Записки солдата невидного фронта и работника всех мастей. 5 страница

Чувствуя настроения Юлии, я понимал, что она дурачиться, при этом испытывает ко мне симпатию. Просто симпатию, без каких-либо пошлых оттенков. А еще было чувство, что как бы я не пошутил и что бы я не сказал, это найдет нужный отклик в её уме.

-Сердца и руки, увы кончились. Буквально вчера раздал последние. Но, товар ходовой, на днях должны завести новую партию. А кофе, всегда пожалуйста. Кроме суббот, соблюдаю шаббат.
-Серьезно?
-Ты про сердца и руки или про шаббат?
-Я про всегда и пожалуйста.
-Ну да… Черт.
-Что такое?
-Не успел придумать шутку.
-Как ты мог, Виктор, я же так ждала.
-Я тебе вышлю потом по почте. У нас в России одно время мужчины в армии 25 лет служили в армии, и успевали придумать шутки в ответ на письма своих возлюбленных. Теперь нужно всё сочинять на ходу, что не всегда удается хорошо.

Намек на возлюбленную, показался мне неуместным, и я стер эти слова из её головы.

-Сколько тебе ложек сахара? – спросил я.
-Ни одной. Есть заменитель сахара?
-Нет, но в следующий раз будет.
-А следующий раз будет?
-Следующий раз будет.

Мы пили кофе и о чем-то разговаривали. Разговаривали весело и шутя. Была огромная легкость общения. Оно и понятно, я успокоил её когда она рыдала у моей двери, она ухаживала за пьяным мной. Такие вещи сближают, они не стандартны для начальных этапов знакомства и вносят свой вклад в раскрепощение и легкость общения. Но, конечно же, помимо всех этих явных бонусов, были еще наши внутренние составляющие, которые отлично гармонировали друг с другом.
Из нас могли получится отличные друзья и боевые товарищи, и как подсказывала мне моя повидавшая жизнь душа – именно это сейчас и происходило. Пройдя через мелкие испытания взаимоотношений, мы закладывали первые кирпичики на фундаменте нашей дружбы. Здание обещало быть прочным, и это очень радовало.
Мне не нужно было на неё воздействовать или просчитывать. Да, я немножко шаманил, но лишь самую малость. Малость, которая дорисовывала мелкие штрихи, но не вносила серьезных изменений в общую картину.

-Послушай, Виктор. У меня есть к тебе немножко странное предложение. И это даже не столько предложение, сколько просьба. Просьба деликатная. Но, для меня это важно. И я не стала бы просить кого-то другого, поскольку сама просьба уже является преступлением, но все же я почему-то доверяю тебе, и хочу тебя поспросить.
-За спрос не бьют, спрашивай.
-Ты ведь можешь вскрыть любую дверь?
-Ну не любую, но могу.
-Я бы хотела, что бы ты открыл мне дверь моего отца. Я хочу понять, как он сейчас живет. Есть ли у него новая женщина. Мама на самом деле очень страдает, и я хочу понять, что ей советовать, как ей дальше жить. Извини, это наверное очень странно. Я могу прийти к отцу и сама его обо всем спросить. Но, я не хочу. Я хочу просто залезть в его дом и понять, что по чём.

Я залез в настроение Юлии, что бы понять, что стоит за этой просьбой. На самом деле, она очень не хотела нарушать личное пространство отца, не хотела копаться в его грязном белье, и еще больше не хотела знать ту правду, которая её не устроит. Если бы я согласился, при всем желании относится ко мне хорошо, Юлия испытывая отвращение к себе, за то что пошла против себя и залезла в личный мир своего отца, ассоциировала бы меня с этим событием, и испытывала бы и ко мне отвращение, которое старалась бы подавить в себе, но которое все же всплывало бы в её душе отравляя нашу дружбу.
Я решил немного схитрить.

