Космологический период истории древнегреческой философии
Начало философии в Элладе представлено выходцами из находившихся на западном побережье Малой Азии греческих полисов Милета — Фалесом, Анаксимандром, Анаксименом и Эфеса — Гераклитом. Основная проблема ионийской философии — «вопрос о субстанциональном начале всего сущего, о том едином начале, которое не только все из себя рождает, но и как субстанция, как сущность лежит в глубине всех без исключения явлений».
В учении Фалеса таким субстанциональным началом считалась вода: «влажное вещество, с легкостью преображаясь во всевозможные тела, принимает пестрое многообразие форм. Испаряющаяся часть его обращается в воздух, а тончайший воздух возгорается в виде эфира. Выпадая в осадок и превращаясь в ил, вода обращается в землю». Согласно Анаксимандру изначальной стихией, абстрактным «архэ», является «апейрон» — беспредельное, лишенное чувственной конкретности начало: «из него все возникает и в него все уничтожается. Поэтому и рождаются бесконечные по числу космосы и снова уничтожаются в то, из чего возникли. Он объясняет, почему оно безгранично: чтобы никогда не иссякло наличное возникновение». Третий представитель Милетской школы — Анаксимен началом мира полагал воздух. Все формы природы сводятся к этому архэ, космос есть результат его разрежения и сгущения.
По Гераклиту субстанциональное начало всего сущего — огонь: «этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий. Гераклиту гораздо в большей степени чем его предшественникам свойственно подчеркивание аспекта изменчивости, текучести мироздания, его слова: panta rei — все течет. Механизмом изменений и преобразований бытия Гераклит считал борьбу противоположных начал:
«Следует знать, что борьба всеобща, что справедливость в распре, что все рождается через распрю и по необходимости» [Антология мировой философии 1969, 276, 279, 287, 302, 329]. Общим законом мироздания, принципом меры и порядка у Гераклита выступает логос (буквально — слово). То, что для чувства выступает как огонь, для ума есть логос.
В целом в философии Гераклита начинают находить выражение аспекты теоретико-познавательного плана. Дело в том, что поиски субстанционального начала всего сущего у милетцев совершенно не выделены еще из контекста организации и обобщения эмпирического опыта, решения познавательных задач, создания умозрительных моделей вселенной, как, например, у Анаксимандра. Фалес устанавливает геометрические равенства, предсказывает полное солнечное затмение 585 г. до н.э., пытается установить причину летних разливов Нила и т.п. В этом — известное оправдание для характеристики философии данного типа как «стихийного материализма». Позиция рефлексии здесь еще не отдифференцирована от собственно познавательного подхода.
Подобная дифференциация намечается у Гераклита. Показательно, что Гераклит различает многознание и мудрость, противопоставляя последнюю — первому. «Многознание, — говорит Гераклит, — уму не научает, иначе оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофана и Гекатея». «Мудрость, — по Гераклиту, — есть от всего отрешенное».
Современником Гераклита был Пифагор, основавший в южно-италийском городе Кротонс свою школу. Это была не только философская школа в обычном смысле слова, как некоторая идейная традиция, но особая тайная этико-политическая и религиозно-мистическая организация — пифагорейский союз, со своими правилами поведения, в основе которых лежало учение о «надлежащем». И о союзе, и о самом Пифагоре сохранилось, впрочем, крайне мало достоверных сведений. Подобно другим первым философам Пифагор — личность полулегендарная. Показательно, однако, что как в случае с Фалесом, историческая традиция связывает «ученость» Пифагора с культурами Востока: Египтом, Финикией, Вавилонией и Индией.
Своеобразие решения пифагорейцами проблемы субстанционального начала, или «единого и многого» в том, что основой мира полагалось не какое-либо вещество, а число: «самое мудрое — число»; «число владеет… вещами»; «справедливость … есть число, помноженное само на себя»; «душа есть гармония», то есть числовое отношение. Правда, как и первоначала ионийцев, представление ранних пифагорейцев о числе не лишено еще элементов мистики.
