B) Колебания соотношения стоимостей различных металлов 4 страница

О деньгах, как о всего лишь средстве обращения, можно сказать, что они перестают быть товаром (особенным товаром), так как их материал безразличен и они удовлетворяют лишь потребность Самого обмена, а не какую-нибудь другую непосредственную потребность: золото и серебро перестают быть товаром, коль скоро они обращаются как деньги. С другой стороны, о деньгах можно сказать, что они уже только — товар (всеобщий товар), товар в его чистой форме, безразличный к своим натуральным особенностям и поэтому безразличный ко всем непосредственным потребностям, без какого-либо натурального отношения к определенной потребности как таковой. Сторонники монетарной системы, отчасти даже сторонники протекционизма (см., например, Ферье, стр. 2[84]) придерживались первой стороны, современные экономисты — второй; например, Сэй, который говорит, что деньги рассматриваются как некоторый «особенный» товар, как товар, подобный всякому другому товару[85].

В качестве средства обмена деньги выступают как необходимый посредник между производством и потреблением. При развитой системе денежных отношений люди производят лишь для того, чтобы обменивать, или производят лишь обменивая. Стало быть, если бы деньги были устранены, то мы или были бы отброшены к более низкой ступени производства (которой соответствует меновая торговля, практикуемая как нечто побочное), или же перешли бы к более высокой ступени, на которой меновая стоимость уже не являлась бы самым первым определением товара, так как всеобщий труд, чьим представителем она является, уже не выступал бы как частный труд, получающий общественный характер лишь опосредствованным образом. Вопрос о том, производительны ли деньги как средство обращения или непроизводительны, разрешается столь же просто. По Адаму Смиту, деньги непроизводительны[86]. Ферье же, например, говорит:

«Деньги создают стоимости, так как стоимости не могли бы существовать без денег» [Ferrier. Du Gouvernement considéré dans ses rapports avec le Commerce, стр. 52]. Надо учитывать не только ((стоимость денег как металла, но также и их свойство в качестве денег» [там же, стр. 18].

А. Смит прав, поскольку деньги не являются орудием какой-либо особой отрасли производства; Ферье прав, [I—47] так как один из моментов всеобщего производства, покоящегося на меновой стоимости, заключается в том, чтобы как продукт, так и фактор производства полагать в определении денег, а это определение предполагает деньги, отличные от продукта, ибо денежное отношение само есть отношение производственное, если рассматривать производство в его целостности.

Поскольку Т—Д—Д—Т может быть разложено на своп два момента, хотя цены товаров и даны как предпосылка (это и составляет главное отличие от непосредственной меновой торговли), обращение распадается на два акта непосредственной меновой торговли. Т—Д: меновая стоимость товара выражается в другом особенном товаре, в материале денег, как и меновая стоимость денег выражается в товаре; то же самое имеет место в акте Д—Т. Постольку прав А. Смит, когда он говорит, что деньги как средство обмена суть лишь более сложный вид мены (меновой торговли)[87]. Поскольку же рассматривается процесс в целом, а не реализация товара в деньгах и денег в товаре как два безразличных друг другу акта, то правы те противники А. Смита, которые говорят, что он не понял природы денег и что денежное обращение вытесняет меновую торговлю, ибо деньги служат лишь для сальдирования «арифметического разделения», возникающего в результате разделения труда. Этим «арифметическим цифрам» так же незачем быть золотыми и серебряными, как и мерам длины (см. Solly. The Present Distress, in relation to the Theory of Money. London, 1830, стр. 5-6).

Товары превращаются из marchandises в denrées, поступают в потребление, деньги как средство обращения — нет; они ни в одном пункте не перестают быть товаром, пока остаются в определении средства обращения.

