Глава Два: Возвращение домой

Я не мог в это поверить. До сих пор. Я все ждал, что очнусь ото сна. На мне была приличная одежда, меня никто не связывал. Мне было тепло до самых кончиков пальцев на ногах. Прошло уже десять лет с тех пор, как мне было так уютно. В доме Уилбера было прохладно. Когда мне разрешали, или когда я слишком сильно дрожал, чтобы сидеть спокойно, я надевал свитера. У меня никогда раньше не было ни шерстяного пальто, ни перчаток, ни шарфов. А сейчас у меня даже нос не мерз.

Я смотрел в заднее окно лимузина, разглядывая проплывающие мимо дома. И снова непривычно. Я один. Только я и водитель. Гай был канадцем французского происхождения и не только водил машину, но и присматривал за мной. Из дешевой подстилки я разом превратился в дорогую проститутку. Нет, не так. В президентскую проститутку. Уилбер все мне подробно объяснил. Я принадлежал только ему. А никто никогда не трогает его вещи. Потому что если лезть, куда не стоит, можно лишиться пальцев, и это меня, как ни странно, успокаивало. Особенно, если вспомнить все, что было раньше.

Я привык быть шлюхой. А это новое защищенное положение было непривычным. И я его ценил. Хотя это и не значит, что мне оно нравилось. Был уличной проституткой – стал домашним наложником. А значит, меня все так же трахали только в другой постели. Меня лучше и теплее одевали. Мое тело, наконец, принадлежало мне самому, за исключением волос. Уилбер сказал, что выполнит любые просьбы относительно моего внешнего вида в нерабочее время, что значило, что теперь у меня имелись сшитые на заказ костюмы и галстуки, но мои волосы все так же принадлежали ему. Поэтому никакой стрижки. По крайней мере, я мог затягивать их в хвост, чтобы не мешали.

Зазвонил мобильник. Его я тоже получил от Уилбера. Если я отвечал на все его звонки, за мной следовала лишь одна тень. Стоило пропустить один, и моя свита увеличивалась. Я не собирался терять эту свободу. Она так тяжело мне досталась.

– Да, Уилбер?

– Красивый голос, мой мальчик.

– Спасибо, Уилбер. – Я коснулся шеи.

– Нервничаешь?

– Немного. Мои младшие сестры меня даже не вспомнят. По крайней мере, Эрис-то уж точно. – Лимузин вывернул на смутно знакомую, засаженную деревьями улицу.

– Глупости, не понимаю, с какой стати Дэвиду скрывать твое существование от семьи. Особенно после того, что ты сделал для него, для них всех. На рождественские праздники мы будем в отъезде, так что я купил подарки для твоей семьи. Они в багажнике. Если моя встреча пройдет хорошо, на Новый Год мы с тобой будем в Париже. Я хочу показать тебе достопримечательности.

Ну… и что я должен был на это сказать?

Похоже, мое молчание слишком затянулось. На том конце провода тяжело вздохнули.

– Мне не нужно, чтобы ты притворялся, что доволен всем, что я делаю, Гот-бой. Мне нужна откровенность.

– Боюсь, что ты разозлишься, Уилбер.

– А вот и та самая откровенность. Неужели я сломал тебя, Брант?

Я почувствовал, как защипало глаза.

– Ты сделал это еще до того, как мне исполнилось шестнадцать.

– Тогда придется тебя починить. Не плачь. Слезы тебе не идут.

Я вытер глаза. Шмыгнул носом.

– Мне больше нравится, когда твои глаза туманятся от желания, а не от горя, Гот-бой. Приятного тебе дня в кругу семьи. Буду тебя ждать.

Он отключился.

Возвращаться домой, зная, что всем известно, чем я занимался прошедшие десять лет, было мучительно, в животе возник твердый ком, который становился тем больше, чем ближе мы подъезжали к месту назначения.

Внешне я очень изменился, и это было связано не только с изнасилованиями или сексом. Просто, когда я уходил, я был подростком. Одни руки-ноги, и тощий, как карандаш. Я сунул мобильный обратно в карман пальто. Теперь я был больше шести футов ростом, и хотя оставался худым, но все равно находился в очень хорошей форме. Моя кожа все еще была неестественно бледной. Уилберу я нравился именно таким – Гот-боем, как он меня называл. Его руки казались такими смуглыми на моей коже, когда он раздевал меня. А еще он всегда мог определить, был ли секс чересчур грубым. У меня легко появлялись синяки, а фиолетовые пятна держались по несколько дней.