Едва ли, однако, можно принимать всерьез позднейший рассказ о том, как Пифагор пришел к основной идее учения, согласно которой число — основа всего сущего. Говорят, проходя мимо кузницы, Пифагор заметил, что совпадающие удары не одинаковых по весу молотов производят различные созвучия. Поскольку вес молотов можно измерить, созвучия тоже можно выразить в количественных величинах. Отсюда вывод — число владеет всеми вещами. Легенда напоминает и о знаменитом яблоке Ньютона. Странно, однако, что падение яблок наблюдали миллионы людей до Ньютона, но только он увидел в нем проявление действия закона гравитации. Точно так же и Пифагор сначала должен был прийти к идее числа как всеобщего основания, чтобы увидеть в частном случае его проявление.
Поэтому гораздо более продуктивным выглядит другой подход. Уже один из ранних комментаторов замечает, что Пифагор, «ценя занятия с числами больше всех других занятий, продвинул вперед эту науку, освободив ее от служения делу купцов». Действительно своим происхождением главная идея пифагорейцев была обязана обобщению и организации опыта измерительной деятельности, в которой, как ее средства, появляются числа, появляются задолго до пифагорейцев. Кладезем подобного опыта были цивилизации Востока, где Пифагор, кстати, провел более трех десятилетий, обучаясь у тамошних жрецов. Это принципиально меняло ситуацию. Число, которое выступало в функции средства практической деятельности для египтян, становилось объектом решения познавательных задач для Пифагора. В конечном счете смыслом этой деятельности должно было стать выявление свойств чисел как таковых, что и характеризует в наиболее общем виде исследовательскую программу математики. Как отмечал еще один из древних комментаторов: «Пифагор преобразовал геометрию, придав ей форму свободной науки, рассматривая ее принципы чисто абстрактным образом, и исследуя теоремы с нематериальной, интеллектуальной точки зрения»[Антология мировой философии 1969, 287].
Именно формированием исследовательской программы, суть которой в исследовании числа, числовых отношений и количественных величин, было обусловлено стремление выяснять отношение между количественными величинами и свойствами вещей. Таков путь, приведший к открытию зависимости высоты тона звучания струны от ее длины, теоремы Пифагора, канона Поликлета (идеальных пропорций гармоничной человеческой фигуры) и др. Заключенным в формирующейся пифагорейской программе мировидением было обусловлено и то, что Пифагор связывал пять физических элементов с пятью видами правильных многогранников. Земля состоит из частиц кубической формы, огонь — из частиц, имеющих форму четырехгранной пирамиды (тетраэдров), воздух — из восьмигранников (октаэдров), вода — из двадцатигранников (икосаэдров), а эфир — из двенадцатигранников (додекаэдров).и
Философия Эмпедокла сочетала, примиряла ионийскую и италийскую традиции, в частности, орфико-пифагорийское учение о переселении душ (метемпсихоз), включая в мировой космический цикл психические начала: любовь (гармония, радость) и ненависть (гнев). Эти начала играют активную роль по отношению к четырем пассивным физическим первоначалам: огню, воде, воздуху и земле. Все процессы мироздания, фазы космического цикла объясняются борьбой двух антагонистических начал — любви и ненависти. В начале, в Золотой век ненависть находится снаружи мирового целого, любовь — внутри. Потом постепенно в мир входит вражда, заполняя мировую сферу и вытесняя любовь на периферию. Фазы мирового цикла по «воле судьбы» вечно повторяются. Общий механизм физических превращений, закон бытия по Эмпедоклу — смешение первостихий: «Нет никакого рождения, как нет и губительной смерти: есть лишь смешенье одно с размешеньем того, что смешалось. Что и зовут неразумно рождением темные люди».
Анаксагор был первым афинским философом, хотя родом происходил из ионийского полиса Клазомены. Это был и первый философ-профессионал, целиком посвятивший себя науке. Его деятельность протекала в «век Перикла» — выдающегося деятеля афинской демократии, эпоху ее расцвета, расцвета античной культуры в целом. Современниками Анаксагора были историк Геродот, «отец истории», скульптор Фидий, великие древнегреческие трагики Софокл и Еврипид. События его жизни послужили своего рода черновиком для будущей судьбы Сократа.
