Я больше серьезно не ошибаюсь

Человек, не способный заставить уважать себя, не достоин уважения.

И. И. Ложечников «Басурман»

Парень, парень, парень улицы, если бьют в лицо не надо хмуриться.

Анатолий Полотно (цитата из песни)

Я никогда не чистил туалеты, но для этого мне пришлось выбить золотой зуб Нильсону. Я никогда не стирал чужие носки и, передавая эти – чужие носки другим, я, никогда не был чужд ощущения некоторого юношеского кайфа, от разумной, вынужденной, незлой крутизны. Теперь же я начал уверенно раскумаривать всех тех - кто с уважением, а может с пониманием, относится только к силе.

Вы знаете, уже раньше, когда я дрался с лидерами, выигрывал, проигрывал, сдавал позиции, действуя часто необдуманно, мне было часто непонятно и неприятно отношение ко мне основной массы военнослужащих. Особенно это проявлялось в детсадовских отношениях по нахождению денег или может сигарет, или шоколада. Я замечал массу людей, морских пехотинцев, которые на элементарную просьбу о взаимовыручке, скажем:

- Послушай, ты можешь сходить к себе на дом, принести шоколадку, у тебя же там есть в посылке? Пожалуйста, Шаман меня озадачил до обеда найти!

Часто уверенно, снисходительно, и как бы даже с пониманием и сожалением, что не могут помочь, мне отвечали: – Пробач, Шева, я дуже спешу! Яша, срочно наказав зашити шкарпетки! – Или обиднее: – Шева, у меня своих проблем полон рот, меня самого перцы нагрузили выше крыши, не знаю, за что хвататься, а тут еще ты со своими проблемами.

Интересно, что эти детские отношения, которые я не смог не сделать частью своей книги, я мог бы решить и другим, более гнилым, очень некрасивым способом. Скажем, пригрозить, что не принесешь что-то из посылки, настучу Колбасе, и ты отдашь ему все, а он мне искомую шоколадку, но я и в мыслях не допускал делать подобные заявления. Я просто смотрел с удивлением, на всю эту шелуху и думал, неужели он не понимает, что я могу его сдать, ну, ладно, не сдать, тогда ударить, избить, заставить мне помочь. Не я придумал эту мышиную возню, но я же должен вносить свой, мать его за ногу, вклад, не хочется начинать службу со звания тормоза. Между тем, я слушал отговорки, молчал и отпускал бойца с миром. Я говорил себе, что между нами в принципе нет особой разницы, хотя я, вроде бы и сильнее большинства из них. Я бы не смог отказать в помощи товарищу, думал я, если бы у меня была пачка сигарет, и у меня бы по-человечески попросили, у меня бы совести не хватило не дать. Но тут, все слабаки и середнячки батальона раскатились, как упавшие виноградины, каждый в свою сторону.

Тогда у нас в бригаде ходило высказывание, проблемы индейцев вождя не волнуют. Смысл вкладывался такой: как дух решит потребности сержантов в куреве, спиртном, сладостях и т.д. сержантов не волнует. Но интересно, что индейцев тоже не волновали проблемы друг друга.

Поворотным моментом для меня, изменившим все мое дальнейшее поведение в армии стал эпизод, связанный с моим хорошим знакомым - помощником каптерщика. Это был невысокого роста, стройный парень нашего призыва. Паренек выглядел рассудительным, интеллигентным, внимательным, вежливо разговаривал, и вообще мне нравился. Этого пацана не били даже перцы, и даже когда он был, возможно, не совсем прав. Дело в том, что парень находился под крышей каптерщика, очень крутого морского пехотинца, и единственного очень уважаемого нами «деда», с погонялом Касьян.

Я вот рассказываю вам об армии, и постоянно говоря об обуви, говорю берцы, то есть солдатские ботинки, на самом же деле большинство морпехов почти всю службу ходят в сапогах. Я тоже первые месяца три службы ходил в сапогах. И не в удобных сапогах, четко в размер, а в сапогах, которые были на размен больше, да еще с такой колодкой, что правая нога, постоянно подламывалась в сторону. И вот, к этим неудобным сапогам мне однажды выдали еще и короткие, рваные портянки. Выдавали портянки и полотенца Касьян, вместе с пареньком, назову его Ваней, получал весь батальон, все происходило бегом, а половина портянок, то рваные, то короткие.

– Так, Шева, хватит копаться выбирать! – Бросил мне толи Касьян, толи Ваня. – Потом зайдешь, поменяешь! – Я вышел, попытался вежливо поменяться с кем-то из морпехов, но увидел портянки не намного лучше своих.

У меня и так сапоги немного натирали ноги, но, прозанимавшись то теми, то теми «неотложными делами», и проходив в таких портянках до вечера, я сильно натер ноги и начал хромать.

Вечером я пришел к своему хорошему знакомому Ване, менять портянки, Касьяна в каптерке не было.

- Привет, Ваня. Вы там говорили, что можно поменять портянки? - Обратился я к Ване, решив чисто формально сделать некоторое вступление.

- А ты разве не получил? – Ответил Ваня спокойно, вопросом на вопрос.

- Я получил, - сказал я, снимая сапог, - Ты видишь, что у меня с ногами.

- Ты знаешь, у Касьяна все посчитано. - Заявил Ваня. - Приходи завтра с утра к нему и поменяешь.

Я был потрясен.

– Что у него посчитано?! Портянки посчитаны, так я эти сдам, а другие возьму! А как я на зарядку буду бежать в таких портянках?!

- Ты понимаешь, Шева, что хороших портянок мало, – жалуется мне нормальный парень, - перцы понабирали себе по две пары, я сам себе еле нашел!

- Так давай еле найдем мне. – Я решил сделать последнюю попытку и, в случае отказа уйти. Я был раздражен, рассержен и расстроен, но не думал о каких-то возможных своих действиях.

- Ты, что меня задолбать решил! – Не вытерпел, наконец, Ваня. Ну, верно, и у хорошего пацана терпение не вечное. – Больше не можешь найти кого позаебывать?!

