Где начинается наша биография?

А теперь отойдем от проблем глобальных и остановимся на некоторых особен­ностях сферы образования. Способствует ли наше образование формированию интеллигентности? Приведу два эпизода из собственной вузовской практики. Пос­ле одной из лекций ко мне подходит студентка и спрашивает: «Вот вы сказали, что появление колеса было величайшим достижением в истории человечества. Но какое же это достижение? Прутик случайно согнул – вот тебе и колесо!» Второй эпизод аналогичен: «Вот вы на лекции упомянули об изобретении лей­денской банки, – говорит студент-физик, – да сейчас за один год делают тысячу таких изобретений!» Оба вопроса похожи друг на друга и оба свидетельствуют о полном отсутствии исторического восприятия культуры. А это не безопасно. Это не формирует уважения к ученым далекого прошлого, которые мужественно протап­тывали первые тропинки науки. «А что, собственно, сделал Менделеев? – сказал мне один аспирант. – Это же тривиально!» Что кроется за такого рода репликами или вопросами? А то, что человек не идентифицирует себя с историей культуры, с историей человечества, он сам по себе, а история сама по себе. Копаясь в своей собственной биографии, он, вероятно, понимает, как трудно ему было когда-то правильно зашнуровать ботинки, но детство человечества – это не его детство.

Совсем не так ощущал себя Л. Толстой: «Спрашивая себя о происхождении своего разумного сознания, человек никогда не представляет себе, чтобы он, как разумное существо, был сын своего отца, матери и внук своих дедов и бабок, родившихся в таком-то году, а он сознает себя всегда не то что сыном, но слитым воедино с сознанием самых чуждых ему по времени и месту разумных су­ществ, живших иногда за тысячи лет и на другом конце света. В разумном сознании своем человек не видит даже никакого происхождения себя, а сознает свое вневременное и вне­простран­ствен­ное слияние с другими разумными сознаниями...» [12, с. 38].

Нам представляется это крайне важным. Суть интеллигентности как раз в том и заключается, что человек идентифицирует себя с Культурой, видя в себе ее про­должение, точнее, понимая себя как средство, с помощью которого эта Культура может продолжать жить. Поэтому если в мире статистика Ершова есть кон­кретные даты рождения и смерти, то в рефлексивно симметричном ему мире Бам-Грана все мы начинали с первобытных костров и кремневых ножей и прошли многотысячный путь страданий, поисков и горьких заблуждений. Именно мы, каждый из нас, а не какой-то там очень чужой нам и такой «глупый» Менделеев.

Мир Бам-Грана – это мир социального бессмертия человека. Интеллигенты вставали и будут вставать из могил, ибо нельзя победить Культуру, которой они служили. Ромен Роллан в своих воспоминаниях пишет, что у него было три откровения в жизни и одно из них связано со сценой в «Войне и мире» Л. Толстого, где Пьер, захваченный в плен французами, неожиданно хохочет и повторяет: «В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня – мою бессмертную душу?..» [13, с. 38]. А теперь спросим себя, мог ли человек с таким сознанием своей бессмертной души всту­пить в описанный выше спор за обладание откровенно украденным фаянсовым кувшинчиком? Но как научить людей вернуться в этот мир Бам-Грана, если ими просто завладел статистик Ершов? Единственный путь – рефлексивное переклю­чение: оно подобно пятому измерению, ибо в рамках известных четырех пути в мир Бам-Грана не существует.

Автору запомнился один доклад на симпозиуме, посвященном Ньютону. Докладчик, известный математик, с увлечением и прекрасным знанием фактической стороны дела рассказывал о склочной борьбе Ньютона и Лейбница за приоритет. Это производило неприятное впечатление, ибо героями были уже не две дамы, поссорившиеся из-за кувшинчика, а два несомненно великих человека, прочно вошедших в мировую Культуру. Доклад вызывал какой-то смутный протест, но трудно было понять, почему. Правда есть правда! Не хотим же мы подкрашивать и подправлять прошлое, создавая слащавые и лживые мифы. Но позднее оказалось, что доклад вызвал протест не только у автора, но и у целого ряда других людей. Все они говорили, что так нельзя относиться к истории. А как же надо?

Суть, вероятно, в том, что автор рассказывал не о себе, не о своих горьких ошибках, не о своем собственном падении... Иными словами, он сам не испытывал того, что чувствовали некоторые из его слушателей. Скорее, он был даже доволен, что ему удалось спустить самого Ньютона до уровня современных мелких академических интриг. По сути, это то же самое, что и приведенная выше реплика о Менделееве.

Нам представляется, что в сфере науки и образования тоже сбывается про­рочество Бам-Грана. Прозвучать оно могло бы примерно так: будут вам приборы и информация, ускорители и математические методы, но ничего больше. Правда, и здесь не все предвидел Бам-Гран, ибо нет у нас ни приборов, ни вычислитель­ной техники, но вот что касается «ничего больше»... А человеку, чтобы быть че­ловеком, нужны не только знания и методы – ему нужны другие люди, которые за этим стоят, их поиски и чаяния, успехи и заблуждения. Человек должен знать свою Биографию, свою Историю, он должен ее прочувствовать и ею переболеть. Именно такая прочувствованная и выстраданная История и делает человека интеллигентным. Точнее, не делает, а может сделать при прочих благоприятных условиях. Но, увы, именно исторический, культурно-исторический компонент об­разования почти полностью отсутствует в наших вузах. И здесь побеждает эта вездесущая фигура – статистик Ершов.