Преподобный Нидлхауз, «Избранные проповеди»

Элизабет отправилась в путь поздно вечером, как велела ей мать. Она запомнила адрес наизусть – респектабельный район недалеко от Вашингтон‑сквер, типовой городской особняк, но свет над крыльцом горел ярче, чем в соседних домах по обеим сторонам улицы. Дождь утих, и Элизабет шла в темном плаще с закрывающим лицо капюшоном, чтобы не быть замеченной. Именно поэтому она надолго задержалась в тени, и только убедившись, что никто не выглядывает из окон и не околачивается на углу, быстро поднялась по ступеням на крыльцо. При себе у нее были последние деньги из доли отца в золотом прииске, выданные Сноуденом, и полученные перед уходом последние наставления матери.

– Я всегда была о тебе лучшего мнения, – сказала миссис Холланд, прежде чем объявить, что отправляется в постель. Эдит и Диана уже ушли, поэтому никто не провожал Элизабет в поглотившую её ночь. Мать наказала ей нанять извозчика, но Элизабет не могла вынести и мысли о том, что кто‑то станет свидетелем того, что она собиралась сделать.

Девушку тошнило от нервной усталости, но ей пришлось собраться с духом, чтобы постучать молоточком в дверь. Элизабет колебалась, но наконец подняла хрупкую руку. Потом всё пошло очень быстро. Её провели в гостиную на втором этаже, освещенную лампами в античном стиле и убранную мягкими тканями и шкурами животных. Роскошно одетая женщина, впустившая её, исчезла за японской ширмой, скрывающей выход в коридор. Гостиная была обычной, вот только куда роскошнее многих других, думала Элизабет, сидя в ожидании.

Из соседних комнат доносились приглушенные женские голоса. Элизабет сжала руки и вновь разжала их, чтобы опять сжать. Так странно, что она вообще пришла сюда – она, которой всегда восхищались за её манеры и вкус. Но позже, по ночам, Элизабет готова была отдать всё за возможность новой жизни и любви. И не знала, что с этим делать: со всеми поворотами судьбы, или с комнатой, наполненной оскорбительной роскошью и фальшивым ощущением нормальности, в которой она сидела. Наверное, теперь Элизабет было бы сложно уверенно сказать, кто она такая.

Когда‑то она была девушкой, живущей ради своей семьи и с собственными взглядами на то, что является правильным и красивым. В этом она ошиблась, но обрела стремление к другому идеалу. А теперь и этот идеал у неё отобрали выстрелом, оставившим после себя лишь запах пороха. Без Уилла каждый её шаг был неуверенным. Даже границы её тела ощущались расплывчато и неопределенно, и, возможно, это было благословением, потому что Элизабет вовсе не хотела ощущать то, что сейчас случится с ней. Она предчувствовала надвигающуюся вспышку печали, и поэтому закрыла глаза, желая, чтобы та поскорее прошла. Посередине лба прорезалась глубокая морщина, и Элизабет помолилась, чтобы Уилл смотрел на неё с небес и помог ей сдержать слёзы.

Что бы он подумал об этой комнате, увешанной заключенными в аккуратные рамы портретами женщин со степенными неулыбающимися лицами? Элизабет задумалась, сколько же девушек сидело в этой комнате до неё, немного успокаиваясь от сходства здешней обстановки с их собственными гостиными. Они желали, чтобы всё это поскорее закончилось, и они смогли бы вновь ходить на балы, получать предложения и выглядеть в глазах общества теми же хорошими целомудренными девицами, какими были всегда – ничем не запятнанными, рожденными составить хорошую партию. Они все лицемерки, все и каждая, поняла Элизабет. Девушки в белых платьях и мужчины, возносящие их на пьедесталы, и всё равно трущиеся об их тела во время танцев. И не в последнюю очередь её собственная мать, которая сказала Элизабет, что «была о ней лучшего мнения», но с корыстолюбивым удовольствием выдала бы своё дитя замуж ради денег.

Единственным знакомым Элизабет человеком, напрочь лишенным лицемерия, был Уилл. В её горле застрял крупный ком, и она поднесла руку к животу. Поразительно, что ей пришлось так страдать из‑за любви, и что наказание станет настолько реальным, унизительным и всепоглощающим.

– Дорогая, – произнесла женщина, появившаяся из‑за ширмы.

Свет был приглушенным, но от внезапности, с которой Элизабет открыла глаза, перед лицом замелькали белые точки. Нижние веки немного увлажнились. Лицо облаченной в черный бархат женщины было широким, как и её грудь. Хозяйка улыбалась Элизабет так, словно готова была требовать с неё денег. Возможно, впервые подумала об этом Элизабет, ей и не придется страдать. Может быть, это не очередной трагический виток судьбы.