[ß) Выход денег за рамки простого обращения в их функции материального представителя богатства. Деньги как самоцель. Деньги как средство платежа. Переход к деньгам как капиталу]

Мы переходим теперь к третьему определению денег, являющемуся ближайшим результатом второй формы обращения Д—Т—Т—Д. Здесь деньги выступают уже не как средство и не как мера, а как самоцель и вследствие этого выходят из обращения подобно тому определенному товару, который уже завершил свой кругооборот и превратился из marchandise в denrée.

Предварительно надо еще заметить, что раз предполагается определение денег как имманентного отношения производства, покоящегося на всеобщей основе меновой стоимости, то можно указать и на отдельные стороны их службы в качестве орудия производства.

«Полезность золота и серебра покоится на том, что они заменяют труд» (Lauderdale. Recherches sur la nature et 1'origine de la richesse publique. Paris, 1808, стр. 140).

«Без денег потребовалось бы множество актов натурального обмена, нтобы получить путем обмена желаемый предмет. Далее, при каждом отдельном акте обмена приходилось бы производить исследование об относительной стоимости товаров. От первого неудобства избавляют деньги в качестве орудия обмена (орудия торговли); от второго — в качестве измерителя стоимости и представителя всех товаров» (там же, стр. 142, 140, 144).

Противоположное утверждение, будто деньги не производительны [lii], говорит только о том, что вне той определенности, в которой они производительны как мера, орудие обращения и представитель стоимостей, они — непроизводительны, что производительно лишь то количество денег, которое требуется для выполнения этих назначений. То, что деньги становятся не только непроизводительными, но и faux frais de production[liii] , как только применяется больше денег, чем требуется для выполнения этого их производительного назначения, — это истина, относящаяся и к любому другому орудию производства или обмена: к машине так же, как и к средству транспорта. Но если под этим подразумевают, что посредством денег обменивается лишь наличное реальное богатство, то это неверно, ибо на деньги обменивается и за деньги покупается также и труд, сама производительная деятельность, потенциальное богатство.

Третье определение денег в своем полном развитии предполагает оба первых и является их единством. Здесь, стало быть, деньги имеют самостоятельное существование вне обращения; они вышли из обращения. В качестве особенного товара они могут быть превращены из своей денежной формы в форму предметов роскоши, золотых и серебряных украшений (до тех пор, пока ювелирная работа весьма проста, как, например, в старое время в Англии, серебряные деньги постоянно превращаются в серебряную посуду и vice versa [liv]. См. Тейлора[88]); или же они могут накопляться как деньги и таким путем образовывать сокровище. Поскольку деньги в своем самостоятельном существовании происходят из обращения, они в этом своем самостоятельном существовании выступают как результат обращения; деньги смыкаются с самими собою через обращение. В этой определенности уже содержится в скрытом виде их определение как капитала. Деньги как всего лишь средство обмена здесь отрицаются. Однако, так как исторически деньги могут выступать как мера, прежде чем они выступают как средство обмена, и могут выступать как средство обмена, прежде чем они выражены как мера, — в последнем случае они существовали бы только как предпочитаемый всеми товар, — то деньги могут исторически выступать и в третьем определении, прежде чем они выражены в первых двух. Но накопление золота и серебра как денег возможно лишь в том случае, если они уже существуют в одном из двух первых определений, а в развитом виде деньги могут выступать в третьем определении лишь при условии, что они уже развиты в обоих первых. В противном случае их накопление есть всего лишь накопление золота и серебра, а не накопление денег.

[I—48] (Привести как особенно интересный пример накопление медных денег в раннюю эпоху Римской республики.)

Поскольку деньги как всеобщий материальный представитель богатства происходят из обращения и в качестве такого представителя сами суть продукт обращения, являющегося одновременно обменом, возведенным в более высокую степень, и особенной формой обмена, — постольку деньги и в этом третьем определении находятся в связи с обращением; деньги противостоят обращению как нечто самостоятельное, но эта самостоятельность денег есть лишь его, обращения, собственный процесс. Деньги выходят из обращения точно так же, как они снова вступают в него. Вне всякой связи с обращением деньги были бы не деньгами, а простым предметом природы, золотом и серебром. В этом определении деньги в такой же мере предпосылка обращения, как и его результат. Сама их самостоятельность представляет собой не прекращение связи с обращением, а негативную связь с ним. Это заложено в указанной самостоятельности, являющейся результатом процесса Д-Т-Т-Д.

