ТЕТРАДИ ПО ЭПИКУРЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ. Платон стремится перенести в сферу идеальности не только существующие предметы

Платон стремится перенести в сферу идеальности не только существующие предметы, но и сферу бытия: эта идеальность есть замкнутое, специфически особое царство в самом философ­ствующем сознании, — поэтому в нем нет движения.

Это противоречие в философствующем сознании должно само объективироваться для него, философствующее сознание должно выбросить из себя это противоречие.

«Далее, идеи являются образцами не только для вещей, восприни­маемых чувствами, но и для самих идей, например, род — для видов; так что одно и то же будет и образцом и копией» (Аристотель, там же).

Лукреций о древних ионийских философах:

«...вдохновенно открыт!) удавалось им ценного много, И из святилищ сердец изрекать приходилось ответы Много священней и тех достоверней гораздо, какие Пифия нам говорит с треножника Фоба иод лавром. »

([«О природе вещей»] кн. I, ст. 736—739).

Существенны для определения эпикурейской натурфилосо­фии:

1. Вечность материи, находящаяся в связи с тем, что время рассматривается как акциденция акциденций, как нечто свой­ственное лишь соединениям и происходящим в них случайным событиям, что оно, следовательно, считается чем-то находя­щимся вне материальной первоосновы, вне самого атома. Далее, это находится в связи с тем, что субстанции эпикурейской философии присуще лишь внешнее рефлектирование, она озна­чает собой отсутствие предпосылок, произвол и случайность. Наоборот, время есть удел природы, конечного. Отрицательное единство с собою, его внутренняя необходимость.

2. Пустота, отрицание не есть отрицательное в самой мате­рии, но оказывается налицо там, где нет материи. Итак, она и в этом отношении сама по себе вечна.

В мастерской греческого философского сознания перед нами, в конце концов, вырисовывается из сумрака абстракции и под ее темным покровом тот же образ, который был присущ гре­ческой философии, когда она, полная жизненных сил, шество­вала на всемирной арене; выступает тот самый образ, который видел богов даже в пылающем камине, который осушил кубок с ядом и который, как бог Аристотеля, наслаждается высшим блаженством — теорией.

[ 61

ЭПИКУРЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Тетрадь третья

III. ПЛУТАРХ. 1. «О ТОМ, ЧТО СЛЕДУЯ ЭПИКУРУ НЕВОЗМОЖНО ЖИТЬ СЧАСТЛИВО» 2. «КОЛОТ» [«ПРОТИВ КОЛОТА»]

|Ш| ПЛУТАРХ: 1) «О ТОМ, ЧТО СЛЕДУЯ ЭПИКУРУ НЕВОЗМОЖНО ЖИТЬ СЧАСТЛИВО»

[III, 10—111 «й качестве общей цели для них (т. е. наслаждений) Эпикур положил прекращение всякого страдания, как будто природа увеличивает приятное вплоть до исчезновения боли и не в состоянии идти дальше этого предела (но нее же [наслаждение] допускает кое-какие несущественные оттенки, когда отсутствие страданий не достигнуто). Путь же, но которому мы стремимся к этой цели, будучи мерой наслажде­ний, короток и уг>ок. Отсюда они [апикуройцы], чувствуя слабость своего положения, переносят высшее благо из тела, как из неплодоносного поля, в душу» (стр. 1088).

[IV, 1] «Разве тебе не кажется, что эти люди [эпикурейцы] поступают правильно, когда они начинают с тела, где они усматрирают зарождение [наслаждения], переходят к душе, как более прочному [началу], и в вей все приводят к завершению?»

Ответ на это таков: переход этот был бы правилен, но —

[IV, 3] «Когда ты слышишь, как они доказывают и кричат, что душа может радоваться и наслаждаться покоем только тогда, когда имеются налицо или ожидаются наслаждения тела — они-де являются высшим душевным благом, — не кажется ли тебе, что они используют душу как [своего рода] воронку для тела, переливая через нее [воронку] наслаждение из тела, подобно тому, как переливают вино из негодного и дырявого сосуда [в новый] и оставляют его стареть, полагая, что оно станет несколько лучше и ценнее?» (стр. 1088).

