Старый лис, уставший бежать

Неприкасаемые

Журавлев воткнул вилку в розетку, и электробритва в его руках мерно зажужжала. Кротов удивленно вскинул бровь.

– "Филипс", хорошая фирма.

Журавлев повернулся к стоящему в дверях Кротову.

– Нет надежнее способа блокировать аппаратуру подслушивания. Проходите!

Как там наш слухач?

– Инга? Забавляется с Костей. – Кротов закрыл за собой дверь.

– Не понял?

– Успокойтесь, Кирилл Алексеевич. На компьютере играют в какие‑то догонялки‑стрелялки. Дай бог, не на раздевание, – вздохнул Кротов и с трудом опустился в кресло.

Журавлев ужаснулся произошедшей в Кротове перемене. За час гона, пока тот мерил лужайку шагами, не обращая внимания на пронизывающий ветер и приставания вездесущего Конвоя, внутри у старика все выгорело.

«Да, теперь он действительно старик. Вон как лицо заострилось... Нет больше Крота, – подумал Журавлев, сев так, чтобы неяркий свет от настольной лампы падал на Кротова. – Споет лебединую песню – и тихо угаснет. Споет ли? По глазам видно, споет. Или, по крайней мере, попытается».

– Так, Кирилл Алексеевич, времени у нас нет. Или договариваемся сейчас, или – спасайся кто может. Что выбираете?

– Выбираю послушать. – Журавлев щелкнул портсигаром, достал сигарету, закурил.

– Разумно. Рвать волосы на себе не буду, и так ничего не осталось. Скажу коротко – нам хана.

– Это я уже слышал, – пыхнул сигаретой Журавлев. – Кроме эмоций у вас что‑нибудь есть?

– Есть. – Кротов достал из кармана кофты, – в последние дни он отчаянно мерз и все время кутался в теплые вязаные вещи, – маленький блокнот. – Журавлев, я вам сейчас расскажу, чем мы все это время занимались.

– Охотились за деньгами Гоги, которые он в свое время у вас помыл.

– А вот и нет! – Глаза Кротова вспыхнули нехорошим огнем. – Нас подставили, Кирилл Алексеевич. Это не деньги Гоги, даю руку на отсечение.

– Хм. А вам‑то какая разница?

– Знаете, всегда полезно знать, у кого воруешь. Можно ведь так нарваться... Вы в финансах, как я в японском театре кабуки. Красиво, но ни хрена не понятно. Так что слушайте, вопросы будете задавать после. – Кротов взял стакан сока, выпил до дна мелкими, птичьими глотками. – Так. Я проанализировал операции на счетах финансовой компании Гоги Осташ‑вили. Костик – золотой мальчик, далеко пойдет, если не остановят. Вывод прост: Гога почти целиком сохранил созданную мной структуру. Но кто‑то накачал в нее такие средства, что Гога уже еле их переваривает.

– Кротов, пока вы крючками торговали, народ оптом заводы скупал. Вы отстали от жизни...

– Не встревайте! – Кротов резко махнул сухой ладонью. – Деньги пришли из‑за бугра. Частично в виде инвестиций сомнительного свойства. Частично, как я убежден, нелегальным налом и были отмыты через сеть казино. А то, что в захваченных машинах был гашиш, говорит о том, что Гога не гнушается торговлей наркотиками. Короче, гребет бабки совковой лопатой из всех помойных ям.

– Почему бы ему не найти инвесторов? Он сейчас солидный бизнесмен. Без пяти минут – лидер новой партии.

– Журавлев! – поморщился Кротов. – Вот только этого не надо... У любого солидного инвестора солидная служба разведки и контрразведки. С прямыми выходами на государственные спецслужбы. Только самоубийца пойдет на контакт с Гогой и ему подобными. Репутация в серьезном деле – половина капитала.

Поверьте, деньги еще никогда всего не решали.

– Задавлен авторитетом. Так откуда деньги?