В деньгах как капитале в них самих выражено: 1) что они являются как предпосылкой обращения, так и результатом его; 2) что поэтому сама их самостоятельность есть лишь негативная связь, но всегда связь с обращением; 3) что они даже фигурируют как орудие производства, ибо обращение выступает уже не в своей первоначальной простоте как количественная мена, а как процесс производства, как реальный обмен веществ. И таким образом сами деньги определены как особый момент этого процесса производства. В производстве речь идет не только о простом определении цен, т. е. о сведении меновых стоимостей товаров к общей единице, но и о созидании меновых стоимостей, стало быть, также и о созидании определенности цен. Не только о полагании одной лишь формы, но и о полагании содержания.

Поэтому если в простом обращении деньги выступают вообще как производительные постольку, поскольку само обращение вообще есть момент системы производства, то определение это существует пока только для нас, оно еще не положено в деньгах. 4) Поэтому, как капитал, деньги выступают также и как отношение к самим себе при посредстве обращения — в виде отношения процента и капитала. Однако здесь мы еще не имеем дела с этими определениями, а должны рассмотреть деньги просто в том виде, в каком они в своем третьем определении произошли как нечто самостоятельное из обращения, собственно говоря — из своих двух первых определений.

{«Увеличение количества денег есть лишь увеличение количества средств счета» (Simonde de Sismondi. Etudes sur 1'Economie Politique. Tome II, Bruxelles, 1838, стр. 278).

Это правильно лишь постольку, поскольку деньги определены как всего лишь средство обмена. В другом их качестве это есть также и увеличение количества платежных средств.}

«Торговля отделила тень от тела и принесла возможность владеть ими в отдельности» (там же, стр. 300).

Итак, деньги теперь, это — ставшая самостоятельной меновая стоимость (в качестве таковой деньги как средство обмена выступают всегда лишь мимолетно) в ее всеобщей форме. Правда, они обладают особой телесностью или субстанцией в виде золота и серебра, и это именно и придает им их самостоятельность, ибо то, что существует лишь в чем-либо другом, как определение или отношение чего-либо другого, то несамостоятельно. С другой стороны, в этой телесной самостоятельности, как золото и серебро, деньги являются представителем не только меновой стоимости одного товара по отношению к другому, но и меновой стоимости по отношению ко всем товарам, и, в то время как они сами обладают субстанцией, они вместе с тем в своей особенной форме существования, как золото и серебро, выступают как всеобщая меновая стоимость всех других товаров. Деньгами на одной стороне владеют как меновой стоимостью товаров; товары на другой стороне стоят как столько же особенных субстанций меновой стоимости, так что последняя в такой же мере способна путем обмена превратиться в каждую из этих субстанций, в какой она безразлична к их определенности и особенности, будучи выше этой их определенности и особенности. Поэтому товары — лишь случайные формы существования. Деньги — это «экстракт всех вещей»[89] , в котором их особенный характер погашен, всеобщее богатство как краткое резюме в противовес его, богатства, распространению и распылению в мире товаров. В то время как в особенном товаре богатство выступает как момент товара, или этот товар — как особенный момент богатства, в золоте и серебре само всеобщее богатство выступает концентрированным в особенной материи.