И здесь также Плутарх обнаруживает свое непонимание последовательности Эпикура. Его указание на отсутствие у Эпикура специфического перехода «от телесного наслаждения к наслаждению духовному» имеет вообще важное значение; следует точнее определить, как вопрос этот разрешается Эпи­куром.

62 ТЕТРАДИ ПО ЭПИКУРЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИЙ

[IV, 4] «[Что касается чувственных наслаждений, то] воспринявшая пх душа хранит только память о них и ничего другого... и [самая] память [о наслаждениях] есть только слабый [отблеск]» (стр. 1088).

[IV, 5] «Обрати же внимание, насколько скромнее киренаики, хотя они и пили с Эпикуром из одного сосуда; они не считают возможным поль­зоваться любовными наслаждениями при свете, но допускают [ их только] в темноте, дабы мысль, воспринимая в себя картины совершающихся перед глазами деяний, не разжигала желаний [слишком] часто».

[IV, 6] «Они же [эпикурейцы] думают, что мудрец больше всего отли­чается тем, что он ясно помнит и удерживает в душе признаки наслаждений, страданий и движения, чтобы не сказать, что они не произносят ничего достойного мудрости, разрешая хранить в душе мудреца подонки от насла­ждений, подобно тому, как в доме хранят останки покойников» (стр. 1089).

[IV, 9] «Такая вакхическая привязанность души к воспоминаниям . обнаруживает ужасное и дикое желание переживаемых и ожидаемых проявлений наслаждения» (стр. 1089).

[IV, 10] «Отсюда, кажется мне, они сами [эпикурейцы], заметив бес­смыслицу, [к которой приводят их принципы], прибегают к отсутствию страданий и здоровому состоянию тела .. Ибо, говорят они, здоровое состоя­ние тола и твердая надежда на его сохранение доставляют тем, которые могут это осознать, величайшую и наиболее прочную радость».

[V, 1] «Обрати же прежде всего внимание на то, что они делают, пере­ливая туда и сюда — то ли наслаждение, то ли безболезненность или хоро­шее самочувствие, из тела в душу и обратно из души в тело, не встречая преграды при своем переливании... Им приходится по необходимости возвращаться к исходному пункту: «приятное для тела, говорит Эпикур, они делают основой для душевной радости, а с другой стороны, душевную радость заканчивают надеждой на наслаждение»» (стр. 1089).

Это замечание имеет важное значение для эпикурейской диалектики наслаждения, хотя Плутарх и подвергает ее не­правильной критике. По Эпикуру, сам мудрец находится в том неустойчивом состоянии, которое является определением «на­слаждения». «Блаженством», чистым покоем самодовлеющего ничто, полным отсутствием всякой определенности оказывается лишь бог, — поэтому он и пребывает, в отличие от мудреца, не внутри мира, а вне его.

[V, 5] «Ибо часто бывает, что здоровое состояние тела не соединяется в душе мудреца с верным и прочным доверием к телу» (стр. 1090).

Плутарх возражает Эпикуру, что вследствие возможности страдания не может существовать свободы при наличии здо­ровья в настоящем. Но, во-первых, эпикурейский дух вовсе не заботится о таких возможностях: так как абсолютная отно­сительность, случайность отношения есть сама по себе лишь безотносительность, то эпикурейский мудрец принимает свое состояние за безотносительное, и постольку оно является для него надежным. Ведь эпикурейцу время представляется лишь акциденцией акциденций,— какимже образомего тень могла