Этот разговор вывел меня из себя, эта фраза была последней каплей, я забыл и о Касьяне и обо всем. Я долго и сильно бил хорошего мальчика Ваню, а потом в шкафу нашел себе две пары нормальных портянок, забрал их и ушел.

Касьян за Ваню подписался, и даже нанес мне высококлассный удар в лоб, от которого я упал. Касьян был уважаемый представитель старшего призыва, он сделал то, что должен был сделать, и в тоже время, явно не боясь меня, он нанес удар достаточно гуманный. Я не ответил, все-таки я не был тогда еще, для этого достаточно борзым, а еще я продолжал очень считаться с некоторыми уважаемыми морпехами батальона. Касьян занимал серьезное место в батальоне и был достаточно жестким бойцом, я же еще не стал для самого себя авторитетом номер один. О портянках Касьян не сказал ни слова.

А уже на следующий день, когда я стоял на тумбочке дневального в наряде по роте, Касьян подошел ко мне и попросил повернуться спиной. После чего, он сначала, с опорой ладони о шею классно размял мне шейные позвонки, прохрустев шею в разные стороны, а потом, придерживая внизу мои ноги своими ногами, взял меня подмышки и плавно, но настойчиво потянул вверх, после чего приятно прохрустел и мой позвоночник. Ваня перестал быть помощником каптерщика. Престиж Касьяна не позволял, чтобы у него был помощник, которого можно побить и что-то у него забрать.

После того случая, я перестал искать тонкие подходы к нежным душам основной массы пехотинцев, и вскоре нашел себе хорошие, удобные берцы, а если на свою «просьбу», слышал ответ подобного характера, - Шева, извини, у меня дела, крутые озадачили! – То не молчал, а говорил приблизительно следующее. - Конечно, дорогой, дела, понимаю! Подойди сюда, когда я к тебе обращаюсь! Я, может, ты не заметил, тоже не пустое место, и если ты, уважаемый, не выполнишь мою команду, я тебя не только пожурю, но еще и немножко накажу. Ты же не хочешь плевать свои зубы через задницу?!

Для того чтобы поменять, не устраивающие меня взгляды, многих индивидов, я по пол часа сбивал их с ног, задней подсечкой то по одной опорной, то по двум ногам, от этих подсечек они просто физически уставали падать и подниматься, и начинали давить скупую мужскую слезу. Теперь я добивался того, чтобы меня слушали, понимали и точно и в срок выполняли мои команды. А любой хороший мальчик, который хотел меня проигнорировать, мгновенно становился в моих глазах, плохим, непослушным мальчиком, которого нужно воспитать.

В тот момент я перестал подходить для камбузного наряда, потому что перестал быть телком, который будет, не задумываясь летать, подгоняемый пастухом.

Более того, когда примерно в тот же период времени, где-то по прошествии четырех месяцев после карантина, в батальоне решили сформировать теперь уже действительно элитное подразделение, зная, кто и что собой представляет – комендантский взвод, я на каких то краях, все же туда попал.

В комендантском взводе я прослужил около года, формируясь в нормальную жесткую, самостоятельную, личность.

В комендантский взвод вошли: Яша Левченко, Саша Гарбузов, Саша Иванов, Коля Гарбар, Комар, Андрей Барабаш, Тарас Дубюк, Косик, Сергей Погорельский и еще пара нормальных пацанов. Вне нашего взвода Юра Колбаса остался командовать инженерно-десантной ротой, Вадим Новиков разведкой. Сержантами комендантского взвода стали Меля и Шаман.

А теперь я попытаюсь вам красочно, хотя наверняка не без сумбура, рассказать о действительно богатом событиями периоде моей службы в комендантском взводе.

Как-то музыканты по неосторожности пришли в батальон переночевать. Они могли ночевать как в Доме культуры, так и в казарме. Музыканты как раз шли по центральному проходу, к своим кроватям, когда на встречу им по центральному проходу шел Барабаш, который очевидно купил в городке вина, или покурил где-то травы и был слегка навеселе.

Проходя мимо одного из музыкантов, Барабаш взял его одной рукой за штаны, в районе поясницы, а другой за воротник кителя. За воротник он резко потянул бойца вверх, а захватом за штаны задал сослуживцу вращательное движение. Музыкант, совершив в воздухе высокое вращение, приземлился спиной на быльце кровати.

Матрос упал, но поднялся, кровать развалилась на составные части. Барабаш, не посчитав происшедшее событием, спокойно пошел дальше.

Парой месяцев позже Барабаш поссориться со своим товарищем Тарасом Дубюком, который, обладая большой физической силой, мгновенно выделился среди кочегаров, за что и был принят в комендантский взвод.

Так вот, Дубюк тогда положил своего дружка на кровати на лопатки. После чего, усевшись сверху, нанес тому с десяток ударов своими мощными накачанными руками. Избиение, Дубюк сопровождал острыми ругательствами. Барабаш не отвечал на оскорбленья.

На нашем взводе было два наряда, третье КПП и штаб бригады.

Оба эти наряда давали некое ощущение свободы. Дело в том, что и штаб бригады, и третье КПП находились далеко за забором, отделяющем батальон - территорию, где находятся казармы, от немаленького военного городка. Забором, который вроде бы как должен создавать первую линию обороны – за него не выходить. Хотя даже на зарядке выбегаешь далеко за границу этого забора.

С нарядом на штабе бригады была связана существенная часть моей службы. Заступал я и на третье КПП.

Дорога на штаб бригады проходит через весь военный городок. А это несколько километров пути среди маленьких частных домиков, вокруг горы, лес, свежий воздух. На всей территории городка находилось не более десятка автомобилей, которые очень редко несколько нарушали собой покой. Идти на штаб бригады было, без преувеличения, минут двадцать пять. А что такое двадцать пять минут для загнанного духа? Это целая вечность! Идешь, расслабляешься. Мечтаешь. Вспоминаешь дом. Знаешь, что в наряде, хотя придется тяжело работать и мало спать, но на очень большие проценты тебя не будут бить, причем совсем, а это самое главное. А то, еще какое-то позднее яблоко на дереве сорвешь – хорошо, фрукты – польза и еда.