-Я не могу этого сделать, поскольку на самом деле ты этого не хочешь. Но, я могу тебе помочь. Я могу поговорить с твоим отцом. Поговорить так, что он расскажет мне всё при этом забудет о том, что вообще когда-либо меня видел.
-И как ты это сделаешь?
-Просто доверься мне. Ты же доверила мне свою просьбу, так доверь мне и право поступить по своему.
-Но, как ты это сделаешь?
-Хороший фокусник, никогда не раскрывает своих секретов. Тебе может и расскажу, но не сейчас.
-Хорошо. Это странно. Но хорошо. Не знаю почему соглашаюсь, но я согласна.
-Спасибо.

Юлия дала мне рабочий адрес её отца и сказала, где он обычно проводит обеденный перерыв. Попрощавшись с ней, я думал, стоил ли сейчас звонить Алисе и назначать второе свидание на вечер. Или еще немного подождать. Решил подождать.

Найдя в кафе Юлиного отца, я сел с ним за один столик, и силой воздействия попросил рассказать мне о своей жизни и о том, что он думает о своей супруге.
Говорил он предельно честно и так, как никогда бы не отважился разговаривать с женой или дочерью. Он разговаривал практически со своей совестью, в роли которой был я.
Весь разговор, который занял около 20 минут, я записывал в голосовое сообщение в ват-сап. Сообщение было доставлено Юлии, а после прослушивания и утирания слез умиления, Юлия отправила сообщения матери, добавив к голосовому сообщению свои комментарии.

Отец хотел вернуться в семью. За три месяца свободного плаванья по волнам жизни, он успел соскучиться по всему, что раньше так любил. Естественно, он хотел что-то изменить в своей жене, и объяснил что именно. Но даже без этих изменений, он готов был на коленях выпрашивать прощения и вновь просить руки и сердца своей бывшей жены.

Я же, не дожидаясь реакции со стороны Юлиной мамы, внушил отцу Юлии, необходимость идти и просить прощения у Юлиной мамы, и больше никогда не испытывать сожаления о сделанном выборе.
Так он и поступил.

Я приехал в эту чужую страну, что бы как следует её потроллить. (А как следует?)
В итоге, последние дни занимался строительством своей личной жизни. Не остановившись на своей личной, переключился на жизнь незнакомой мне девушки, а с неё на еще более незнакомых мне её родителей.
Выходило, что не такая уж я и сука и еще способен на бескорыстные поступки, ведь от дружбы ничего не ждут и она вопреки здравому смыслу и холодному расчету. Это касательно Юли. А касательно Алисы, что мне весь этот белый свет и что мне жизнь в нём, если я одинок. Да, я был одинок всю жизнь, но жизнь то я поменял, а значит можно менять и её основы, раз воровскую основу сменил.

С моими талантами идти бы в политику или просто захватить землю. Но какой в том смысл, если всё и так принадлежит мне. Не надо никого завоевывать, достаточно просто поставить человека перед фактом, что он теперь моё. И так во всем.

Мне почему-то, больше не хотелось быть подлецом. А если и хотелось, то уже не в тех масштабах, в которых все было раньше.

Все профессии важны, все профессии нужны.
Я мог бы стать исцелителем болезней. Мне ведь, достаточно просто внушить человеку, что он ничем не болен, как его организм начнем перестраиваться и восстанавливаться. Никакой магии и нарушения законов биологии и физики. Просто мозг начнет вырабатывать все необходимое для восстановления организма. Будет естественным путем убивать все неестественное.
Что же меня удерживает от такой благородной миссии. Создам клинику или просто кабинет, получу с помощью внушения все необходимые аттестаты и разращения. Исцелю десяток людей, и ко мне придут тысячи. Буду лечить словом, а затем заставлять забыть, что это было за слово. Буду глаголом жечь сердца людей.
Может быть, меня пугает объем работы. Ну так можно продумать все так, что бы делать это максимально эффективно при минимальном количестве временных затрат. Возможно, я боюсь нарушать баланс вселенной. Ведь, если звезды зажигают, значит это кому-то нужно. Смею ли я брать на себя роль создателя и гасить их без разбору, не учитывая, к чему это приведет.
Надо будет вернуться к этим мыслям позже. Обязательно.