Внезапно её осенило, что растущий внутри неё ребенок – это единственное наследство, оставленное ей Уиллом, и стыдиться его ни в коем случае не стоит. Уилл был ей мужем, напомнила себе Элизабет.

– Мне нужно идти, – вставая, извинилась она. Элизабет чувствовала себя усталой, но спать ей не хотелось, и она едва что‑либо соображала, совсем как человек, который провел на ногах всю ночь.

– Но, дорогая, ваше положение…

Элизабет устремилась к двери.

– Простите, – громко и четко сказала она. – Я пришла по ошибке.

***

В доме было темно, когда она поднялась по ступеням крыльца, но Элизабет не сняла плаща до тех пор, пока не услышала скрип боковой двери гостиной и не увидела, как из темноты выходит мать.

– Я полагала, что они продержат тебя там всю ночь, – сказала она, и хотя слова были резкими, в тоне миссис Холланд слышался надрыв.

– Нет. – Элизабет пыталась перевести дух и дать глазам привыкнуть к темноте. Хорошо оказаться внутри, хотя мороз и спал, но, поднимаясь на крыльцо, Элизабет почувствовала в воздухе влажность, предшествующую дождю. – Я не смогла там остаться.

– Что ты имеешь в виду?

Миссис Холланд вышла в фойе, неся за собой шлейф того запаха пепла, которым пропитывается любая одежда человека, долго просидевшего у камина. Теперь Элизабет могла разглядеть лицо матери, и увидела в нём ту же робкую нерешительность, какую сама переживала всего час назад. Но у Элизабет робость сменилась странным мужеством.

– Я решила оставить ребенка, – спокойно произнесла она. – Ребенка Уилла.

Миссис Холланд издала такой звук, словно её пнули в живот и вышибли весь воздух.

– Ты погубишь нас, – сказала она. Но фраза прозвучала не резко, и, повиснув в воздухе, не оставила после себя гнетущего ощущения пророчества.

Элизабет поняла, что улыбается. Она расцеловала пожилую леди в щеки и пожелала ей спокойной ночи. Затем развернулась и поднялась по лестнице в свою спальню. Она совершенно не представляла, что будет делать утром, но знала, что впервые за много дней сможет проспать всю ночь.

Глава 43

Последняя воля и завещание Кэри Льюиса Лонгхорна будут зачитаны сегодня в отеле «Новая Голландия», где покойный мистер Лонгхорн проживал в последние годы своей жизни. Хотя он был холост, многие дамы из высшего общества придут оплакать его, но некоторые из них, конечно, надеются, что сегодня щедрость покойного переживет его самого.

Из светской хроники Нью‑Йорка в «Уорлд газетт», пятница, 2 марта 1900 года.

– Мисс Брод, что с вами случилось?

Каролина, или Лина, или кто бы она ни была сейчас, полностью лишившись высокого положения, ступила в фойе отеля «Новая Голландия», где не так давно блистала. Подол её шубы слегка волочился по натертому до блеска мозаичному полу, и хотя сегодня Каролина желала выглядеть менее разбитой, первый же повеявший на неё аромат духов и кофе, и мистер Каллена, крохотный портье, раньше часто вручавший ей ключи от номера, вызвали на глазах девушки слёзы. И даже не успев начать объяснять, она уже плакала навзрыд, как ребенок.

– Полно, полно, мисс Брод, – успокаивал её мистер Каллен, снимая с плеч Каролины промокшую шубу. – Вы попали под дождь? – нерешительно спросил он, осматривая шубу, которая на самом деле всю ночь провела в непосредственной близости от ливня и теперь от неё, несомненно, разило улицей. Мистер Каллен сделал знак коридорному, и когда причиняющий боль предмет убрали с глаз долой, портье положил руку на плечо Каролины и сказал: – Мы отправим её в чистку и посмотрим, что можно сделать. Но, дорогая, вы же продрогли. Мы должны согреть вас и переодеть в сухую одежду.

Каролина спрятала лицо в ладонях и живо закивала, хотя ещё не придумала, как перестать рыдать.

– Постарайтесь взять себя в руки, дорогая, – продолжил Каллен, провожая её в кабинет. – Вы приехали на чтение завещания мистера Лонгхорна? Уверен, что старый джентльмен что‑то вам оставил…

Каролина провела тыльной стороной ладони под носом, вытирая его, и попыталась поверить словам портье. На самом деле она не питала больших надежд, и пришла сюда лишь потому, что проснулась в дверном проеме и пойти ей было больше некуда. И в выражении лица Каллена она видела лишь попытку успокоить её, и от проявленной им доброты Каролина испытала желание вновь разрыдаться, но усилием воли подавила его. Мистер Каллен вызвал одну из горничных и поручил ей найти платье для Каролины, и только когда гостья окончательно успокоилась, проводил её в апартаменты, где мисс Брод и мистер Лонгхорн провели много вечеров, разговаривая о том, как прошла его юность и какой многообещающей является её.