Я откинул голову на кожаную спинку и, закрыв глаза, провел пальцами по шее. Моя служба закончилась так же, как началась – меня привязали к стулу, изнасиловали и записали все это на пленку. Последний день выплаты долга чуть не стал последним днем в моей жизни. Черные и синие отпечатки пальцев на шее, наконец, побледнели, став противно желто-зелеными, но все еще были видны. Я надел темно-красный свитер с высоким воротом, чтобы их спрятать, а Уилбер заверил меня, что мой голос вернулся в норму.

Клиент, который это сделал, больше никогда не сделает ничего подобного. Уилбер убил его голыми руками. Хотя я этого не помнил, потому что как раз в этот момент пытался дышать сквозь передавленные трахеи. Когда ты не можешь вдохнуть, все остальное отходит на второй план. Я очнулся в больнице. Местный персонал знал, что меня изнасиловали. Кровоподтеки на моей коже достаточно красноречиво рассказывали мою историю. Приезжала полиция, пытаясь меня допросить, но я не мог с ними разговаривать. Я боялся, что вообще не смогу больше говорить. Потом ко мне прислали психолога, который долгое время просидел у моей кровати, говоря, что это не моя вина и что мне нечего стыдиться. Но как, черт возьми, я мог в это поверить? Ведь именно для этого я и пришел к Уилберу Броудену – стать его секс-рабом.

После двух недель в больнице я проснулся от нежного прикосновения ко лбу. Открыв глаза, я увидел перед собой лицо Уилбера – он казался удивительно расслабленным. Обычно он был таким только во сне. Он заметил, что я за ним наблюдаю, и я, конечно, ждал, что на его лицо вернется обычное бесстрастное выражение, но вместо этого глаза его потеплели. Я ничего не понимал.

– Поправляйся, Брант. – Он наклонился и поцеловал меня в лоб. – Долг уплачен. Теперь ты мой. Больше никто к тебе не прикоснется.

Чего я никак не ожидал от Уилбера, так это нежности. Я так растерялся, что не выдержал, меня вдруг заколотил озноб, по лицу потекли слезы. И пусть и с опозданием на десять лет, но у меня вдруг началась истерика. Меня смогли успокоить только транквилизаторы. А после я, свернувшись калачиком, лежал в постели и ждал, что кошмар начнется снова, но ничего так и не произошло.

Я ни с кем не разговаривал. Просто слушал взятый напрокат телевизор и ждал, ждал, ждал. Наконец, полиция оставила меня в покое, поняв, что ничего не добьется. Я слышал, как медсестры шепчутся о красивом, но сломленном молодом человеке из 523 палаты. Синяки сходили гораздо дольше обычного… или они просто так сильно впечатались в мою кожу?

Вскоре за мной приехал Уилбер. Я стал хрупким как стеклянная игрушка. Была середина осени. Он принес мне теплую одежду. Даже на глаз я видел, что она выполнена на заказ. Уилбер предпочитал все самое лучшее. Я вздрогнул, когда он дотронулся до моего горла.

– Никто никогда больше не сделает тебе больно, Брант. Я этого не позволю. Теперь ты принадлежишь мне.

Он сам вывез меня из больницы на кресле-каталке, никому больше не разрешив его трогать. Из секс-игрушки, которую все хотят, я превратился в лелеемый долгожданный подарок. Мое положение изменилось буквально за одну ночь – хотя прежде я ненавидел свою работу, она все же была мне знакома. После пережитого то, что меня лишили всего, что я когда-либо знал, сбивало с толку еще сильнее, чем раньше, когда тот клиент попытался меня убить.

Я не знал, как отнестись к этим переменам. Меня оставили в моей комнате отдыхать. Уилбер не звал меня к себе. Завтрак, обед и ужин приносили прямо в спальню. Я никогда не отличался особой сдержанностью, так что когда я начинал плакать, это могло продолжаться несколько дней. Я до чертиков испугался. И знаю, Уилбер – тоже, потому что я внезапно обнаружил себя в его постели. Стоило Уилберу оказаться рядом, как все вдруг встало на свои места. И этого я тоже не мог понять. Ведь этот мужчина издевался надо мной с четырнадцати лет. Его присутствие не должно меня успокаивать, но все же… успокаивало. Уилбер Броуден, бизнесмен и сутенер, был всем, что мне нужно, и все было прекрасно, когда я оказывался в его объятиях.

Боже, да я совсем спятил.

Лимузин остановился. Я заморгал и поднял глаза. Мы стояли перед двухэтажным домом. Домом, который я купил своим сестрам на доход с продажи девственности. Я просто сидел на месте, пялясь на рождественские фонарики, тепло подмигивающие мне из окон.

