История пятницкого кладбища

Муром — неотделимая часть Руси. Когда-то о Муроме говорили, как о городе, хранящем старинные обычаи, говорили с благоговением и гордостью. В городе, кроме приходских церквей, было три монастыря, три кладбища: Пятницкое, Напольное и Вознесенское.

Я постараюсь остановиться на истории Пятницкого кладбища, так как оно связано с предками отца и семьи Суздальцевых.

На кладбище стояла церковь, в честь которой оно и называлось. Это церковь во имя святой мученицы Параскевы Пятницы. Церковь упоминается в сотной книге города Мурома 1514 года и в писцовой 1624 года.

В 1818 году был сооружен новый каменный храм вместо деревянного, построенного чаянием купца Суздальцева, моего прапрадеда. Головной престол освящен в честь сошествия Святого Духа на апостолов, а в приделе — во имя святых мученников Прасковьи Пятницы. Кладбище аккуратно было обнесено оградой. На этом кладбище была похоронена моя бабушка, мамина мать, Александра Михайловна Чевакинская, умершая 10 ноября 1920 года, там же похоронена мамина сестра, Наталия Евграфовна Чевакинская, умершая 11 сентября 1920 года. Рядом с их могилами покоится мой братик Коля, умерший в 1924 году. Здесь же похоронен папин брат Василий Николаевич Суздальцев и папина сестра, Анна Николаевна Петрова, врач, умершая от сыпного тифа. У них не было мраморных памятников. Не то было время! На могилах стояли дубовые кресты, покрашенные белой краской.

Каждую весну мы с мамой сажали на родных могилах маргаритки, анютины глазки, иногда обновляли дерн. Кладбище было чистым. По аллеям росли липы, клены и даже несколько каштанов. Сколько мне помнится, богатые мраморные памятники стояли по правой стороне.

Левую сторону занимали могилы с простыми деревянными и железными крестами. Но холмики были ухоженными, и везде было уютно, какой-то необъяснимый покой чувствовался всюду. Могилы моих тети, бабушки и брата были крайние к ограде, за богатыми памятниками. В те годы не было страшно ходить одной на кладбище, и даже я на могилку брата ходила одна, а мне тогда было всего 11 лет. Бояться было нечего.

Очень красиво цвели весной каштаны, их сажал мой дедушка Николай Васильевич Суздальцев у могил своих родных и предков. Как сказочные свечи среди резных листьев светились их цветы под лучами солнца.

Но в 1929 году церковь закрыли, а вскоре закрыли и кладбище, стали хоронить на Напольном. В 1939 году разрушили храм, арестовали и сослали священника. Но пока еще не было разгрома памятников и оград. Еще можно было ходить на родные могилы в Святое Христово Воскресение, класть крашеные яички и христосоваться с умершими. А позднее горисполком вынес чудовищное решение: могилы снести с лица земли и на месте кладбища построить родильный дом. Решение бездушное и абсолютно неграмотное. Сначала под топор и пилу попали вековые липы, вязы, клены, каштаны. Пилили и тащили все, кто мог из ближайших домов. Когда же ровняли, рыли котлованы под будущее строение, строителям попадались полусгнившие и не сгнившие дубовые гробы, черепа и кости умерших. Крестьяне, уехавшие из деревень, покупали на окраинах старенькие домишки и перестраивали в добротные дома. Не гнушаясь, под фундамент разбирали кирпичную кладбищенскую ограду, разбивали дорогие памятники черного, белого мрамора.

Я сама видела, как железным тросом тащили разбитое надгробие. Меня взяла оторопь, не выдержала и спросила рабочего, тащившего тросом разбитый памятник: «А вы не боитесь, что к вам ночами покойники будут приходить?» — «Все бьют, не боятся, ну и мы, как все, ни Бога, ни черта, гражданочка, не боимся».

Мальчишки находили крестики, цветные стеклышки от лампад и всем этим играли. Никого это не удивляло. Они росли с тем, что им говорили в школе и садике: «Религия — опиум народа».

Когда строили роддом и дом для фабричных рабочих, по ночам из-под земли не раз светились огоньки.

Когда и роддом построили, и фабричный дом заселили, в первый день Светлого Христова Воскресения ко мне приходила Софья Андреевна Федоровская, и мы с ней ходили на бывшее кладбище, по сути дела, во двор роддома. На нас с удивлением смотрели из окон роженицы, нянечки, сестры, когда мы с тетей Соней клали крашеное яйцо и посыпали пшено. Точно мы место могил не знали, только приблизительно. Когда тетя Соня умерла, одна я не ходила, не хватало мужества.

Мне пришлось за свою жизнь побывать на кладбищах в Северной Осетии, Грузии, Эстонии, Латвии, и нигде ничего похожего я не видела. На кладбищах чистота, порядок, покой и красота, все могилы ухожены. Кладбища стоят столетия, и состояние кладбищ говорит о культуре и нравственности, об отношении к умершим предкам.

Видно бес попутал городское начальство натворить такое в Муроме.