Политические противники Перикла, ученика Анаксагора, с целью компрометации первого, обвинили последнего в безбожии. Поводом послужили космологические и космогонические представления Анаксагора, согласно которым, в частности, светила — вовсе не божества, а глыбы и скалы, оторвавшиеся от Земли и раскалившиеся вследствие быстрого движения в воздухе. По инспирированному и приуроченному к данному случаю закону: люди, не почитающие богов или распространяющие учения о небесных явлениях должны быть привлекаемыми к суду как государственные преступники, Анаксагор приговаривается к смертной казни, которая благодаря заступничеству Перикла была заменена штрафом и изгнанием.
В центре внимания Анаксагора — проблема качественного превращения тел. Ведь ничто не может возникнуть из небытия. Его основной тезис: «Ни одна вещь не возникает, не уничтожается, но каждая составляется из смешения существующих вещей или выделяется из них». Вместе с тем Анаксагор отвергает стихии как первоначала. Земля не более первоначало, чем золото, вода — не более, чем кровь или молоко. Начала — это мельчайшие, невидимые, сверхчувственные частицы огня, воды, золота, древесины и т.д. Это «семена всех вещей», или как их называл Аристотель «гомеомерии», то есть «подобочастные». Семена обладают всеми качествами тел и бесконечно делимы. Основной принцип Анаксагора: «Все во всем».
Качество вещей — это преобладание в них определенного элемента. В любом месте космоса содержатся гомеомерии всех видов. Гомеомерии пассивны, источник их движения «Нус» — ум. Он и движет мир, и познает его. Познавая мир, ум обладает совершенным знанием обо всем и имеет величайшую силу. Суть космогонии Анаксагора в том, что образование космоса: Земли, неба, звезд, Луны, Солнца и придание им кругового движения происходит в результате действия Нуса на первоначальную смесь всего во всем.
По времени возникновения элеаты (Ксенофан, Парменид, Зенон, Мелисс) предшествуют Эмпедоклу и Анаксагору, например, Парменид — современник Гераклита. Однако, с точки зрения общей логики развития античной философии именно в элейской школе рождается новый тип философствования, философская рефлексия выделяется из общего контекста мышления и познания. Действительно если вся предфилософия представляет собой выявление оснований познавательного опыта, направленного вовне, почему ее основными категориями становятся природа, космос, то философия элеатов переориентируется на само мышление, почему основной ее категорией становится бытие, бытие как таковое. Совершенно отчетливо это представлено тезисом Парменида: «одно и то же мысль о предмете и предмет мысли».
Намечаемый тем самым подход Парменид называет «путем истины», отличая его от «пути мнения», то есть чувственного восприятия мира, обыденного сознания, здравого смысла, которые заведомо не могут дать истинного представления о нем. Структура и строение мира в элейской философии оказывается, таким образом, его логическими структурой и строением. Именно это подводит их к открытию законов логики, а, с другой стороны, заставляет «заместить» этими законами законы физического мира. Иначе говоря, согласно элеатам существует только мыслимый мир, то же, что немыслимо — не существует. Подобная позиция, действительно, здравым смыслом не воспринимается, что составляет и немалую трудность для приступающих к изучению философии. Здесь же следует искать объяснение «аристократическому» презрению античного мудреца к мнению «толпы» (глупцов, буквально, идиотов).
Основная проблема элеатов, как она была обозначена Парменидом — проблема бытия. Его главный тезис в том, что существует только бытие, а небытие не существует. Вместо прорицания, метафоры, столь характерных для предшествующих философов, Парменид прибегает к доказательству философского тезиса. Небытие не существует, потому, что оно не мыслимо. А не мылимо оно потому, что сама мысль о небытии делает небытие бытием в качестве предмета мысли. Но если небытие не существует, то бытие — едино и неделимо. Разделить бытие на части могло бы лишь небытие, но его не существует. Бытие неподвижно, ибо что-то может появляться только из небытия и исчезать только в небытии, которого нет.