Мистер Джеймс, поверенный, сидел за широким столом и смотрел на Каролину откровенно неприветливым взглядом. К счастью, Каллен ещё не ушел и проводил её к одному из выставленных перед столом стульев. Портье отошёл только после того, как убедился, что она заняла своё место. Здесь сидели ещё несколько женщин, театрально всхлипывающих в носовые платочки. Среди них была и Люси Карр, старательно отводящая взгляд от Каролины.

– Добро пожаловать, леди и джентльмены… – начал мистер Джеймс, омерзительно откашлявшись в ладонь. Последовала преамбула, которую бывшая любимица Лонгхорна едва смогла выслушать. Старый холостяк приказал составить завещание в ожидании своей кончины, когда Каролина так непростительно оставила его. Она всё ещё пожинала плоды того эгоистичного решения, и подозревала, что будет пожинать их ещё долго. Большинство изящных предметов в комнате, заметила она, завернули в бумагу, и жизни здесь больше не было.

– Моей двоюродной кузине, миссис Уильям Барр, – читал мистер Джеймс, почтенная леди ахнула и вытянулась в струнку, – я оставляю все свои большие серебряные подносы и тысячу долларов.

Миссис Уильям Барр громко восхвалила щедрость Лонгхорна, хотя и выглядела немного разочарованной.

Последовал ряд мелких указаний, на которые сидящие на стульях ответили прохладно. Каролина не ожидала от старика ничего – они были знакомы всего несколько месяцев, и она подвела его в самый ответственный момент. Но она всё равно не смогла удержаться от мысли, что пять тысяч долларов помогли бы ей намного больше, чем Обществу защиты девочек, осиротевших вследствие пожара, которое являлось любимой благотворительной организацией её покойного благодетеля. «Я ведь тоже сирота», – думала Каролина, промокая глаза.

А затем она услышала заключительные слова и встала, намереваясь уйти.

– А оставшееся наследство, – немного неохотно произнес мистер Джеймс, – включая мою недвижимость, акции, предприятия и наличные деньги, я завещаю своей дорогой подруге, скрасившей последнюю главу моей жизни – мисс Каролине Брод.

Все в комнате ахнули и повернулись к девушке, уже идущей к двери. На секунду Каролина подумала, что её хотят осудить за непристойное поведение или иное нарушение правил хорошего тона, и перевела взгляд с собравшихся женщин на поверенного. Затем она увидела улыбающуюся ей Люси Карр и поняла, что удача вновь вернулась к ней.

Каролина всё ещё дрожала от холода, и, наверное, должно пройти несколько часов, прежде чем она начнет осознавать, как кардинально изменилась её жизнь. Но ощущение безопасности уже возвращалось к ней, и женщины, пришедшие сюда со своими надеждами, теперь столпились вокруг неё и наперебой желали ей всего наилучшего. Лонгхорн в конце концов увидел перспективу в молодости Каролины и с бесконечной добротой и безграничным великодушием обеспечил её выполнение.

Несколько часов спустя, нарядившись в платье из собственного гардероба, который ей по праву возвратили, Каролина прибыла к неприметному дому в западной части города и приказала извозчику обождать её на улице. Дождь прекратился, и в воздухе витал аромат приближающихся теплых дней. Но, подходя к крыльцу, Каролина всё равно плотнее запахнула каракулевое пальто, купленное ей Лонгхорном в самом начале их отношений.

Домоправительница, открывшая дверь, сначала не нашла, что сказать.

– Не беспокойтесь, – сказала Каролина, улыбнувшись так, что стали видны все её зубы. – Я пришла не за жалованьем, которое мне задолжали. Оно мне не требуется.

Пожилая женщина окинула взглядом коридор. Она, очевидно, нервничала и поэтому вытирала потные ладони о платье.

– Не думаю, что миссис Тилт обрадуется вашему визиту.

– О, мне совершенно всё равно, – рассмеялась Каролина. – Я же не к ней пришла. Мистер Ригли здесь?

– Да, но…

– Хорошо. – Каролина протиснулась мимо женщины в переднюю, немного повернувшись, чтобы взмахнуть длинной сиреневой юбкой, отразившей льющийся с потолка электрический свет. – Где они?

Домоправительница уставилась на свои руки.

– В гостиной первого этажа.

– Ах да.

Каролина вошла в комнату, не снимая пальто. Её лицо торжествующе сияло. Она отлично знала, как положительно влияет на её внешность чувство победы, и поэтому остановилась в дверях, чтобы миссис Тилт и Тристан смогли в полной мере оценить момент её триумфа. В эту секунду она окончательно убедилась в собственном величии и совершенно без труда воспользовалась одной из уловок, к которым светские дамы прибегали на каждом шагу, а она не могла постичь до этого вечера. Её расчет был безупречен.