Каждый особенный товар, поскольку он есть меновая стоимость и имеет цену, выражает сам определенное количество денег лишь в несовершенной форме, ибо товар еще только должен быть брошен в обращение, чтобы быть реализованным, и, в силу особенности товара, остается делом случая, будет ли он реализован или нет. Но если рассматривать товар не как цену, а в его натуральной определенности, то он представляет собой момент богатства лишь благодаря своей связи с какой-нибудь особенной потребностью, которую он удовлетворяет, и в рамках этой связи он выражает: 1) лишь потребительное богатство; 2) лишь некоторую совершенно особенную сторону этого богатства. Деньги, напротив, если отвлечься от того, что им, как весьма ценному товару, присуща некоторая особенная потребительная полезность, 1) представляют собой реализованную цену, а 2) они удовлетворяют любую потребность, поскольку могут быть обменены на объект любой потребности, будучи совершенно безразличны ко всякой особенности. Товар обладает этим свойством лишь при посредстве денег. Деньги обладают им непосредственно по отношению ко всем товарам, а поэтому и по отношению ко всему миру богатства, к богатству как таковому. В деньгах всеобщее богатство — не только форма, но вместе с тем и само содержание. Понятие богатства, так сказать, реализовано в некотором особенном предмете, индивидуализировано. В особенном товаре, [II—1] поскольку он является ценой, богатство выражено лишь как идеальная форма, которая еще не реализована; поскольку товар имеет определенную потребительную стоимость, он представляет лишь некоторую совершенно отдельную сторону богатства. В деньгах, напротив, цена реализована, и субстанция их есть само богатство как в его абстракции от особенных форм его существования, так и в его целостности.

Меновая стоимость образует субстанцию денег, и меновая стоимость есть богатство. Поэтому деньги, с другой стороны, представляют собой также и воплощенную форму богатства в противовес всем тем особенным субстанциям, из которых оно состоит. Таким образом, если, с одной стороны, в деньгах, поскольку они рассматриваются сами по себе, форма и содержание богатства тождественны, то, с другой стороны, деньги в противоположность всем другим товарам суть по отношению к товарам всеобщая форма богатства, между тем как субстанцию богатства образует вся совокупность этих особенностей. Если деньги согласно первому определению суть само богатство, то согласно другому они — всеобщий материальный представитель богатства. В самих деньгах эта целостность существует как представляемая совокупность товаров. Таким образом, богатство (меновая стоимость как целостность и как абстракция) существует, по исключении всех других товаров, индивидуализированное в качестве такового, лишь в виде золота и серебра, как отдельный осязаемый предмет. Поэтому деньги — бог среди товаров.

Поэтому деньги в качестве отдельного осязаемого предмета в том или ином случае можно искать, найти, украсть, открыть, и всеобщее богатство может быть осязаемым образом передано во владение отдельного индивида. Из своего рабского облика, в котором они выступают как всего лишь средство обращения, деньги внезапно превращаются в господина и бога в мире товаров. Деньги представляют небесное существование товаров, в то время как товары представляют земное существование денег. Каждая форма натурального богатства, пока оно не заменено меновой стоимостью, предполагает существенное отношение индивида к предмету, так что индивид с одной из своих сторон сам овеществляет себя в предмете и его обладание предметом выступает вместе с тем как определенное развитие его индивидуальности; например, богатство в виде овец выступает как развитие индивида в качестве пастуха, богатство в виде зерна — как развитие его в качестве земледельца и т. д. Деньги же, как индивидуализация всеобщего богатства, будучи сами порождены обращением и представляя лишь всеобщее, как чисто общественный результат, отнюдь не предполагают какое-нибудь индивидуальное отношение к своему владельцу; владение ими не есть развитие какой-нибудь из существенных сторон индивидуальности владельца; наоборот, это есть обладание чем-то лишенным индивидуальности, ибо это общественноэ отношение существует вместе с тем как чувственный, внешний предмет, которым можно завладеть механически и который может быть равным образом и утрачен.

Стало быть, отношение денег к индивиду выступает как чисто случайное, между тем как это отношение к вещи, совершенно не связанной с его индивидуальностью, дает в то же время индивиду, благодаря характеру этой вещи, всеобщее . господство над обществом, над всем миром наслаждений, труда и т. д. Это то же самое, как если бы, например, находка некоего камня давала мне, совершенно независимо от моей индивидуальности, владение всеми науками. Обладание деньгами ставит меня в отношении богатства (общественного) в совершенно то же положение, в какое меня поставило бы обладание философским камнем в отношении наук.