Я начал заступать на штаб бригады, уже через три месяца моей службы в батальоне. Тогда я уже перестал котироваться, как возможный настоящий, серьезный перец, но меня сняли и с гнилых нарядов: по роте и камбузного наряда. В батальоне я «летал» вместе с основной массой, да плюс что-то искал и нередко получал удары в ухо. Поэтому, когда мне удавалось на целый день уйти из батальона, в совсем нелегкий наряд на штаб бригады, я был просто на седьмом небе от счастья.

Заступают в наряд дежурный и двое дневальных, позже морские пехотинцы из нашего взвода еще заступали и помощниками офицера дежурного по бригаде. Дежурным заступал нормальный, неглупый, сильный морской пехотинец моего призыва. Я, заступая не менее полугода на штаб бригады, дежурным заступал где-то в пределах десяти раз, обычно дежурным со мной заступал мой очень хороший товарищ Саша Гарбузов. Саша очень высокий, сильный, симпатичный парень, редко с кем-то дрался. Не впечатляясь условиями службы больше положенной нормы, Саня был, отчасти, как у нас говорили на своей волне, хотя по отношению к нему эта фраза имела гораздо больший, чем зачастую положительный уклон, другими словами он имел самостоятельные, мало зависящие от других взгляды на все вопросы. Саша не перед кем не кланялся, абсолютно не стремился быть общепризнанным перцем, а, ведя независимую жизнь, которая была ему по душе, спокойно приближался к своему дембелю. Когда Саша Гарбузов с кем-то не мог найти общий язык, он обычно говорил: «Братуха, попустись и сделай лицо попроще, а то травмирую»! Основная обязанность дежурного была находиться на посту, возле входа в штаб бригады и информировать заинтересованных офицеров о передвижениях других офицеров, а еще когда офицеры поручали наряду какую-то работу, он должен был донести эту задачу до дневального и проконтролировать качественное ее выполнение.

Обязанности одного из дневальных в наряде были следующие. Дождаться в казарме вещмешок с посудой, мы обычно называли его сидор, и большой котелок для еды на десяток человек, который я назову бадейкой, переданный дневальным сменяющегося наряда. После этого идти на камбуз, набирать еду на ужин. Однозначно нужно было накормить наряд, плюс на штабе находился один заумный писарь по фамилии Камгор, да еще вольный художник Леша, делавший наколки, подписавший мне один из жетонов, но и конечно оформляющий местную стенгазету. Кроме того, иногда еду просил дежурный по бригаде офицер, которому мы старались насыпать «в гражданскую» тарелку с горой.

Я, говоря о камбузе, уже упоминал, что еду мы набирали с боем, но вижу, что снова не смогу обойти данную тему. Приходя на камбуз часто в очередной раз «выяснялось», причем на протяжении почти года, что у нас по списку три человека, и соответственно, что нам положено три половника каши, иногда нам говорили, - Ладно, давай еще по пол поварешки насыплю, четыре с половиной хватит вам с головой! - Встречались дежурные по столовой полностью одобряющие такой подход и контролирующие его выполнение. Некоторых таких дежурных, чуть позже мы будем бить кастрюлями по голове, как и весь остальной камбузный наряд, изменяя их неверные представления.

Задача у нас при наборе пищи в наряд стояла однозначная – набрать полную бадейку для еды, можно с горой, а это где-то двадцать половников, а также штук пять двухлитровых бутылок горячего, сладкого чая, положен нам был один трехлитровый чайник. В девяноста девяти случаях из ста мы, хотя не без труда, но справлялись с поставленной задачей, и было приятно выпить на камбузе чашечку чая, когда рядом уже стояла полная бадейка полная еды, скромно накрытая крышкой, а в вещмешке все бутылки были полны сладкого чая.

Набрав еду, в приподнятом, веселом, грустном, подавленном или может расслабленном, равнодушном настроении, я нес еду своим друзьям, уже прикидывая их реакцию на камбузное меню и количество набранной мной еды.

Поспав ночью по четыре часа, в пять часов утра второй дневальный идет за едой на камбуз, а первый начинает мести огромное количество асфальтных дорожек возле штаба. Быстрым темпом эти дорожки мести не менее двух часов, как правило, точно к прибытию завтрака. За обедом дневальные с двумя огромными бадейками выдвигаются вместе.

В течение наряда, мы кого-то куда-то зовем, жестко следим в помещении штаба за дисциплиной и производим множество уборок, причем ЦП каждую сдачу наряда чистилось лезвием, а когда единственный раз я убирал в кабинете у зама комбрига, подполковника Храбуты, я там все буквально вылизывал, добиваясь стерильной чистоты. Можно сказать, что чистота очень щепетильно проверяется и при приеме-сдаче наряда, как правило, сила тут играет роль не меньшую, чем качество уборки. Перед сдачей наряда, у дневальных обязательно находиться примерно по часу на сон.

Часов в пять вечера один дневальный с вещмешком и бадейкой выдвигается в батальон. Второй дневальный с дежурным приходят позже, иногда мы не шли даже на ужин, приходя незадолго до вечерней проверки. На следующее утро мы бежали вместе со всеми на зарядку и до вечера занимались по общему плану. А вечером мы заступали в наряд, где дневальные с точностью до наоборот менялись своими обязанностями. В наряд на штаб бригады, условия несения службы в котором менялись только в лучшую сторону, я заступал через сутки примерно, месяцев шесть, и был этому очень рад.

Однажды, в наряде на штабе бригады, нарисовался подпольный лидер Саша Иванов. Иванов заступал на штаб дежурным. Я уже упоминал, что Саша Иванов был очень крупным парнем – не менее ста килограмм весом. Он занимался борьбой и обладал большой физической силой. А, кроме того, Саша очень любил поесть и не особо праздновал абсолютно всех других людей.