За столиком, за которым еще несколько минут назад сидел отец Юлии, стояли остывающие кружки чая. Молодой официант, который пришел их забрать, сел напротив меня, и скалясь с издевкой начал разговаривать со мной полушепотом.

-Вы же не против, если я украду у вас немного времени. Вы ведь, сами вор. Не удивляйтесь. Мой отец был полицейским, и я прекрасно умею определять бегающий взгляд наркоманов и воров. Вы не просто сидите здесь и пьете свой чай. Вы своими глазами обхватываете всю территорию кафе. Изучаете. Анализируете. Хотя, вы давно не воровали, это тоже видно. Но, бывших воров, как и бывших наркоманов – не бывает.
-То есть – попытался отшутиться я – Если я сам вор, то я буду не против, что бы воровали другие.
-Именно! – улыбка русского официанта с издевательской перерастала в дружескую.
-Странная логика – продолжил я – Значит, если я вор я не против, что бы воровали другие. От чего же тогда правительство вешает и убивает воров, а в наше время просто сажает, так ревностно мешая ворам воровать. Не любит конкуренцию? Вот и я не люблю. Особенно если воруют у меня. Особенно если время. Деньги я к примеру могу отворовать, а вот время увы нет. Украду чужое время, своего не прибавиться. Не слишком сложная философия для официанта?
- Бросьте, гражданин бывший товарищ. Вы же не из тех дураков, которые считают себя умнее других. Вы прекрасно знаете, что сами являетесь редкостным дураком, что автоматически делает вас умнее всех прочих дураков, и даже позволяет втихаря считать себя умным. Впрочем, логика закольцовывается, и дурак считающий себя умнее других дураков, лишается права считать себя умным.
-К чему эта демагогия – спросил я немного раздражаясь, не столько словам официанта, сколько его бесцеремонности. Приходя в кафе или в ресторан, человек платит не столько за еду, сколько за атмосферу, за право немножко побыть «большим», заплатить за право быть обслуженным. Человек, как бы на время арендует себе слуг, и от качества обслуживания зависят чаевые. Правда, в последнее время, все чаще, в кафе и ресторанах, официанты отдают все чаевые в общаг, затем деньги считаются руководством, к ним прибавляется недостающая сумма, которая образовывает зарплату официанта. И все же, любой работяга, за несколько долларов, может купить себе кофе и наигранное уважение со стороны официантов. За пару десятков долларов, работяге подстригут волосы и побреют потное лицо. За пару сотен долларов, работяга купит себе живую секс-игрушку, которая изобразит восторг и восхищение, которое многим не доступно в обычной неоплаченной деньгами бытовой жизни.
-Я вызываю в вас злобу – вывел меня из моего внутреннего мира официант – Не злитесь. Я просто сегодня решил уйти с работы, и покинуть наконец эту страну. Вернусь в Россию.
-И поскольку я русский, вы решили со мной об этом поговорить.
-Именно!
-Как-то слишком просто?