Уже в исходных тезисах Парменида заложен логический механизм развертывания, всего идейного содержания элейской философии. В самом деле, что собственно, означает утверждение «небытие невозможно ни познать, ни в слове выразить»? Небытию невозможно подобрать определение. Бытие же определяется через такие понятия, как пространство, время, движение. Однако движения не существует. Не существует поэтому и времени. Бытие Парменида поэтому имеет только пространственную форму существования. Оно «подобно массе хорошо закругленного шара, повсюду равностоящей от центра».
Учение Парменида противостоит гераклитовскому panta rei, принципу текучести бытия. В этом отношении оно, коррелируется с основной мировоззренческой установкой традиционного общества, негативно относящегося к любым изменениям, новациям. По этому признаку, например, современный французский социолог и этнограф Леви-Строс различает общества «горячие» и «холодные». «Горячие» общества ориентированы на изменения. Меняются вещная среда, нравы, обычаи, взгляды, язык и т.п. Именно в таком обществе начинает жить большинство человечества со времен неолита. Главная особенность «холодного» общества — способность не изменяться. Как показал другой французский этнолог и философ Леви-Брюль, архаическое мышление является «пралогическим», в частности, в нем не выполняется основной формально-логический закон — закон противоречия. Оно не чувствительно к очевидным для современного мышления противоречиям. Парменид, обосновывая свою позицию, фактически подошел к данному закону, который в формулировке Аристотеля выглядит следующим образом: «Не может одно и то же в то же самое время быть и не быть».
Аргументацию Парменида развил его ученик, третий выдающийся представитель школы элеатов — Зенон. Тезис своего учителя о единстве и неподвижности бытия он доказывал методом «от противного». В историю культуры вошел целый ряд парадоксов, или апорий, сформулированных Зеноном в ходе решения этой общей задачи. Таковы апории «Дихотомия», «Стрела», «Ахиллес и черепаха», «Стадион».
Первая из них (букв. перевод: деление пополам) говорит, что прежде чем пройти весь путь, движущееся тело должно пройти половину этого пути, а еще до этого — четверть и т.д.; поскольку процесс деления бесконечен, то тело вообще не может начать двигаться. Согласно второй, — быстроногий Ахилл не может догнать черепаху, т.к. пока пробежит разделяющее их расстояние, она все же успеет проползти некоторый отрезок, пока он будет пробегать этот отрезок, она еще немного отползет и т.д. Третья апория утверждает, стрела в каждый момент времени находиться в определенном точке пространства, занимая равное ее длине место, где она, очевидно, покоится. Значит она неподвижна, ибо оказывается, что весь полет стрелы представляет сумму покоев. Для того, чтобы двигаться, она должна в каждый момент времени и находиться в определенном месте, и не находиться, что противоречиво.
Следует учитывать, что апории вовсе не должны были доказать невозможность реального эмпирически наличного движения, движения «в мире по мнению». Зенон лишь хотел показать, что движение теоретически немыслимо, оно невозможно в «мире по истине». Суть в том, что мы в принципе в определенных случаях не может мыслить мир непротиворечиво. Движение — пример тому. Парадокс возникает оттого, что мы априори не допускаем возможность противоречия в теоретической картине мира, считаем его неприемлемым. В формальной элементарной логике дело обстоит именно таким образом, там действуют законы противоречия и исключенного третьего. Но почему мы должны считать, что мир подчиняется законам формальной логики? Основатели античного атомизма Левкипп (500-440 гг. до н.э.) и Демокрит (ок. 460-370 гг. до н.э.). Атомистика возникла как попытка преодоления теоретических трудностей, которые были вскрыты Парменидом и его учениками в процессе анализа понятий бытия и небытия, единого и многого, пространства и движения. Элеаты отрицали существование небытия. Согласно атомистам существует и бытие и небытие. Небытие — это пустота, которая истолковывалась в физическом смысле. Если пустота едина, то бытие — множественно. Оно состоит из атомов — неделимых, совершенно плотных, непроницаемых частиц. Пустота беспредельна и бесформенна, каждый член бытийного множества (атом) определен своей внешней формой. Число форм атомов бесконечно. Кроме внешней формы, порядка, положения и величины атомы обладают так же подвижностью в пустоте. Движение — вечное свойство атомов, данное «от природы». Вследствие своей малой величины атомы не воспринимаются чувствами. Сталкиваясь, атомы изменяют направление своего движения, «складываясь и сплетаясь… рождают вещи». Изменение вещей объясняется изменением их порядка и положения. Атомы вечны и неизменны, вещи же преходящи и изменчивы. Атомисты, таким образом, примиряли Гераклита и Парменида: мир вещей текуч, мир элементов, из которых состоят вещи, неизменен.