– Эй, Petite Bonbon[3], выходи давай, ладно? Сделай семье сюрприз. А я вытащу подарки.

Я не мог заставить себя открыть дверцу. Я не могу их видеть. Только не после всего этого. После того, чем я занимался столько лет, после того, что со мной сделали.

– Ох, еще одна petite bonbon. – Я посмотрел сквозь тонированное стекло лимузина и увидел стройный силуэт девушки в дверном проеме. – А я думал, что вы все высокие, нет?

Я с ужасом смотрел, как она обернулась и крикнула что-то в глубину дома. В дверях оказалось сразу несколько блондинок, которые следили за черным лимузином.

– Выходи.

– Поехали отсюда.

– Мистер Броуден сказал, что ты должен повидать родных. Он не имел в виду глянуть на них из окна машины.

– Я не могу… после… нет…

– Смотри, у одной из девушек на руках ребенок. – Гай развернулся на сидении и посмотрел на меня сквозь перегородку. – Если бы ты не сделал того, что сделал, у нее не было бы детей. Из всех подарков в этой машине самый дорогой для них это ты сам, Petite Bonbon. Надевай свою маску, если тебе тут не нравится.

Он отвернулся и выключил мотор. Я взглянул в зеркало заднего вида и наткнулся на взгляд карих глаз Гая.

– Мистер Броуден сказал, что ты должен увидеться с семьей. Ты ведь не хочешь разозлить его. Эти синяки у тебя на шее все еще выглядят жутко.

– Это не Уилбер.

– Ты выжил, хотя был шлюхой. Выжил, хотя тебя пытались задушить. Уж обед в честь Дня Благодарения ты точно переживешь. Выходи. Сюда идет твой отец.

Я вздрогнул, когда дверца лимузина вдруг распахнулась. Холодный ноябрьский воздух ворвался в тепло моего маленького Эдема. Я замер как кролик на скоростной автомагистрали, который вдруг осознал опасность, в которой оказался. Я думал, что сердце сейчас выскочит из груди.

– О Боже, Брант! – Папа забрался в машину и крепко прижал меня к себе. – Брант… мой мальчик…

– Пап… – Мой голос прозвучал хрипло и напряженно. Наверное, все еще сказывалось то, что меня чуть не задушили.

– Прости. Мне так жаль. Я должен был найти другой выход… Должен был сделать что-нибудь… – Он отодвинулся и сжал мое лицо в ладонях. Жизнь обошлась с ним сурово. Он выглядел гораздо старше своих сорока пяти. – Мой Брант… мой мальчик…

– Все знают?

– Только Эмили…

– Не говори им. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал.

Папа снова крепко обнял меня и стал укачивать. Его ладони скользнули по моим плечам, пальцы зарылись в волосы. Я вырвался из его рук.

– Прости… прости… о Господи, Брант… какой ад тебе пришлось вынести из-за меня.

– Все нормально… пап. Я могу остаться на ужин?

Он резко выпрямился.

– Все закончилось?

– Долг выплачен.

Гай подошел к задней дверце и махнул мне рукой.

– Выходите. Petite cheri [4], не стоит торчать на холоде. Я принесу твои вещи.

На глазах отца выступили слезы.

– Все закончилось.

Он за руку вытащил меня из лимузина. Я возвышался над ним как мачта. Совсем не помню, чтобы он был таким маленьким. Эмили повернулась, передала ребенка мужу и выбежала на улицу прямо в тапочках, даже не накинув куртки. Она подхватила меня под руки и обняла так крепко, что даже Уилбер позавидовал бы.

– Сухарик… о Боже, я так рада тебя видеть… и ты такой высокий… и красивый. А это что? – Она оттянула воротник моего свитера прежде, чем я успел ей помешать. – Какого черта? – Она схватила меня за руку и потянула к дому. – Что, черт возьми, этот человек с тобой сделал?

– Эмили…

Она остановилась, оглянулась на меня, отпустила мою руку и прижала ладони к губам.

– Я забыла, какой у тебя голос, Брант. – Ее глаза заблестели от слез. – После всего, что ты для нас сделал, я забыла даже твой голос.

У меня закололо в носу.

– Раньше у меня был голос как у Микки Мауса.

Эмили развернулась и загнала всех обратно в дом. Подошел отец, забрал мое пальто и шарф. Кожаные перчатки я оставил, потому что у меня замерзли руки. Мне всегда было холодно. В доме стоял аромат печеной индейки. У меня в животе тут же заурчало.