– А страшно не станет? – Кротов выдержал паузу. – Это деньги наркокартеля Кали, Журавлев. Боливийского наркокартеля Кали!

– Так! – Журавлев ткнул недокуренную сигарету в пепельницу. Разом собрался. «Даже если это версия, слабенький допуск – нам действительно хана. А ты хорош! Проспал, как сурок, такую операцию!» – Фактуру! – выдохнул он.

– Вот таким вы мне нравитесь, – улыбнулся Кротов. – Фактура проста и логична. В начале девяностых в Боливии американские спецслужбы разгромили картель Кали. Свято место пусто не бывает, и на его месте разом поднялся Медельинский картель. Для примера скажу, что лидеры Медельинского картеля предложили выплатить национальный долг Боливии в обмен на невмешательство в их бизнес. Между прочим, готовы были выложить восемь миллиардов долларов. Одним платежом и без ущерба для бизнеса. Чувствуете, каков размах! – Кратов выдержал паузу, справляясь с возбуждением. – Но это их, боливийские проблемы. Нас должно волновать то, что капитал картеля Кали исчез. Так в свое время исчез капитал Третьего рейха. Нет – и все!

– Расфутболили по счетам.

– Журавлев, это же не проворовавшийся кооператив инвалидов города Урюпинска! Такие деньги не заныкаешь в кубышку, не тот масштаб. Это миллионы и миллионы долларов. Вложить их незаметно невозможно. Они просто разорвут мировые финансовые каналы, как напор воды ржавые трубы. Чпок! – Он развел ладони. – И мировой кризис вам обеспечен.

– Хорошо. – Журавлев прикурил новую сигарету. – Но где‑то они их вложили?

– Давайте подумаем. Нужна маленькая страна, желательно, с диктаторским режимом. Она должна быть полностью вне международной юрисдикции и не подлежать контролю мировых финансовых институтов. По аналогии с Боливией, у нее должна практически отсутствовать индустрия, а традиционным занятием местного населения должны быть земледелие и бандитизм. Желательно иметь выход к морю. Очень хорошо, если есть нефть. Сей продукт очень легко поддается недоливу и прочим манипуляциям. И еще одно условие – поблизости должны расти мак, конопля или нечто подобное. Деньги‑то разумнее вкладывать в освоенный бизнес, не так ли?

– Чечня. – Журавлев ужаснулся собственной догадке.

– Как вариант – Югославия. Но там вышла такая заваруха, что надежный контроль за капиталом организовать сложно. Хотя, если разобраться, война идет за контроль над Балканским маршрутом.

По нему испокон веку шла наркота с Ближнего Востока.

– Бог ты мой! – покачал головой Журавлев. – И каким боком сюда влез Гога?

– Восемьдесят процентов финансового капитала крутятся в Москве. Нужен надежный смотритель. Вот и все. Он надавил по своим каналам, и МЙКБ открыл в Грозном филиал с правом юридического лица. То, что он де‑факто сидит где‑то почти под боком, а не там, где ему полагается, знает лишь человек Гоги в банке.

Он же заботится о том, чтобы вовремя дать тревожный звонок.

– А что имеет с этого банк?

– Кредитные ресурсы. Вы не банкир, вам не понять. Если уж начистоту, то банкир – это самый бесчестный человек на свете. Он пользуется чужими деньгами, как своими, но риск делит с вами пополам. В крайнем случае, он может рассчитывать на поддержку братства банкиров. Они помогут брату, попавшему в беду. Если не помогать, то рухнет вся сеть, а этого допускать нельзя. А вам, лично вам, как лопухнувшемуся вкладчику, останется только пустить себе пулю в лоб.

– Занятно, но не по теме. У меня нет вкладов, из‑за потери которых можно застрелиться. – Журавлев посмотрел в глаза Кротову. – Не блефуете?

– Как с финансистом с вами разговаривать бестолку. Попробую как с опером.

– Кротов сунул кисти рук в широкие рукава кофты. – Если бы вы были Гавриловым, как бы вы сумели выдернуть хвост из этого капкана?