-От чего же слишком, просто «Просто», зачем усложнять. Я вот всю свою жизнь всегда усложнял. Считал, что достоин большего, что кто-то в чем-то виноват. Не просто, знаете ли быть официантом, да еще и русским, да еще и в Америке. Но, в итоге, каждый заслуживает ровно то, что он имеет. И имеет, ровно то, что он заслуживает. Я хочу больших дел, а делаю маленькие. Я хочу большой зарплаты, а устроился на работу с низкой зарплатой. Я хочу честную и преданную добрую девушку, а сам введусь на грудастых стерв. И дело не в Америке. Я приехал сюда, считал, что все будет просто, но сам постоянно усложнял. Мне наверное не будет проще в России, но я попробую. В России я бежал от проблем, от ответственности за свою жизнь. Бежал так далеко и часто, что добежал до кафе в Америке. Здесь с моим языком, я даже не могу устроится торговать мобильными, не говоря уже о чем-то большем. А сколько «наших» ребят смогли. И язык выучили, и жизнь под себя подстроили. Такие же русские пацаны с района. Я всегда злился на них, считал, что одним по жизни все легко, а другие по жизни, как я. И это правда. Поскольку я ничего не делаю, для иного развития событий, для другой жизни. А значит, в душе, именно такой жизни и хочу. И язык туго идет, поскольку не хочу его учить. Боюсь. Боюсь выучив их язык, перестать быть собой. Боюсь, что забуду себя настоящего. Ведь я думаю на русском, и это делает меня таким, какой я есть. Моя душа соткана из русских слов, и я боюсь потерять свою настоящую душу. Вот только где моя настоящая душа, где настоящий я. За что я так усердно цепляюсь, что так стараюсь удержать.
-Ты чего от меня хочешь – перебил я официанта.
-Поговорить. Ты русский, ты должен меня понять.
-Хорошо, ты не можешь с этой целью зайти в интернет, фейсбук-вконтакт?
-Хочу живого изливания души.
-Допустим. Мне это зачем? –сдержанно спрашивал я.
-Не знаю. Мне всегда казалось, что земляки должны друг другу помогать.
-Ага, как в фильме брат-2 «Мы русские, друг друга не обманываем». Ты вот только объясни мне, от чего живя на одной земле, в одном городе – мы друг другу не помогаем, проходим мимо умирающих. А за границей, держимся друг друга?
-Как тебя зовут? – спросил официант.
-Виктор.
-А меня Сергей. Так вот, Виктор. Все люди по сути своей идиоты. Потому и проходим мимо умирающих. А за границей, нам одиноко. Это в Израиле, нас полтора миллиона на семь миллионов населения. А в Америке три миллиона на 325 миллионов. Чувствуешь разницу. А в России на 140 миллионов 115 миллионов. В странах, где нас много, мы обыденны друг другу. В странах, где нас мало, мы как бы видим друг в друге что-то родное, что потерялось среди чужого мира. За кого нам здесь спину подставлять, за негров, за американцев?
-Ну хорошо. Ты говоришь, что ты боишься потерять свою суть, душу. А она из русского языка состоит. Но, скажи мне, ты родился после развала СССР или за пару лет до его развала. Разве ты не рос на американских фильмах, разве не американские фильмы формировали у тебя представление о мире, наравне с формированием тебя по средствам школы и родителей. И заметь, влияние американских фильмов и американской музыки, американской еды и американской одежды, ты всю жизнь любил больше чем влияние школы и родителей.
-То есть, по твоему, я не такой уж и русский, как мне кажется? – удивился официант.
-По больше счету, нет американцев, это сборная народов мира. Тоже и с современными русскими, по крайней мере в плане мышления. Мы в России запад недолюбливаем, но воспитываемся на его культуре…