– Я же приказала вам никогда сюда не возвращаться, – наконец выдавила из себя миссис Тилт, и, хотя она изо всех сил старалась, чтобы голос прозвучал холодно, лёгкая дрожь немного растопила ледяной тон. Сидящий рядом с ней в обтянутом красно‑белой обивкой кресле Тристан впервые за время их знакомства казался смущенным. Глаз Каролины радовали его чёрный пиджак и жилет, а также светлые волосы, уложенные несколько аккуратнее, нежели обычно.

– Правда? Поскольку у меня нет никакого желания возвращаться сюда, наверное, я удовлетворю вашу просьбу. – Каролина беззаботно прислонилась к дверному косяку. – Тристан, – продолжила она грудным голосом, окончательно лишив своего внимания миссис Тилт, – пойдемте со мной.

Ножки стула Тристана заскрипели, когда он неловко заерзал, но молодой человек не встал.

– Мы с миссис Тилт собирались отправиться на ужин в «Уолдорф». Как раз начали вечер с коктейлей, а затем…

– Чушь. Вы поужинаете со мной в «Шерриз». Видите ли, – улыбнулась своей фирменной улыбкой Каролина, – я только что унаследовала огромное состояние, исчисляемое цифрой, до которой, думаю, ваша миссис Тилт не сумеет даже досчитать, и хочу отпраздновать это событие.

После этих слов сомнения Тристана исчезли. Он подошёл к Каролине, даже не извинившись перед леди с Запада, и они, не прощаясь, покинули гостиную. Каролина решила в последний раз оглянуться на миссис Тилт. Наследница Лонгхорна дорого бы дала за то, чтобы лицезреть ту смесь уязвленной гордости и возмущения, с какой смотрела в спины уходящим её бывшая хозяйка. Но так вышло, что этим зрелищем она смогла насладиться совершенно бесплатно.

– Завтра это будет во всех газетах! – крикнула Каролина через плечо.

Тристан помог ей забраться в экипаж, и пока они ехали по запруженным улицам центра города, Каролина поняла, что внезапно исчерпала запас тем для разговора. Её рассказ был слишком длинным, чтобы даже начинать повествование, а в этот вечер ей хотелось только праздника. Её старинный друг, продавец универмага «Лорд энд Тейлор», составлял отличную компанию для подобного вечера – но не более, как Каролина поняла за прошедшие несколько месяцев. Хотя он оказался весьма полезен, когда пришла пора указать миссис Тилт на её место. Каролина, несомненно, предпочла бы общество Лиланда, но днем прочла в газете, что он находится на корабле где‑то посреди Атлантического океана, поэтому смирилась с тем, что возобновления их романа придется ждать ещё несколько месяцев. А теперь дождь очистил воздух, она была одета по‑королевски, а её спутник – кем бы он ни был – выглядел весьма симпатично. Как и всё остальное, вечер только начинался.

Глава 44

Не только одна молодая жена из высшего общества носит ребенка, хотя я пока не вправе говорить, от кого он…

«Городская болтовня», пятница, 2 марта 1900 года

В камине потрескивали ветки, и Элизабет подняла глаза, чтобы встретиться взглядом с матерью. Ни одна из них не моргнула, и они долгую минуту не отводили глаз. Снаружи, после нескольких часов ясной погоды, снова шёл дождь, а Диана всё ещё спала наверху, несмотря на приближающийся вечер. Эдит выглядела полумертвой и не могла выдавить ни слова о вчерашнем приеме у Хейзов. Запас тем для разговора иссяк, и теперь старшей мисс Холланд не оставалось больше ничего, кроме как пытаться согреться у огня под уничижительным взглядом матери. Элизабет немного нервничала из‑за неопределенности своего будущего, но теперь у неё был тот, кого надо было защищать, и от этого страх уменьшился.

– Миссис Холланд, – обратилась к хозяйке Клэр, войдя в раздвижную дверь. Тени серого дня играли на молочно‑бледном лице служанки.

Эдит заворчала и прикрыла глаза:

– Ради бога, помните о моей головной боли и ведите себя немного потише, – пробормотала она, хотя Клэр и так говорила очень тихим голосом.

– Простите, – прошептала Клэр. Поскольку миссис Холланд упорно не отводила взгляда от камина, горничная посмотрела на Элизабет, которая кивнула ей, разрешая продолжить. – Пришёл гость.

– Кто же? Мы не расположены никого принимать, – резко откликнулась миссис Холланд. Эдит застонала, но снова упоминать о своей головной боли не стала.

– Мистер Кэрнс.