– Дался вам Гаврилов!

– Он исполнитель. Такой же, как и мы. И его, как и нас, сбросят в канаву, когда игра подойдет к концу. Неужели вы думаете, что дав нам прикоснуться к таким делам, как охота за деньгами картеля, нас оставят в живых? Журавлев, да за такие деньги можно оправдать любую кровь! Они стоят рек крови. И будьте уверены, эти люди их прольют и не поморщатся. Итак, каков следующий ход Гаврилова?

Журавлев встал, прошелся по комнате. Сейчас он стал похож на затравленного медведя, до срока выкуренного из берлоги.

– Утечка информации. – Он встал над Кротовым. – Грамотно подстроенная и не бросающая тень на ее автора.

– Правильно. Теперь вам ясно, зачем Гаврилов послал Максима на этот банкет? Подставка чистой воды. Не было никакой нужды сопровождать «Казачка» на эту, как сейчас говорят, тусовку. «Казачок» свое отработал. Операция с векселями прошла успешно, пора рубить хвосты. Поверьте, в ближайшие часы его ликвидируют, или я ничего не понимаю в делах. Только не надо делать удивленное лицо!

– С ним же поехала жена! – Журавлев непроизвольно нащупал нательный крестик под рубашкой и крепко сжал помертвевшими пальцами.

– И черт с ней! Зажравшийся блатной мальчик и свихнувшаяся дочка казнокрада, в погонах. Когда я крутил его на операцию с векселями, у вас личико‑то было, простите, будто лимон вам в зад засунули. Вы свои пролетарские чувства еле скрывали, я же видел. Так что сейчас страдаете? «Люди гибнут за металл», слышали такую песенку? – Кротов отстранил Журавлева, встал, тяжело оперевшись на подлокотник кресла. – Мне будет жаль, если Максим не вернется. Он бы мне очень пригодился.

– Зачем?

– Во‑первых, вырваться отсюда. Вы же из пистолета с двух шагов в корову не попадете, а про меня и говорить нечего, – слабо улыбнулся Кротов.

– Максимова Гаврилов уберет в чистую. И спишет на него утечку информации.

Если постараться, то можно и убийство казачка навесить. – Журавлев усилием воли заставил себя не думать о жене и дочке, наверное, сейчас спокойно спящих и не подозревающих, что их мужчина уже не в силах их защитить.

Кротов спрятал кисти рук в рукава кофты, уткнул нос в высокий воротник и надолго замолчал. Журавлеву он сейчас напомнил старого клеста, уставшего сопротивляться холоду и ветру и покорно приготовившегося к смерти.

– Ваше несчастье, Кирилл Алексеевич, – тихо, словно сам себе произнес Кротов, – в том, что вы постоянно опаздываете. И на этот раз вы опоздали.

– К чему это вы, Савелий Игнатович? – насторожился Журавлев.

– А к тому, самый умный из известных мне опе‑ров, что вас опять переиграл старый цеховик. – Кротов зло усмехнулся. – Вы, простите, человек внутренне зависимый. Именно таких и подбирают таскать каштаны из огня. Вы способны лишь исполнять приказы, соответственно, просто по определению не можете работать на перспективу. О которой так распинался Гаврилов, а вы аплодировали ему ушами! А я свободен, до смертельной пустоты под сердцем – свободен. Я вам еще на острове говорил, что такой человек, как я, может реализовать себя в любых условиях: на нарах или в Париже. А вы, глупец, не поверили!

– И что же вы наработали? – зло прищурился Журавлев.

– Да выключите вы эту громыхалку! Кому интересен предсмертный лепет двух стариков, – поморщился Кротов. Журавлев выключил жужжащую электробритву. – Я закрутил такую интригу, что ее последствия будут сказываться ближайшие пятьдесят лет!

Журавлев пыхнул сигаретой, с сомнением посмотрел на все еще стоящего у кресла Кротова.