Беспредельная пустота наполнена многими мирами. Они возникают естественным образом из вихреобразного движения атомов. Земля находится в центре космоса. Движение атомов несвободно. Главный закон мироздания по Левкиппу: «Ни одна вещь не происходит попусту, но все в силу причинной связи и необходимости». Поскольку же все, имеющее причину, определяет ее с необходимостью, ничего не происходит случайно. Случайность — мнима. « Люди измыслили идол (образ) случая, — говорит Демокрит, — чтобы пользоваться им как предлогом, прикрывающим их собственную нерассудительность».
Итак, атомисты отрицали объективность случайности: случайно то, причину чего мы не знаем. Для ранних этапов развития философской рефлексии по поводу категорий необходимости и случайности вообще характерна абсолютизация момента необходимости, что придает возникающим здесь интерпретациям оттенок фатализма и ведет к отрицанию статуса реальности за случайностью. С другой стороны, категория необходимости не дифференцируется в достаточной степени от причинности. Кстати, отнюдь не сразу способность адекватно оперировать данными категориями формируется и в мышлении ребенка. Так, мышлению ребенка свойственна недифференцированность случайности и неслучайности. «Для такого ребенка, — считал швейцарский психолог Ж.Пиаже, — нет ничего умозаключаемого с полной уверенностью, но нет ничего и подлинно случайного. Его мышление постоянно находится в состоянии промежуточном между этими двумя полюсами» [Флейвелл 1967, 443].
Осмысление принципа всеобщей объективной причинной обусловленности всех явлений природы приобрело большое значение в связи с развитием современных физических теорий, в частности, квантовой механики. Как известно, основную роль в квантовой физике играют вероятностно-статистические методы. Последнее инспирировало дискуссию вокруг проблемы: являются ли случайность и вероятность фундаментальными особенностями микромира, а значит неустранимыми и непреодолимыми в теории, или же они представляют собой лишь проявление нашего незнания (как о том говорил еще Демокрит). Можно ли построить жестко детерминированную модель объясняемого явления, исключающую из его описания случайность? Из его возможности исходил, например, А.Эйнштейн. В своем письме одному из создателей квантовой механики М.Борну он писал: «В нашем научном ожидании мы выросли антиподами. Ты веришь в бога, играющего в кости, а я — в полную закономерность в мире чего-то объективно существующего…».
У атомистов развивалось учение о микрокосме и макрокосме. Человек и животное — это «малый мир». То, что происходит в микрокосме, происходит и в «большом мире» — макрокосме. Тело человека и животных состоит из атомов и пустоты, а с другой стороны, — в природе есть и душа и разум. Душа телесна, мышление происходит из смешения атомов в определенной пропорции. Душа смертна, смерть — это выход атомов в виде дыхания.
Подобно элеатам Демокрит различает уровни чувственного и рационального познания. Возможности первого ограничены. Ощущения (вкусовые, слуховые и зрительные) объясняются истечениями атомов из вещей и явлений. Но сами атомы, так же как и пустота лежат за пределами чувственного познания, открыть их можно лишь в результате напряженного размышления. Это доступно лишь немногим, мудрецам: «Мудрец — мера всех существующих вещей. При помощи чувств он — мера чувственно воспринимаемых вещей, а при помощи разума — мера умопостигаемых вещей».
! Задание 3.2.Утверждают ли апории Зенона, что реального, эмпирически наличного движения не существует? Что они утверждают?