– Ах! – Выражение лица пожилой леди изменилось. – Проводи же его.

Элизабет выпрямилась, когда Сноуден вошёл в комнату. Она была так поглощена собственными заботами, что даже не заметила отсутствия гостя после возвращения из Флориды, но всё равно его крупное лицо и выгоревшие добела волосы казались ей почти незнакомыми. При мысли об этом Элизабет почувствовала себя гадко, потому что Сноуден столько всего сделал для её семьи, и, чтобы исправить оплошность, она широко улыбнулась гостю.

– Миссис Холланд, мисс Холланд, мисс Элизабет, – поклонился он.

– Как замечательно, что вы вернулись в город, – сказала миссис Холланд, вставая со стула. Она выглядела немного менее взволнованной, и Элизабет была благодарна Сноудену за это. Бывший компаньон её отца обладал способностью появляться именно тогда, когда семья отчаянно нуждалась в помощи, заметила Элизабет, чувствуя, что он уже не кажется ей настолько чужим. – Я не была уверена, что вы вернетесь.

– Да, и я собираюсь ненадолго задержаться. Я знаю, насколько гостеприимна ваша семья, но мне не хотелось беспокоить вас, пока я не устроюсь в городе. Я снял квартиру в парке в Довере. Конечно, она не столь очаровательна, как ваш дом, но для такого человека, как я, сгодится. – Его взгляд был прикован к Элизабет, которая обратила взор на мать, в свою очередь изучающую Сноудена. – Я получил вашу телеграмму, – добавил он, обращаясь, как поняла Элизабет, к миссис Холланд, хотя по‑прежнему смотрел на дочь пожилой леди.

– Добро пожаловать обратно в Нью‑Йорк, мистер Кэрнс, – ласково поприветствовала его Элизабет, вставая и невольно прикладывая руку к животу. Она надеялась, что это всё, что в настоящую минуту от неё требуется, но такой мелочью обойтись не удалось. Кэрнс окинул её взглядом с головы до ног, а затем пересек комнату и встал перед Элизабет на одно колено.

Элизабет бросила взгляд на мать, но та уже отвернулась.

– Мисс Холланд, я надеюсь, вы не посчитаете, что я чересчур спешу. Но я хочу сообщить, что мне известно о сложившемся положении, и я чувствую, что могу помочь вам. Я знаю, как вы любили Уилла – в конце концов, я сам принял ваши брачные клятвы. Конечно, вы должны оставить его ребенка. Но вы окажете и ребенку, и покойному мистеру Келлеру плохую услугу, если родите дитя, не будучи замужем. Я знаю, что вы меня не любите, во всяком случае, не так, как должна любить мужа жена, и я не жду этого от вас. – Он остановился, поправив колено, и осторожно поднял глаза на неё, словно его слова могли непреднамеренно причинить ей боль. – Я хочу обосноваться в городе и жить своим домом. Думаю, если бы мы поженились, то смогли бы стать чем‑то вроде семьи. Я мог бы предложить вам защиту от общественных пересудов, а вы бы сделали этот город островком счастья для меня…

Он умолк, и Элизабет закрыла глаза. На секунду в комнате воцарилась тишина, которую нарушали лишь треск дров в камине и стук капель дождя по уличной мостовой. Затем Сноуден вновь заговорил:

– Вы выйдете за меня замуж?

Мать вырастила её столь готовой к браку, что она успела не единожды повидать стоящих на коленях мужчин. Судьба вновь совершила невероятный виток: этот человек, полностью соответствующий всем требованиям, но едва ли из тех, с кем будет искать союза дебютантка, в конечном счете станет её мужем. Элизабет знала, что миссис Холланд предпочла бы Тедди Каттинга, хоть, может, и не так пылко, как ее дочь. Но Тедди рядом не было и близко.

Полный смысл предложения Сноудена доходил до неё медленно, и когда Элизабет осознала все, чем оно может для неё обернуться, и на какую жертву идёт он – оставляет возможность найти свою истинную любовь, кладя себя на алтарь защиты нерожденного ребенка её и Уилла – то протянула ему руку и прошептала:

– О да. Благодарю вас.

Когда она снова открыла глаза, Сноуден уже встал и, всё ещё держа её за руку, легонько поцеловал её в щеку.

– Я подарю тебе милый дом, Элизабет.

Она пока не могла заставить себя улыбнуться, но сумела кивнуть. Затем к ним подошла её мать и положила ладонь на их сомкнутые руки.

– Мистер Кэрнс, – сказала она. Её темные глаза сверкали, когда она сверлила его взглядом. – Вы должны как следует позаботиться о моей дочери. Она – всё, ради чего я живу.

И обняла Сноудена. Эдит пересекла комнату и, хотя в её лице всё ещё читалось страдание от головной боли, попыталась слегка улыбнуться. Тётя обняла будущих супругов и шепотом поздравила их.