Саша тогда поступал достаточно продуманно. Он не особо ущемлял тех, кого мог хотя бы немного опасаться, таких вроде меня, поэтому даже я только в четвертый или пятый свой наряд начал замечать, что Сашуня то ест за пятерых, не забывая предложить еду, то есть подлизать попу и дежурному по штабу офицеру. Я или Гарбузов кормили дежурного офицера, только когда он сам об этом скажет. Остальным же двум дневальным, да еще художнику и писарю, прикомандированным к штабу, Саша вполне мог оставить крохи. Уборкой Саша не занимался, то есть абсолютно даже по мелочи не помогал своим дневальным. Ну и поспать был не дурак.

Изначально, как вы, надеюсь, поняли, мы заступали в наряд на штаб бригады, когда еще не был сформирован комендантский взвод, и в наряд вроде бы как заступали чаще слабаки. Да вот и Сашу как-то запихнули в наряд, да ему и понравилось. А что же тут не понравиться – вдоволь ешь, не работаешь. В батальоне он тогда вел себя очень тихо, а в наряд уходил, царствовал.

Одно могу сказать вам однозначно и искренне, что после того как в данный наряд начал заступать только комендантский взвод, вопрос с неправильным поведением Саши не мог не решиться, но разрешил, не успевшую накалиться ситуацию, случай, где основными действующими лицами стали все те же Яша и Юра Колбаса.

Дело в том, что те, кто смелее, они и ведут себя посмелее, в частности начинают уверенно осваивать территорию, на которую выход в принципе запрещен.

И вот зашел как-то Колбаса вечерком на штаб бригады. Ну и попросил, значит, дежурного Сашу Иванова дать ему чего-то похавать.

А тот ему отвечает, - Извини, друг, еды нет. Офицер ел, наряд, писарь, художник.

- Так я от Косика слышал, вы сейчас на двенадцать человек набираете. - Имея достоверную информацию, уверенно заметил Колбаса.

Саша Иванов скромно потупился.

– Извини, уже все съели, если бы я знал, что ты придешь, обязательно бы оставил. – И не совсем обдуманно добавил, видя, что Колбаса обкуренный, и неуверенно стоит на ногах, - Да и вообще шел бы ты отсюда, а то еще дежурный офицер тебя спалит, будут проблемы.- Ну и подтолкнул Колбасу в плечи в заданном направлении. Тот пошел.

Через какой–то час к штабу бригады, одетым в спортивный костюм, уверенной походкой подошел Яша Левченко.

Яше удалось не только объяснить Саше, что нельзя толкать Колбасу, но и, услышав жалобы от писаря и художника, постояльцев штаба бригады, по поводу постоянного ущемления их и всех остальных Сашей в еде, решил и этот вопрос. – Ты, что же, Иванов, перец не въебаться?! А еда вам выдается по количеству человек, из расчета всем в равной доле!

Объяснил видно толково, так как Саша Иванов после того случая стал принципиально другим человеком, причем наверняка даже перед самим собой – просто что-то дошло до пацана.

По этому поводу хочу вам рассказать следующий эпизод. Я-то в какой-то момент дрался намного лучше, чем стоял в бригаде. То есть, несмотря на то, что все или почти все вроде бы решала сила, пропустил некоторых середнячков вперед себя по иерархии, типа, согласно табеля о рангах, но к Саше Иванову это не относилось – Саша был все же здоровый, сильный бык.

И вот заступили мы на штаб бригады. Саша Гарбузов дежурный и мы с Ивановым дневальные. И попросили нас привезти к штабу какую-то железную тачку. Ну а мы, как нормальные пацаны, под благовидным предлогом решили пойти прогуляться вместе. Дежурному то все равно нельзя отходить от входа в штаб, то есть на уборку его не привлекут, суету какую-то он и сам решит, а на входе он в любом случае сидеть обязан.

Мы забираем здоровую, железную тачку и везем ее с Саней Ивановым вдвоем назад на штаб бригады. Как бы, никто нас не видит. Саша знает, что я не буду никому рассказывать гениальную эпопею, как мы в наряде на штабе за тачкой ходили. А он берет тачку да сам и везет. Тачка тяжелая. Работать Саша вроде не хотел. Я ему говорю, - Давай, Саня. хоть помогу!

А он отвечает:

- Да у меня силы много, сам довезу. – Сам и довез.

Так что на первый взгляд, может я и ошибаюсь, морская пехота сделала Сашу Иванова лучше.

Кому-то армия принесла проблемы. Ниже вы сможете прочитать историю про Шкребляка. Хотя, вроде были ситуации и похуже, вроде кто-то там вешался на парашютных стропах, вроде из-за несчастной любви, но я деталей этой истории не знаю, а значит, описывать ее не буду.

Как-то, мы с Сашей Гарбузовым возвращались со штаба бригады. Он заступал дежурным, я одним из дневальных.

Наряд начинал нам нравиться. На продовольственном складе мы нашли немного общий язык, не без помощи кулаков, с замом начальника продсклада. В итоге, плюс к еде с камбуза, мы брали с собой и сухой паек, в виде хлеба, тушенки, а иногда и сгущенки. В сам наряд мы втянулись и, в общем, чувствовали себя неплохо.

Идем мы, а на встречу нам идет морячок. На территории городка находилась часть моряков, так называемых мореманов или карасей. Ну, тут как бы, благоприятная ситуация. Бляху снял (забрал) – три гривны как с куста. Я его торможу, и чтобы он лучше меня понял, уверенно его подсекаю, ударом сзади по ногам. Морячок падает, а стоял-то он на асфальтной дорожке – хорошо, что хоть по инерции голову поднял вверх при падении. Поднимаясь, он готов был отдать все. Но сзади нас шагах в десяти Саня увидел офицера, можно шакала. Его реакция была спокойной. Указывая одной рукой мне за спину, а другой на погон на своем плече, он негромко сказал, - Сека! Спокойно, Шева. Шакал!