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

бы пробиться сквозь незыблемую фалангу атараксии? Если же он предполагает, что тело — эта ближайшая предпосылка индивидуального духа — здорово, то тем самым перед духом раскрывается его безотносительность, его врожденная натура, заключающаяся в том, что тело является здоровым, недиффе­ренцированным по отношению к внешнему миру. Если во время страданий эта его натура представляется ему в фантазиях и чаяниях особых состояний, в которых проявилось указанное характерное состояние его духа, то это означает лишь то, что индивид, как таковой, созерцает на индивидуальный лад свою идеальную субъективность; это — совершенно правильное за­мечание. С точки зрения Эпикура возражение Плутарха озна­чает лишь то, что свободы духа в здоровом теле — нет, потому что она как раз имеется налицо; ведь переносить возможность во внешний мир оказывается излишним именно потому, что действительность определена только как возможность, как случай. А при рассмотрении вопроса в его общем виде оказы­вается, что если в самом деле омрачать положительное состояние случайными частностями, то это как раз и значит — отказы­ваться от всеобщего; это именно значит — в свободном эфире думать о разных смесях, миазмах, исходящих от ядовитых растений, о вдыхании мелких животных; это сводится к тому, чтобы не жить, так как можно умереть, и т. п., к тому, чтобы лишить себя наслаждения всеобщим и погрязнуть в частностях. Такой ум заботится только о ничтожнейших мелочах, он на­столько осмотрителен, что ничего не видит. Наконец, если Плутарх говорит, что следует заботиться о сохранении здо­ровья тела, то об этой тривиальности заботится и Эпикур, но глубже: тот, кто ощущает, что общее состояние есть истин­ное, всего лучше заботится о его сохранении. Таков здравый человеческий рассудок. Он воображает, что он вправе противо­поставлять философам свои нелепейшие глупости и пошлости, выдавая их за некую terra incognita *. Он воображает себя Колумбом, проделывая фокусы с яичной скорлупой. Эпикур, оставляя в стороне его систему (ведь это его право, summum jus **), вообще прав в том отношении, что мудрец считает болезнь небытием, но видимость исчезает. Итак, если он болен, то ему это представляется исчезновением, лишенным длитель­ности; если он, в своем существенном состоянии, здоров, то для него не существует видимости, и ему приходится делать нечто более важное, чем думать о том, что эта видимость могла

• — неведомую землю. Ред, •• — высшее право. Ред,

64 ТЕТРАДИ ПО ЭПИКУРЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ

бы существовать. Если он болен, то он не верит в болезнь; если он здоров, то он считает, что это и есть подобающее ему состояние, т. е. он действует, как здоровый. Как жалок по сравнению с этим решительным, здоровым индивидуумом какой-то Плутарх, который припоминает Эсхила, Еврипида и даже врача Гиппократа, лишь бы только не наслаждаться здоровьем!

Здоровье, как тождественное с собою состояние, само собой забывается, в здоровом состоянии не приходится заниматься телом; это различие начинается лишь при заболевании.

Ведь Эпикур вовсе не хочет вечной жизни, — тем менее может беспокоить его то, что ближайшее мгновение может скрывать в себе несчастье.

Столь же неправильно и следующее возражение Плутарха:

[VI,1] «Ибо, говорят они, люди, поступающие несправедливо и про­тивозаконно, живут несчастно и пребывают в постоянном страхе, потому что, если им и удается скрыть [свои проступки], они все же не могут питать твердой уверенности в том, что эти проступки останутся необнаруженными. Поэтому постоянно угнетающий страх перед будущим не позволяет им ни радоваться, ни спокойно относиться к настоящему».

[VI, 2] «Они [эпикурейцы] не замечают, что сказанное имя относится ик нимсамим. Ибо часто тело может находиться в бодром и здоровом состоя­нии и, однако, нельзя быть уверенным в сохранении этого состояния; приходится, таким образом, постоянно волноваться и тревожиться из-за состояния тела в будущем» (стр. 1090).

На самом деле происходит как раз противоположное тому, что предполагает Плутарх. Лишь тогда, когда отдельное лицо нарушает закон и общий обычай, они становятся для него предпосылкой; у него возникает разлад с ними, его спасением явилась бы лишь «вера», которая, однако, ничем не обеспечена.