– Позволю себе напомнить вам, что я хорошо знал мистера Холланда, – обратился Сноуден к женщинам. – И знаю, как бы ему хотелось, чтобы я позаботился о вас.

Элизабет снова кивнула. Мир такой удивительный – он подвергает испытаниям, но если вести себя спокойно и сосредоточенно и пытаться совершать правильные поступки, то выход из положения всегда найдется. Раньше Элизабет представляла, что решение находится в другом направлении, но теперь это уже не имело значения, поскольку дорога туда ещё даже не построена. И никогда не будет. У неё есть настоящее, которое ничем не хуже фантазий. Она станет матерью – и эта мысль переполняла Элизабет радостью.

– Полагаю, вы согласитесь со мной, что свадьбу нужно играть быстро, чтобы избежать подозрений,‑ говорил Сноуден миссис Холланд или, может, тёте Эдит. Элизабет больше не обращала на них внимания; она думала об Уилле, его благородной натуре, готовности работать до седьмого пота, обо всём, что он для неё сделал, и что теперь у нее наконец появится возможность поступить похвально в память о нём.

Глава 45

Многие мои обычные источники в это тихое время года хранят молчание, но некоторые из моих новых друзей оповестили наше издание о поразительном появлении младшей девицы Холланд, мисс Дианы, на вчерашнем приеме у Хейзов. Говорят, что её пригласил наследник рода, Грейсон. И что бы это могло значить?

Из светской хроники Нью‑Йорка в «Уорлд газетт», суббота, 3 марта 1900 года.

Вернувшись из церкви, Диана желала только подняться в свою комнату. Церемония прошла кратко и мрачно, а гостями были лишь члены их маленькой семьи и несколько людей из близкого окружения Сноудена. Обряд провел преподобный Нидлхауз, на протяжении всей службы поглядывавший на сестру невесты так, словно от неё плохо пахло. После свадьбы жених и невеста отправились в своё новое жилище в многоквартирном доме, а семейство Холланд вернулось в родовое гнездо в парке Грэмерси.

Теперь Диана снова стала единственным ребенком в этом наполненном скорбью особняке. Она поставила ногу на ступеньку, но не успела вновь погрузиться в душевные муки, потому что на её пути встала мать.

– Ди, твоей сестре очень повезло.

Диана оглянулась на мать, уже больше года как облаченную в траур. Одежда младшей Холланд – скромное темно‑синее шерстяное платье – была почти столь же мрачной, и Диана затруднялась ответить, кто из них выглядел трагичнее.

– Я знаю, – помолчав, ответила она.

Когда сестра поделилась с ней тайной, о которой умалчивала все эти недели, внутри Дианы всё перевернулось. Неясная тревога, которую она испытывала из‑за того свидания с Грейсоном в одной из темных галерей его особняка, при свете дня обрела четкость. Ведь поступок Дианы мог повлечь за собой ужасные, непредвиденные последствия, и осознание этого низвергло её в пучину отчаяния.

– Если то, что я прочла в газетах, правда – я имею в виду особый интерес Грейсона Хейза к тебе – то это очень хорошие новости, – заключила мать, и Диана поняла, что та разочарована только что свершившимся браком. Хотя он и поможет семье сохранить лицо и позволит Элизабет родить ребенка, но вовсе не был выдающимся союзом, на который столь откровенно надеялась миссис Холланд. – Как тебе известно, я всегда не очень жаловала семью Хейзов, и есть немало других молодых людей, из которых я бы предпочла выбрать себе зятя. Но Хейзы богаты, и хотя эти слова причиняют мне боль, я бы сказала, что за этой семьей будущее.

Диана не могла ответить на это, не признавшись матери во всём, чего делать, конечно, не собиралась. Поэтому она с содроганием кивнула в знак согласия и пошла вверх по неосвещенной лестнице, слегка поскрипывающей от её веса. Весь дом пропах старостью. По крайней мере, младшая мисс Холланд чувствовала себя на сотню лет старше, чем в день возвращения из Флориды, и, охваченная усталостью, соразмерной этому преклонному возрасту, обессилено рухнула на кровать.

«Через что ещё мне предстоит пройти, чтобы заполнить страницы истории моей жизни?», – думала она. Эта книга уже чересчур изобиловала событиями.

Слияние тел, пережитое с Грейсоном, не слишком отличалось от того, что много месяцев назад было у неё с Генри, но на этот раз она чувствовала себя совершенно по‑другому. После Генри она была словно окружена чудесным нимбом, окрашенным в персиковый цвет, а на этот раз её обуревало лишь сожаление. Каждый раз, когда Диана закрывала глаза, на неё накатывали воспоминания о жарких мгновениях в объятиях Грейсона, и эти мысли ранили её. В них присутствовал призрак Генри, стоящего в дверях, и едва ли имело значение, был ли свидетель её прегрешения реальным или иллюзорным. Она поступила так не ради любви, и в этом крылась вся разница.