Я посмотрел на офицера, тоже воспринимая данную ситуацию абсолютно спокойно. Морячка мы оставили в покое, и уверенной неспешной походкой пошли дальше в сторону нашей казармы. За нами по дорожке в батальон шел офицер, вроде бы капитан.

Мы быстро менялись.

Я, прослужил в батальоне месяцев пять и ощущал себя достаточно серьезным представителем комендантского взвода, когда у меня появились достаточно теплые отношения с морпехом, по фамилии Винцив. Винцив был простым в общении, веселым, скромным, неглупым, приятным пацаном. Общаясь с этим хорошим парнем можно было полностью расслабиться, так как в его поведении абсолютно не наблюдалось, что мы сейчас мы находимся в армии, в очень жесткой обстановке. С Винцивым мы множество раз заступали дневальными в наряд на штаб бригады. С этим симпатичным, физически сильным парнем мы любили говорить на «запрещенные» темы: какие дома вкусные пельмени с масличком да с черным перчиком или как все надоело и как хочется домой.

Винцив для меня навсегда остался очень хорошим человеком, но сейчас я расскажу вам эпизод, после которого я уже не смог воспринимать его, как очень близкого мне пацана.

У нас в бригаде был очень заметный морпех, перец первой роты ДШБ, по имени Петя Обшай. Петя обладал недюжинной силой, поэтому и неудивительно, что масса морских пехотинцев его боялись как огня.

Однажды мы с Винцивым вдвоем набирали обед в наряд на штаб бригады. Летала в камбузном наряде первая рота ДШБ, во главе с Петей Обшаем. Мы без проблем набрали полные бадейки еды, и Винцив пошел к выходу, а я остался возле одного из столов выпить чаю. Когда я подходил к выходу из столовой я увидел, что Винцив ждет меня, сидя на длинной скамейке (такие скамейки стояли в школьных спортзалах). Я был в пяти метрах от Винцива, когда, подошедший к нему Петя, подал команду:

- Встать! - Винцив встал.

- Сесть! – Винцив сел.

- Встать! – Винцив встал.

- Сесть! – Винцив сел.

После этого Петя Обшай посмотрел на меня с вопросом, может быть я чем-то в этой ситуации недоволен. Я сделал вид, что данный эпизод не произвел на меня никакого впечатления.

Петя Обшай был очень серьезным парнем, и я где-то понимал Винцива, не пожелавшего противиться приказам такого морского пехотинца. Скажу больше, пару месяцев назад я сам однозначно так же, как и Винцив, выполнил бы распоряжение крутого морпеха. Но сейчас я четко осознавал, что выполнение таких команд очень сильно ущемляет человеческое достоинство. Я мог бы пропустить безответный удар от Пети или подраться с ним, но в такие ванька-встаньки играть бы не стал.

Ситуация с участием Пети, дала мне повод чувствовать себя круче Винцива и в процессе дальнейшей службы относиться к нему с некоторым снисхождением.

Несколько слов хочу сказать вам о наряде на третье КПП (контрольно-пропускной пункт). Наряд на третье КПП был самым приятным нарядом в бригаде, и даже тот же Юра Колбасюк, являясь командиром инженерно-десантной роты, или, проще говоря, не относящийся к комендантскому взводу, очень нередко умудрялся заступать в наряд на третье КПП.

Вообще говоря, в бригаде было два КПП. В наряд на первое КПП, куда было три километра пути и где кроме стрельбища и полосы препятствий находится еще и центральный и единственный заметный для посторонних центральный въезд на территорию бригады, с удовольствием заступали даже деды из Зенитно-ракетной артиллерийской батареи, за которой был закреплен данный наряд. Но третье КПП еще намного более козырный наряд, и к тому же по нескольким причинам.

Третье КПП находится высоко в горах, причем относительно нашего батальона оно с противоположной стороны от штаба бригады, первого КПП и всего остального городка. Идя в лесу, по горным тропинкам здесь очень малореально встретить какого-нибудь офицера или матроса. Каждые триста, четыреста метров на пути встречается широкий горный ручей, с чистой родниковой водой. На третье КПП я с десяток раз заступал, прослужив уже месяцев пять, и может причина в этом, но, идя на третье КПП, обычно, не грезишь о доме, а только дышишь полной грудью, наслаждаешься красотой природы и полностью расслабляешься.

Задача наряда на третьем КПП очень проста – пропускной режим. Главный принцип пропускного режима в следующем. При приближении автомобиля, а у нас, их было до десятка за сутки, нужно не открывая шлагбаума внимательно проверить права, техпаспорт, паспорт, удостоверяющий личность, возможно, накладные на товар. После этого, даже если все вроде бы нормально, в течение минуты все еще раз сверить в голове и не спеша, но уверенно запустить машину.

Все просто, но в свой примерно четвертый наряд на третьем КПП я пропустил машину, за которой гнались менты, с удостоверениями и с большими звездами, причем мне они тогда сказали, что якобы, проехавший на мерсе, можно мерине или кабане, мужчина, находился еще и во всесоюзном розыске. Уверен, что это была злая шутка, проехавший раньше наверняка был их товарищ, а ехали они, по-моему, в гости к нашим старшим офицерам, но сказано было все очень серьезным тоном, и на КПП, я потом заступил не скоро.

Машину я пропустил после обеда, наряд длился до следующего утра. В наряде мы были втроем: я, Колбаса и Комар; Колбаса до момента сдачи наряда почти не отходил от шлагбаума, все машины проверял только он, мы с Комаром отдыхали, хотя я немного и переживал.

Вскоре у нас в казарме появился, переброшенный не знаю откуда, очередной перец, по фамилии Желт.

Желт, по всем критериям выглядел перцем. Это был здоровый, толстый парень, с высокомерным, уверенным, хотя немного слащавым лицом. Он приехал с вещмешком полным продуктов, которыми сразу же начал угощать местных перцев. Через несколько дней Желт уже ходил по нашей казарме королем.