Поэтому деньги — не только один из объектов страсти к обогащению, но и подлинный объект последней. Эта страсть по существу есть auri sacra fames [lv]. Страсть к обогащению как таковая, как особая форма влечения, т. е. в отличие от стремления к какому-нибудь особенному богатству, например к одежде, оружию, украшению, женщинам, вину и т. д., возможна лишь тогда, когда всеобщее богатство, богатство как таковое, индивидуализировано в какой-нибудь особой вещи, т. е. когда деньги фигурируют в своем третьем определении. Таким образом, деньги — не только предмет страсти к обогащению, но вместе с тем и ее источник. Стяжательство возможно и без денег; страсть к обогащению сама есть продукт определенного общественного развития, она не есть нечто от природы данное в противоположность историческому. Отсюда жалобы древних на деньги как на источник всякого зла. Страсть к наслаждениям в ее всеобщей форме и скупость — две особые формы жадности к деньгам. Абстрактная страсть к наслаждениям предполагает такой предмет, который заключал бы в себе возможность всех наслаждений. Абстрактную страсть к наслаждениям деньги осуществляют в том определении, в котором они — материальный представитель богатства; скупость они осуществляют постольку, поскольку они — всего лишь всеобщая форма богатства в противовес товарам как его особенным субстанциям. Ради удержания денег как таковых скупость вынуждена жертвовать всяким отношением к предметам особых потребностей, вынуждена отречься от них, чтобы удовлетворять потребность жажды денег как таковой. Жажда денег, или страсть к обогащению, необходимым образом означала гибель древних общественных образований. Отсюда противодействие этому. Деньги сами — общественная связь [das Gemeinwesen] и не терпят над собой никакой другой общественной связи. Это предполагает, однако, полное развитие меновых стоимостей, стало быть — развитие соответствующей организации общества.

У древних меновая стоимость не была nexus rerum[90]; она выступает в этой роли лишь у торговых народов, которые, однако, сами не производили и занимались только посреднической торговлей. По крайней мере, для финикиян, карфагенян и т. д. производство было делом побочным. Они так же хорошо могли жить в порах древнего мира, как евреи в Польше или в средние века. Точнее говоря, сам этот мир был предпосылкой для подобных торговых народов. Они поэтому и гибнут всякий раз, как только вступают в серьезный конфликт с античными обществами.

У римлян, греков и т. д. деньги выступают сначала непосредственно в своих двух первых определениях, как мера и средство обращения, причем в обоих определениях не в очень развитом виде. Но как только у них развивается торговля и т. д. или же, как это было у римлян, как только завоевания доставляют им массы денег [II—2] — словом, внезапно на известной ступени их экономического развития, — деньги неизбежно выступают в своем третьем определении, и чем больше они развиваются в этом определении, тем больше деньги выступают как гибель этого общества. Чтобы действовать производительно, деньги в своем третьем определении, как мы уже видели, должны быть не только предпосылкой, но точно так же и результатом обращения, и, будучи предпосылкой последнего, они сами должны быть моментом обращения, полагаемым им же. Этого не было, например, у римлян, награбивших деньги со всего света.

Уже в простом определении денег заложено, что они в качестве развитого момента производства могут существовать лишь там, где существует наемный труд; что, следовательно, в этом случае деньги не только не разлагают форму общества, но являются, напротив, условием ее развития и движущей силой развития всех производительных сил, материальных и духовных. Отдельный индивид может и теперь случайно овладеть деньгами, и обладание ими может действовать на него столь же разлагающим образом, как они действовали на общества [die Gemeinwesen] древних. Однако разложение этого индивида в современном обществе само есть лишь обогащение производительной части последнего. Владелец денег в античном смысле разлагается индустриальным процессом, которому он служит против своего сознания и воли. Разложение касается только его личности. Как материальный представитель всеобщего богатства, как индивидуализированная меновая стоимость деньги должны непосредственно быть предметом, целью и продуктом всеобщего труда, труда всех индивидов. Труд должен непосредственно производить меновую стоимость, т. е. деньги. Поэтому он должен быть наемным трудом.