Закончить свою мысль я не успел. Меня прервал подошедший к нам управляющий кафе или его помощник.

-Сэргэй, я все понимаю, вы юноша не общительный, а вот встретили уважаемого господина с русским лицом и решили выговориться. Окей, я понимаю, но вы Сэргей на работе.
-А я у вас больше не работаю – переходя на крик ответил Сергей. – Я мненью вашему вращенье предавал и осью был мой детородный орган – сказал Сергей на русском.
-Что? – переспросил управляющий
-Не поймешь, игра слов. Фак ю твою работу и тебя фак ю.

Мне стало дико противно слушать этот разговор. Управляющий, по большому счету не сделал при мне ничего того, за что можно было бы его на чем-то вертеть и так разговаривать. Конечно, я не стал заглядывать в историю их взаимоотношений и пытаться понять, не был ли управляющий в чем-то виноват перед Сергеем. Казалось мне, что единственное, в чем он был виноват перед Сергеем, это в том, что дал ему работу и в том, что подносы с едой носил Сергей, а не он.
Я положил 50 долларов на стол и вышел из-за стола.

-Погоди, брат. Ща вместе пойдем. – окликнул меня Сергей.

Я проигнорировал его слова и выйдя на улицу поймал такси.
Я ехал к Алисе. Я вдруг понял шутку, которая возникла в моей голове сразу после знакомства с Алисой, но которую я не правильно сформулировал.
Я сравнил себя с Данилой Багровым, пошутив про то, что тот встретил в Америке русскую лысую проститутку, а я встретил мулатку. Только сейчас, я вспомнил, что так же, Данила встретил черную журналистку, подстроив аварию стал жить в её доме, а затем занялся с ней любовью, использовав крутой приём пикапа «Да ладно, чё ты».
Получалось, что я сделал ровно тоже самое. Встретил черную девушку и хотел с ней переспать. Правда до этого я вроде влюбился в неё. Сейчас я ехал к ней. И если от влюбленности ничего не осталось, то от желания переспать я не избавился.

Я позвонил Алисе, и используя воздействие, поставил её перед фактом того, что скоро приеду и что из этого должно выйти. Она должна была отменить все свои планы и перестроить их под меня. Подаставать всех своих скелетов из шкафов, что бы они не травмировали мою прекрасную русскую душу, и сама отправится в душ, что бы подготовить себя к наступлению непобедимой русской армии в лице конкретно взятого меня.

Я ехал и представлял, как пропуская прелюдии, зайду в ванную комнату, в которой будет лежать обнаженная Алиса, прикрывая свою наготу белой пеной и водой. Она встанет, и вода с пеной будут медленно стекать по её коричневому телу, оголяя грудь, соски, бедра. Она будет улыбаться своими ровными белыми зубами и играть глазами. Она начнем трогать себя внизу одной рукой, а пальцем другой руки касаться своей нижней губы. Она подойдет ко мне, начнет медленно снимать с меня одежду, наполняя меня теплом желания. Я прижму её к себе, а затем, взяв на руки, понесу в спальню. Я брошу её на кровать и дальше… Надо бы купить шампанского.

Таксист остановил возле мини-маркета. Я прошел в винный отдел, выбрал самую дорогую бутылку и направился к кассе.
До кассы оставалось несколько метров, как в магазин забежал возбужденный парень с пистолетом и выстрелив в воздух направил пистолет на кассира.
Это была не моя война, но просто смотреть на это я не мог. Я хотел приказать парню положить оружие и лежать на полу до приезда полиции.
Для того, что бы оказать влияние на грабителя, мне нужно было дать ему устную команду. Для этого, как пел Гребеншиков, мне нужно было попытаться использовать рот. Я пошел в сторону кассы и успел сказать лишь «Эй», как жгучая боль от пробившей тело пули лишила меня возможности складывать слова в предложения, откинув меня в развитии на добрые десятки тысяч лет и оставив возможность только мычать от нестерпимости бытия.

Пуля вошла в ногу. Грабитель выхватил предложенные кассиром деньги и выбежал из магазина. Его судьба в ту секунду, интересовала меня меньше всего на свете. Меня вообще ничего не интересовало, ни Алиса с её наготой, не влияние популяции пингвинов на глобальное потепление, не испуганные покупатели. Меня волновала только моя боль. Я мычал, как побитый мальчишка. Еще немного и я стал бы сквозь слезы звать на помощь маму. Но, вместо этого, я отключился от общей реальности, послал сигнал мозгу, который от мозга был послан в ногу и боль отпустила. Я вернулся в общую реальность, заставив всех присутствующих, боятся мужества русских мужчин. Я излучал спокойствие и отсутствие боли. Я и в правду был спокоен и рана, которая казалось, убьет во мне мужчину, не болела совсем.

