действительно необходимо.

— Ладно…

— Настроения, чтобы заняться этим делом, у нас все равно никогда не будет, а потому просто надо принять решение и сделать.

— Да, ты права! — сказал он. — Я с тобой согласен. Давай найдем для этого свободный день.

Так мы и сделали. Видя исполненную казенным, старомодным, напоминающим о пишущих машинках шрифтом Courier надпись «ЗАВЕЩАНИЕ», понимаешь, что ничто не сможет послужить тебе лучшим memento mori. Хотя процесс оформления завещания кажется абсолютно несовместимым с романтическими чувствами, я редко чувствовала в отношении Джеми больше любви, чем в кабинете этого нотариуса. Я была так благодарна судьбе за то, что он жив и здоров, а также за ощущение, что эти наши завещания — всего лишь какие-то игрушечные бумажки, необходимость в которых никогда не возникнет.

Приближалась приходящаяся на 4 сентября годовщина нашей свадьбы, и я подумала, что одним из способов (пусть даже и несколько мрачноватых) отметить эту дату будет попытка использовать ее в качестве ежегодного стимула разобраться в сложившейся у нас ситуации. Не устарели ли наши завещания? Имелся ли у нас с Джеми доступ к обычной финансовой информации друг друга? Мне было и так известно, что Джеми не имел никакого представления, где я храню нашу налоговую информацию, страховые полисы или свидетельства о рождении наших дочек. Наверно, стоило бы напомнить ему об этом. Если повторять такой анализ типа «Будь готов ко всему» каждый год на годовщину свадьбы и стараться, чтобы он не казался проявлением паранойи, то он вполне может стать обычным проявлением ответственности за свою семейную жизнь.

Однажды, когда Джеми уже уснул, я, лежа рядом с ним, дочитала книгу «Год магических размышлений» Джоан Дидион, написанную ею через год после смерти мужа. Закрыв книгу, я почувствовала, как меня переполняет чувство благодарности за то, что мирно посапывающий рядом Джеми находится на данный момент в полной безопасности. Зачем же я испытывала такое раздражение, когда он дожидался, что именно я сменю подгузник Элеоноре? Зачем я злилась, что он не отвечает на мои электронные сообщения? Надо просто наплевать на все это!

По поводу своей реакции на рассказы о катастрофах я ощущала в себе некоторую вину. Правильно ли получать позитивные эмоции от чтения обо всех этих печальных событиях? Если посмотреть с одной стороны, в таком сравнении своей жизни с теми, кому пришлось гораздо хуже, был какой-то элемент чудовищности, то есть эксплуатации своеобразного чувства «злорадства», каким бы благонамеренным оно ни было, в отношении страдания других людей.

Но ведь именно чувство счастливого облегчения, возникающее в результате осознания, как тебе везет в жизни (в текущий момент времени), и хотят вызвать у читателя большинство из этих писателей. Они снова и снова делают особый акцент на том, как важно заботиться о здоровье и ценить свою обычную, повседневную жизнь. (Другие лейтмотивы: не откладывай визит к врачу, не игнорируй значительные изменения в состоянии своего тела, не забудь оформить медицинскую страховку).

Одним словом, не думаю, что эти мемуары так поднимали бы мне настроение, если бы я чаще сталкивалась с серьезными заболеваниями, более того, не думаю, что вообще смогла бы их читать. С другой стороны, Джеми вообще отказался читать такие книги. Ему и так пришлось перенести слишком много неприятных «больничных» переживаний, чтобы по доброй воле погружаться в них снова, пусть даже через жизни других людей.