– Нет, Кирилл Алексеевич, я не сошел с ума. – Глаза Кротова вспыхнули недобрым огнем, как у лиса, прижатого к обрыву ошалевшими от гона собаками. – Дай бог, мне удастся увидеть начало.

– Надеетесь выбраться отсюда? – Журавлев опять включил электробритву.

Кротов болезненно поморщился. – Учтите, Максима ждать бестолку.

– Вы его недооценили, как и Гаврилов, впрочем. – Кротов покрутил на пальце перстень. – Хотя он несколько раз демонстрировал вам, что способен на невозможное. Да и кто вам сказал, что ему незачем сюда возвращаться? – иронично усмехнулся Кротов.

Глава пятидесятая

ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ

Когти Орла

Говорят, кошка может спать рядом с работающим экскаватором и встрепенуться, услышав, как невдалеке скребется мышка. Такой степени отрешенности от раздражающей обстановки Максимов не достиг, но того, что дали долгие тренировки, вполне хватило, чтобы, находясь в празднично возбужденной толпе гостей, полностью отдаться собственным мыслям. При этом он старался перемещаться по залу так, чтобы постоянно держать в поле зрения «Казачка» с женой, – приходилось отрабатывать легенду «сотрудника, сопровождающего шефа на светском рауте», но находиться на достаточном удалении, чтобы в любой момент незаметно для окружающих войти в контакт с человеком, посланным тем, кого Гаврилов назвал «куратором».

Сейчас он был абсолютно уверен, что Орден уже объявил «угрозу вторжения».

Орел уже выпустил когти и вот‑вот рухнет с небес на жертву. Как всегда, удар будет неожиданный и беспощадный.

"Может, так и задумывалось с самого начала: я бегаю, сношу башкой стены, стреляю во все, что движется, и отвлекаю все внимание на себя, пока самый незаметный тихо делает основную работу? Или по ходу дела твою разведку боем превратили в отвлекающий маневр, а возможности предупредить не было? Нет, правильно сделали, что работать пришлось без обратной связи. Я и так знаю чересчур много. Не голова, а информационный фугас... Почему они тянут время?

Стою тут, как девица на первом свидании, жду неизвестно чего и кого! Впрочем, почему неизвестно? – Он грустно усмехнулся. – Кандидатов в кураторы операции всего двое, ошибиться трудно. Одного видел своими глазами, о втором проговорился Гаврилов. А что он с тобой будет делать, от должности и воспитания не зависит. Эх, до чего же хочется всех тут перестрелять!"

– А у вас очень недобрый взгляд.

– Да? – Максимов быстро окинул взглядом подошедшую к нему девушку. Коротко стриженные черные волосы были присыпаны какой‑то серебристой пудрой и отливали серебром. Максимову это не понравилось, почему‑то считал, что седину подделывать нельзя. Седина – клеймо опыта. Знал, от чего можно поседеть. Не раз видел, как у двадцатилетних пацанов серебристые нити выступали чуть ли не за ночь. Но это было там – в другой жизни. А здесь, очевидно, были свои понятия о прекрасном. "Двадцать пять. Гуманитарное образование. Фигурка хорошая. Но не спорт...

Скорее всего, бальные танцы или что‑то в этом роде. Мордашка ухоженная. Не папина дочка, сама по себе. Как говорят, «сэлф мэйд». Украшения не из дешевых, со вкусом. Не в пример этим кобылам с золотыми цепями. Ростом, конечно, не вышла, но это уже не исправить".

– Вам виднее. – Он поднес зажигалку к ее сигарете. "Классический вариант:

«Мужчина, угостите даму спичкой». За весь вечер единственный серьезный контакт.

Сердцем чувствую, начинается".

– Благодарю, – Она поиграла тонкой длинной сигаретой с золотым ободком. – Скучаете?

– А вы?

– Я на работе. Референт виновника торжества.

– Ну тогда хоть вы по долгу службы должны знать, по какому поводу сборище?