Неважно, что говорила мать. Диана знала, что никогда не станет женой Грейсона. Он признавался ей в любви, и Диана имела основания верить ему. Но она не могла ответить на его чувства – в этом Диана была совершенно уверена – а значит, повела себя весьма дурно. Только что она стала свидетелем, как её сестра вверила себя человеку, которого не любила. И хотя Элизабет ничем не выказывала своих истинных переживаний, Диана ясно видела, насколько ей больно вновь выходить замуж так скоро. Ведь её любовь к Уиллу была такой чистой, а его смерть – столь недавней, что Элизабет всё ещё не до конца оправилась от горя.

Диана прижала колени к груди и свернулась калачиком на постели. Именно в этой комнате с лососево‑розовыми обоями, ковром из белой медвежьей шкуры и старым, обтянутым золотой тканью креслом, состоялось их первое настоящее свидание с Генри. Они лежали вдвоем на этом ковре перед маленьким камином. Диана отдала бы все, лишь бы вернуть тот день, когда она ещё не знала, что Генри не такой, каким кажется, и какие роковые ошибки она способна допустить. Диана устала от всего, что натворила, но плакать не могла. Изменить прошлое нельзя – теперь оно стало неотъемлемой частью её жизни.

Диана получила то, что хотела, пусть и не тем путем, которым себе представляла. Она мечтала чувствовать себя по‑другому, и её желание сбылось. Только теперь ей стало ещё хуже. Она выросла, потеряла невинность, но жестоко ошиблась, поверив, что Грейсон поможет забыть Генри. Ведь молодой Шунмейкер навсегда заполонил собой её мысли, и то, как он поступил с ней, впервые не казалось Диане таким ужасным, потому что она поступила с ним точно так же, и теперь понимала, насколько мало значил для неё этот порыв.

Глава 46

Этим вечером на закрытой церемонии в епископальной церкви Благодати Божьей Элизабет Холланд стала женой мистера Сноудена Трэппа Кэрнса, бывшего делового партнера покойного мистера Холланда. Можно лишь предположить, что после всего пережитого прошлой осенью мисс Холланд желает спокойной жизни, которую хочет разделить с менее светским человеком, чем Генри Шунмейкер…

Из колонки светских новостей «Нью‑Йорк Империал», суббота, 3 марта 1900 года.

Кремового цвета дом в Довере был построен в парке в середине семидесятых, и квартиры состояли из гостиных, библиотек и комнат для горничных. На каждом этаже имелись лифты и спуски для грязного белья, и все здание пропитывал дух современности. Апартаменты Кэрнсов занимали четвертый этаж целиком и казались новоиспеченной миссис Кэрнс довольно странными. Мебель была новой и до сих пор никем не использовалась. У Элизабет создалось впечатление, что мебель расставили, скорее, практично, чем со вкусом. Все выглядело дорогим, но казалось, чего‑то не хватает.

– Здесь очень красиво, – восхитилась Элизабет, зайдя внутрь.

Сноуден улыбнулся ей и протянул руку, чтобы взять её манто. Один из его слуг разжег огонь в камине, и мистер Кэрнс жестом попросил супругу сесть поближе к очагу. Дождь продолжался, и теперь, когда все поняли, под чьей защитой родится ребенок Элизабет, внимание семьи переключилось на сохранение здоровья будущей матери и ограничение её подвижности.

Они ходили в церковь всей семьей, а затем, на случай если чьи‑то наблюдательные глаза высматривали, нет ли в этой паре чего‑то, о чем не пишут в газетах, Элизабет и Сноуден вернулись домой сами как любая другая женатая пара.

– Никто и никогда не мог даже предположить, что кто‑то из Холландов будет жить так далеко на севере, – двусмысленно произнесла мать Элизабет при прощании.

Элизабет никогда так сильно не уставала. Подобное утомление приходит после того, как отступают длительные и ужасные треволнения. Но Элизабет слишком измучилась, чтобы обдумывать слова матери, и поэтому послушалась Сноудена и присела на обтянутую белым муслином софу в викторианском стиле. Софа была мягкой, но немного приземистой, и Элизабет была не совсем уверена, как на ней правильно сидеть. Завтра она сделает это жилище больше похожим на дом, и будет продолжать создавать домашний уют до рождения ребенка. Но прямо сейчас беспокоиться об этом не было нужды.