Страсть к обогащению, в смысле стремления всех, поскольку каждый желает производить деньги, создает лишь всеобщее богатство. Лишь таким образом всеобщая страсть к обогащению может стать источником всеобщего, все снова себя порождающего богатства. Когда труд есть наемный труд, а его непосредственной целью являются деньги, всеобщее богатство полагается как его, труда, цель и объект (в связи с этим следует сказать о структуре античной армии, когда она становится наемной). Деньги как цель становятся здесь средством всеобщего трудолюбия. Всеобщее богатство производят для того, чтобы овладеть его представителем. Таким способом открываются действительные источники богатства.

Так как целью труда является не какой-нибудь особый продукт, находящийся в особом отношении к особым потребностям индивида, а деньги, богатство в его всеобщей форме, то, во-первых, трудолюбие индивида не знает никаких границ; оно равнодушно к своей особенности и принимает любую форму, приводящую к цели; оно проявляет изобретательность при создании новых предметов, удовлетворяющих общественную потребность, и т. д. Поэтому ясно, что там, где основой служит наемный труд, деньги действуют не разлагающе, а производительно, в то время как античное общество уже само по себе находится в противоречии с наемным трудом как всеобщей основой. Всеобщее промышленное производство возможно только там, где любой труд производит всеобщее богатство, а не какую-нибудь определенную форму последнего; следовательно, там, где и заработной платой индивида являются деньги. В ином случае возможны лишь некоторые особенные формы художественной промышленности. Меновая стоимость, как непосредственный продукт труда, есть деньги, как его непосредственный продукт. Поэтому труд, непосредственно производящий меновую стоимость как таковую, есть наемный труд. Там, где сами деньги не являются основой общественной связи [das Gemeinwesen], они неизбежно разлагают существующую общественную связь.

В античном мире можно было непосредственно купить труд, купить раба; но раб не мог за свой труд купить деньги. Увеличение количества денег могло сделать рабов более дорогими, но не могло сделать более производительным их труд. Рабство негров — это чисто промышленное рабство, которое неминуемо исчезает с развитием буржуазного общества и несовместимо с ним, — предполагает буржуазное общество, и если бы рядом с рабовладельческими штатами не существовало других, свободных штатов с наемным трудом, если бы рабовладельческие штаты были изолированы, то тотчас же все общественные порядки этих штатов превратились бы в формы, характерные для такой ступени, которая предшествовала цивилизации.

Деньги как индивидуализированная меновая стоимость и, стало быть, как воплощенное богатство были предметом исканий в алхимии; в этом же определении они фигурируют в монетарной (меркантилистской) системе. Эпоха, непосредственно предшествовавшая развитию современного промышленного общества, открывается всеобщей жаждой денег, охватившей как индивидов, так и государства. Действительное развитие источников богатства происходит как бы за спиной одержимых жаждой денег индивидов и государств, выступая в качестве средства для овладения представителем богатства. Там, где деньги появляются не из обращения, а их находят в их телесном образе, как это было в Испании, там нация беднеет, в то время как те нации, которые вынуждены работать для того, чтобы выкачивать деньги у испанцев, развивают источники богатства и действительно обогащаются. Нахождение, открытие золота в новых частях света и странах играет такую крупную роль в истории революции потому, что здесь внезапно, как бы в тепличных условиях, развивается колонизация[91].