– Уже забыла, – она широко улыбнулась, продемонстрировав великолепные зубы. – Где‑то записывала... Думаете, .это кому‑нибудь интересно? У нас о поводе помнят до третьего стакана. Будь то свадьба или поминки. А это, – она небрежно качнула сигаретой, – тусовка, она и есть – тусовка. Думаете, во времена Пушкина было иначе?

Максимов наклонился к ней и заговорщически прошептал:

– Не дай бог иначе! Приятно верить, что у нас все, как у благородных людей.

– Хм! – Она отстранилась и пристально посмотрела ему в глаза. – А вы действительно злой. По‑хорошему злой. Без гегемонской зависти. Просто злой, и все.

– Это плохо?

– Зависит от обстоятельств.

– Университет давно закончили?

– В прошлом году. – Она удивленно вскинула брови. – Вы не из тех, кто считает, что образование только портит женщину?

– Настоящую женщину, как и подлинную красоту, уже ничем не испортишь.

– Если это комплимент, то самый тонкий за последние полгода. Обычно дальше восхваления экстерьера дело не заходит. Принесите шампанского, злой человек.

Он вернулся, неся в руках два бокала, и застал ее в обществе двух крепышей в одинаковых бордовых пиджаках. Они смерили Максимова недобрыми взглядами.

– Спасибо. Познакомься. Григорий Терехов, крупный коммерсант. Игорь Ляшко, директор риэлтерской фирмы. – Она сделала паузу, заставляя Максимова представиться самому.

– Максим Родионов, консультант компании «Рус‑Ин». – Документы, от паспорта до водительских прав, были выправлены Гавриловым на имя некоего Ро‑дионова.

– Очень рад, – пробормотал один из бордовых близнецов. – И чего консультируешь?

– Господин Родионов – эксперт по вопросам безопасности, – неожиданно ответила за Максимова девушка.

– Серьезно? – Бордовый недоверчиво посмотрел на Максимова.

– Обычно – да. – Максимов улыбнулся, представив, что можно сделать с этими двумя, если отломить Хрупкий бок бокала и зажать в пальцах острый, как лезвие, осколок. В такой сутолоке никто даже не заметит удара.

– Захочешь серьезной работы, найди меня. – Первый, названный крупным коммерсантом, протянул визитку.

– Проблемы? – Максимов повертел в руках кусочек белого картона. Свою визитку, вопреки всем правилам хорошего тона, доставать не спешил. Этикет этикетом, а раздаривать отпечатки пальцев неизвестно кому не хотелось.

– У всех проблемы. Пойдем, Гриша. Время баиньки. – Он шлепнул по широкой спине бордового брата.

Они пошли, как два бульдозера, сквозь гомонящую толпу.

– Уф! – девушка вздохнула и сделала маленький глоток.

– Про меня вы, похоже, все знаете. Могу задать вопрос: как вас зовут?

– Ольга. Для тебя, злой человек, Ольга. А знаю только то, что было написано в списке гостей. Вот и весь секрет. А ты сразу напрягся, да? Ну не могла же я сказать дружкам своего босса, что всего минуту назад тебя заарканила. – Она хитро улыбнулась.

Максимов среагировал на «босса» и стал высматривать через головы собравшихся «Казачка».

– Своего ищешь? Если он серьезный человек, смотри в правый угол.

– Там. – Максимов разглядел голову «Казачка» и рядом с ней огненную гриву дочки полковника. – А почему в правом?

– Закон хаоса, – Она коснулась его щеки, поворачивая лицом к себе. – Хаос не может существовать вечно. Он имеет тенденцию к самоупорядочиванию. За внешним хаосом тусовки существует жесткий порядок. Серьезные и солидные группируются в правом верхнем углу зала. Мелкие тусовщики колобродят в центре. У всех на виду.

Случайные гости и закомплексованные неудачники жмутся по краям, ближе к выходу.

– Интересно. А мы?