Я, с еще парой пацанов, писал письмо в ленинской комнате, когда туда зашел Желт и очень уверенно начал меня чем-то грузить. Ситуация с Комаром повторялась, но не совсем. Наверняка, у меня сработало ассоциативное мышление, которое натолкнуло меня на мысль, что спокойно слушать абсолютную чушь это не правильно.

Недолго думая, я нанес Желту правый прямой в челюсть, который тут же повторил еще дважды, он что-то зло выкрикнул и выбежал из ленинской комнаты. Очевидно, Желт бегал за помощью, - Потяните за меня мазу пацаны! Я ведь вас кормил, да! – Но очевидно ему ответили, - Пойди и сам реши вопрос. А если Шева будет кого-то тянуть к себе в помощники, так мы сразу и впишемся.

Желт в ленинскую комнату тогда не возвращался. Перцем он не стал, хотя стоял в батальоне и неплохо. А еще он очень долгое время избегал встреч со мной, пока я понял, что я-то без видимых причин ему ничего доказывать не собираюсь.

С Желтом у меня был связан и еще один случай.

У нас тогда, в казарме, появился типок, у которого постоянно все болело. Он ходил, ныл и очень хотел комиссоваться, то есть досрочно прекратить нести службу в связи с болезнью, но и соответственно уехать домой.

И вот приехали к этому пареньку родители, потащили его в госпиталь, поговорили с врачами и ура, он комиссуется. Но в казарме у данного пехотинца оставалась зеленная морпеховская форма - «зеленка», форма не очень-то популярной среди нас расцветки, вот если бы песчанка или американка это другое дело, которую он решил забрать домой. Он же морской пехотинец. Или как?

Как-то, в обеденное время идя по коридору, слышу я какую-то суету в лен. комнате. Захожу и вижу, Желт с еще парой нормальных пацанов, а рядом с ними, запуганный бедолага морпех, но тот, что тяжело болеет. Пацаны решили ему видно дать хоть немного почувствовать службу. Я ситуацию понимаю и одобряю, но Желт и пацаны этого не знают. Вдруг я решу заступиться за мальчика и помочь ему выбраться из этого ада.

Я молча подхожу к пареньку, таких пехотинцев мы называли «косарями», и делаю ему свою коронную жесткую подсечку сзади по обеим ногам. Бедный мальчик, естественно, эффектно падает на пол.

Выходя из ленинской комнаты, я услышал фразу Желта, - Видишь, мразь, ты даже Шеву достал!

Вскоре, стоя на крыльце, я увидел, быстро проходящего мимо меня комиссованного морского пехотинца. В руках он держал китель, а защитного цвета штаны были привязаны у него вокруг шеи. Он не мог легко их снять, так как, через голову они не снимались, а штанины были туго завязаны между собой плотным узлом.

Наверное, не без основания считается, что именно косари и слабаки, приходя домой, кичатся своими успехами в службе. По легенде, такие бойцы, особенно часто дуют в уши гражданским: «Я воевал, медали жменями давали, но я не брал! Да где ж ты был, собака, когда я кровь мешками проливал, когда с гвоздем заржавленным на танки я бросался?!»

Я в своем повествовании описал уже не один конфликтный эпизод, происходивший в ленинской комнате, но на самом деле ленинская комната - это душевное место, именно с этой комнатой можно связывать ностальгию по родному дому.

Вообще-то в ленинской комнате, положено учить Устав, согласно вывешенному в коридоре распорядку дня, но поскольку в нашей бригаде на это клали с прибором, то эта комната предназначалась, прежде всего, для написания писем своим родным. Любого перца можно застать одного в ленкомнате, в задумчивости пишущего домой письмо.

В армии у военнослужащего очень сильно меняется отношение к своим родным, близким и к родному дому. Я видел службу в другой части, где служба попроще, и хочу сказать, что там таких изменений с людьми не происходит. Морской же пехотинец в любом случае стреляет из автомата, производит укладку парашюта, а наш младший призыв уже делал до сорока прыжков с парашютом, проходит полосу препятствий, выдвигается на полевые выходы, видит жесткие драки или бьет сам, набегом убирает или с криком заставляет убирать других. В результате морпеху, начинает хотеться как минимум немного большего спокойствия и комфорта. Дома есть мягкая постель, вкусная еда, теплая ванна, и все это как бы по кромке рисунка, где главные действующие лица родители, братья, сестры и другие родственники. У нас наверняка служили пацаны, из неблагополучных семей, но чем ближе к дембелю, тем больше и непринужденнее болтая, я никогда не слышал от пацанов фразу, - А у меня батя – алкаш, я не спешу домой. – Если нет взаимопонимания с родителями, как скажем у меня, то есть любимая девушка, есть бабушка, есть гражданская жизнь.

Когда человек немножечко осваивается, у него появляется возможность, что-то запоминать, например, песни. И вообще он начинает жить более адекватно. Сейчас я представлю вашему вниманию части запомнившихся мне песен из репертуара морских пехотинцев.

Черный берет на лоб надвину, и берц потуже завязав,

Я за спину АК закину, бегу сквозь ночь, не опоздав,

И снова ночь, и снова день, и снова к призрачной той цели

Лишь автомат наперевес, да звезды им в глаза смотрели.

Ветер песню поет, а костер догорает,

А что там впереди, а что там бог лишь знает.

Пусть на улице снег, дождь - это не наша забота,

Все равно морские волки идут на охоту,

Попали вы не в стройбат, не в ВВ,

Попали вы в морскую пехоту.

Надену черный берет, начищу берцы и бляху,

Прозвали черная смерть за доблести и отвагу,

Кто не был здесь, не поймет, что на душе у морпеха,

Этим парням с ББЗ сейчас совсем не до смеха.

А мы по локоть закатаем, закатаем рукава,

Мы всю пехоту раскатаем, раскатаем на дрова,

Мы будем жечь, и убивать и нам на совесть наплевать,

Мы будем жечь, и убивать, и нам на совесть, нам на совесть наплевать!

Я уверен, что многим эти отрывки покажутся жестокими, но не могут в какой-то разнеженной, либо вежливо-лояльной среде формироваться жесткие защитники Родины.