Погоня за золотом во всех странах приводит к открытию новых стран, к образованию новых государств, прежде всего к расширению круга товаров, поступающих в обращение, вызывающих новые потребности и втягивающих в процесс товарного обмена и обмена веществ отдаленные части света. С этой стороны деньги, как всеобщий представитель богатства, как индивидуализированная меновая стоимость, и явились поэтому средством для осуществления двоякого результата: богатство приобрело универсальный характер, а обмен был распространен по всему земному шару; другими словами, здесь впервые была создана действительная всеобщность меновой стоимости — всеобщность по обмениваемому материалу и всеобщность по охватываемому обменом пространству. Но в рассматриваемом здесь определении денег заложено то, что это действительно магическое значение им придает, за спиной индивидов, иллюзия относительно их природы, т. е. цеплянье за одно из их определений в его абстрактности и с закрыванием глаз на содержащиеся в этом определении противоречия. Столь мощным [II—3] [lvi] орудием в действительном развитии общественных производительных сил деньги, на самом деле, становятся благодаря этому внутренне противоречивому и потому иллюзорному определению, благодаря этой своей абстрактности.

Элементарной предпосылкой буржуазного общества является то, что труд непосредственно производит меновую стоимость, следовательно деньги, и что затем деньги столь же непосредственно покупают труд, т. е. покупают рабочего лишь постольку, поскольку он сам отчуждает в обмене свою деятельность. Таким образом, наемный труд, с одной стороны, капитал — с другой, представляют собой лишь другие формы развитой меновой стоимости и денег как ее воплощения. Тем самым деньги непосредственно суть реальная общественная связь [Gemeinwesen], поскольку они — всеобщая субстанция существования для всех и вместе с тем совместный продукт всех. Но в деньгах, как мы видели, общественная связь есть в то же время лишь абстракция, лишь чисто внешняя, случайная для индивида вещь и в то же время лишь средство его удовлетворения как изолированного индивида. Античное общество предполагает для себя совершенно иное отношение индивида. Поэтому развитие денег в их третьем определении и разрушает это общество. Всякое производство есть некоторое опредмечивание индивида. Но в деньгах (в меновой стоимости) опредмечивание индивида есть не его опредмечивание в его натуральной определенности, а опредмечивание его в таком общественном определении (отношении), которое в то же время является внешним для него.

Деньги, положенные в форме средства обращения, это — монета. Как монета они потеряли саму свою потребительную стоимость; их потребительная стоимость совпадает с их определением как средства обращения. Так, например, их надо предварительно переплавить, чтобы они могли служить в качестве денег как таковых. Для этого их необходимо демонети-зировать. Поэтому в виде монеты деньги — лишь знак и безразличны к своему материалу. Но вместе с тем в качестве монеты деньги утрачивают свой универсальный характер и принимают национальный, местный характер. Деньги распадаются на монеты различных видов, соответственно тому материалу, из которого они состоят, — золото, серебро, медь и т. д. Деньги получают политическое наименование, они говорят, так сказать, на разных языках в различных странах. Наконец, в одной и той же стране они получают различные наименования и т. д. Поэтому деньги в своем третьем определении, как деньги, выходящие из обращения в качестве чего-то самостоятельного и противостоящего ему, и отрицают свой характер как монеты. Они выступают опять как золото и серебро, все равно, переплавляются ли они в слитки или же лишь оцениваются по содержащейся в монете весовой части золота или серебра. Они снова утрачивают также свой национальный характер и служат средством обмена между нациями, универсальным средством обмена, но уже не как знак, а как определенное количество золота и серебра. Поэтому в наиболее развитой системе международного обмена золото и серебро снова выступают в той же форме, в которой они играют известную роль уже в первоначальной меновой торговле. Золото и серебро, как и сам обмен, появляются, как уже было отмечено, первоначально не внутри той или иной общины, а там, где она кончается, на ее границе, в немногочисленных пунктах ее соприкосновения с чужими общинами. Они выступают теперь, таким образом, положенными в качестве товара как такового, в качестве универсального товара, который везде сохраняет свой характер товара. В этом определении формы деньги пользуются повсеместно одинаковым признанием. Лишь в таком виде деньги — материальный представитель всеобщего богатства. Поэтому в меркантилистской системе золото и серебро считаются мерой могущества различных обществ.