– Мы – рабочие лошадки. Нам надо стоять так, чтобы видеть солидных, вдруг потребуемся. Следить за тусовщиками – от них одни неприятности. И не мешать потоку гостей, он, идет слева направо вдоль стен. Никуда не надо бежать. Стой и жди, нужный человек обязательно профланирует мимо тебя.

– Умница!

– Спасибо. – Она развернулась на каблучках, давая возможность Максимову полюбоваться открытой до самой поясницы спиной. – Так солидных уже нет. Сейчас пойдет загул. Солидные дольше получаса не тусуются. Это не камень в огород твоего шефа. Его кобыла дорвалась до бесплатного. Давно на людях не была, сразу видно. Глаза горят, хвост – пистолетом...

– А ты, Оля, тоже еще та злючка.

– Мои прелести – продолжение моих недостатков, – повернувшись к нему, она подставила на обозрение глубокое декольте. Перехватив спикировавший за вырез взгляд Максимова, чуть улыбнулась. – Так, с сексуальной ориентацией у тебя, слава богу, все нормально. А теперь скажи «раз».

– Раз. – Максимов недоуменно пожал плечами.

– Два!

Словно по ее команде, в зале медленно погас свет. Острый луч софита высветил круг маленькой эстрады. Из темноты на нее вспрыгнула девица в красном коротком платье. «Привет, друзья!» – прокричала она в микрофон прокуренно‑пропитым голосом.

– Концерт по заявкам друзей, – прокомментировала Ольга, брезгливо наморщив носик. – А что делать? На один прием хозяин нанял скрипичный квартет. Так под него гости так назюзюкались, что прошли все стадии опьянения – от легкого головокружения до белой горячки – за полчаса. Ты бы видел! А утром привет с большого будуна достался мне. Почему, дура с высшим образованием, не догадалась вовремя подсказать шефу, что эта группа лиц с печальными еврейскими лицами и музыкальными инструментами... Ну и все в таком же роде. Даже мой университетский диплом припомнил, козел.

– Хороший фокус получился. – Максимов придвинулся к ней.

– А! Это не фокус. Я на часы все время поглядывала, ты не заметил. Шеф помешан на точности. Он этой козе с баяном сказал, чтобы начинала выть ровно в десять. Попробовала бы не запеть!

– Лучше бы не говорил. – Максимов поморщился. – С ее голосом только в привокзальном буфете пирожками торговать.

Она засмеялась и положила руку ему на плечо.

– Твой тебя искать не будет?

– Надеюсь, нет.

– И меня не будут. – Она покачала головой, ярко брызнули камешки в маленьких сережках. – И у меня работа закончилась. Теперь пусть хоть все в бассейне перетопятся, мне плевать. Пойдем пить шампанское, злой человек?

«Началось, – с невольным облегчением подумал Максимов. Еще раз скользнул взглядом по стоящей рядом Ольге. – Надо отдать должное, кусочек сыра в мышеловку они положили весьма аппетитный. Итак, кто из кандидатов оказался проворнее?»

Он остро почувствал, как в ее маленьком тренированном теле бьется нервная сила. Страх и возбуждение одновременно. В черных глазах, казавшихся еще глубже от темных теней на веках, мелькнул нехороший огонек. Словно случайный луч высветил в темноте глаза затаившегося зверя.

Она вывела его через боковую дверь, повела через оранжерею, освещенную призрачным сиреневым светом. Каблучки остро цокали по холодным плитам.

– Почему не спрашиваешь, во сколько эта красота встала?

– Мне неинтересно. Вот подведет прокурор твоего босса под конфискацию, тогда и узнаем, что здесь почем. – Максимов поймал ее за руку.

– Не здесь. – Она потянула его за собой. – В этом дворце у Золушки есть маленькая каморка.

Пальцы у нее оказались неожиданно сильными. И холодными.

* * *

Ольга прижалась к нему грудью, скользнула вбок, заставив перевернуться на спину. Вышло так неожиданно и ловко, что Максимов так и не успел понять, что произошло.