Эмили похлопала меня по нему.

– Как всегда. Девочки! Это ваш брат Брант. Брант, это Таня. Это Сара, она только приехала из университета, а эта маленькая озорница – твоя младшая сестренка, Эрис.

Эмили была так похожа на маму до того, как та заболела. Все они были похожи. Хрупкие и миниатюрные, они выстроились в ряд на расстоянии шага друг от друга.

Эрис посмотрела на меня. Она была не выше четырех футов, шести дюймов.[5]

– Ты высокий.

– Ешь побольше овощей, и тоже будешь высокой.

Я не смог сдержать улыбки, когда она скривилась.

– Где ты был?

Папа шагнул вперед и повел меня в столовую.

– Брант работал, детка.

Я заметил стоящего чуть в стороне мужчину с маленьким белым свертком на руках.

Эмили мягко коснулась моей руки.

– Это Роджер Карсон, мой муж, а это Мэдисон, наша девочка. Ты теперь дядя. Хочешь ее подержать?

– Я не позволю этому человеку прикасаться к нашей дочери. – Голос Роджера сочился ядом. Эмили посмотрела на него, ошарашенная и смущенная.

– Что?

Роджер волком уставился на меня.

– Мой брат – гей, Эмили.

– И…

– Я видел его DVD-коллекцию. Твой брат – звезда худших из фильмов.

Я почувствовал, как краска сошла с лица. Тепло, благодаря которому я уже начинал оттаивать, вдруг испарилось.

– Роджер… – Шикнула на него Эмили.

– Я не могу сидеть за одним столом с таким человеком.

Я прищурил глаза. На лице появилось выражение, которое я приберегал для клиентов. Эмоциональная буря, разрывавшая меня изнутри, скрылась под маской.

– Что? С геем?

– Нет, против геев я ничего не имею. А вот шлюх, которые продают себя за деньги, на дух не переношу.

– Роджер!

– Я отнесу Мэдисон наверх. – С этими словами теплая, уютная атмосфера Дня Благодарения сошла на «нет».

– Брант? – Сара обернулась ко мне. – Ты снимался в порно?

– У него не было выбора… – Я положил руку отцу на плечо.

– Я задолжал большую сумму денег и не смог ее выплатить, поэтому меня заставили ее отрабатывать.

Сара сделала шаг назад:

– Одиннадцать лет!!!

– Каждые десять дней набегали проценты.

– Как? Как ты мог заниматься чем-то подобным? – Я услышал ужас в ее голосе.

– У меня не было выбора.

– Выбор есть всегда.

Я почувствовал, как мой взгляд заледенел.

– Может быть, тогда моим выбором стало лечь и смириться. Это было легче, чем стирать руки в кровь, работая грузчиком на каком-нибудь складе. И не тебе меня судить. Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти.

– Да, не имею. Я тебя не знаю. Мой брат сбежал, когда ему было четырнадцать. Может, было бы лучше, если бы ты просто умер. А гей и порнозвезда… такой брат мне не нужен.

– Сара! – Эмили попыталась задержать сестру, но та развернулась и убежала наверх.

Я повернулся к двери, но отец перехватил мою руку.

– Я все ей объясню. Не хочу, чтобы ты взваливал вину на свои плечи.

Я фыркнул.

– Вину? Какую вину? Я был шлюхой. Я купил этот дом на выручку от своего первого DVD. Все вещи здесь куплены на деньги каждого третьего клиента, который платил за то, чтобы меня отыметь.

– Ты дома, Брант. – Эмили попыталась обнять меня. Но я выставил вперед руку и отступил к двери.

– Я рад, что твоя жизнь удалась, Эмили. Похоже, у тебя замечательная дочь. А муж – человек строгих убеждений, и это тоже хорошо. Ты никогда не окажешься в положении, подобном моему.

Парадная дверь открылась, и вошел Гай с полными руками завернутых в яркую упаковочную бумагу подарков. Он почувствовал, что атмосфера накалилась, еще до того, как вошел в дом. Я схватил пальто и надел его. Мои волосы застряли в рукаве, и я вздрогнул, выпутывая их.

– Брант, ты куда? Я думал, ты сказал, что свободен. – В голосе отца слышалась боль.

– Изначальная сумма выплачена. Но я взял еще одну ссуду.

Эмили стиснула лацканы моего пальто.

– Что? Зачем?

– Чтобы Саре не пришлось всю жизнь торговать пончиками. Мама хотела для всех вас большего.

– А как насчет тебя? Для тебя она ведь тоже хотела большего.