У нас в бригаде было два Дома культуры. В одном ДК, на территории батальона, мы в основном смотрели фильмы, раз, наверное, десять, в основном по праздникам, какие-то черно-белые, документальные, такие как груз 200. Иногда там пели под гитару на одной сцене морские пехотинцы, которые служили срочную службу и офицеры, а иногда проводились какие-то теоретические занятия по тактике. В принципе в ДК мы всегда ходили с удовольствием, как минимум там можно немного отвлечься, а иногда можно получить истинное удовольствие, скорее от песен под гитару.

Но по-настоящему, мне запомнилось одно мероприятие, которое проходило в другом Доме культуры, на территории нашей бригады, возле штаба бригады. Много позже, когда под дембель я, выполняя дембельский аккорд, под Симферополем увидел такое же выступление в Дивизии Симферопольской Национальной гвардии, на фоне вялых песен «Ще не вмерла Україна», у меня выступили слезы на глазах. Моей гордости за Бригаду морской пехоты из городка Кизилташ или Феодосия 13, тогда не было предела.

В двух словах выступление было такое. Морпехи показывали достаточно оторванные казацкие и пиратские сценки и пели несколько классных песен под гитару, группа «Парасольки» в составе 5-7 девочек, лет десяти, танцевали несколько веселых танцев, но гвоздем шоу был великолепный танец женщин из городка, с легким намеком на эротику. Именно этот танец я позже еще увижу под Симферополем. Тогда Симферопольская Дивизия национальной гвардии, засыпающая, под зачастую, исполняющиеся на очень и очень слабеньком уровне украинские патриотические песни, не только проснется и полностью переоценит свой поход в клуб, но еще и задаст себе вопрос, - Что это блин, за отвязанное подразделение – Бригада морской пехоты из города Кизилташ?

В нашем юношеском морпеховском коллективе за вялые либо неправильные выражения, не говоря о невыполнении команды, обязательно следовало какое-либо наказание.

А наказания от дедов, полугодков либо просто-девяносто более крутых сослуживцев могли быть самые разные. Это мог быть удар кулаком либо пощечина, слабакам принято давать пощечины, удар табуреткой по лбу. Нередко подавались команды – упор лежа либо упор на голову принять, и тогда морпех закалялся не только физически и психологически, но и укреплял кулаки и ударную часть головы – лоб. Отжимания в упоре лежа в морской пехоте выполняются максимально длительное время и под счет: раз – морской пехотинец опускается касаясь грудью пола, два – морпех полностью выпрямляет руки в упоре лежа, полтора – это промежуточное положение, когда боец фиксирует свое тело на полусогнутых руках.

Иногда, более крутой морской пехотинец, за провинность говорит сослуживцу, - А ну, на лося! Тот команду понимает. Кладет ладонь сверху на тыльную сторону другой кисти, потом две кисти вместе тыльной стороной прилаживает себе ко лбу. Получилась импровизированная груша из ладоней с опорой на лоб. Теперь, морпех, отдавший команду, плотно бьет кулаком по этой груше.

Иногда морпехи превращаются в крокодилов, которых сушат на кроватях. Для этого, матрос располагается на кровати сверху, в положении упора лежа. Он опирается руками на переднюю спинку кровати, а на заднюю - ногами, другой опоры у него нет, после чего, сушит крокодила, ощутимое время, находясь в таком неустойчивом положении. Для того чтобы морского пехотинца превратить в летучую мышь, достаточно одного брыльца-спинки двухъярусной кровати, ну, а висят летучие мыши, как известно, головой вниз.

Часто морской пехотинец младшего призыва, или проще морпеховский дух, становиться на пенициллин. Для этого дух наклоняется вперед, ставит кулаки на берцы, после чего более крутой морпех наносит удары кулаком в уязвимую часть ягодиц. Некоторые морпехи, получив пару десятков пенициллинов, еле тягают по казарме ноги. После получения каждого удара в ягодицу, по инерции шагающий вперед, хромающий дух, говорит, - Спасибо, доктор!

Но нет, наверное, интереснее наказания, чем так называемые десять птичек.

Морского пехотинца его товарищ по оружию берет легко рукой за яйца, те, что у мужчин между ног, и начинает постепенно их сдавливать, в то время как более слабый быстренько вспоминает десять птичек: воробей, дятел, сорока, ворона и т.д. Назвал – товарищ его отпустил, но за это время дал почувствовать, что такое жесткий захват за яйца, обязательно.

Вообще, в период службы в морской пехоте невозможно не понять, что такое подсечка и как правильно выполняется захват за яйца либо за шею - классический захват для дальнейшего общения с тем, кто вроде бы на тебя забил, закумарил и в корень задолбать решил. Причем важно, что ты для начала прочувствуешь все эти захваты и подсечки на собственной шкуре. Нельзя также не узнать где находятся основные болевые точки на теле человека и как правильно в эти точки наносятся удары, скажем в переносицу сверху вниз или прямо, а в основание черепа если не прямо, то снизу вверх. А еще мы узнавали, какие эти удары несут в себе для человека последствия, возможно, с однозначной потерей сознания и устойчивым уроном для здоровья. Любой морской пехотинец в какой-то момент службы понимает, как наносятся плотные удары руками, ногами, головой. Удар головой технически правильно наносит бывший хулиган Жерар Депардье, или как его сейчас называют журналисты большой Ж, в теплом фильме с Пьером Ришаром - «Папаши».

Через пол года службы, я, вдвоем с Яшей Левченко, так уж вышло, первыми поехали в отпуск.

Мы тогда ночью, по глубокому снегу, вышли пешком через третье КПП из Кизилташа в направлении Симферопольского вокзала, идти было очень далеко. Яша шел огромными шагами, я ели успевал догонять его, переходя на бег. – Не отставай, Шева! Надо идти! – Говорил мне Яша и шел заданным очень быстрым для меня темпом.

Мы шли быстрым шагом часа два, до того как нас подобрали два дедушки на москвиче 412. У нас с собой был рубль денег. Яша предложил им эти деньги, но они рубль не взяли – насыпали нам жменю орехов и извинились, что больше нечем не могут нас угостить.