Хотя боль была устранена, рана оставалась открытой и из неё продолжала литься кровь. Я залез опять в общее информационное поле с целью остановить кровотечение. Самым эффективным был способ перевязать место над раной ремнем, и максимально сильно сжать его. Так кровь могла просачиваться только из нижней части ноги, оставляя в организме всю остальную кровь. А поскольку рана была в самом верху ноги, то по законам физики, кровь не должна была устремляться вверх. По моим расчетам выходило, что я потеряю минимум крови и это никак не отразиться на столь ценном для меня моём здоровье.
Увы, расчет был неверным. И пока я блуждал по своей внутренней реальности, мое тело отключилось от потери крови. Пришел в себя я уже в больнице. Оказывается, проведя минуту в своей реальности, мое тело провело несколько часов в отключке. Обычно было наоборот. Час проведенный в своей реальности, равнялся минутам в общей реальности. Но, я отключил общую реальность сам, и в тоже время общая реальность отключила меня. И по сути, выходя из своей реальности, мне некуда было возвращаться, поскольку я был выключен общей реальностью. Это в лишний раз, на деле продемонстрировало мне мои опасения о том, что если я умру в общей реальности, находясь в своей реальности, я даже не пойму, что умер.

Рана моя была пустяковая, в смысле не смертельная. Я убивший в свое время четырех людей, видимо был рожден под счастливой звездой. И я не про звезду московского кремля. Я не получил заражение крови, пуля не пробила кость и не ранила ногу её осколками.
Но, при всем этом везении и рождении в рубашке, рубашка моя была заляпана кровью, а я ранен в ногу. Потеря крови не была смертельной, но она все же была и я чувствовал слабость. Из меня извлекли пулю, но ходить мне предстояло на костылях, а еще лучше передвигаться с помощью инвалидной коляски.

Через пару дней я вернулся домой и лежа должен был проходить домашнее лечение. Специфика западного лечение отличается от советского тем, что больного даже после инсульта, не держат в больнице больше нескольких дней.
Считается, что чем быстрей больной вернется домой, тем быстрее он восстановиться. В этом есть доля истины. Причем доля огромная. И больные действительно лучше восстанавливаются дома. Дома, как известно и стены лечат.
Еще, эта практика быстрой выписки из больницы, обусловлена тем, что в дешевой медицине, твою задницу хотят поскорее отправить домой, что бы уступить место другим задницам. А в платной медицине, где одна ночь, проведенная в больнице, может стоить до 1 000 $, ты сам заинтересован в том, что бы скорее отправить себя домой.
Денег мне было не жалко, но проводить время в больнице я естественно не хотел.

Когда я вернулся домой, спустя пару минут, ко мне пришла соседка Джулия. Она услышала, как я захожу в квартиру, и приведя себя в порядок, устремилась скорее проведать меня.
Меня не было несколько дней и мой телефон был выключен. Она успела, как следуют попереживать за меня. Первый день, радуясь возрождению своей семьи, ей было не до меня. А затем, она всерьез забеспокоилась. Она даже думала, что я вернулся обратно в Россию, так по свински не попрощавшись с ней.
Я открыл дверь и увидел, как веселая улыбка на её лице сменяется ужасом.

-О боже, Виктор. Что с тобой случилось?
-Да, так, бандитская пуля – отшутился я, тут же поняв, что американка Джулия, вряд ли знает эту русскую шутку.
-Что? Что случилось Виктор? – не унималась Джулия.
-Все в порядке. Русская мафия выбивала долги. – не переставал шутить я. Но, Юлька приняла мою шутку за чистую монету.
-Боже, Виктор. Ты связан с мафией? Ты должен мафии денег? Я видела по телевизору, что делает русская мафия. Она, как итальянская…
-А это ты узнала из фильма «крестный отец»?
-Виктор, Виктор, какая разница откуда я это знаю. Что ты натворил? Чем я могу тебе помочь?
-А ты хочешь мне помочь?
-Боже, конечно. Ты так много для меня сделал. Ты, ты. Ты мой друг, ты дорог мне, хотя я совсем тебя не знаю. Но, будто бы знаю всю жизнь. Виктор, я могу занять денег у друзей, у родителей. Я могу продать квартиру и вернуться к маме. Она конечно не поймет, но какая разница. Только скажи.