– Ты не помнишь, да, как она ко мне относилась? Ей не было до меня дела даже до того, как она заболела. Пожалуй, сейчас я живу именно той жизнью, какой она для меня хотела. – Я сунул руки в карманы и нащупал знакомый предмет. Вытащил его. Медальон. Мамин медальон с фотографией, на которой были все, кроме меня. Я протянул его сестре – он раскачивался на тонкой золотой цепочке. – Я стащил его.

Я вручил медальон Эмили. Миниатюрной и хорошенькой Эмили с золотыми волосами и лазурными глазами – они казались то зелеными, то голубыми. Сара была такой же. Как и Таня и Эрис, которые следили за разворачивавшейся драмой, не совсем понимая, но догадываясь, что происходит что-то плохое.

– Идем, Гай. – Я развернулся.

– А что с подарками?

– Оставь их.

Кто-то дернул меня за рукав:

– Брант. – Я обернулся и посмотрел на отца. Его волосы уже начинали седеть. Каштановые с сединой пряди.

У меня сдавило горло.

– Больше не занимай денег. Я не смогу вам помочь. Следующие двенадцать лет я буду занят. – Я открыл дверь и вышел на улицу. В зимнюю ночь.

– БРАНТ! – Голос Эмили оборвался, когда я захлопнул дверь.

Гай скользнул мимо меня к машине, но остановился, увидев, что я все еще стою на ступеньках.

– Bonbon?

– Смотри не назови меня так при Уилбере. Язык тебе еще понадобится.

В пальто зазвонил мобильный. Я ответил:

– Да, Уилбер.

– Воссоединение семьи было недолгим.

– Ты рядом, да? Забери меня. – Я стал внимательно разглядывать дорогу, и в самом деле в конце улицы загорелись фары лимузина Уилбера.

За дверью кто-то кричал и плакал. Но я закрыл глаза и захлопнул крышку телефона. Мама была блондинкой с голубыми глазами. Папа – брюнетом с карими. Я был шесть футов, два дюйма ростом с иссиня черными волосами и светло-серыми глазами. Подкидыш. Я терпел насилие так долго просто потому, что так должны поступать братья. А теперь узнал, что я им даже не родной брат. А притвориться, что это неправда, я не могу.

Рядом с домом остановилась машина Уилбера.

Я закутался в пальто, подошел к лимузину и открыл заднюю дверцу. Забравшись внутрь, я устроился рядом с ним. Он обнял меня за плечи.

– Теперь ты знаешь правду, мой мальчик. Твое решение не изменилось?

– Что ты хочешь услышать от меня, Уилбер?

– Что я для тебя больше отец, чем ничтожество, живущее в этом доме.

– Суть все равно одна. – Я приготовился к удару. Но открыв глаза, обнаружил, что Уилбер внимательно наблюдает за мной со странным выражением на лице.

– Откровенность… от тебя мне нужна только она, Гот-бой. А теперь подумай об ответе на следующий вопрос. Первый семестр я тебе дарю. Продолжит ли твоя сестра учебу?

– Конечно.

– Для тебя это первая и единственная возможность отказаться от нашей сделки.

– Я твой на следующие двенадцать лет, Уилбер.

– Даже несмотря на то, что они тебе не родные?

Я почувствовал, как защипало в носу. Маска сползла с моего лица, губы задрожали. Я потер глаза.

– Я встречал каждую из них, когда они родились, и каждой пообещал одну вещь – всегда защищать их. И я это сделаю.

– Даже несмотря на то, что они тебя презирают.

– Если это цена, которую мне придется заплатить.

– И почему ты делаешь все это, Гот-бой?

– Потому что так поступают братья, Уилбер.

Он поцеловал меня в висок, и его рука скользнула под мое пальто.

– Пожалуйста, только не сегодня, Уилбер. Не думаю, что выживу, если мы начнем трахаться. Я и так едва держусь.

Уилбер передвинул меня так, что моя голова оказалась у него на коленях.

Его пальцы ласкали мои волосы, словно гладили котенка.

– Никто не будет тебе угрожать, Брант. Никто не причинит тебе боли. Никто не станет трахать тебя. Я хочу показать тебе, что такое любовь, Гот-бой. Я покажу тебе настоящую жизнь и исцелю твое сердце.

– Зачем?

Я так и не получил ответа. Его пальцы, убаюкивая, гладили меня по голове.

– Андерсон, включи обогреватель, моему Бранту холодно.

Я закрыл глаза и слабо улыбнулся, когда волна теплого воздуха ударила мне в лицо. Может, ответ я все-таки получил.