Она помяла его плечи и довольно, по‑кошачьи замурчала.

– М‑р. Только не шевелись. – Она уперлась ладонями в его грудь. – Лежи и не шевелись. Дальше я сама. А ты молодец, долго держишься.

«Угу, – мысленно ухмыльнулся Максимов. – Попробуешь тут кончить, если ты, кошечка, двери закрыла, а ключ в замке не оставила. А за дверью сопят, аж здесь слышно. Интересно, будут терпеть до конца или у них свои ходики тикают? Малышка же может гарцевать до утра, ее дело маленькое. А им уже невтерпеж».

– Куда ты? – Он подхватил за талию наклонившуюся в сторону Ольгу.

– Сигареты в сумке, – прошептала она. – Устрою перекур на рабочем месте. – Она сильнее сжала бедра, чтобы удержаться на нем, откинулась назад, пошарила по ковру рукой. – Ага, вот она.

Щелкнул замок сумочки, и тут же в грудь Максимова уперлось что‑то холодное.

– Лежать! – громко, чтобы услышали за дверью сказала Ольга.

Если человек хочет убить, он не пугает. От угрозы до выстрела всегда есть секунды, а это шанс. Максимов никогда не упускал шанса остаться в живых.

Дверь распахнулась, и в комнате вспыхнул свет. В этот же момент Ольга, получив короткий удар в подбородок, слетела с Максимова и без стона рухнула на ковер. Ворвавшихся в комнату он встретил, сидя по‑турецки, с дамским браунингом в руке.

– К групповому сексу тяги не имею, – спокойно сказал Максимов, взяв на прицел двух парней, замерших на пороге. Такого варианта они не учли или их плохо проинструктировали. По лицам было видно – исполнители. – И не люблю, когда мне мешают.

Парни расступились, пропустив в комнату остролицего седого человека. Он цепким взглядом осмотрел Комнату, чуть задержавшись на обнаженном теле Ольги, распластавшемся на ковре. Оценив обстановку, он изобразил улыбку на жестком, изрезанном глубокими морщинами лице.

– Извини, дорогой, – сказал он с легким кавказским акцентом. – Почему на ковре сидишь? Мог бы ее и на столе разложить.

– Падать высоко, – усмехнулся Максимов. – А я двигаться люблю.

– Молодец! – улыбнулся Остролицый еще шире. – Только вот что я тебе скажу.

Ты только не обижайся. – Он сделал шаг вперед. – Секретаршу хозяина можно трахнуть, он не обидится. Ее уже брали и на столе, и под столом... С его разрешения. Но стрелять в доме уважаемого человека. – это нехорошо. Хозяин мой друг, зачем обижать друзей, да?

– Согласен, – кивнул Максимов, но ствол не опустил.

– Слушай, дорогой. Встань, оденься. Мы сядем, поговорим, хорошо?

– Могли бы постучать. Я сам бы вышел, – проворчал Максимов. Резко встал на ноги. – Только без фокусов!

– О чем речь. – Остролицый сделал шаг в сторону, освобождая проход своим бойцам.

«Бандит, а как интеллигентно работает! – Максимов покачал головой. – Я уж грешным делом подумал, что сейчас некто Подседерцев нарисуется. С „волкодавами“ из своей Службы. А тут – Сигуа собственной персоной! Или поторопился, или переиграл СБП... Черт их разберет!»

Максимов быстро натянул брюки, пистолет лежал на столе под правой рукой, напасть они не рискнули. Когда он потянулся за пиджаком, для этого пришлось сделать полшага от стола, люди Сигуа бросились вперед. Он был готов принять удар, но вдруг что‑то тяжелое врезало по шее и искры брызнули из глаз. Он коротко охнул и рухнул на пол. Сознания не потерял, просто заставил все мышцы стать кисельными, как при глубоком нокауте. И не чувствовать боли. Это он умел.

Поэтому, получив контрольный удар носком ботинка под ребра, он не застонал.

Глава пятьдесят первая