Она говорила предельно серьезно. Она была на эмоциях и мыслила вслух. Она была напугана. Она не боялась, что сейчас придут и убьют её. Она боялась, что придут и убьют меня.

От понимания происходящего и моей ценности для другого человека, которому ничего от меня не надо, но который готов отдать мне все, у меня перехватило дыхание и я невольно застонал.

-Тебе плохо. Что мне делать?
-Извини, Джулия. Извини. Я пошутил. Нет никакой мафии. Нет, мафия, конечно есть. Но я с ней не связан.
- Не ври теперь, откуда тогда рана?
-Меня ранил грабитель в магазине, я пытался его остановить. – это не звучало пафосно. Я оправдывался, а не хвастался. Юля резко сжала кулак и ударила меня в лицо. Удара хватило, что бы я с грохотом упал с костылей на пол.
-Прости, это от эмоций. Прости. – Юля переходила на тонкий детский голос. Она бросилась на пол целуя место куда только что ударила меня. Она целовала и останавливаясь обнимала меня.

Где та тонкая грань, когда дружеское обнимание, может перерасти с дикую страсть. Джулия стягивала с меня одежду, стараясь делать это максимально осторожно, что бы не задеть мою раненную ногу. В тоже время, в ней зарождалось огромное неконтролируемое желание. Я и вовсе не чувствовал того, что моя нога не совсем здорова. Я смотрел в карие глаза светловолосой подруги, проглатывая ком страсти вместе со страстью, я возбужденно и жадно глотал воздух.
Мы занялись сексом прямо на полу. Это было невероятно для нас обоих. И все при том, что я даже и не думал подключать свои способности и воздействовать на её желание или удовольствие. Это возможно был самый честный и приятный секс в моей жизни.

Перебравшись на кровать, мы не спали всю ночь, разговаривая и целуясь. Во мне не было сил повторять случившееся, организм был потрепан потерей крови. А активизировать коды я не додумывался. Я совсем про них забывал, лежа с ней на кровати и наслаждаясь ей присутствием.
Мир опять казался холодным и пустым. И только её тепло было способно меня согреть. И грело. Ох, как оно грело. В ней было всё и не хотелось ничего другого. Вот оно счастье, вот он мой Эверест, моя самая высокая гора, после которой все прочие горы, просто камушки на дороге жизни. Я не лез ей в душу, но я и без своих хитростей, чувствовал счастье, которое разливалось по её телу и душе.

На утро, когда Джулия уснула, я тихонько собрался и вышел из дома. Я не пытался от нее убежать, темболее из своей квартиры. Но мне срочно нужно было уйти и побыть наедине с собой. Если я вернусь, то скажу ей о том, что ходил по своим делам, а если нет…

Я шел по городу, и быстро понял, что идти мне очень больно и не удобно. Отключив кодами боль, я не мог заставить свою ногу ходить так, будто бы она полностью здорова. Я сел в автобус. Садится в такси не хотелось, без определенных на то причин. Хотелось именно автобуса, раз не могу пройтись по городу. И на это тоже не было причин.

Естественно, ни о каком уединении в автобусе не могло быть и речи. Хотя конечно, я мог выгнать всех и попросить водителя не останавливаться на остановках. Но, мне это было не нужно. Люди мне не мешали. Мне не столько было нужно побыть одному, сколько было нужно побыть без Юлии. Я не устал от нее и она не надоела мне за проведенные с ней часы. Просто мне захотелось побыть без нее, ради контраста, что бы понять, как это теперь быть без нее.

