Тетради по эпикурейской философии


некоторыми гегельянцами, неправильно понимающими нашего учителя, что умеренность есть нормальное проявление абсо­лютного духа; но умеренность, выдающая себя за регулярное проявление абсолютного, сама становится безмерной, а имен­но — безмерной претензией. Без этой необходимости нельзя понять, как могли появиться после Аристотеля Зенон, Эпикур, даже Секст Эмпирик, как после Гегеля оказались возможными попытки новейших философов, бесконечно жалкие в большей своей части.

В такие эпохи взгляды половинчатых умов противоположны взглядам цельных полководцев. Они полагают, что можно поправить дело уменьшением боевых сил, их раздроблением, мирным договором с реальными потребностями, — между тем как Фемистокл побудил афинян, когда Афинам угрожало опустошение, совершенно покинуть город и основать новые Афины на море, в иной стихии.

И мы не должны забывать, что за такими катастрофами наступает железная эпоха, — счастливая в том случае, если она ознаменована титанической борьбой, достойная сожаления, если она походит на века, ковыляющие за великими эпохами в истории искусства: эти века занимаются воспроизведением — в изделиях из воска, гипса и меди — того, что возникло из каррарского мрамора, — совершенно так же, как Афина Пал-лада возникла из головы отца богов, Зевса. Но эпохи, насту­пающие вслед за завершенной в себе философией и за субъек­тивными формами ее развития, имеют титанический характер потому, что грандиозен разлад, образующий их единство. Так римская эпоха наступает после стоической, скептической и эпи­курейской философии. Эти эпохи оказываются несчастливыми и железными, потому что их боги умерли, а новая богиня является еще непосредственно в виде неведомой судьбы, в виде чистого света или сплошного мрака. У нее нет еще красок дня.

Но корень несчастья в том, что тогда дух времени, духовная монада, насыщенная в себе, идеально сформировавшаяся во всех направлениях, не может признать такой действительности, которая сформировалась помимо нее. Счастливой стороной этого несчастья оказывается субъективная форма, модальность, в ко­торой философия, как субъективное сознание, относится к дей­ствительности.

Так, например, эпикурейская, стоическая философия были счастьем для своего времени; так ночная бабочка, после захода общего для всех солнца, ищет света ламп, которые люди за­жигают каждый для себя.

ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ



Другая сторона, более важная для историка философии, заключается в том, что этот процесс превращения философии, ее претворение в плоть и кровь, оказывается различным, смотря по определенности, которая, как родимое пятно, отличает завершенную в себе и конкретную философию. В то же время это является возражением по адресу тех, которые полагают и в своей абстрактной односторонности приходят к заключению, что, например, гегелевская философия сама себя осудила, так как Гегель считал осуждение Сократа справедливым, т. е. необходимым, и так как Джордано Бруно должен был искупить свое пламенное воодушевление в дымном пламени костра. Но в философском отношении важно отметить эту сторону, так как на основании определенной формы этого превращения можно сделать обратное заключение относительно имманентной определенности и всемирно-исторического характера хода раз­вития философии. То, что прежде проявлялось как процесс роста, теперь стало определенностью; то, что являлось суще­ствующей в себе отрицательностью, стало отрицанием. Мы словно видим здесь curriculum vitae * философии в его наиболее сосредоточенном выражении, в его субъективной заостренности, подобно тому как на основании смерти героя можно судить о том, какова была его жизнь. Положение, занимаемое эпику­рейской философией, я считаю такой именно формой греческой философии, — это, вдобавок, должно служить оправданием, почему я не выдвигаю на передний план те или иные моменты, взятые из предшествующих систем, и не объявляю их усло­виями развития эпикурейской философии. Наоборот, я умо­заключаю от последней к первым и таким образом предоставляю ей самой выразить свое особое положение.

Чтобы еще точнее определить некоторые черты субъективной формы философии Платона, я рассмотрю подробнее некоторые взгляды, высказанные г-ном профессором Бауром в его сочи­нении «Христианский элемент в платонизме». Таким образом мы получаем результат путем противопоставления друг другу противоположных взглядов.

«Христианский элемент в платонизме, или Сократ и Хри­стос». Соч. доктора теологии Ф. X. Баура. Тюбинген, 1837 40.

Баур говорит на стр. 24:

«Итак, философия Сократа и христианство, если их рассматривать в этом исходном пункте, относятся друг к другу как самопознание и со­знание греховности».

• — жизненный путь. Рев,

Наши рекомендации