Вообще интересно, что Эпикур во всех сферах устраняет то состояние, которое вызывает обнаружение предпосылки как таковой, и что он прославляет как нормальное то состояние, прикотором предпосылка остается скрытой. Вообще нигде нет речи об одном лишь «телесном». В карающей справедливости обнаруживается именно внутренняя связь, безмолвная необ­ходимость, и Эпикур устраняет как ее категорию из логики, так и ее кажущуюся действительность из жизни мудреца. Наоборот, случайность, которой подвержен справедливый, есть некое внешнее отношение, она не выводит его из его без­относительности.

Отсюда видно, насколько неосновательно следующее возра­жение Плутарха:

[VI, 3] «То обстоятельство, что ты не сделал ничего неправедного, не имеет [по Эпикуру] никакого значения для сохранения спокойного душев-

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

ного состояния, ибо не то страшно, что ты понесешь наказание справедливо, а то, что вообще можешь быть подвергнут наказанию» (стр. 1090).

Плутарх полагает, что Эпикур должен рассуждать именно так, согласно своим основным положениям. Ему не приходит в голову, что Эпикур, может быть, исходил не из тех основных положений, которые он ему навязывает.

[VI, А] «Природа тела, заключающая н самой себе болезнетворные начала и извлекающая страдания из самого тела, как говорится в шутливой поговорке: «[брать] ремни из быка», — эта природа пела есть достаточная причина для того, чтобы сделать жизнь ненадежной и страшной одинаково для честных и дурных, |это имеет место], поскольку они сделали своей при­вычкой основывать радость и уверенность не на чем ином, как только на теле и на надежде на тело, как Эпикур написан но многих других книгах, в особенности в тон, и которой оп трактует о высшем благе» (стр. 1090 — 1091).

[VII, 1] «Если только по их [эпикурейцев] мнению радость и благо состоят в освобождении от зла. Но, но их утверждению, нельзя придумать ничего другого и вообще в природе нет ничего, где могло бы находиться благо, разве только там, откуда изгнано зло...» (стр. 1091).

[VII, 2] «Существуют подобные же заявления и самого Эпикура, утвер­ждающего, что «.сущность добра состоит в том, чтобы избегать зла», а так­же в воспоминании и размышлении об этом и в радости по поводу случивше­гося. Ибо, продолжает он, то, что создает ни с чем не сравнимую радость, это как раз сознание того, что удалось избежать великого эла. И это-то и есть сущность добра, если только правильно понять и на этом стоять, вместо того чтобы распространяться в пустой болтовне о добре» (стр. 1091).

«Тьфу!» — восклицает здесь Плутарх.

[VII, 4] «Так что они не уступают ни свиньям, ни баранам.., впрочем для животных по природе более тонких и изящных избежание зла не является высшей целью... Избежав зла, они ищут блага, или, вернее, они отталкивают, как помеху, все то, что причиняет им боль и что про­тивно [их природе], и достигают этого, стремясь к тому, что им более свойственно п что для них лучше» (стр. 1091). ([VIII, 1] «То, что необхо­димо, не есть добро *, но по ту сторону избежания зла лежит то, к чему следует стремиться и что должно выбирать») **.

Плутарх утверждает, выдавая это за верх премудрости, что кроме необходимости, которая является бегством от зла, жи­вотное стремится еще и к благу, находящемуся по ту сторону этого бегства. Для животного как раз характерно, что оно стремится еще и к благу, находящемуся вне его. С точки зренияЭпикура не существует никакого блага, которое находилось бы

* Совсем другого мнения держится по этому вопросу Аристотель, который в «Метафизике» доказывает, что среди свободных необходимость госнодствует в Поль­шей мере, чем среди рабов.

** Слова в скобках приведены Марксом в рукописи в латинском переводе. Рев,