Автобус ехал в своем обычном ритме, медленно, чуть быстрее и опять медленней. А я с каждой новой остановкой понимал, что отдаляясь от нее физически. Я чувствовал легкое неудовлетворение от этого отдаления. Это чувство, как и то чувство которое было со мной всю эту ночь – было мне незнакомо и не понятно. Оно появилось слишком быстро и резко, словно из неоткуда. Вот его не было и вот оно есть. И не просто есть, а заполняет собой всего меня, все пространство моей головы и души. От него не спрячешься даже в своей внутренней пещере, в которую не может проскочить ни один комар из внешнего мира. А это чувство проскочило.

Это чувство проскочило, словно атомная бомба в закрывающуюся дверь. Проскочило и сожгло все вокруг, обесценив и сделав все второстепенным и не важным. Это чувство лишило всё смысла, наполнив каким-то новым смыслом, который мне пока не был понятен, и который я очень хотел понять. Здесь не могли помочь информационные поля или советы поколений. Здесь мог помочь себе лишь я сам. Я сам для себя должен был всё решить. Так, только так и никак иначе.

Что бы убедится в своих чувствах, я решил все-таки поехать к Алисе.
Никаких пенных ванн, никаких выстрелов шампанским в потолок и в мою ногу. Никакой романтической мишуры. Только голый секс или его отсутствие.
Я позвонил Алисе и заставив её забыть о том, что она уже ждала меня однажды, приказал ждать меня вновь. Вновь для меня, для неё же впервые.

Опять такси, опять дорога. Её дом, её поцелуй. Первый поцелуй с девушкой, которую я столько времени желал. Она быстро разделась. Вкус и ощущение поцелуя еще не успели сойти с мох губ.
Я смотрел на её наготу. Небольшая упругая грудь, татуировка на левой части живота в виде бабочки. Голые колени и ступни с белым лаком на пальцах ног.
Я не хотел её. Я не любил её. Я не мог её.
Я ушел.

Я мог взять её и Джулия никогда бы об этом не узнала. Никто бы об этом не узнал, но знал бы я. Я мог заставить забыть об этом Алису, но я не мог заставить забыть об этом себя. Я не хотел этого, я был уже не просто мужчиной, я был мужчиной, который любит.
Я всю жизнь делал глупые вещи, но сейчас не мог сделать очередную. Ведь, если я сделаю это, я больше никогда не смогу держать в руках и в сердце свое счастье. Счастье – настоящее и хрупкое, навсегда останется кривым и разбитым.

Когда я ехал обратно домой, я думал, как же мне быть теперь. Что делать с Юлей.
Лучшая ночь была уже позади. «Самый лучший день, заходил вчера….».
Как любить и быть с кем-то, когда никогда никого не любил и не был ближе чем того требовали физические потребности. Как жить, когда лучшее уже случилось?

Таксист оказался русским, и по радио играла песня группы «Аквариум».

«И я говорю - Послушай,
Чего б ты хотел, ответь -
Тело мое и душу,
Жизнь мою и смерть,
Все, что еще не спето,
Место в твоем раю:
Только отдай мне ту,
Которую я люблю.»

Я отключился на секунду и снова пришел в себя.

«Что впереди - не знаю,
Но знаю судьбу свою -
Вот она ждет, одна,
Та, которую я люблю».

Я прослезился и чувствуя что сейчас заплачу резко открыл дверь и бросился из машины.
Я разбил себе лицо прокатившись по асфальту. Я не отключал боль, я её просто не чувствовал. Я лежал на односторонней дороге, и смотрел в небо. «Самый лучший день… каждый день с тобой…». Мне хотелось к ней, раз и навсегда. Отныне и до скончания веков. Я любил её и больше не хотел быть без нее. Больше не хотел.