Сноуден все ещё стоял в прихожей, одетый в темно‑коричневый костюм, купленный утром в универмаге «Лорд энд Тейлор». Простое платье Элизабет цвета слоновой кости приобрели там же. Воротник платья был простым и коротким, а рукава доходили почти до запястья. Наряд был не сшит специально для неё, а куплен в магазине готового платья. Это немного смущало Элизабет, и во время произнесения клятв она поняла, что церемония почти полностью повторяет день свадьбы с Уиллом, а выбранный Сноуденом костюм странно похож на тот, что был на Уилле.

– О чем вы думаете, дорогая? – спросил из тени муж.

– О, – выдохнула Элизабет, но быстро набрала в легкие воздуха и попробовала улыбнуться. Затем чуть подалась вперед и пожала плечами. – Это всего лишь… – Возможно, дело было в усталости, но внезапно Элизабет испугалась, что расплачется. Подобное поведение показалось бы неблагодарным после всего, что сделал для неё Сноуден, и она нахмурилась, сдерживая слезы.

– Продолжайте, – нежно попросил Сноуден. – Можете рассказать мне. Вы не сумеете сказать ничего, что обидит меня.

Элизабет закрыла глаза.

– Я просто думала, что до сегодняшнего вечера являлась миссис Келлер, – прошептала она.

Сноуден подошёл и сел на софу рядом с женой. Она немного нехотя подняла на него глаза, и увидев его доброе лицо, вздохнула и взмахнула руками, словно хотела сказать, что всё это лишь нелепая сентиментальность, хотя на самом деле чувствовала ровно противоположное.

– Конечно. – Сноуден улыбнулся ей. – Я знаю, что в сердце вы навсегда останетесь миссис Келлер.

– Вы так добры ко мне, – ответила Элизабет, мучимая угрызениями совести.

В дверях возникла служанка, и Сноуден знаком приказал ей войти. Она подошла к небольшому квадратному дубовому столику у дивана и налила супругам по бокалу красного вина. Сноуден подождал, пока одетая в черно‑белую униформу женщина скроется за дверью, а затем поднял бокал. Элизабет моргнула и тоже подняла свой. Они чокнулись, и Элизабет попыталась вежливо глотнуть вина, хотя на самом деле совершенно не хотела пить.

– За нашу семью, – произнес Сноуден перед тем, как выпить.

Элизабет улыбнулась и поставила бокал на столик. Ей в голову пришла ещё одна мысль.

– Полагаю, по закону я выходила замуж дважды. – Она высказала пришедшее в голову тут же, совершенно не приняв в расчет, как Сноуден воспримет её слова. Затем она посмотрела на мужа и увидела в его взгляде нечто незнакомое. – Это так, да?

Последовало гробовое молчание, и Элизабет поняла, что сейчас услышит ложь.

– Да. – Голос Сноудена дрогнул, но мистер Кэрнс сразу же взял себя в руки и заговорил ровно и уверенно. – Конечно, так и есть, но поскольку документы о первом браке хранятся в Бостоне, да и в этом мире не одна Элизабет Холланд и не один Уилл Келлер, уверен, что беспокоиться нет нужды.

Он улыбнулся и накрыл ладонью лежащие на коленях руки жены. Элизабет хотелось сказать ему, что она не так волновалась о раскрытии тайны, как об уважении к памяти Уилла. Странность этого момента запомнилась ей, и как Элизабет ни пыталась, ей не удалось окончательно успокоиться. Но затем она закрыла глаза и попыталась убедить себя, что теперь она замужем за другим человеком, память об Уилле ей придется пестовать втайне, да и между людьми всегда будут возникать непонятные моменты, которые не нужно объяснять.

– Вы устали, дорогая? – спросил Сноуден.

– Да, очень, – ответила она.

– Пойдемте, я провожу вас в постель. – Сноуден встал, но не отпустил её ладонь, отчего рука Элизабет оторвалась от колена.

Широко расставленные карие глаза Элизабет изумленно распахнулись. На секунду она испугалась, что неправильно поняла, на что согласилась, и в защитном жесте положила вторую руку на сердце.

– Я думала, что мы…

– В вашу постель, дорогая. Моя спальня находится дальше по коридору.

– О. – Элизабет с облегчением улыбнулась ему, поднялась и подошла ближе. Она чувствовала себя немного глупой за то, что создала много шума из ничего, поэтому вновь взяла его ладони и самым теплым тоном произнесла: – Спасибо вам, мистер Кэрнс.

– Не думайте об этом.

Сноуден проводил её по коридору с паркетным полом и высокими багетами, и у двери комнаты, где ей придется коротать свой век до конца, муж остановился и легко поцеловал её в лоб. Она уже почти чувствовала под головой подушку и была готова погрузиться в сон. Ей приснится Уилл и их ребенок, и на несколько часов они останутся только втроем.

– Спокойной ночи, – пожелала она, берясь за дверную ручку.

– Сп<