На вокзале возле таких морских пехотинцев как мы, и, конечно же, в глаза в первую очередь бросался огромный, сильный Яша, вскоре собралась толпа желающих нас угостить. Вокруг нас сидело десяток самых разных мужиков, стол наш был заставлен едой и выпивкой. Мы не спеша ели, и разговаривали.

Вскоре пришел мой поезд. Яша провел меня до вагона, проводница без проблем взяла меня в поезд, и я отправился в отпуск, домой.

Вернувшись из отпуска, я узнал, что в карантинную казарму уже прибыла следующая партия «молодых».

Яша с Колбасой, были отправлены, в карантин, в одну из рот, сержантами на второй этаж.

Я вроде бы упоминал, что в карантинной казарме два этажа, восемь рот, и в каждой роте по два нормальных сержанта.

Так вот, как-то Яша с Колбасой, не исключено, что, покурив «драпа», построили всех вновь прибывших духов, вместе с воспитывающими их сержантами, собрали у всех деньги и ценные вещи, рассказали, что комендантский взвод ББЗ – это страшная сила и пошли спать.

И что вы думаете, несмотря на то, что «стучать» в морской пехоте вроде бы очень некрасиво и совсем не принято, но уже на следующее утро о происшествии знало высшее руководство бригады.

Яшу с Колбасой пожурили и вернули в батальон. Вообще крутые, жесткие поступки у нас строго наказывались только в исключительных случаях. Крутое поведение повсеместно поощрялось руководством бригады.

В морской пехоте есть выражение «этот не стукач, но форму доклада знает». И действительно, для большинства, в вопросах выживании все средства хороши, другое дело, что не каждому армейскому офицеру интересно слушать барабанщика.

Вскоре после этой истории и незадолго до моей первой поездки в дом отдыха Судак, я попал на неделю в госпиталь, с проблемами с сердцем. Здесь я первый и единственный раз увидел, что и Юра Колбасюк не всегда отвечает на пропущенные удары. А дело было так.

Находясь в кардиологии, мы краем уха услышали звон, что вроде бы ББЗ хочет собирать деньги с госпиталя, в котором лечились и моряки и десантники, которых мы тоже притесняли, а местный старшина, главный военнослужащий срочной службы находящийся в госпитале, категорически возражает. И мы даже не были уверены правда это или слух, но этим вечером кто-то, смотря в окно, крикнул, что к центральному входу в госпиталь в гражданской одежде приближается Колбаса.

Сцена, которую мы увидели после этого, была короткой.

На крыльцо к Колбасе вышел старшина еще с парой пацанов. Юра начал уверенно что-то говорить. Очевидно, излагать требования от Шаманского и Мельниченко, когда, не дослушав его, старшина схватил его за волосы и сильно несколько раз ударил головой о стоящую рядом машину. Колбасюк не ответил, он сполз на землю, с некоторым трудом поднялся и пошел в сторону батальона. Возможно, не отвечать на удар Колбасе приказал Шаманский, который, как правило, не поощрял, когда кто-нибудь из нас дрался со старшим призывом.

Мы ведь были все еще младшим призывом, хотя со дня на день в ротах ждали молодых, и надеялись, что теперь-то мрачные стороны службы начнут тянуть в основном молодые. Я на это особо не надеялся, хотя служил я уже и без молодых неплохо. Дело в том, что в морской пехоте можно нехило подняться уже через месяц, но если ты слабак, то младший призыв со временем обязательно тебя подомнет, и будешь ты как бы снова дух.

На следующий день, для дальнейших переговоров, в госпиталь пришли серьезный Меля и улыбающийся Шаман.

По поводу призывов хочу вам описать абсолютно сумасшедшую разборку, основными участниками которой были Яша, Юра Колбаса, Давыд и Шаман.

Все участники суеты были мало вменяемые и движуха шла очень и очень веселая.

Колбасюк, доказывая, что он сильнее Давыда, схватил того за шею и они, рыча и матерясь, покатились бороться по центральному проходу.

- Колбаса, ты, что это давишь пацана моего призыва, - с улыбочкой пропел Шаман.- А ну отпусти.

Пока Колбаса думал отпускать или нет, вмешался Яша на стороне Давыда, и они вместе вывели Колбасу в туалет.

Зайдя тогда в туалет, я увидел следующую картину. Колбаса, лежа на полу, обхватил руками ящик для мусора, Яша с Давыдом усердно бьют его по корпусу ногами, а он орет, - Бейте меня, суки, бейте!

А у меня в госпитале тоже произошел козырный, запоминающийся эпизод.

Столкнулся я как-то днем на улице, в присутствии множества зрителей, с одним перцем автомобильного взвода. Он вроде бы уже признанный перец, а я пока еще скорее никто.

Не помню, из-за чего пошла у нас завязка, но вел он себя очень некрасиво, пытаясь оскорблять меня без всяких видимых причин.

Я поступил очень решительно. Придерживая его голову левой рукой, я нанес ему несколько плотных ударов правой рукой в лицо, одним из этих ударов я сломал ему нос. После этого взял его за шкирку и повел в умывальник, где помыл, насколько это было возможно, к носу приложил платочек, намоченный холодной водой, и вывел назад на улицу.

Вот так бы и всегда! Можешь если хочешь! - Сказали многие.

А вообще, после отпуска я большую часть службы прослужил на охране дома отдыха «Судак» и под Симферополем, когда некоторым из нас предложат сделать так называемый «дембельский аккорд», поработать для более быстрой демобилизации, чтобы, значит, раньше поехать домой.

Когда я тянул службу, дважды в доме отдыха «Судак» и дважды под Симферополем, я не в какой момент не был не то, что среди худших, но и середняком.

Это была школа умения отдавать приказы, и в тоже время осознание того, а нужно ли выполнять, чьи бы то ни было приказы, даже если тебя бьют, и ты не готов драться с этим – приказывающим.